Forget-me-nots

      С чего бы начать эту главу? С распускающихся на веранде ресторана роз, или с прохладного августовского воздуха, пропитанного морской солью; может с поезда, громко гудящего о своем приходе или со светлого лазурного неба? Быть может, стоит поменять свой привычный стиль и начать с мусорки, рядом с которой разлагается шкурка от банана, покрытая несколькими мухами? Настолько забавным кажется то, как мои слова сейчас выстроят настроение для истории потом. Забавно и то, что перед вами уже выстроился мягкий ландшафт, в который я через несколько минут помещу своё действие - а ведь я только задавала вопросы о том, с чего бы мне начать. Возможно, стоило бы всё же вступить с длинного рассуждения, по своему обычаю, напоминающего главу из научной книги, но сегодня настроение располагает меня совсем к иному.

***

      Сидя у стеклянного входа в ресторан, Джотаро невольно проверял наручные часы, беззвучно оттикивающие уходящие секунды. Поверхность их, покрытая утренним солнцем, отливала белым золотом, отчего цифры иногда будто путались между собой, показывая совершенно разное время. Деревянный стол перед ним был заставлен лишь небольшой вазой с сиреневыми незабудками и салфетницей бежевого цвета. Выстроенные на улице столики вкруг него печально пустовали - люди столпились на вокзале, словно там вот-вот произойдёт какое-то чудо. Пристально оглядывая толпу, мужчина жадно цеплялся за мужские лица, казавшиеся ему слишком знакомыми.       Люди продолжали быть людьми. Взлохмоченне женщины поправляли выбившиеся пряди аккуратными, быстрыми движениями, ещё сонные мужчины осторожно отдергивали рукав пиджака чтобы взглянуть на часы; девушки в коротких шортах и летних юбках разглядывали сувенирные открытки, а молодые парни высоко качали ногами, сидя на ограждении и громко смеясь. Весь вокзал, казалось, состоял из переплетений между этими незнакомыми друг другу людьми - вот девушка с каштановыми волосами обернулась на юношу у загородки и широко ему улыбнулась; заметив это, мужчина неподалёку удрученно поджал губы, словно бы вспомнив что-то мимолетное. Здесь кипела жизнь, такая какая она была всегда - полная людей, необъяснимых переплетений и чувств, из которых соткан человек.       Отвернувшись, Джотаро поправил кепку так, чтобы солнце не слепило уставшие глаза. Придя в ресторан заведомо раньше, он нервно покусывал губы и то и дело срывал кожу с пальцев, словно пытаясь отвлечь себя от собственных мыслей. В груди его, подобно незабудкам на столе, пышило и процветало беспокойство, будто слизью пробирающееся между его органов. К горлу подкатывал взволнованный ком, не дающий спокойно и равномерно дышать, отчего мужчина порой прочищал горло, поправив ворот черной водолазки. Вглядываясь в перрон, он с холодным замираем сердца ожидал увидеть по-сладкому знакомое лицо, которое должно было вот-вот появиться среди чужих физиономий. Не заметив Норияки в толпе, он вновь оглядывался на пустующий переулок через плечо, словно пытаясь вырисовать его силуэт самостоятельно - иначе говоря, призвать мужчину, как духа.       Шум с вокзала вскоре прервался звонким колокольчиком на витых часах, стоящих чуть ближе к площади. Пробило 10 часов, поезд протяжно загудел, и в воздухе тут же раздался лязг железных колёс; толпа людей рассеялась, и площадь, слабо видимая за домами опустела, став совершенно неживой. Ковыряя ногтём поверхность стола, мужчина чувствовал накатывающее разочарование, бурлящее в его животе наравне с подпрыгивающим в животе волнением. Быть может, услышав его вчера, Норияки уехал из Морио первым же поездом. Поспешно собрав чемодан, он накинул на голову белый