Легенды предзимней ночи

Отец, уже много лет не бывавший в стычках, спокойно вытирал батистовым платочком лезвие меча. Своего бандита он уложил мощным ударом в грудь наповал и глянул на Изора. Тот заметил: отец доволен – дело выдалось славное! Не каждый день выпадает семью и дом свой от разбойников оборонить, доблесть воинскую показать. Он бросил окровавленный платок на пол, убрал меч в ножны, ступил пару шагов и вдруг удивился: — Лед? Откуда здесь взялся лед? …а впрочем… Впрочем, можно подумать, что дом полон шидов, мысленно закончил Изор. Глянул на пол и убедился, что под ногами отца, и, конечно же, рядом с Нарвиком, мрамор блестел тонким слоем тающего льда, самого скользкого, самого опасного. Братик тоже, однако, никакого воинского кодекса в этой битве соблюдать не собирался. С другой стороны, какой может быть кодекс, если на дом напали вероломно? Ну да некогда раздумывать и разглядывать, какими еще колдовскими приемами балуются шиды – других дел полно. Перво-наперво командир осмотрел Луа: в горячке боя змеенок мог и не заметить случайной раны. Его тонкие пальцы были окровавлены и светлая курточка испятнана бурыми разводами. Но это оказалась чужая кровь, а на змеенке – ни царапины. Иное дело Зейге – зацепил его враг, через грудь резанул, хорошо хоть вскользь, ребра не пробил, не помял, так только, мышцы маленько. Но шить рану надо было спешно, да и крови, конечно, много натекло. Все потому что Зейге отмалчивался, не сразу обнаружилось. Лишь когда самому тяжелому разбойнику, с располосованными ногами, перетянули раны, и второго, с порезанными лицом, увели куда-то вглубь дома, только тогда лазутчик потихоньку к стенке притулился, вроде как отдохнуть, а когда вставал, его уже повело, и на полу вдруг кровь оказалась… Шидом занимался отец, предварительно обматерив его последними словами. Зейге хоть и бесился, но помалкивал – прав был воевода, чего уж тут. Если б опасность не миновала, а один из своих, на которого продолжали рассчитывать, как на отличного бойца, вдруг вместо того, чтоб дать отпор очередному врагу, в ноги бы ему повалился – всех бы подвел. О чем ему и было втолковано, доходчиво и в красочных эпитетах. — Да то царапина, пустяк, — оправдывался Зейге, — я не почуял. — А я к тому и говорю, чтоб на будущее чуял и не подводил своего командира, – и тут же, без какого-то перехода вдруг спросил. — Изор, что за дивное оружие я заметил у твоего друга? В холле в это время столпились почти все домашние – кухарка принесла воду, служаночки держали бинты и крепкое вино, чтобы обработать раны, а старый камердинер, склонившись перед отцом в безупречном полупоклоне, подавал ему иглы и нити, разложенные на серебряном подносе. По его знаку, хотя приказа такого от отца не последовало, одна из служаночек поочередно подносила каждому защитнику по рюмке ароматного, выдержанного коньяка. Изор только что выпил сам и даже змеенку разрешил, после такого-то рискового дела можно… и тут вдруг такой вопрос. Конечно, прославленный воевода Агдай Раг-Манари не мог не заметить смертоносных драконьих когтей. — Дивное, — согласился Изор. – Луахассу, конечно, покажет тебе это оружие. Позже. Отец кивнул и продолжил шить рану Зейге. Тот молчал, только зубы сжимал да кривился. — Мертвецов – отнести на конюшню, — тем временем раздавал приказы отец. — Послать гонца к командиру гарнизона, чтоб забрали мертвых и определили в казематы живых. И пусть распорядится выделить отряд для охраны дома. И к Арагуну гонца, пускай сюда перебирается вместе с этим, с большаком приграничным. — С Утаром, — подсказал Изор. — Да-да, с ним. Нечего бока отлеживать, когда здесь нужны. — Отряд для охраны не помешает, — согласился Изор. — Но мертвецов покуда обыскать надо, а раненых – допросить. — Твои пленники, ты в полном праве, — сказал отец, — но это наемники, сынок, а главаря, я полагаю, ты убил… Ясно было, о чем он толковал. Если этим людям в самом деле заплатили, то договаривались с