«Шекспир сказал: «Всё заканчивается встречей влюблённых».
Редкая по красоте мысль.
Лично я ничего хоть чуть-чуть
похожего не испытала.
Но очень хотелось бы верить,
что Шекспиру удалось.
А вообще, мне кажется, я думаю о любви больше, чем надо.
Но меня восхищает, что любовь обладает такой силой, которая способна перевернуть нашу жизнь.
Кстати, Шекспир изрёк ещё одну мудрость: «Любовь слепа».
И вот под этим я могу подписаться.
У кого-то совершенно необъяснимо любовь исчезает.
А кто-то просто теряет свою любовь.
Ну и, само собой, любовь можно найти (пусть и на одну ночь).
А есть совсем иной род любви —
самый жестокий.
Такая любовь не оставляет своим жертвам надежды.
Это безответная любовь… »
***
Тэхён не торопился выходить из ванной комнаты. Два раза почистил зубы, потому что забыл, что уже делал это десять минут назад. Умывался тёплой водой, пока глаза не покраснели, и подумал, что сегодня в его жизни было слишком много воды. Ему безумно понравилась маленькая поездка, которую устроил ему Чонгук. Лагуна оказалась сказочной. Плавать в условиях природы оказалось иначе, чем в купальне или бассейне. Чувствовались свобода и единение со стихией. Но возвращаться во дворец в неуютной тишине было до ужаса неловко. Тэхён и сам не мог разобраться в причинах своих ощущений. Чон, сидевший рядом, тишину ни разу не нарушил. Вообще не проронил ни слова. Даже не удосужился ответить на изречение омеги на побережье. Но Тэхён просто сказал то, что думал. Он был честен. И в глазах напротив осуждения или непринятия не увидел. Но что-то в них мелькнуло. Совсем мимолетно. Омеге очень хотелось спросить, о чём думает Чонгук, но, открыв для этого рот, он сразу же его закрыл. Ни к чему лезть в чужую душу, если не собираешься наводить там свои порядки. Когда Тэхён наконец-то оказался в спальне, альфа уже лежал в кровати на спине, подложив под голову руку. Его глаза были плотно закрыты, а дыхание ровное и спокойное. Можно было решить, что мужчина спит, но Тэхён в этом сомневался. Скорее Чонгук притворялся, чтобы избежать продолжения неловкости.***
Омега лёг на свою половину кровати, неосознанно повторив чужую позу, и стал разглядывать тяжёлую хрустальную люстру, висящую под потолком и красиво мерцающую в свете луны и звёзд, пробивающихся сквозь распахнутые шторы. Тэхён разочарованно выдохнул, потому что обычно Чон плотно зашторивал окно перед сном, чтобы утреннее солнце не потревожило их сон, который никак не шёл. Тэхён осторожно поднялся, стараясь не издавать лишних звуков на случай, если Чонгук всё-таки спит, и подошёл к окну. Вид был прекрасный. На сады с фонтанами, аллею с множеством белых фонариков, которыми усыпаны деревья до самой дальней арки. И ни одной живой души, кроме стражей по периметру. Омега старательно задёрнул шторы, не оставляя между ними просвета и делая комнату непролазно тёмной. Он медленно поморгал, давая глазам привыкнуть, и по памяти обошёл кровать, оказавшись совсем рядом с чужим ровным дыханием. Нависать сверху казалось чем-то странным, поэтому Тэхён позволил себе присесть на край кровати. Он вздохнул, ощущая тяжёлый груз на своих плечах и тревогу, от которой хотелось немедленно избавиться. Омега пытался разглядеть спящего мужчину, но видел лишь очертания и корил себя за задёрнутые шторы. Но даже так Чонгук выглядел таким безобидным и милым, что в груди защемило. Тэхён позволил себе едва ощутимо прикоснуться к чужому лицу. Очертил скулы, убрал волосы со лба и уже более смело погладил щеку. Омега почувствовал на себе внимательный взгляд, но руку не убрал, продолжая череду невинных прикосновений. — Не делай того, чего на самом деле не хочешь, — послышался тихий голос альфы. — Мне нельзя тебя трогать? — поднял одну бровь Тэхён. — Я ведь тебя не разбудил. Ты просто не хочешь со мной разговаривать. Чонгук промолчал, но вздохнул, когда омега убрал руку с его лица. — Я просто не знаю, о чём нам сейчас говорить, — признался Чон. Теперь помолчал Тэхён, но после выдал мысль, которую вынашивал последние