Легенды предзимней ночи

Весна ощущалась все ближе: снег уплотнился, потемнел; ветер в лесу уже не был столь колючим, напротив, мягко дышал влагой, а иногда даже теплом. Но не ночью же? Ночи по-прежнему были холодные. С вечера Изор растапливал очаг, подкармливал огонь впрок, чтобы хватило как можно дольше, но к утру поленья все равно прогорали, и в комнату вползал холод. Вот и сейчас — проснулся, поежился, натянул повыше теплое одеяло. Луа спал рядом, положив голову Изору на грудь, и тоже весь раскрытый, только светлые пряди опутывали плечи, по-юношески широкие и хрупкие одновременно, струились по спине и ниже, сбегали с постели на ковер из оленьих шкур. Красиво…, но холодно же! Изор потянул край одеяла, но тут же вспомнил: драконы ведь не мерзнут. Что ему, повелителю стихий, какой-то предвесенний ветерок? Разве что сам Шиддару своим дыханием заставил бы Закатную Звезду кутаться в теплое. А сейчас — скорее всего, он же одеяло и сбросил. — Мальчишка… — Изор невольно заулыбался. Осторожно, чтоб не будить, запустил пальцы в живое серебро волос Луахассу, потом наклонился, поцеловал в макушку. — Мой великий звездный дракон. Змеенок вздохнул, потерся щекой, устраиваясь. Ресницы дрогнули, из-под век блеснуло сияние, не серебряное, — больше золотое. Его дар, Изора. Шидское колдовство, след недавней любви. — Спи, еще рано. — шепнул Изор и снова коснулся губами. Луа будто послушался, задышал ровнее и так тихо, что почти не расслышать. Несмотря на то, что птицы за окном уже начали весенний галдеж, просыпаться и правда было рановато: Изор и Луахассу любили друг друга долго, почти всю ночь, и вот только уснули. Стоило Изору облизать губы, чтобы снова вспомнить, как прямо на тренировочной площадке, среди всех этих шид, подхватил бесстыдника на руки, принес сюда, чтобы тут же бросить на одеяло и взять, взять все, что мог дать этот хрупкий на вид дракончик. Сначала яд — долгим, бесконечным поцелуем, пряным вкусом, привычной болью под языком, безумным вихрем и пламенем, взрывающим мир и составляющим его снова из осколков… Потом — семя, крепко обхватив ртом член мальчишки, наслаждаясь в полной мере его стоном и всхлипами. И наконец — его самого, глубоко, резко. У Луахассу и ресницы вот также вздрагивали, выпуская то яростное свечение, то капли слез, и сам он, прогибаясь в пояснице навстречу ударам, пульсировал свечением разбегающейся чешуи. А потом взметнулись и затрепетали дивные драконьи крылья… А в конце Изор наполнил его собой, своей магией, своей силой. Духом… Но разве Луа — сосуд его духу? Нет, никогда Изор так не думал. Луа — не сосуд и не дух, а часть его души. Та часть, что крылата: не признает порядка и вечно мечется под облаками. Как крылатые берут свои сосуды, рассказывал Канкараим, когда еще надеялся, что Изор отступится и сам отдаст ему Луахассу. О, Летний Гром и сейчас еще нет-нет, да проводит их злобным взглядом, в котором так и мечутся молнии. Ревнует… И ведь не один Кан ревнует. Изор усмехнулся старой мысли, казалось бы, давно изжитой, да иногда возвращавшейся: не просто ревнуют — убить готовы! Гром хоть и грозен, и жесток временами, и людей по большей части не любит, а скорее терпит и презирает, но он помнит, что Изор и ради Луахассу, и ради самого Кана жизнью рисковал и всегда готов на это снова. А с чего бы колдунам Семи Чинар соглашаться с тем, что какой-то выскочка-полукровка достоин звездного дракона и высшей магии? Порой Изор сам удивлялся, что до сих пор жив. Не иначе только из-за деда и щадили… Вчера пришлось снова вспомнить обо всем этом, и не просто так. Нарвик решил вдруг позвать Изора, чтобы тот посмотрел, как он будет гонять свой отряд дозорных. На словах-то сказал, что совета спросить хочет, но как только началось представление, а иначе Изор это действо назвать не мог, стало