главарем и скорей всего через посредника. А главарь тем более не стал бы болтать, чью злую волю они направлены выполнить. Все это было верно. Точнее, все это было бы верно для любого другого воина. Но не для колдуна. Даже сейчас, не задав еще ни одного вопроса пленным, Изор уже мог бы поделиться своими соображениями. Их послали не шидские кланы. Наемники не признали дракончика, даже когда тот выпустил когти. Они не оценили угрозы, исходящей от него, не стремились убить его в первую очередь. Никто не предостерег их, не рассказал, насколько опасен может быть разгневанный дракон. Никто не дал им колдовской сети, не вооружил их против крылатого. А значит, их послали не колдуны. Но кто же тогда? При обыске ничего-то у мертвецов не обнаружилось, кроме разве что ножей в сапогах да кастетов в карманах… а значит, деньги, припасы и привычную одежду наемники оставили где-то в потайном месте или, может, на сохранение знакомому трактирщику. А вот об этом можно было и поспрашивать раненых. — Уносите, — приказал Изор, и, покуда конюх и садовник занялись мертвыми, перевел взгляд на живых. Один, с порезанными ногами, был совсем плох, много крови потерял. Толку с него никакого, его тронь, тут же вырубится. Второй, которого Луа когтями приласкал, был, похоже, не в себе. Глаза, наверно, вытекли, перепугался хуже смерти и потому беспрерывно подвывал, по-щенячьи тонко. Этого трогать было жалко. Хотя, если б не Изор, бандиты бы никого не пожалели – отвели бы душу, позабавились бы хоть со служанками, хоть с Рузанной. Оставался третий, раненый в руку. И он тоже это понимал, цепко следил за командиром злыми глазами. Он был молод, как, впрочем, большинство разбойников, выряжен в обноски и на первый взгляд ничем не примечателен. Но когда поднялся по приказу Изора, стало видно, что он выше и шире в плечах: сложен, как любой из раг. Куда больше похож на воина, чем, например, сам Изор. Высокомерный, наверно, и любит себя, оттого и сдался, когда получил рану. Понял, что его подельники мрут, как мухи. — Этого висельника – в подвал, — негромко бросил Изор, и, чуть повернув голову, пояснил, как будто бы для отца, — не люблю, когда визжат, как свиньи, на весь дом. «Висельник», «визжат, как свиньи» — парень, услышав такое, нервно сглотнул. Но промолчал. На самом деле Изору еще никогда не приходилось всерьез допрашивать и пытать человека. Луахассу и Калая он в свое время просто напугал. А того поганого шида, увезшего Луа, кромсал Канкараим, для которого все бескрылые были ворами, намеревавшимися украсть его Звездочку. Кану и сейчас, наверно, было бы несложно распороть когтями разбойника, хоть живот его, хоть грудь, хоть со спины. А вот Изор не сможет. И Луа не сможет. Изор его даже и просить о таком не станет. В драке – одно дело, а вот так, безоружного, раненого… Что Нарвик, что Зейге – тоже наверняка впервые столько крови увидали, хоть и не признаются в том никогда. Не отца же просить? Самому надо. В самом дальнем, самом глубоком углу подвала располагался винный погреб. Туда-то Нарвик и приволок раненого, согласно приказу командира. Луахассу остался наверху, в холле, в кои-то веки послушался. — Радуешься, наверно, что живой остался? – начал Изор, встав напротив наемника, показательно баюкавшего руку. — Это ты зря. Сам-то откуда родом? Не довелось узнать, что в столице разбойников не жалуют? Парень, конечно, молчал. Стоял у большой винной бочки, разглядывал глухие каменные стены. Оружия здесь раздобыть было негде. — Сдадим мы тебя начальнику столичного гарнизона, и уже поутру повесят. Дружков твоих похоронят за крепостной стеной в общей яме, а ты будешь болтаться в петле во устрашение такого же, как ты, сброда. — Сам ты сброд! — наконец выплюнул разбойник. Что-то определенно не так было с его происхождением. Или мамка самолюбие свое тешила и сыну сказки про отца рассказывала. — Повисишь на виду у всех с недельку и наконец протухнешь. И никто не поймет по твоим бренным