шарф, как тогда, в пустыне, и словно преступник скрылся в автоматических дверях первого вагона. Быть может, он неиронично уехал на этом же поезде прямо сейчас, опасливо пролизнув мимо Джотаро, как тень, как призрак, которым он и являлся. Ещё он мог просто запереться в своём бамбуковом доме-музее, подозревая, что как раз-таки там его искать никто не будет. Мутных подозрений и необоснованной тревоги в Джотаро было так много, что веранда ресторана, казалось, начинала растворяться в них, как сахар в чайной кружке. - Может, опустить навес? - Внезапно прозвучал высокий, мягкий голос откуда-то сверху. Подняв глаза, Джотаро уперся взглядом в Тонио, белобрысого итальянца, завернутого в поварскую форму. Не сразу поняв смысл его слов, мужчина несколько секунд лишь разглядывал его смуглое лицо, появившееся словно из воздуха. - А, да, конечно... - Отвлеченно пробубнил он, вновь натягивая фуражку. - Спасибо.       Учтиво кивнув, итальянец развернулся на каблуках к белой, шершавой стене и, запрокинув голову, надавил указательным пальцем на небольшую синюю кнопку. Льняная ткань навеса с тихим скрипом поехала вниз по штативам, намеренно медленно, словно напоминая Джотаро о том, как долго длится каждая секунда. - Кого-то ждёте? - Невзначай осведомился Тонио, наблюдая за сползающим вниз настилом. - Если Вам этот человек нужен, то он обязательно придёт. Жизнь сама отсеивает всё ненужное. - Добавил он, получив в ответ утвердительный кивок. - Может, принести что-нибудь, пока ждёте? Хотя бы воды. - Джотаро лишь удрученно покачал головой, вглядываясь в пустоту стола.       Фасады оранжевых домов были покрыты ровными треугольниками белого света, на их подоконниках стояли аккуратные горшки со скромными, тянущимися вверх цветами. Улочка, на которой располагался ресторан Тонио была окутана мягким, желтым светом уходящего лета. В воздухе появился прохладный, посвистывающий ветер с Севера. Минута шла за минутой, но улица была пуста как и прежде, будто и вовсе отгороженная от остального города. Срывая с пальцев заусенцы, Джотаро то и дело оглядывался на каменистый переулок, в надежде услышать чеканящие по укладке каблуки мужских ботинок.       Поджав губы он вгляделся в льняной навес. Голова начинала тяжелеть от мыслей и усталости, которые успели накопиться в нём за ночь, словно тепло в камне. Яркое, не греющее солнце, совершенно бесчувственное и холодное, продолжало стоять чуть выше горизонта, скучающе наблюдая за попытками Джотаро хоть как-то ухватиться за те остатки надежды, что ещё теплилась в его душе. - Прошу прощения, я опоздал. - Вдруг прозвучал низкий, бархатистый голос из-за спины. - Не рассчитал время.       Норияки. Этот голос он бы не спутал ни с каким иным, словно тот втесался в его ушные перепонки, как надпись в каменную плиту. Поспешно поднявшись, Джотаро просопел нечто вроде куцого "понимаю" и тут же склонил голову.       Поднять глаза было отчего-то страшно. Всё его тело охладело, даже кончики пальцев слегка дрогнули в воздухе. Пугливо взглянув исподлобья, он встретился глазами с затылком, укрытым педантично уложенными бардовыми волосами. Мужчина перед ним медленно разогнулся и тут же широко распахнул глаза.       Лицо его изменилось не сильно. Высокий лоб, длинные, острые брови, нависающие над узкими глазами глубоко зеленого цвета; тонкий прямой нос, непропорционально длинный для его лица, толстая нижняя губа и высокие скулы, прикрытые болезненным румянцем. Черты его лица как и прежде были трагично утонченными, словно его писал драматург эпохи Эдо; глаза, отуманенные задумчивой дымкой были так же проницательны как и всегда, словно заглядывали куда-то глубже вашей кожи. Безусловно, это был Норияки. Широкоплечий, высокий мужчина лет тридцати, одетый "с иголочки" и правда был тем Норияки, что погиб двенадцать лет назад. Не зная, что сказать, Джотаро лишь опустился на своё место и, поправив фуражку, вежливо указал рукой на стул против себя.       