Forget-me-nots

      Огромная, изможденная толпа кишит, словно горсть муравьёв. Желто-зеленые, болезненные тела исхудавших людей выглядят неестественно, от пота к ним уже прилип тонкий, зудящий слой песка - предположим, что всё это действо происходит в пустыне под палящим, чистым солнцем. Крики и мольбы высятся до самого неба, пустого и неосязаемого, словно его и вовсе нет: "Дайте мне! Дайте мне!", "Мне нужно больше всех!", "Прошу, дайте, дайте мне!". На небольшом возвышении стоит фигура, которую не видно за отблеском белого, словно выжегшего самого себя солнца. Подбирая полы длинного платья-тоги, силуэт этот, страшась отчаявшейся толпы, края которой не достигает человеческий глаз, отступает назад, громко уверяя: - Прошу Вас, любви в мире хватит на всех! - Голос его уверенный, хоть и слегка подрагивающий. - Потерпите, даже её крох хватит вам с лихвой!       Толпа не унимается и люди начинают лезть друг на друга, стараясь ухватиться за потускневшее платье человека на возвышении. Просьбы, прерваемые истошным воем, не прекращаются, лишь нарастая и становясь всё громче, так, что поглощают собой любой звук: "Дайте, дайте мне!", "Прошу, я умираю", "Мне нужно, нужно больше всех!".