останкам, какого ты был чудесного роста. Пленный злобно зыркнул – различил насмешку. Впрочем, хватит болтать без толку, подумал Изор. Жестом подозвал Нарвика, а сам отступил на шаг – чтобы этот якобы беспомощный раненый не вздумал кинуться в драку, покуда Изор… Зажмурился, чтобы сосредоточиться, и глубоко вдохнул. Вспомнил, как Луахассу дрался сегодня, как едва не рычал, скалясь и обнажая острые, длинные клыки, как отбивал чужие удары, как охнул однажды, неловко упав на колено. Командир потянулся к нему, своему змеенку, почуял сквозь каменный свод, перекрытия, мраморный пол, ощутил, как Луа встрепенулся, услышав зов… нет, нет, все хорошо, тише… Змеенок успокоился, снова опустился на оттоманку, а Изор вдохнул полную грудь звездного серебра и открыл глаза. Разбойник смотрел насмешливо. Думал, у Изора кишка тонка его пытать, да и не царское это дело, в кровище-то пачкаться. Изор тепло улыбнулся: — Думаешь прикарманить весь задаток, который главарь вашей шайки припрятал в «Жареном леще»? – и с наслаждением полюбовался, как сползла ухмылочка с небритой рожи. – Надеешься, отдадим тебя городским стражникам, а ты из тех денег откупишься? Или ты не понял, с кем имеешь дело? Ты, нагулянный сын вдовой свинарки. Знания открывались одно за другим, пожалуй, даже слишком много знаний, от ребяческих потасовок и детских переломов до вчерашней попойки в «Жареном леще» у Северных ворот. И до туманных намеков главаря на какого-то покровителя, с которым этот сын свинарки позарез положил себе познакомиться самолично и доказать, какого он на самом деле высокого роду-племени. Теперь разбойник выглядел жалко. Скривился, будто собирался заплакать. Изор, пока такое дело, заодно глянул и в сторону Нарвика, но нет, братик, видно, был готов к подобному повороту и подноготной своей не отсвечивал. Хорошо его в клане научили. — Что молчишь? – командир снова развернулся к бандиту. — Не будет тебе никакой городской стражи. Не выпустим мы тебя из этого дома. Тебя отсюда только вынесут. Мертвого. И, чтоб быстрей думалось, шагнул ближе и по уху ему залепил, открытой ладонью. Но звездное серебро и собственный дар шумели в крови, умножая силы, и потому наемник заорал, будто его мечом ткнули, и упал, улетел под винную бочку. Выполз, всхлипывая, зажимая рассеченную скулу, глянул снизу – а левый глаз уже заплывал, и морда вся-то уже была в крови. Но смотрел все еще злобно, по-волчьи. Тогда Изор наступил на раненую руку – нечего с ним церемониться, он здесь собирался не добрым гостем гостить, а беззащитных женщин резать – наступил да придавил немного: — Будешь молчать – раздавлю тебе руку. В мясо. В труху. Веришь? – и чуть сильней надавил. Тут сын свинарки сломался окончательно. Запричитал, заплакал, пообещал все рассказать, все, что знает. И деньги отдать, задаток, спрятанный в «Жареном леще», и его долю почти за два года, которую он не пропил, как остальные, которую он сберег, потому что жить хотел, красиво жить, богато, как иные люди, достойные, военачальники всякие, настоящие раг… Изор медленно выдохнул. Слушать такое было противно. * * * Луахассу словно очнулся, когда услышал зов Изора. Он устал за целый день в седле, да к тому же переволновался, чувствуя тревогу своего командира и отголоски видений. Наконец, последние силы растратил в драке с разбойниками. И когда все закончилось, когда можно было расслабиться, чуть не задремал прямо в холле, устроившись на низком диванчике у стены. А как почуял Изора, тут же спохватился, глаза открыл. От командира донеслось теплым шепотом: «Все хорошо, тише», можно было, наверно, отдыхать дальше, но Луа чувствовал себя бодрее, да и отмыться от чужой крови не помешало бы. Подниматься на второй этаж в комнаты Изора он не стал, не по рангу ему тут хозяйничать, решил найти рукомойник на кухне. По-хорошему, надо было помочь сносить мертвецов на конюшню, этим занимались все, кроме самого конюха, которого отправили гонцом в гарнизон и к Арагуну. Даже