Легенды предзимней ночи

К утру особняк преобразился. Начальник гарнизона в самом деле прислал отряд стражников, и немаленький отряд! В холле у парадной двери, у подножия лестницы, возле дверей отцовского кабинета, у черного хода стояли караульные, а во дворе прохаживались еще несколько. Отец, одетый, как всегда, с иголочки, а сегодня еще и при оружии, расположившись в главной гостиной, беседовал с командиром отряда. Обслугу как подменили – все служанки, взбудораженные такой оравой военных, то и дело мечтательно улыбались каким-то своим мыслям. Мать распоряжалась по хозяйству, поскольку считала, что стражников нужно обязательно накормить от пуза, а Рузанна еще не выходила из своих покоев – прихорашивалась, потому что с минуты на минуту ожидалось прибытие Арагуна. Дом превратился в оживленный муравейник, как в былые времена, перед званым ужином. А еще Изор знал, что где-то в хозяйственной части дома были заперты трое раненых – было решено придержать их у себя, чтоб не болтали лишнего. Шиды тоже не показывались. Прямо как Рузанна, подумалось вдруг, и Изор даже засмеялся своим мыслям. Потом одернул себя. Они ж не просто так не показываются, они ж от греха подальше не показываются, чтоб никто в них шидов-то не разгадал да зубоскалить не начал попусту. Командир, собственно, спустился разведать, что к чему, да кофе выпить. Ну и с собой кофейник захватить, для змеенка, который еще спал, когда он уходил. Только подумал про Луа, тут же вспомнилось, как глубокой ночью, все еще хмельной змеенок выскользнул из постели, нашарил на полу нож Изора, простой охотничий нож, который покупали вдвоем давным-давно, в приграничном городишке. Как прижал его к груди пламенеющими пальцами, как шептал что-то едва слышно… а Изор любовался. А наутро, когда рассвело и Изор собирал с полу свою одежду, когда взял тот самый нож – сразу почуял перемену. Вытянул из ножен – а на лезвии полосы, четыре полоски, как отсвет, отпечаток пальцев дракончика. Взял лезвие в руку, а клинок будто живой, звучит, поет. Изор так и сел на пол, на колени, как змеенок ночью… Теперь этот нож висел у бедра, справа, под рукой, как всегда. Но чувствовал его Изор не как всегда, а как еще одно диво. Он поднимался по ступенькам, держа в руках поднос с кофейником, маленьким кувшинчиком сливок и теплой булочкой, когда услышал топот копыт во дворе. Утар и Арагун. Теперь все в сборе. А значит, пора наведаться в трактир у Северных ворот. Когда Изор вошел в комнаты, Луахассу услышал, завозился под одеялом – и откинул его тут же, сел в постели. — Проснулся, пьяница? – командир поставил на столик поднос с кофейником и всем остальным. Луа потянул носом: — Это что так вкусно пахнет? — Кофе, — Изор разлил по чашечкам. — Ты не пробовал, что ли? Ах, да, на границе такого не было, это заморский напиток, редкий. Кое-где до сих пор считается отравой. Так что, будешь со мной отраву пить? — А я разве вчера не?.. — То была другая. А эта сладкая и со сливками. Луа засмеялся: — И эти люди называют отравой драконий яд! А сами-то… И тут постучали в дверь. Очень деликатно. Изор, стоя с чашечкой кофе в руках, скользнул взглядом по змеенку – небрежно откинутое одеяло скрывало только правую ногу и собственно пах. А левое бедро было выставлено наружу так, что не оставалось никаких сомнений: Луа совершенно обнажен. Изор залюбовался тонкой талией, длинными мышцами бедра, потом спохватился: — Надень-ка штаны. И пошел к двери. За дверью стоял отец. Изор отступил, приглашая его внутрь, обернулся – змеенок, одетый в штаны и рубашку, чинно сидел в кресле и даже держал в руках чашечку кофе. И смешно принюхивался. А еще он был босой. И волосы его, не заплетенные в