Forget-me-nots

       "Остров Хонсю или, если моему дорогому читателю угодно, Хондо - крупнейший архипелаг в Японии, омываемый Тихим океаном. Длина острова составляет 1300 км, ширина варьирует от 50 до 230 км, а суммарная его площадь составляет 227 969,74 км². Рельеф Хонсю гористый, как волны омывающих его морей. Равнины невелики, главным образом находятся у побережий. Во многих районах есть вулканы (19 действующих и достаточно много потухших). Климат океанический, муссонный, на Север — умеренный, на Юг — субтропический. Средняя температуры января от —2 до 5 °С, июля от 20 до 25 °С. Осадков 1000—3000 мм в год, на наветренных склонах гор местами свыше 4000 мм. Реки горные, короткие, порожистые (основные — Синано, Тоне, Кисо) с летними паводками; обладают большими запасами гидроэнергии. Значительная часть речных вод идёт на орошение рисовых полей. В горах на Севере — широколиственные леса, участки тайги; на Юге — субтропические вечнозелёные и хвойные леса. Равнины возделаны и густо населены..."       Пожалуй, именно такой незамысловатый текст вы найдёте в крохотной брошюрке, которую можно выцепить у продавщицы в поезде, проезжающем мимо высоких полей из травы и камыша.       На этом самом архипелаге, в регионе восточной Японии Тохоку, префектуре Мияги, располагался небольшой городок с населением в 58 713 человек. Город этот имел даже свой герб, составленный из трёх символов - совы, устало глядящей на Вас из-под серпа желтой луны, раскинувшегося клена, укрывающих рабочих от солнца, и эмблемы самого города, округлой, словно головка французского сыра. При въезде сюда вы могли бы увидеть выцветший, пыльный билборд с пурпурной надписью "Морио".       Строение городка было довольно занимательным. Центром его, парадоксально находившимся на окраине, являлась небольшая каменная площадь с фонтаном, который можно было заметить ещё даже не спустившись со ступеней скоростного поезда. Стоя на широкой ножке, словно тара для подношений, фонтан разделялся на две широкие чаши, которые венчал овальной формы распылитель. Пространство между струями чистой, прозрачной воды было отмерено со скрупулезной точностью; она сверкала и блестела на солнце, тихо плещась в округлых чашах. Площадь же была по кругу вымощена серым камнем, который со временем лишь отполировался, и отныне сиял на летнем солнце словно перламутр. Обрамляли площадь голубо-серые каменные клумбы, скромно орнаментированные растительным узором. С каждой такой клумбы свешивалось три, а то и четыре розовых куста с персикового цвета бутонами. По периметру её окружало пять зданий, причем все, кроме одного, - угловые. На фасаде одного из таких нежно-бирюзовых домов с витыми балконами, Вы тут же обнаружили бы кафе "Deux Maggots" - явную кальку на знаменитую парижскую кофейню.       От вокзальной площади, словно от штифта веера, растекались шесть широких улиц, придавая городу и правда веерообразную форму. Недалеко от начала первых аллей расположился так называемый "район шоппинга", на строго выстроенных улочках которого вы бы нашли более 20 магазинов с одеждой, обувью и нижним бельём. Пройдя мимо этих скромных витрин и минув ещё два квартала, Вы бы вышли к арочному каменному мосту, который стоял полумесяцем над лазурной рекой. Река Сунаоши, вытекающая из Японского моря, огибала Морио по всей его правой части, словно ограждая от соседнего, шумного и разросшегося пригорода.       Пройдя чуть дальше вглубь города и чуть выше к морю, Вы могли бы натолкнуться на странной формы камень, чем-то напоминающий человеческую фигуру. В этом городке он считается местом встреч всех влюбленных, но почему так вышло Вам вряд ли кто-то удосужиться объяснить.       