раненый Зейге таскал мертвых вдвоем с воеводой, отцом Изора. А для Луа напарника не осталось. Он хотел было собрать оружие, раскиданное по полу, но воевода махнул рукой: «Отдыхай, малыш, сами управимся». Луа не стал настаивать. В хозяйственной части дома, немного поплутав, он нашел выложенный из камня, большой, удобный рукомойник и принялся оттирать с пальцев уже подсохшую кровь. Потом умылся. Потом заметил кровавые разводы на курточке, раздобыл чистую тряпицу и попытался отмыть их тоже, но получалось плохо, на светлой коже куртки оставались некрасивые пятна… Так он возился, покуда не услышал шорох за спиной. Развернулся резко, схватился за рукоять кинжала: в дверях стояла кухарка в цветастом переднике. Тут же вспомнился обрывок видения, которое мучило сегодня Изора, этот же передник, распоротый вражеским мечом, и пышная женская грудь, залитая кровью… Луахассу замутило. Сколько кровищи сегодня видел – и ничего, а вот привиделось несбывшееся – и надо же… Кухарка поняла по-своему. — Да что ж ты, маленький, в холодянке плещешься! Простынешь! Отобрала тряпицу, пощупала пальцы Луа, в самом деле, наверно, холодные, и вдруг принялась расстегивать его куртку. — Оставь, я вычищу, кровь с одного раза не вывести, а я знаю, как надо. Оставь, а завтра к утру и высохнет. Луа помог, высвободился из рукавов, и вот уже остался в рубашке. Но кухарка не зевала, туда-сюда прошла мимо шкафов, вернулась и со словами: «На вот, укройся, она теплая» накинула ему на плечи пушистую белую шаль, вероятно, свою. Луахассу совсем не было холодно, и вообще особняк хорошо топили, но отказывать доброй женщине он не стал. Как не стал и сопротивляться, когда она усадила его за стол и угостила молоком – теплым и с медом. Не успел Луа поблагодарить и допить молоко, как она всплеснула руками, охнула: — Ты, может, голодный, дитятко? – и бойко наставила перед ним пять или шесть разных блюд. Запеченное в духовке мясо, одним большим куском, присыпанным травами, овощи с грибами, тушеные в сливках, подкопченная рыба, бульон из баранины, маринованный виноград, пучки разной зелени, лепешки с сыром «по-горски»… перед Луа мгновенно выросла целая гора еды! Он оторопел. К тому же, есть совершенно не хотелось. Кухарка, заметив его сомнения, подмигнула: — Есть у меня для аппетиту кой-чего… тебе, небось, можно уже… хоть и молоденький, а какой справный воин! Вытянула откуда-то большую бутыль самогона, ловко налила стопку, поставила перед Луахассу и, довольная, принялась ждать, когда он, значит, выпьет. Он совсем смутился, и пушистая шаль показалась очень жаркой. Кухарка, конечно, не видела, какой он был справный воин, что Изору его аж выручать пришлось… но он снова не захотел ее обижать, взял стопку и отпил глоточек. — Вот же дети-дети, — посетовала тетка, — воевать умеют, а пить не выучены. Не так надо! Сейчас покажу. Уселась рядом, налила себе и принялась учить: — Выдохнуть надо. А потом пить. Залпом. И не дышать, когда пьешь. Пойдет, как по маслу. И лихо опрокинула в себя свою стопочку. Это вызывало уважение. Самогон был невкусным, обжигал рот. Вино или глинтвейн нравились Луахассу куда больше. Но выбора не было. — И закусить, — тетка кинула в рот маринованную виноградинку. Луа кивнул и проделал все, как она сказала. Самогон разлился жаром в животе, Луа прикусил виноград – вкусно! Тетка уже отрезала ему на тарелку огромный ломоть мяса. — Как же вовремя вы с господином Изором явились! Сам Луртару вас послал, не иначе. Нам – да во спасение. Давай еще по одной. — Шиддару, — брякнул Луа, — Шиддару послал. Он точно знал, что не Луртару послал Изора. А что до Луа, то его направлял вообще Ахилассу. Но не успел додумать, как заметил в глазах кухарки некое подозрение и сообразил исправиться: — И Шиддару и Луртару – все боги разом. — Это да, — согласилась она и пододвинула ему полную стопку. А после третьей пришел Изор. Луа даже не сразу понял, а лишь когда кухарка засуетилась снова, расставляя дополнительные