Холиварочная Муза

Сулимэ - месяц март

      В Ангбанде стоял месяц сулимэ. Правильнее сказать, конечно, что он стоял по всей Арде или, как Минимум, по всему Белерианду, ибо ручаться за дальние земли было сложно даже мудрейшим не только из эрухини, но и из айнур, но...       Будем честны — в Ангбанде месяц сулимэ не стоял. Он плавал. Тёк. Плавился. Капал. Лился. Струился. Хлюпал. Бултыхался. Накрапывал...       Мокрым было всё — дворы, галереи, стены, подвалы.       В залах грустно висели знамёна — развеваться им мешала тяжёлая всепроникающая влажность.       В сапогах хлюпало. Таинственным образом хлюпало даже у тех, кто сапог не носил в принципе.       Тяжёлая густая сырость висела в воздухе, пропитавшись запахами до самых её, сырости, печёнок. И сложно было сказать, от кого несло сильнее — от волков с мокрыми, как половая тряпка, хвостами, или орков. Пожалуй, орки выигрывали — мылись они реже, чем волки вылизывали друг друга, и с гораздо большими потерями личного состава.       Единственные, кому было хорошо в Ангбанде в мокрый месяц март, — это были балроги. Как только стало понятно, что капель за окном — не короткое потепление, а весна во всей своей чарующей красе и с насморком, пред очи Владыки являлся Готмог, предводитель орочих орд и главный полководец войска Короля Арды. Являлся, смотрел на Мелькора грустными глазами снизу вверх и, получив разрешение, радостно топал со всем своим жарким и трепетным отрядом вглубь Трехглавой Горы, где, собственно и выжидал, морально разлагаясь на пепел и угольки и наслаждаясь ничегонеделанием, недели две — пока не стечет.       Разрешение давать не хотелось, но каждый раз возрождать очередного идиота, по дурости разлетевшегося облачком пара, Мелькору не хотелось ещё больше.       Хотелось, надо признаться, тоже, вместе с балрогами, в жар и огонь текущей лавы, там сухо и тепло. Но... Показать слабость? Спрятаться? Уйти в отпуск?!       Немыслимо.       — Пусть сидят, — коротко приказал Мелькор Лангону. — Если опять перепьют и пойдут меряться водонепроницаемостью, воплощать больше не буду. Запихаю дух в кухонного орка — и пусть вертел крутит остаток вечности. Огненная работа!       Лангон молча поклонился и вышел. Молча — ну так простыл глашатай Владыки!       За окном капало, капало, капало... Куда уж хуже...       И стоило только подумать — как началось. Резко, без вступлений и милосердной возможности подготовиться. Без предупреждений и возможности сбежать.       — Мммммммяяяяяяяяяяуууууууууууу!!!! Яаааааааууууу! Мьяауууууууууууууу! Аууууууууууууууууу!!! Уууууууаааууууууу!!!!       Мелькор запер дверь, чтоб никто не застал момент слабо... несколько подутихшей мощи, снял корону — осторожно, не касаясь ярко светивших Сильмариллов, — задвинул ее под ложе, и, упав на шелковые черные простыни, засунул голову под подушку.       Прослушав очередную скрежещущую до кишок руладу, заговорил, обращаясь к одеялу. Не открывая глаз и не поднимая лица к небу, ибо никогда Мятежный Вала не отпускался до униженных просьб Творцу.       — Другую версию. Слышишь? Дай мне другую версию! Медведем! Волком! Да хоть черепашкой! Рыбкой!!!       Потому что правая рука Владыки Мелькора, Лейтенант Ангбанда, тот, кого орки и синдар прозвали Ужаснейшим — Горхауром!— а хамы-нолдор — Сауроном-Вонючкой, сам предпочитал принятое им вместе с обликом имя Тевильдо.       И все бы ничего, не будь Тевильдо котом.       И все бы ничего, не будь март сулимэ на улице.       — Мауууууууу!!! Мряааааааууууу!!! Мяууууууууууууууууууу!!!