Если мой дорогой читатель позволит, то мы мысленно вернемся к центральной площади и теперь взглянем налево, в сторону уже известного Вам кафе "Deux Maggots". Неспешно прогуливаясь по единственной волнистой улице города, вы вскоре выйдете к Гранд Отелю города Морио, стоящему в пышном зелёном саду. Выполнено здание в строгом, коттеджном стиле; прямой передний фасад обращен к городу, задний - к бьющемуся о небольшие скалы темному морю. Боковые фасады округлы, что ваш автор находит довольно необычным дизайнерским ходом, и смотрят в основном на принадлежащий отелю лесопарк, предоставляющий посетителям отеля возможность ознакомиться с разнообразной природой этого края. Всю крышу с поразительно большими треугольными окнами занимает фуршетная, или иначе - приемная зала, где время от времени устраивают застолья и чествования в честь иных праздников.       Чуть поодаль Гранд Отеля возвышается мыс Боинг-Боинг, который местные обходят стороной, оправдываясь тем, что это место проклято водными духами. Это, конечно, не мешает иностранцам арендовать летние домики, скрывающиеся за мысом. Беленькие сооружения с аккуратной черепичной крышей неподвижно стоят в несколько рядов, спускаясь к самому берегу моря так, что на первой полосе вода иногда достигает веранд.       Стоит отметить и то, что Морио - портовый городок, так что по всему его побережью, за исключением нескольких небольших пляжей и заливов, Вы смогли бы обнаружить оливковые причалы, поросшие влажным мхом и водорослями. Полные скоростных элитных лодок, которые очень удачно сдаются летом, они простираются чуть ли не до самого конца города. А продолговатая, слегка изогнутая поверхность катеров отливает на солнце как жемчуг и притягивает к себе любого проходимца, пожалуй, куда сильнее, чем это делали бы морские духи. Тихий плеск воды, задевающий их корму, кажется, настолько впитался в сознание жителей Морио, что без него город бы и вовсе опустел.       Главный порт находится почти на окраине города. Этот рабочий район, безусловно, сильно отличался от самой провинции. Набитый выцветшими металлическими контейнерами, он каждый день принимает в свои железные клещи более 10 грузовых кораблей, которые изредка наполняют город тяжелыми протяжными гудками. Дым и шум поднимаются до уровня почти 100 метров в высоту, но каким-то чудом, никак не распространяются на город.       В целом, Морио был приятным городом для жизни. Словно сошедший с рекламной листовки, этот городок сиял в летних солнечных лучах или тихо растекался в фиолетово-сером небе осенью. Дожди здесь шли редко, снег почти не выпадал и, Морио, казалось, держал всех своих жителей в сферичном вакууме, отделяющего их от остального мира. Ни катастроф, ни скандалов тут не случалось и жители питали свои души только мелкими сплетнями и отрывочными слухами, не понимая как же им повезло жить вдали от настоящих трагедий.       Так думал и Джотаро Куджо, впервые ступивший на его каменную вокзальную площадь всего несколько месяцев назад.       Первый взгляд на Морио оказался обманчив. Днём этот город был залит белым, слепящим солнцем, которое, казалось, даже не касалось его поверхности; идеальная геометрическая система улиц здесь пугала своей точностью и ясностью, словно это была обманчивая иллюзия, пустынный мираж, который вскоре разломится, как тонкое стекло. Безупречность Морио вызывала не более чем тревогу, которая забиралась под кожу и дробила кости, подобно колонии красных муравьев. Нагнетающее совершенство пугало - казалось, что из-за каждого угла за ним наблюдают, улавливая каждое движение.       Ночью же Морио менялся до неузнаваемости. Четкие, ясные улицы словно нарочно переплетались, приводя Вас туда, откуда вы пришли - к пустынной главной площади. За каждым поворотом иная улочка словно бы темнела и сужалась - дома могли на секунду скрючиться, деревья висели как-то неестественно низко, даже небо принимало странный, не определяемый оттенок.        Утро здесь было ещё хоть как-то терпимо. Прозрачный туман, поднимающийся на рассвете, окутывал город, задевая подоконники и пороги домов; тихая птичья трель словно оповещала о конце невыносимо длинной, страшной ночи, которая, казалось, могла длиться вечно. Людей на улицах ещё не было, и Джотаро начинал верить в то, что город переставал его обманывать хотя бы на какое-то время. Самыми приятными были, конечно, вечера, будто бы дающие ему возможность отдохнуть от нарастающей как гнойный надрыв тревоги. Шумные, полные жизни они словно бы возвращали Морио в дышащее состояние жизни.       