пару часов: — Учитывая обстоятельства, при которых мы стали супругами, я не обязан питать к тебе тёплые чувства. На это уговора не было. — Я это знаю и не требую, — мгновенно отозвался альфа, приподнимаясь на кровати. — Но я не испытываю к тебе отвращения, как это было в самом начале, — признался омега. — У меня нет к тебе неприязни, — Тэхён сделал паузу. — Этого достаточно. — Ты прав. Но ты не можешь запрещать мне мечтать о большем. Я не давлю, и ты не лишай меня надежды, даже если ей не суждено сбыться, — сверкнул глазами Чонгук совсем близко. — Мы уже давно делим ложе, но не во всех смыслах. Ты ведь хочешь, я это знаю. Так чего ждёшь? — без смущения бросил вопрос омега, в темноте встречаясь с чужими глазами. — Не хочу, зная, что ты будешь думать только о том, чтобы все быстрее закончилось, — альфа ответил с тоской. Тэхён облизал пересохшие губы, прикусив кончик языка. В животе что-то перевернулось, словно органы решили поменяться местами. Тэхён убежден, что совсем не в альфьей природе ставить интересы и желания омеги выше собственных. И из этого рождалось другое убеждение. Омега ни капли не сомневался, что ему не сделают больно, а проявят чуткость и заботу. Тэхён много раз думал о своей несостоявшейся брачной ночи. Он читал об этом в книгах и из присущего ему любопытства хотел ощутить, как это на самом деле. Потому что мнения расходились, сея сомнения. В одних книгах процесс соития описывался как что-то приятное, в других — как болезненный опыт, нужный только для продолжения рода. Тэхён ничей род продолжать не собирался. Но почувствовал себя неполноценным, когда Юнги стал рассказывать и спрашивать то, в чём Тэхён пока был несведущ. — Тогда сделай так, чтобы я не думал, — смущенно улыбнулся, радуясь окружающей темноте.***
Чон Хосок сидел на пороге своего временного дома, который, несомненно, был в разы лучше казармы. Но всё равно альфе не нравился. Ему вообще не нравилось всё, что связано с иллюзорной мирной жизнью. Он слишком много времени провёл в окопах и засадах. Слишком много похоронил друзей и товарищей. Так привык к запаху смерти, что свежий воздух ему больше не мил. Так привык к вкусу крови и боли, что еда кажется пресной. Само существование кажется пресным. Хосок чувствует себя птицей в клетке, когда автомат за его спиной безвольно висит. Альфа хочет на свободу. Вырваться. Освободиться. Оказаться в родной стихии, где оживают самые страшные кошмары. Но страх ему неведом. Зато вéдома тоска, что чёрной дырой разверзлась в груди, на которой вечным напоминанием застыли шрамы, оставленные проигравшей смертью. — Признай, что тебе просто надоело сидеть на одном месте, — сидящий рядом Джин толкнул друга плечом и поднял глаза к бесконечному чёрному небу, усеянному мириадами звезд. Таких далеких и манящих крохотных огоньков. Хосок поджал губы. Джин прав, но это не повод признавать очевидное. Чон достал из нагрудного кармана портсигар и закурил, предлагая другому альфе, но тот движением руки ответил отказом. Белый дымок, выдыхаемый Хосоком, быстро терял форму и растекался в воздухе, унося с собой лёгкий запах табака. Чон, в отличии от Джина, смотрел себе под ноги, посвятив всё внимание сухим доскам и берцам не по погоде. — Я просто чувствую себя бесполезным здесь, — наконец изрёк Чон, в очередной раз запуская в лёгкие дым. — Это неправда. Но мои слова тебя не убедят, — отрешенно отозвался Ким и перевёл взгляд на альфу. — Хоть убей, но я не понимаю, почему из всех мест надо было выбирать эту убогую дыру, — проигнорировав слова Сокжина. — Брюзга, — поморщился. — Может, тебе тоже надо найти себе пару. Будет семья, будет и стимул находится дома. Перестанешь рваться в пекло. — Ты ведь знаешь, что я тот ещё чёрт, — Хосок широко улыбнулся. — Горбатого могила исправит. — Или любовь. — Я уже влюблён, — подмигнул Чон и достал из кармана длинный боевой нож с гладким острием с одной стороны и зазубринами с другой. Резная ручка ножа, украшенная шипастыми рубиновыми розами, совсем не соответствовала назначению предмета. Джин улыбнулся в ответ на такое ребячество. Он, как никто другой знает, что Хосок прямо как этот нож. Не только орудие убийства, но и прекрасный цветок, возросший на поле войны и отрастивший шипы.***