ясно, что братец хочет похвастаться, силу показать. Дозорные показывали свои умения и по одному, и в парах: стреляли из луков, метали ножи, боролись, а потом перешли на магию. Сколько же они всего умели! Мгновенно растворяться в тени так, чтобы никто не мог заметить, бегать, почти не оставляя следов, свистом и жестом подзывать птиц и мелких лесных зверьков, а потом «расспрашивать», прочитывая, что они недавно видели. И даже метнуть ледышкой вроде как камнем или ножом. И каждый то взглядом, то жестом, пытался вызвать Изора на состязание:, а ты, мол, чего такого показать можешь? Но Изор не поддавался, и все было ничего, пока Луахассу, летавший целый день неизвестно где, не пришел и не встал рядом. Змеенок — дитя природы, учи его, не учи, а все равно не понимает: явился как летал, в чем… из яйца вышел, хорошо крылья распустить догадался. Так и стоял, завернутый в одни только крылья, а еще что-то спрашивал, руками махал… Тут уже взгляды и жесты стали не просто вызывающими, а откровенно враждебными. И злости, обиды в них было столько, сколько Изор в клане ни разу не видел. Кто-то поговорил с дозорными, не иначе… да не один раз, похоже, поговорил. Изор не успел решить, что ему делать с этой откровенной враждебностью, как Луахассу головой по сторонам покрутил, а потом вдруг обнял его, прижался, целовать начал, и тут же крылья свернул. А между поцелуями еще и высказался: — А что такого? Ты говорил, в крепости нельзя…, но тут не крепость, шид и так все знают… и пялятся, как будто им можно… так пусть крепче знают: нельзя! .. От такой наглости дыхание перехватило, и, надо сказать, не только у Изора. Ничего не оставалось, как завернуть негодника в накидку и тащить сюда… Луахассу словно не спал, а мысли слушал. Приподнялся на локтях, заглянул в глаза: — Изор, ты что, до сих пор мне не веришь? — Верю, конечно, — Изор опять невольно улыбнулся. — Но вдруг ты и правда зря меня выбрал, тут есть шид и подостойнее. Или если меня убьют? — Глупый шид… или нет, не шид, а раг, воин, а не колдун, — змеенок лукаво улыбнулся, — оттого и такой глупый… И поцеловал, долго, протяжно, как только у него и получалось. Если бы люди умели сиять, как драконы, Изор, наверное, тоже истекал сейчас бы звездным светом. — А еще глупый раг плохо спит, — как-бы между прочим сказал Луа через некоторое время. Не в первый раз он затевал этот разговор. Мол, Изор во сне мечется, стонет и шепчет что-то. Просил поделится кошмарами, настаивал даже. Но сам Изор ничего такого не помнил, а значит, и рассказать ничего не мог. Изор притянул змеенка ближе, обнял голову, запустил пальцы в серебряный шелк волос. — Не волнуйся, не думай об этом. Раз не помню, значит, и думать нечего. Луа уткнулся носом ему в шею и чуть слышно прошептал: — Я подсмотрел твои сны. — Луахассу! — Изор сразу отстранился, даже волосы выпустил. — Зачем? Это ты, значит, совсем мне не доверяешь! Я ведь и так все тебе рассказываю, во все мысли тебя сам зову, а ты… — Нет, не все, — Луа сел, обнял колени и отвернулся. Обиделся. — Я спрашивал, много раз. Этого только не хватало… да не жалко было, что он в сны пролез, только немного не по себе, что не спросил опять. Спросил бы — Изор бы разрешил… и тут же досадно: отчего сам не попросил раньше? — Но я правда не помню! — Помню — не помню… — проворчал Луахассу, не оборачиваясь, — Ты же один и тот же сон много раз видишь, значит, не простой сон, со значением. Такие сны просто так никому не снятся, тем более колдунам. Колдовские сны просто так вообще не бывают. Колдовские сны, ишь ты… Изор усмехнулся. Говорит прямо как заправский шид, как Нарвик какой-нибудь, словно сам в клане вырос, даром, что дракон, крылатый прямо с диких скал, а шид всего год назад в глаза не видел, почитал порождениями зла и боялся хуже смерти. — И кто