”Я люблю землю под его ногами,
и воздух над его головой, и все, к чему он прикасается,
и каждое слово, которое он говорит.
Я люблю каждый его взгляд и каждое движение,
я люблю его всего целиком!”
Эмили Бротне, «Грозовой перевал», 1847 год.
Легенда об Икаре известна всем, и каждому известна её скучная мораль - нет смысла прописывать её вновь и вновь, надеясь на то, что в ней что-то изменится. Мои мысли обращены совсем к другому: что думал Икар во время своего падения? Чем билось его сердце в тот момент, когда до носа дотронулся запах гари, когда глаза впервые обратились к обожженным крыльям? Вы, конечно, решите, будто облака отражались в его глазах, искаженных страхом, что в голове царила паника, а в груди - животный ужас, я же представляю его совсем другим в этот момент. Отчего-то мне кажется, Икар был безмятежен, тих и очарован. Отуманенный мечтательным восторгом, граничащим с чем-то похожим на влюблённость, его взгляд был особенно, как-то неуловимо прекрасен. Человек увидевший Солнце ближе, чем кто-либо из существовавших людей - безусловно, он был одурманен. Одурманен самой идеей того яркого таинства, которого он достиг в тайне ото всех. Одурманен самой красотой солнца; быть может, подлети он ближе, его ждало бы разочарование, но это трепетное ожидание прекрасного, рисующее в голове будоражащие картины... нет, оно было куда лучше. Я не думаю, что он был против разбиться о землю - мне думается, будто для него это было единственным исходом. Восторженно сложив руки на груди, он падал спиной вниз, влюблённо наблюдая, как от него удаляется это божественное светило, как когда-то отдалялось каменное здание тюрьмы. Разве сравнится что-то в жизни с тем моментом, когда переменчивый ветер толкает тело выше, когда глаза устремляются сквозь облака в неизведанное небо, на котором живут Боги? Я уверена, что на его лице, если от него что-то и осталось, была запечатлена блаженная улыбка.***
На той же неделе в Морио наконец-то выступило солнце. Пробиваясь сквозь посветлевшие тучи, оно разливалось по улицам мягким светом, играло в изредка накатывающей мороси лёгким сверканием и отливалось в неспокойном море волнительными бликами. По ночам же небо совсем яснело, в его темноте сквозил серебряный свет луны, играющий на кронах кучных деревьев; с пустыря были видны звёзды, словно впитавшие в себя влагу и оттого увеличившиеся в размере. Пастельные домики будто бы преобразились при новой погоде - цвет их стал насыщенней и теплей, ушла болезненная прозрачность, оставив лишь свою изначальную воздушность. От частых дождей птицы летали ближе к земле, отчего их пение можно было услышать почти что всюду; повеселели и горожане, отныне наполнившие Морио своим радостным присутствием. Оживился вокзал, рестораны и кафе теперь всегда имели хотя бы трёх посетителей (что для такого маленького городка уже достаточно много), даже на пляже сидели кучки тепло одетых подростков, бегающих друг за другом по холодной воде или валяющиеся на песке без дела. Норияки тогда казалось, что он вдыхает само небо, присваивая себе его часть. С его лицом, казалось, происходило то же, что и с пейзажем города - болезненная блеклость сменилась на здоровый, крепкий румянец, небрежно и безсистемно пробивающийся из-под кожи; глаза больше не блестели тоскливой печалью - вместо этого в них появилось нечто живое. Всепоглощающее чувство любви накатывало на него массивными, высокими волнами, что оседали трепетной пеной под самым сердцем. В животе разливалась нежность, резонирующая по всему телу приятным током. Уверенные касания, строгие, но исполненные особой мягкостью поцелуи, казалось, отуманили его разум, отчего весь мир вдруг сжался, и будто принадлежал одному ему. Нет, я никогда не смогу описать насколько эта влюблённость была сильнее и глубже самой жизни - ему чудилось, будто на одних своих чувствах он сможет побороть саму смерть вновь и вновь. Больше не было Каира, не было смерти, не было Дио. Вся тяжесть земного мира удалилась, словно ночной кошмар и мрачные, тусклые воспоминания осветились, как освещается и меняется готический собор с приходом летнего дня. Джотаро тоже чувствовал, что стал другим. Толстая, строгая тяжесть испарилась, как испаряется сон - за пределами Морио вообще всё казалось сном, который уже развеялся с приходом утра. Тихая, мирная ленность склонила его душу к немой, скрытой радости, которая