***

      Итак, Норияки сидел на коленях у низкого столика в собственном доме. Казалось, в сознании его держали только знакомые стены, мягко поддерживающие его плечи - быть может, будь мужчина где-то ещё, он бы медленно упал на спину от осознания собственного бессилия и закрыл лицо локтями, не желая ничего видеть. В животе поднималось бурлящее, горячее чувство, обжигающее тело изнутри. Сердце повисло на ребрах, лёгкие сжались, как сжимается виноград на солнце. Тем не менее, глаз он не опускал, ловя на себе острый, напряженный взгляд, готовый прожечь его зрачки.       Джотаро, казалось, не дышал. Обернувшись в мраморную статую он лишь сидел напротив, вглядываясь в лицо мужчины и пытался осознать реальность произнесенных слов. Неужели свершилось? Неужели так скоро, так просто и безболезненно он получил неоспоримое право на чью-то любовь? И вдруг, в его сознании появился неясный, еле различимый профиль Наоко. Наоко... Мысли о ней заставили грудь надуться неприятным стыдом; совесть, восставшая из своей могилы теперь скребла о горло железными прутиками, словно вычерчивая на нём необходимые слова. - Мы друзья, не больше. - Наконец сказал Джотаро, сдавленно отворачиваясь к закрытым сёдзи. - Извини.       Ничего не ответив, Норияки медленно кивнул и постучал пальцами по столу. Внутри всё заледенело, будто там стоял невыносимый мороз, сковавший утробу. Голова налилась свинцом и затем опустела, став совсем лёгкой и невесомой. В животе образовалась пустота, в которую будто бы пробирался сквозняк с улицы. Бывает, в мастерских стекла, ещё горячее, только принявшее форму стекло лопается от своего же давления - быть может, именно так я смогу объяснить то, что только что разбилось где-то внутри Норияки: под собственным давлением, с громким хлопком, от которого бывают вздрагивают окружающие, но не сам мастер. - Что ж.. - Медленно протянул он, собираясь встать. - Бывает.       Было бы мне известно хоть на одну секунду, что творилось в тот момент в голове и груди Джотаро! Порой я, ломая голову, и сама не могу определить что же всё-таки происходит в душе собственных героев и, как и мой дорогой читатель, остаюсь в лёгком недоумении от их поступков. Не дав Норияки встать, мужчина вдруг вцепился в его плечо и почти неосознанно притянул к себе. От неожиданности, тот не успел отпрянуть и лишь зажмурил глаза. Поцелуем это назвать было сложно. Две пары губ лишь прижались друг к другу с такой силой, что местами побелели, в противовес порозовевшим ушам и щекам.       Норияки показалось, что в его теле пошел снег - но падал он вверх, отказавшись от физики реального мира. Всё его существо - и вкус, и слух, всё - сосредоточилось на одних только губах и весь он превратился в осязание грубоватой, обветренной кожи. Джотаро боялся пошевелиться и, сладостно закрыв глаза, застыл, словно земля бы разорвалась на части от любого его движения. Весь мир будто бы замер в неизвестном ему ранее спокойствии, как когда-то писал Неруда. В сознании, подобно китайским колокольчикам, что-то звучно и тихо задребезжало, по пальцам прошел едва ощутимый ток.       Время преломилось, как преломляется проходящий сквозь призму свет - сколько прошло времени неизвестно даже мне, но вскоре это подобие поцелуя смягчилось; огибая друг друга, губы вдруг дрогнули, будто растаяв. Мой читатель, я знаю, жаждет большего - но я остановлю своё описание, поскольку поцелуй - это нечто интимное, нечто, что должно остаться только между двумя людьми и, какой властью я бы ни обладала, я не имею права раскрывать большего.       Чувствуя, как в лёгких закачиваются воздух, Норияки отклонился назад, не открывая глаз. Лица их всё ещё были настолько близки, что на коже ощущалось сбившееся, горячее дыхание. Сколько поэтов воспевало любовь - Байрон считал, что она уничтожает, Пушкин писал о её светлом, спасительном характере, но сейчас, в этой комнате, она была многолика и объединяла все представления о себе, когда-либо предложенные. Разглядывая лицо мужчины, Джотаро чувствовал, как он разрушается и воскресает одновременно, Норияки же будто бы перестал существовать - ему казалось, будто вокруг него блаженно движется вся солнечная система. - Извини. - Наконец произнёс биолог, скованно нащупывая на полу фуражку.       Нехотя разлепив веки, Норияки непонимающе оглядел его. Что за абсурд? Что за путаница облепила его сейчас - действия и слова никак не сочетались друг с другом, словно два последних кусочка на разрушенной мозаике, появившихся из ниоткуда. - Что всё это значит? - Строго спросил он, сдвигая брови. Вопросов было куда больше, но все они слепились в одну абстрактную, заданную в пустоту фразу. Его объяло неприятное, скребущее чувство, задевающее достоинство, словно его обманули. - Я не знаю, правда не знаю. - Быстро отчеканил Куджо, натягивая фуражку. - Как бы я ни хотел... - У тебя семья. - Разочарованно закончил за ним мужчина. Громко выдохнув через рот, он вложил лоб в ладони и уставился на свои колени. - Господи, ну что же ты за человек такой!... - Раздраженно протянул он, взглянув на Джотаро исподлобья. - Не смотри на меня так. - Только и ответил тот. - Да как мне ещё на тебя смотреть? - Развёл руками Какёин, ошарашено оглядываясь по сторонам. - Сначала ты говоришь, что мы только друзья, затем вдруг, ни с того ни с сего, целуешь меня, и затем снова говоришь, что мы не можем... - Пожалуйста! - Кинул биолог, проводя пальцами по глазам так, что веки его расползлись в разные стороны. - Норияки, я не знаю. Я ничего не знаю. Боже... - Вернув лицу привычное его выражение, он устремил взгляд к потолку. - Мне бы очень хотелось, но я просто не могу. Я правда не могу.       Осуждающе выдохнув, Какёин снова оглянул комнату. Всего пару недель назад этот самый человек говорил ему, что думает о разводе, теперь же он говорит совсем иное. Голова кипела, казалось, что от волос скоро пойдёт дым, тучно струящийся к потолку. - Друзьями мы быть не сможем. - Спустя какое-то время удрученно произнёс он, задумчиво мусоля в зубах собственные губы. - Варианта, в общем-то два... Первый: мы можем попробовать что-то, пока ты не уедешь, а уедешь ты всего через месяц. Второй: один из нас уезжает этим же вечером. Мне ехать некуда, говорю сразу. - Выбросив в воздух эти слова, он потёр колени и вызывающе взглянул на мужчину, ожидая ответа. На губах ещё тлел внезапный поцелуй, но в груди начинало потухать то воодушевление и радость, с которыми он был принят. Тело было готово растечься по полу.       Кухню-гостиную объяло молчание, затопившее её до самого потолка. Это безмолвие мешало дышать, передавливая горло: голова слегка закружилась, руки вдруг ослабли. Уже давно Джотаро не ощущал себя так уязвимо. - Я не хочу уезжать. - Отрезал он, неслышно хлопая себя по колену. - Это значит?... - Это значит, что мы оба здесь остаёмся и пробуем слепить хоть что-то.       Недоверчиво оглянув его, Какёин выпрямился. Всего за час его сердце истощилось, безжизненно повиснув в пространстве тела. - Значит, ты любишь меня? - Спросил он, и в его голосе прозвучала странная надежда. - Значит, да.