же тебя научил этому, Звездочка моя? — Ларика всегда так говорит. И Аргил тоже. — Ла-арика! Вон что, — тут уже Изор улыбнулся по-настоящему. — И Аргил еще! Тогда, конечно. От одной мысли об этой детской компании — Ларика, Аргил и Луахассу, лопающие сладкие пирожки, например, — хотелось смеяться. Но смеяться Изор не стал. Луа ведь заботился о нем, думал, волновался — чего же тут смешного? Обнял только со спины, к себе прижал. — Тогда рассказывай, что там подглядел-то? Раз это так важно. Может и мне что вспомнится. Луахассу в его объятиях расслабился, но не полностью, и в ответ обнимать не стал. Вроде как прощает, но все равно злится, потому что Изор во всем не прав. Знал бы, как это близко и дорого, какое счастье — просто понимать. — Ладно, прости меня? Больше не буду от тебя таиться. Никогда. — И снами пренебрегать не будешь? — и улыбается легко, почти не заметно. Все он знает, коварный змееныш. — Не буду. — Тогда расскажу, — шутки кончились, Луахассу вдруг сразу стал серьезным. — Дом тебе снился, тот самый, в столице, где родители живут. Заходишь в дом, а он пустой. Все кругом как было, чисто, вещи на своих местах, и нет никого. Только окна распахнуты и по комнатам гуляет ветер. Ты ходишь по комнатам, зовешь отца, маму, сестру, даже Арагуна — никто не отзывается. Тебе страшно, ты бежишь на лестницу, поднимаешься. И тут замечаешь, как сверху капает кровь, много уже натекло. Тут и сам Изор что-то припоминать начал: отцова трубка на подставке быстро остывает, но легкий дымок от нее все еще тянется за сквозняком; материн платок брошен на спинку кресла, ветер перебирает шелковые кисти; недоумение, потом страх. Лестница, и тут — кровь. Сверху натекла на перила, по ним — на ступени. Да и сами ступени все в крови. Он хочет увидеть, откуда течет… — Поднимаешь глаза — и все. — Что – все? Просыпаюсь? А дальше — словно обрубили. — Нет. Темнота. После этого сна ты никогда сразу не просыпаешься. Он просто прекращается и все. А потом начинается снова. Всегда одно и то же: пустой дом, ветер, лестница, кровь. Потом пустота. Вот, значит, что у него за сны… теперь не только услышал — сам вспомнил, все до телесных ощущений. Прав ведь был Луахассу — как тут не признаешь? — не простые это сны, не просто так пришли, сами и не уйдут. — И что делать собираешься? — спросил Луа, хотя и так ясно было, что. Поэтому он тут же и добавил: — Не вздумай без меня уйти! — Надо бы сначала деда спросить. Хочешь – нет, а я тут у него в гостях все-таки, да и обещание дал не просто так. * * * Темнейший Инрад принял их сразу после завтрака, обоих. Что тут поделаешь? После всего случившегося не взять с собой Луахассу не было никакой возможности. «Это я тебе про сон рассказал» — и все тут. Изор боялся, что темнейший рассердится, скажет, мол, внук-отступник такой трус, что даже с дедом без защиты дракона о спорных вещах поговорить боится. Но дед наоборот, только шире улыбнулся, к столу позвал и блюдо с мятными пряниками пододвинул. Точно же не для Изора. Изор давно уже заметил, что Темнейший, как только завидит Луа, сразу же добреет, улыбаться начинает. И улыбка выходит не как на совете шид — хитрая и хищная, а теплая, прямо будто в родном доме блудного сына заждались. Изор даже ревновал немного, но больше все равно радовался: если что случится, у змеенка будет родной дом даже и без Изора. Но сегодня Луа о новом доме совсем не думал: угощения не заметил, и даже расположение темнейшего решил в расчет не брать, а, как только поприветствовал, сразу и высказался: — Темнейший, отпусти нас с Изором в столицу, очень нужно. Не отпустишь — все равно уйдем. На Изора за такое дед точно бы рассердился, а на Луахассу не стал — только рассмеялся и переспросил: — А зачем, юный крылатый, тебе в столицу? У тебя за кого-то там душа болит? — У