искрилась где-то в уголках его черепа. Сердце билось: правда билось, глухо отдавая в ушах по ночам, когда свет падал на лицо Норияки под особым углом. Любые вопросы потеряли свой смысл - счастье отворачивает человека от экзистенции и прочей ненужной философии. Казалось, будто его тело обновилось вместе с душой - движения больше не были скованными, в них чувствовалась лёгкая, непринуждённая свобода. Быть может, в каком-то смысле я сопоставляю, но человеку это свойственно - не сердитесь на меня. Одно чувство, разделённое на двоих, приняло такие разные формы: любовь отчаянная и возвышенная, возведённая в абсолют, и любовь твёрдая, словно окончательно утверждённая в своём существовании. Невыразимое, не находящее слова "парение" и приземлённое, нашедшее отражение в каждом языке "я влюблён". Даже забавно, как эти две стороны составляют нечто единое и гармоничное. Весь конец августа и всё начало сентября эта гармония расцветала, переливаясь перламутровыми оттенками на высоко стоящем солнце. Рождающиеся из шепота ночные разговоры были погружены в непринуждённые, ставшие обыденностью объятия; тугие, переплетённые друг с другом взгляды нашли своё место, и глаза больше не искали точки, в которую могли спрятаться. Тело, кожа: даже они убедились в своём существовании, оттого, что кто-то их касался с влюблённой уверенностью. Помимо этой невыразимой словами нежности, на полях словно вырос алтарь для страсти, звонко сияющий между увядающих пучков риса. И всё же к концу месяца южный ветер сменился. Сентябрь начал пахнуть сентябрём, а штормовые порывы тянули воздух к столице Японии. Море стало неспокойней, прозрачная вода поднималась всё выше, выплёскивая к небу сверкающие "бриллианты" брызг. Тучи всё же пропускали солнце, которое, перед тем как погибнуть в пасмурном небе, светило особенно ярко, отражаясь сотней своих копий на окнах отеля. - Смотри какой дом. - Задумчиво протянул Норияки, разглядывая объявление в газете. Кафе "Deux Maggots" всегда пустовало по утрам, отчего оба мужчины могли, ничего не опасаясь, сидеть за уличным столиком, взявшись за руки. Перелистывая печать, Ноярики чувствовал как большой палец биолога бездумно поглаживает тыльную сторону его ладони. - Вид на море и поющие скалы, до конца года действует неплохая такая скидка. - Невольно щурясь от не греющего солнца, он развернул газету Джотаро. - Ты и так почти живёшь у меня, отчего не... - Норияки.. - Перебил его тот, убирая руку со стола чтобы неловко потереть колени. Привычное выражение лица его не изменилось, но в глазах проскользнула тень стыда или смущения; определить было достаточно сложно. - Я должен вернуться в Токио в октябре, помнишь? - Сказав это, он наигранно деловито опустил глаза и, не найдя себе места, пригубил чашку кофе. Уставившись на него пустыми глазами, Норияки, отложил газету и, вновь взглянув на черно-белое изображение дома, отвернулся к вокзалу. По площади расселось несколько голубей, чьи перья легонько трепал осенний ветер, часы же словно застыли на месте. - Да.. - Будто бы ещё прибывая в этом дымчатом состоянии протянул он. Смысл слов словно отставал от их звучания. - И когда ты уедешь? - В следующее воскресенье. - Глубоко вздыхая, нехотя пробурчал Джотаро. То есть ровно через неделю. Неделя. Разве это не ничтожные крохи, по сравнению даже с одним месяцем? Норияки, по правде сказать, слабо различал сколько прошло времени с того дня, когда он наконец открыл свои чувства. Ленивые утра в постели, укромные ласки, мычащие слова любви, тихие разговоры обо всём, на что когда-либо падал взгляд будто бы уложились в один день, одновременно растянувшись на бесконечность. Волнение, поднявшееся в его душе, казалось, сломало рамки веса. В животе, на уровне лёгких, образовалось невнятное чувство пустоты, то появлявшееся, то пропадавшее, как ветер, треплющий перья редких голубей. - Норияки, может... ты приедешь? - Неожиданно спросил Джотаро, напряжённо оглядывая его фигуру. Это имя он произнёс так веско, словно вырвал его из глубины своей души. - Чего? - Подался вперёд мужчина. - Приеду ли я? В Токио? - Да. - Отрезал тот, словно для этого ответа ему пришлось собрать на голосовых связках всю свою смелость. Ничего не ответив, Норияки посмотрел в небо. В этот момент, с каменной укладки площади слетело два сизых голубя, которые рассекли однотонное серо-голубое небо своими потемневшими силуэтами. - Я