приборы. Луахассу поднял глаза – а командир стоял напротив и улыбался до ушей. И таким он выглядел счастливым, что Луа захотелось тут же ему на шею кинуться. Но надо было сначала выпутаться из огромной белой шали… — Закутали тебя, как девчонку, – засмеялся Изор. — И напоили, — честно признался Луа. * * * — Ах, тетушка Ристана, ну как же можно? – укорил кухарку Изор, убрав со стола самогон. — Он же мелкий совсем, да худой – куда ему такое пить? Ему компот надо, взвар, молоко, наконец. — А воевать ему, такому мелкому, надо? – возразила она. — Мальчик же, дитятко, а погляди-ка, с ножом. Я зашла, гляжу – стоит, от крови тех поганцев отмывается. Защитить, значит, тетку Ристану ему можно, а пить – нельзя? Изор не стал отвечать. Много она понимает. Луахассу – дракон и охотник, а значит, должен летать и драться, а Изор его должен защищать. Но пить всякую гадость дракону и охотнику вовсе необязательно, и нечего всякой кухарке мерять его своей меркой. А то еще, как узнает, что он летает выше облаков, заверещит, как, мол, можно, там же высоко и холодно. Хотя высоко, конечно, и холодно. И страшно. Не Луахассу, а Изору. Но не пускать – нельзя. И рассказать ничего этого тетушке Ристане нельзя. Пусть уж думает, что суровый Изор гоняет мальчика, как сидорову козу, воспитывая из него настоящего воина. Командир только глянул на кухарку так, чтоб не болтала лишнего, взял змеенка за плечо, поднял, выпутал из белой шали, укутавшей его, как пелерина какую-нибудь принцессу, и направил к выходу. Самогон, видно, крепкий попался, повело змеенка – на полпути Изор заметил, как потихоньку разгорается сияние, сначала только на скулах, потом на щеках, потом спустилось на шею. Как подошли к покоям, у Луа уже и затылок светился. Пока Изор отпирал дверь, мальчишка привалился к ближайшей стене, запрокинул голову, потом склонил на плечо, а глаза-то уже закрываются… совсем захмелел. Командир – снова его за руку, и втолкнул в темные покои. А в темноте еще явственней, как он светится, тонко, жемчужно, как самая истинная драгоценность. Но ругать его за сияние Изор не стал. Довел до постели, усадил, сапоги с него снимать принялся. Луа что-то сказал, вроде: «Я сам», и даже голос невнятным показался, излишне свистящим… — Ничего, — ответил Изор, — разок можно и помочь. Стянул со змеенка рубашку, потом легко толкнул в грудь, и, когда Луа упал на постель, склонился распутать завязки на штанах. Грудь и живот змеенка сверкали чешуей, Изор стаскивал штаны и видел, что ниже талии, на бедрах чешуйки заметно мельче, нежнее… А в низу живота – совсем тонкие, изящные. И под лаской переливаются… Змеенок лежал в подушках, расслабленно раскидав руки. Изор глянул в лицо: — Ты как? Может, плохо тебе? Ты скажи, душа моя, не могу ж я тебя оставить одного, да пьяного. Змеенок облизал губы: — А ты не оставляй. Нагой Луахассу сиял ярче всякой звезды в небе. На такой призыв Изор не мог не откликнуться. Куртка его, оружие, сапоги – все полетело на пол, и вот он уже склонился над змеенком, погладил по щеке, тронул губы. Луа вздохнул. — Ты ж пьяный совсем, — негромко сказал Изор. — Н-н-н… Змеенок, видно, хотел сказать: «Нет», но звук этот, растянутый, так похожий на стон, взволновал еще сильнее. В следующий миг Изор уже целовал эти губы, облизывал рот, вел ладонью по щеке, по плечу, по груди змеенка. — Хороший мой, — шептал Изор, — воинственный змееночек… Луа вскинулся, попытался было опереться на локоть, но рука не слушалась, подломилась, и он снова оказался почти под Изором. Сглотнул, шумно выдохнул: — Зачем утешаешь? Я не справился. Командир погладил его снова, долгим движением, по боку, по пояснице, по бедру и по ногам, сколько достал. — Ты как раз справился. Выцелил врага и, хоть не убил, а из боя вывел. Как ты его ловко встретил, а! — Правда? – переспросил Луа. На его щеках не только чешуя светилась, но и пьяный румянец пробивался, и от всего тела отдавало жаром – командир всей кожей его