Изора болит. И у тебя, темнейший, должна бы, — не остался в долгу змеенок, а потом все про сны так и выложил. Дед сразу смеяться и подшучивать перестал, задумался. Потом спросил уже у Изора: — Закатная Звезда прав, колдовской сон, из тех, что просто так не снятся. Но ведь он не обязательно пророческий, понимаешь? — Понимаю, — ответил Изор, — я об этом думал. Может быть, этот сон о беде сообщает, и все уже случилось. Мы с Луахассу ничем помочь не успеем — уже не успели. Может, лживый, наведенный кем-то со стороны, и тогда, может статься, мы без толку поднимем переполох и сами попадем в ловушку. Но может быть — Темнейший, я знаю, как глупо на это надеяться, но может же быть? — этот сон пророческий. И я успею спасти домашних или… отвести беду, какая там есть. И если есть хоть одна возможность из сотни, что я могу кого-то спасти — я поеду. Дед выслушал, не перебивая, только в конце спросил: — И вернешься? — Что? .. — Изор даже не понял сразу. — Поедешь в столицу и вернешься? — настойчиво повторил темнейший. — Обучение твое не окончено, будущий правитель клана не избран, значит, ты не можешь покинуть Семь Чинар навсегда. Вспомни: ты мне обещал. — Обещал, — согласился Изор. — Вернусь. — Тогда готовьтесь. Сегодня — собирайтесь и отсыпайтесь, а завтра поутру отпущу. Только не вдвоем — третьего с собой возьмете, кого скажу. Ты, Изор, конечно, колдун сильный, но неопытный, я хочу, чтобы с вами и опытный пошел. На следующее утро оседлали коней и выехали затемно, чтобы никто не видел и не знал. Если сон Изора и впрямь наведенный, то виноват точно кто-то в клане, так зачем лишний раз сообщать ему, что затея удалась? Попасть в ловушку Изор с Луа и без этого еще успеют. Так что провожать их вышел только Темнейший Инрад, он же и третьего попутчика привел. Каково же было удивление Изора и Луа, когда третьим оказался Нарвик! Хотя, кажется, сам Нарвик удивился не меньше. Но под строгим взглядом владыки клана никто спорить не посмел: поприветствовали друг друга и пустились в путь вместе. Инрад долго смотрел вслед внукам и дракончику. Вот уж и сами путники скрылись, и след поземка заметать начала, а он все не мог уйти. Скажи кому, что отправил обоих своих наследников прямо в столицу — прямо в пасть лур — да еще и на грани мятежа, так ведь ответят: выжил ты из ума, темнейший Инрад Шид-Ашнари. Тебе не великий клан, тебе даже стадо коз доверить нельзя… Но все равно он верил, чувствовал, что правильно решил: в этом деле мальчики должны быть вместе. Именно это важно для науки управлять. Инрад раскрыл ладонь и в который раз глянул: тонкая малахитовая пластинка, отшлифованная до блеска, и на ее поверхности — единым изящным росчерком серебра по зелени правое драконье крыло. И вторая рядом — очень похожая, только яшмовая, и угольно-черным по красно-бурому — левое крыло на взмахе. Совиное. — О двух крыльях полетят — вернутся, — словно прошептал кто-то. — Во славу Шиддару обязательно вернутся, — ответил Инрад и сжал кулаки. * * * Полдня маленький отряд ехал почти молча. Только Луа перекидывался с Изором редкими фразами да бросал вопросительные взгляды то на него, то на Нарвика: зачем, мол, этот с нами? А Изор в ответ плечами пожимал да качал головой. Дед распорядился, темнейший владыка клана, а ему-то, даже и колдуну только наполовину, откуда знать? Но зато выстроились сразу, не сговариваясь: Нарвик, лучший следопыт и разведчик — первым, Изор, как сильный боец — в хвосте. Хорошо выстроились, правильно, и это радовало. Значит, понимают они все же друг друга и, несмотря на ревность и недомолвки, если что-то случится, действовать будут сообща. Луахассу, правда, нахмурился: — Это что, значит, ты признаешь его право вести, а свое — подчиняться? Пришлось объяснять, что если впереди ждет опасность, выросший в лесу Нарвик быстрее