Такой эта провинция казалась ему весь первый месяц. С наступлением июня это место начало принимать более мягкий, теплый облик. Было ли это связано со смертью Киры Йошикаге или нет, понять было крайне сложно. Морио просто изменился. С наступлением же июля Джотаро решил остаться здесь под любым предлогом - выбор пал на написание докторской. Все материалы были давно собраны, на этих берегах ему больше ничего не оставалось делать, но ненависть к Токио и мысли о возвращении к жене отягчали его настолько, что Морио начал казаться идеальным местом. Джотаро позволил ему поглотить себя полностью, даже не осознавая этого. Так начался август.       Каждое его утро начиналось одинаково. Проспав не больше двух или трёх часов, он просыпался около шести часов утра, в надежде вновь заснуть. Поняв безуспешность своих попыток, Джотаро поднимался с постели и перемещался в большое кресло, развернутое к окну, выходящему на приотельный лесопарк. Высокие сосны, окутанные тяжелым утренним туманом высились словно церковные шпили; охрово-розовое небо было сплошь укрыто перистыми, тонкими облаками, застывшими на нём словно на масляном пейзаже. Иногда пробегающие по полю белки или зайцы быстро скрывались в широких кустах репейника, увенчанного крохотными пурпурными цветочками. На горизонте рассеивалась полупрозрачная блеклая луна, словно утопающая в теплых цветах рассвета.       Около восьми он спускался в ресторан к завтраку, брал черный кофе и закуривал на веранде первую сигарету. Кучный дым и терпкий запах растворялись в свежем воздухе, пропитанном морской солью. Время с десяти до двух он проводил в номере отеля, занимаясь написанием докторской либо же прочтением научных книг, в основном написанных его "коллегами". В два он с тяжелым вздохом накидывал на плечи белое пальто и выходил с территории отеля в направлении средней школы. До шести часов он либо тренировал Джоске, либо бездумно гулял по городу, не замечая ничего вокруг себя. В иные дни он арендовал лодку и весь день рассекал лазурные волны, чувствуя как ветер бьётся о его тело.        К семи он всегда приходил на пляж и, сев у излюбленного бугра, вглядывался в море. В это время он впадал в состояние, сравнимое с трансом или гипнозом. Пожалуй, в никакое иное время, он не чувствовал себя так хорошо. Его глаза почти не видели, того, что происходит перед ним, уши почти ничего не слышали, он по настоящему отдыхал, не ощущая ровным счетом ничего. Из этого транса около 9 часов вечера его вырывал привычный всем горожанам гудок последнего парохода, заходящего в главный порт. Заметив, что небо уже давно потемнело, Джотаро закидывал на спину рюкзак и возвращался в отель.       Ночь всегда проходила мучительно. Череп изнутри скребли смутные воспоминания, погребенные где-то в склепе его памяти. Кровавые картины, жуткие картины наровили всплыть перед его глазами, словно призраки, и, пытаясь избавиться от подобных видений, мужчина переворачивался с боку на бок, в попытке оставить их за своей спиной. Порой он был вынужден скрыться от них в ванной, где открывал небольшую форточку и закуривал ночную сигарету. Сидя на закрытом унитазе, он невольно ловил свое отражение в зеркале над раковиной.       Черты его лица были сухими, немного жесткими, но до поразительного гармоничными. Из под черных, толстых бровей на него смотрели бирюзовые глаза, обрамленные тёмно-синей каймой, слишком узкие для американца и слишком большие для японца. Правильный нос бросал легкую тень на высокие, слабо выраженные скулы; нижня губа была сильно толще верхней, выпирающей кверху. Абсолютно безжизненное, мрачное лицо, выплывающее из темноты.       Заснуть Джотаро удавалось только к трем или четырем часам утра. Сон всегда был чуткий и тревожный, сны ему никогда не снились.