Чимин нервно отбросил в сторону нож, посмевший непослушно соскользнуть с чужой кожи, на пару миллиметров отклонившись от выбранного Паком курса. Генерал ещё более раздражённо стягивает с себя перчатки и бросает их на пол. Он разочарован и зол. И очень возбужден. Альфа готов сейчас голыми руками растерзать кого угодно. Пак подбирает с пола окровавленный скальпель и со всей силы втыкает его в бездыханное тело, что привязано к кушетке. Но желанного облегчения не испытывает и потому подзывает к себе одного из врачей, что присутствовали при его новом опыте. — Ты выбрал какого-то слабака. Я только несколько надрезов успел сделать, а этот уже откинулся от болевого шока, — Чимин брезгливо указал глазами на свежий труп и перевёл пугающий взгляд обратно на собеседника. — Я давно предлагал вам использовать препараты, генерал. Это повысит выносливость, — задрожал омега-врач, видя чужой настрой. Чимин с задумчивым видом облизал губы. Он молчал, казалось, целую вечность, а потом согласно кивнул и попросил принести ему упомянутый препарат. Началась возня, которая ещё больше выводила Чимина из себя. Он с благодарной улыбкой принял в руки шприц от медсестры и в тот же миг воткнул его в плечо стоящего рядом врача и надавил, вкалывая всё содержимое. Никто из присутствующих не сделал и шага. Только потупили взгляды, чтобы случайно не встретиться ими с генералом. Никто не желал оказаться на месте безвинно провинившегося. Пак выдернул скальпель, крепко перехватив его, и стал оставлять хаотичные порезы на теле омеги. Тот закричал не своим голосом, когда скальпель разрезал щеку. Но Чимин не остановился. С горящими глазами он втыкал скальпель, каждый раз стараясь проткнуть хрупкое тело насквозь. И у него не раз это получилось. Уже мертвый омега рухнул на пол бесформенным, истекающим кровью мешком. Его стеклянные глаза покинула жизнь так же быстро, как тело покинула кровь. Пак сделал шаг назад и спокойно подвёл итог своих действий, выплевывая слова, адресованные тому, кто его уже не услышит: — Ну и где твоя обещанная выносливость? — пнув напоследок, Чимин увидел кровь на своей руке и почувствовал некоторое облегчение. Былая ярость отступила, оставляя ясность ума. — Приберите тут и приведите мне нового, — отдал приказ альфа командным и совершенно спокойным тоном, имея в виду нового пациента. — И найдите мне парочку запасных врачей, — дополнил свой приказ и принялся ждать, наблюдая за вновь созданной суетой. Пак давно не был настолько зол. Но Чонгук всегда умел надавить побольнее. Когда Чимину доложили о прибытии Юнги, который не только приехал без предупреждения, но и сделал это на машине Чона, Пак почувствовал, как собственная кровь закипает в жилах, а воздух, нагреваясь, плавит кожу. Земля под ногами стала мягкой грязью, а коньяк в стакане превратился в уксус. Видеть Юнги всегда радостно. Но это как смотреть на солнце. Оно прекрасно и дарит тепло. Но только на расстоянии. Вблизи же оно сжигает дотла. И Чимин сгорает всякий раз. Теряет контроль над с собой, всецело передавая его другому. Это пугает. Потеря контроля для Чимина равносильна смерти. А воскресить его может только Юнги. Пак сам наделил его такой властью и отобрать не может, как ни пытался. Сначала Чимин воспринимал Юнги как очередную диковинку. Но тот так долго сопротивлялся и не ломался, несмотря ни на какие наказания, что в итоге удовольствие Паку стали приносить не они, а добрая воля его личного дракона. Капли нежности, подаренные без принуждения, ощущались как благословение. И всё изменилось. Для других Чимин остался прежним, но Юнги одним своим словом или нежеланием это слово произносить способен влиять на решения, принимаемые генералом. Единственное живое существо, которое его не боится. И оттого является ещё более пугающим.***