не знаю. - Наконец выпалил он, вкладывая висок в кулак. - Ты будешь там с женой, к чему я там? Жить на правах любовника? "Я и так на них живу" хотел было добавить он, но сдержался, чувствуя, как напряжение во взглядах становится тоньше и острей. В сердце поселилось скребущее чувство обиды, которое тут же овладело почти всем его пространством. - Решать тебе. - Качнул головой биолог и принялся разглядывать небо в поисках нужных слов. - Но я... - Хочу усидеть на двух стульях. - Норияки недовольно стащил газету со стола и, проведя языком по внутренней стороне щеки, начал складывать её. - Оно понятно... - Норияки, ты должен понять, что на мне лежит ответственность за... - Запнувшись, Джотаро глубоко вздохнул и облизнул губы, словно смутившись этого осознания. - Что у меня есть обязательства, которые я не могу ни на кого переложить. И ты знал, на что шёл, когда предложил попробовать выстроить эти отношения на месяц. - Ты тоже пойми. - Отложив газету, он задумчиво поджал губы и сдвинул брови "домиком". - У меня всё же есть самоуважение и капля гордости. Я не буду жить в отеле, как... - Прикрыв глаза, он разочарованно качнул головой, злясь на собственную мысль. - Правда, не буду. Унизительно даже то, что ты предлагаешь мне это. Нахмурившись, Джотаро вновь окинул его каким-то трагично-озадаченным взглядом. В лёгких образовался едковатый вакуум, проедающий сам себя. Всё в Норияки заставляло его кости ломаться от любви, к которой ни он, ни его тело не были готовы; взгляды, движения, манера речи, всё вызывало в груди штормы и тайфуны, облепляющие её изнутри сладким налётом. Его мысли, внешность, запахи - всё это стало совершенно неотделимым от него самого. - Я не хочу расставаться с тобой. - Наконец выпалил он, мучительно зачёсывая волосы назад. - Не хочу: ни на час, ни на минуту. Я никого так не любил и не смогу. Я не хочу чтобы ты хотя бы немного сомневался в этом. - Строго продолжил мужчина, складывая руки на столе. Подобные слова смущали всё его сознание. Так свободно говорить о своих чувствах всё ещё было непривычно, словно он становился слабей и уязвимей с каждой секундой. Язык будто свернулся, наполнив рот липким сгустком, губы двигались как бы отдельно от звуков, но душа сама выталкивала из него фразы против воли. - Я не могу, не могу уехать, зная, что больше тебя не увижу. Хуже пытки для меня не будет, я клянусь тебе. Я бы всё бросил не раздумывая, но где-то есть человек, который зависит от меня, как я завишу от тебя, если даже не больше. Нас связывает не только закон, но и общество, которое не даст ей воздуха, если я... если я всё же решу всё бросить. Опустив глаза на сложенную вчетверо газету, Норияки бездумно бегал глазами по напечатанным на ней строкам, которые будто дублировали в себе услышанные слова. Если бы в теле Какёина был орган, отвечающий за гордость, он бы наверняка надорвался грубой болью. Его достоинство, скроенное из мрамора пошатнулось, готовое упасть, разбившись о пол кафе. Внезапно, в районе почек стрельнуло, словно его спину пронзили острой иглой. На секунду забыв о Джотаро, мужчина незаметно похлопал по карманам в поисках викодина, но те были пусты. Притупив взгляд о край стола, тот поднял глаза на биолога и заметив его покрасневшее от волнения и напряжение лицо произнёс: - Убедил, приеду. - Задумчиво цокнув языком, мужчина расправил плечи и откинул газету на соседний стол. - Мне срочно нужно попасть домой, я забыл о важном звонке. - Тут же уверенно соврал он, поднимаясь со стула. - Не вставай, не нужно. Встретимся на набережной через час. - Норияки, в чем дело? - Разведя руками воскликнул Джотаро, следя за его поспешными движениями. - Ни в чем, говорю же забыл о... - Нет, Норияки, ты лжешь. - Качнул головой тот. - Всегда когда ты врёшь у тебя появляется этот самый взгляд! Лучше скажи, что не так. - Всё так, всё так. - Пробурчал мужчина, трясущимися руками завязывая пояс пальто. Стреляющая боль в почках становилась всё острей и невыносимей. - Встретимся на набережной, я правда ужасно спешу, ДжоДжо. Сказав это, он вытащил из кармана пару купюр и, кинув их на стол, слетел с порога кафе. Оставшись один, Куджо упёрся пустым взглядом в меню, на самом верху которого высилась розовая надпись: "Бельгийские вафли - для пар вторая порция бесплатно!". Глухо ударив по столу кулаком, он схватил рюкзак и, грузно переставляя ноги, направился к отелю.