Какёин замер, не смея пошевелиться. Ему казалось, что сейчас с неба повалится снег, который тут же укроет дороги, дома и машины. Джотаро изменился до неузнаваемости. Когда-то ясные и сосредоточенные, его глаза теперь были печально решительны, словно этот человек находился на самом дне отчаяния, придавливаемый столпами воды. Зато они остались такими же раскосыми и по-ледяному голубыми как и раньше. Таким же осталось и всё его лицо, за исключением того, что оно очертилось, приняло более четкие черты, "возмужало", как сказал бы когда-то Абдул. Вглядываясь в мужчину, Норияки казалось, будто под этой знакомой кожей находится кто-то другой, как будто перед ним сидит неудавшийся клон, обманывающий его одним своим существованием.       Пошатнувшись, Какёин сделал пару шагов вперёд и, подобрав длинный болотный плащ, присел на край стула, готовый сорваться с места в любую минуту. Над столиком нависло молчание, одновременно тихое и волнительное, как море во время прилива. Нечто в воздухе накипало, нарастало, подобно дюне во время пустынной бури.       Быть может, Судьба сама подсказала Джотаро предложить именно этот ресторан. Склонившись над его ухом в телефонной будке, Она как можно более тихо произнесла его название и, только убедившись в том, что заветное имя было названо, растворилась в воздухе, продолжив наблюдать за моей историей со стороны. Была ли это случайность или приятное совпадение - откуда знать мне, всего лишь рассказчице, которая и сама не ведает, чем закончится эта история. Нечто всё же подтолкнуло учёного выбрать именно ресторан "У Тонио".       Родился владелец этого заведения в Неаполе, рядом с затхлой церквшукой у моря. Дядя его имел небольшую пекарню, которая впрочем, не отличалась особым успехом. Ночуя там по выходным и слыша сутра запах свежей выпечки, юный Тонио прекрасно понимал, для чего был рождён и с уверенной радостью бежал на кухню, по дороге надевая на грудь любимый фартук. После выпуска из старшей школы, он много лет изучал кухню других стран, вкусовые особенности народов и с жадным интересом собирал малоизвестные рецепты со всего мира, чувствуя, как от одной мыли об этом поёт и цветёт его душа. Отец его, безусловно, такого увлечения никогда не одобрял - надеясь передать старшему сыну семейный бизнес, тот клялся, что закроет любой его ресторан, открытый в Неаполе. Оставив наследство своему младшему брату, Тонио решил основаться в Морио - городе, который, как ему казалось, должен напомнить ему родное побережье.       Переплетение человеческих жизней кажется мне поразительным. Окажись в этот день на месте Тонио кто-нибудь другой, быть может, эта встреча прошла бы совсем иначе. Долгая и томная, она бы оборвалась тягучим разочарованием, оставив обоих мужчин лишь знакомыми, изредка пересекающимися в супермаркете или в кафе, но человек этот, наделённый исключительным эмоциональным интеллектом, развернул её течение в совершенно иное русло, как маг, меняющий местами планеты.       Позвольте же мне объяснить. Что отличает хорошего ресторатора от плохого? Хороший всегда чувствует и понимает своего посетителя без единого слова. Говорят, еда многое может раскрыть о человеке. Ощущая на языке терпкий сок лимона или мягкий соус из белого вина Тонио, казалось, развил в себе способность точно так же ощущать настроение его гостей, словно на языке. Шлейф спокойствия, окутывающий иного клиента, тут же говорил ему о том, что на тарелке явно не хватает запеченной апельсиновой дольки, аромат тоскующей усталости - корендара и так далее. Бог ли, природа ли, но нечто всё же наделяет людей необъяснимой сверхспособностью - будь то талант в живописи, ангельский голос или, такие как у Тонио, любовь к людям и тонкий вкус.       