чувствовал, и крепкое плечо, и движущиеся от дыхания ребра, и острые коленки, и нежный член. — Правда, — кивнул Изор, и, глядя, как змеенок снова облизывает губы, спросил, — Ты, может, пить хочешь? Луа мотнул головой: — Тебя хочу. Обвил руками шею Изора, потянулся к губам. И потерся о него. Вообще… это было остро, лежать вот так рядом со змеенком, пьяным и возбужденным, возиться, прикасаясь и лаская, шептать ему на ухо, чтоб не торопился. Расплетать косу. Смотреть, как мягкие, блестящие пряди опутывают плечи. Вести пальцем по губам, чувствовать, какие они влажные и гладкие. Ощущать, как рот Луа приоткрывается для Изора, как выскальзывает жало, упирается кончиком в его ладонь, но не ранит, только чуть царапает. Как потом этого же места упруго касается язык, обвивается вокруг пальцев. И каждый вдох дракончика холодит влажную кожу, а каждый выдох – согревает… А потом Луа чуть прикусил его пальцы зубами. Если командир и хотел поначалу лишь немного поласкать, а потом убаюкать змеенка, то теперь раздумал. Отвел с плеча волосы, взял за затылок, и, крепко надавливая на позвонки, провел ладонью ниже, между лопаток, по спине, по пояснице, между ягодиц. Луа выгибался за рукой, закрывал и снова распахивал глаза, терся затылком о подушку и стонал. Изор повел ладонью вверх, до шеи, до кромки волос – и снова вниз, до ягодиц, и между ног погладил. Он чуял, как струится под ладонью драконий дар, он пил возбужденное дыхание Луа, облизывал рот и чувствовал прижатый к его бедру твердый, горячий член. И вкус звездного серебра. И нетерпение, с которым змеенок приник еще ближе и сам раздвинул ноги. Изор чуть отстранился и повел языком ото рта Луа к уху, по сияющим чешуйкам, проступавшим на его шее, на груди, придавил языком сосок – змеенок ахнул – и дальше скользнул по животу, длинно облизал член и сомкнул губы на самом кончике. Луахассу ответил дрожью и ярким всплеском сияния. Одной рукой вцепился Изору в волосы – слишком сильно, до боли. Пьян же, пьян дракончик, ничего-то, наверно, не соображает, подумалось. Изор, крепко сжимая, впускал его член в рот. Было сладко во рту – и больно там, где Луа дергал волосы. В груди разгоралось колдовское пламя, по телу бежала горячая волна, и хотелось всего и сразу – хоть наизнанку вывернуться, чтобы впитать все, что может дать дракончик, всю его волшебную суть. Ноги его были широко и бесстыдно раскинуты, Изор продолжать гладить по пояснице вдоль хребта, и между ног, все складочки. Луа стонал, не переставая, и вскрикивал — когда упирался членом в самое горло и когда почти выскальзывал изо рта, и губы Изора целовали головку. А потом – вспыхнул, забился в руках Изора и кончил. Дыхания не хватило – так он молча, выгнув шею, вжимаясь щекой в подушку. Изор, впрочем, и сам не мог ни дышать толком, ни смотреть, перед глазами плыли звезды, сливались в одно нестерпимо яркое светило. Он склонил голову на живот змеенка, отдышался немного. Потом снова лизнул кожу, светившуюся теперь мягче и слабее. И Луа снова вздрогнул. Тогда Изор смазал змеенка его же собственным серебристым семенем и накрыл собой. Теперь он был податливый, послушный, в волосы не вцеплялся, не рычал. Руки у него совсем ослабели… Но когда Изор вошел – осторожно и глубоко сразу, Луа, кажется, едва не кончил тут же. От первого же движения внутри его тела. Изор двигался, а голова кружилась, тоже как у пьяного. Он двигался, любил своего змеенка, и все вокруг исчезало, весь мир истончался и рассеивался, как будто они падали в бездну или летели в небо… наверно, так случается, когда любишь крылатого… Луа медленно-медленно поднял слабую руку, обнял Изора за шею, притянул и ужалил в рот, делясь ядом. Вот тут все и вспыхнуло, как в сердце самой жаркой звезды. И Изор все горел и горел в этом пламени… А еще позже, еще через одну вечность, рука Луахассу соскользнула на постель, и командир увидел не просто свет, не просто сияние чешуи, а самое настоящее звездное пламя от его пальцев.