увидит, лучше оценит и успеет всех предупредить. Потому место его в голове правильное. Луа подумал и согласился, хорошо еще не стал допытываться, почему Изор позади, а сам он — посередине… хотя, может уже смирился. Нарвик, как оказалось, тоже старался оберегать змеенка, и это еще раз показывало, что договориться можно. Хотя, конечно, в глубине души все же шевелилась ревность. Лес одолели без происшествий, разве что промокли да слегка грязью забрызгались. А как на тракт вышли, Нарвик и заявил: — Доедем до заставы и заночуем на постоялом дворе… помнишь, где встречались? — Помню, — ответил Изор и нахмурился. — И что тебе за нужда там останавливаться? По-доброму до столицы можно было добраться уже сегодня: чуть поспешить и на закате войти в город и ночь провести уже под крышей дома Раг-Манари. А самое главное, что Изор домой торопился. С той поры, как с помощью Луахассу странный сон его вспомнился, провести еще одну ночь вне дома, да еще, считай, у самого порога, но ничего не узнав наверняка, казалось ему настоящей мукой и даже преступлением. Вдруг сон пророческий, и враг придет за его родными именно сейчас, а он, вместо того, чтобы мать с сестрой спасать, будет в трактире похлебку наворачивать? — Поздно уже. Весь день в пути почитай по лесу без дороги. Лошади устали, голодны, да и мы едва держимся на ногах. Случись чего — какие из нас противники? А город — место не для шид. Нарвик ничего о снах не знал, во всяком случае сам Изор не рассказывал и не собирался. Разве что дед обмолвился? Но это вряд ли, не мог темнейший его тайну без согласия выдать. Значит, братец просто не понимает, что Изору по трактирам останавливаться недосуг. Тут и Луахассу спорить начал: — Мы не можем. Нам домой надо! .. Вовремя Изор его за плечо взял и пальцы сжал тихонько, помолчи пока, мол, рано еще. Как решу, что время — сам все расскажу. — Да что у тебя «шид» на лбу написано что ли? — усмехнулся Изор. А потом на Нарвика глянул, и понял: таки написано. Худой, чернявый, одет, правда, как положено по городской моде, так зажиточные мастеровые одеваются да торговцы средней руки. Но взгляд! Мало того, что глаза большие и черные, как сливы, да еще и смотрит с прищуром: слишком внимательно, слишком настороженно… все — слишком. Будет так смотреть, в нем не шида признают, так шпиона. И добавил: — Веди себя увереннее, по сторонам не озирайся, и никто в тебе колдуна не узнает. Город — место суетное, горожанам друг до друга чаще всего и дела-то нет. А черноглазых в столице и без тебя полно, вон, хоть меня возьми. — Черноглазых полно… — повторил Нарвик и замялся. Тут вдруг ясно стало, что он чего-то не договаривает. Оказывается, не только у Изора в этом деле имеются секретные цели. — Ладно, вкладывай, — кивнул он примирительно. — Все равно ведь придется. — В городе уже есть наш человек. — Давно? — За вашими шел, За Арагуном твоим. Тут Изор вспомнил, как Луа рассказывал, что видел лазутчика, который шел за Арагуном. Значит, точно. Так и есть. Змеенок, видно, тоже вспомнил — глянул внимательно и кивнул. — Отец вам не доверяет, никому. Он и послал проследить, — сказал — и взгляд опустил. Стыдно ему что ли? — Человека выбрал подходящего, тот тебе тоже не друг. Желну, помнишь? Вот тебе и подарок! Он пришел в клан за советом, а может и за союзом. И ведь искренне хотел защищать не только своих, но и шидов тоже. А тут, пожалуйста — недоверие и интриги за спиной. Думай теперь, с другом ты в одном отряде или с врагом? — И когда ты рассказать хотел? — Никогда, — теперь Нарвик глаза поднял и посмотрел прямо, даже с вызовом, — если бы темнейший нас с одной миссией не послал. Теперь вот пришлось: мы связаны, значит, и тайн быть не должно. Но это я за себя отвечаю, а отец и его люди — тебе по-прежнему не друзья. Ни тебе, ни тетке Зоряне.