Чувствуя на коже неприятную, тяжелую атмосферу за столиком на улице, Тонио тут же выскользнул из-за стеклянной двери и, бесшумно подойдя ко встретившимся, раскрыл блокнот для заказов. Подобрав нужную ему улыбку, мужчина учтиво склонил голову к плечу и как можно более мягко произнёс: - Что-то надумали? - Встретившись глазами с отсутствующими взглядами мужчин, он добавил: - Может, чай или кофе для начала? Недавно доставили новые зёрна из Кении. - Всего одна непринужденная фраза тут же опустила столик на твёрдую землю и странным образом развеяла нарастающее напряжение. - Да... Будьте добры один капуччино. - Словно вырвавшись ото сна произнёс Какёин, натянуто улыбаясь. - Американо. Без молока. - Тут же добавил второй, опираясь локтями на стол. - Спасибо. - Обычные или...? - Обычные. - В унисон ответили мужчины и тут же неловко переглянулись.       Почувствовав, как развеялся спёртый воздух над столом, Тонио любезно кивнул и, ещё раз окинув взглядом посетителей, скрылся в здании.       Джотаро неловко взглянул в лицо сидящего напротив него человека. Грудь наводнилась щемящей болью, застрявшей в рёбрах; все чувства, какие могли быть в человеке, собрались внизу его живота, норовя врезаться в сердце, как ледокол, рассекающий айсберги. - Не могу поверить, что вижу тебя перед собой. - Наконец произнёс он полушепотом, чувствуя как голос трепетно выдаёт его волнение; собственные слова казались чужими, и всё вокруг него будто притихло, делая их особо звучными.       Норияки медленно кивнул и, поджав губы, неловко усмехнулся сам себе. Язык во рту смялся, сжались зубы, даже нёбо начало зудеть - весь его рот словно склеился и наводнился словами, которые он не мог произнести. - Можешь ткнуть, чтобы проверить. - В конце концов выдавил он, поправляя брюки на коленях.       Не услышав ответа он поднял глаза и встретился взглядом с Куджо. - Да я бы тебе врезал. - Отчеканил тот, не моргая.       Услышав это Какёин невольно улыбнулся. Голос Джотаро, его лицо, движения наконец становились знакомыми. Эта фраза, такая простая и незначимая, отдалась в его груди колющей болью, словно он вновь стоял в отельном номере Каира. - Имеешь право. - Выдохнул Норияки, откидываясь на спинку стула. - Позволь только узнать... как ты меня нашёл?       Прищурив глаза, Джотаро пошарил рукой во внутреннем кармане пурпурной жилетки и, нащупав пальцами сложенную, потертую бумажку, осторожно опустил её на стол. Развернув двумя пальцами белую записку, Норияки вгляделся в иероглифы и тут же поднял глаза, в которых блеснула шаловливая весёлость: - Рохан? - Получив в ответ утвердительный кивок, он поднял глаза к навесу и широко улыбнулся. - И за какие тридцать серебряников он меня продал? - Всего-то одно чтение. - М... отчего-то я не сомневался. И как ощущения? - Мерзость да и только. - Отчеканил ученый и, выхватив бумажку из рук Норияки, вернул её в карман пальто.       Над входом ресторана прозвенел тихий колокольчик, стеклянная дверь, блеснув на солнце, распахнулась и из неё вышел Тонио; бесшумно подойдя к столику, он поставил две чашки на стол и, не желая встревать в тяжко складывающуюся беседу шепнул: "за счёт заведения". Уходя, он вновь оглянул столик, за которым сидели два мужчины, и гордо улыбнулся сам себе, стряхивая с подноса несуществующие крошки.