косу, были спутаны после сна… Но отец не смотрел ни на волосы, ни на босые ступни змеенка. Он вообще в его сторону не смотрел. Пересек комнату, выглянул в окно. Вернулся к Изору. Наконец, начал: — Я рассказывал твоей матушке, как мы вчера воевали… и она мне намекнула, что, мол, неспроста у твоего друга столь необычное оружие… Ах, вот оно в чем дело! Совсем из головы вылетело. Обещал ведь. Тогда командир сказал змеенку: — Покажись, Луа. – и добавил. – Пожалуйста. Змеенок, только что пригубивший очередную человеческую «отраву», послушался своего командира, отставил чашечку, поднялся. Скинул рубашку. Глянул в лицо Изора, чуть улыбнулся. Потом по его телу волной проступила чешуя, змеенок потянулся, выгибая спину – и выпустил серебристые крылья. Они развернулись, показалось, чуть не до потолка – огромные, сильные. Не зря дракончик летал по ночам. И когти он показал тоже. — Бог ты мой… — отец где стоял, там и сел, благо, диванчик под руку подвернулся. Потом забормотал. – Я ведь читал, читал донесения о крылатых людях, мелькало иногда, очень редко… Я все думал – шидское колдовство, морок, обман. Чтобы пугать воинов. А вот оно как, оказывается. Змеенок захлопал крыльями, расправил их, топорща перья – и спрятал. Поблекла чешуя, исчезли смертоносные когти. И вот уже хрупкий юноша, опустив глаза, надевает рубашку и поправляет воротник. * * * «Жареный лещ» отличался от иных трактиров в лучшую сторону – он был устроен в добротном доме, возведенном из блоков песчаника, и даже конюшня, прилепившаяся сбоку, была выложена из камня, а не как обычно, наскоро сколочена из не самых ровных досок. Как только отряд Изора – а это действительно был целый отряд, потому что в трактир захотели наведаться все, включая Арагуна и Утара – как только отряд подъехал, из дверей трактира выскочил парнишка, будто все это время сидел у окна, выжидая гостей. Увидев, что гостей много, он тут же метнулся обратно, и ему на подмогу явился второй мальчик. Вдвоем они споро отвели коней в загоны и даже не заикнулись выпросить мелкую монетку, чем обычно не брезгуют конюхи. Изор, впрочем, не обделил парнишек платой, которая была принята с поклоном и достоинством. В самом трактире оказалось чисто и опрятно, общий зал был светлым, в нишах выставлены, подумать только, свежие цветы в вазах, а на столах лежали льняные скатерти. Трактир оказался с претензией, в таком не леща подавать, в таком – осетрину, пожалуй, или форель хотя бы. Как выяснилось, леща здесь действительно жарили, сегодня – с айвой и дольками лимона. Изор решил сначала осмотреться и потому заказал угощение на всех. Они некоторое время препирались с Арагуном, кто кого угощает, и, наконец, остановились на том, что Арагун потребовал самого лучшего в этом заведении вина, за его, Арагуна, счет. Луахассу, услышав про вино, вздохнул. Изор заказал рыбу даже для вчерашнего бандита, сына свинарки, которого тоже приволок с собой, только заставил надеть плащ и не снимать капюшон, чтоб не узнали раньше времени. Бандит вел себя смирно, подчинялся беспрекословно. Еще бы, среди такого-то отряда воинов и колдунов. Довольно скоро заказ принесли, командир попробовал – лещ, поджаренный до золотистой корочки, действительно удался на славу, и поданное вино оказалось вполне неплохим. Гостей в общем зале было в меру, и не каких-то нищебродов, а все больше почтенных купцов из северных земель. И всем-то трактир был хорош, кроме того, что его владелец снюхался с разбойниками. — Превосходный лещ! – громко похвалил Изор поданное кушанье и тут же перехватил взгляд служанки. – Милая, позови-ка мне хозяина. Отблагодарить хочу. Лично! Разговоры за их столом, и без того скудные, разом прекратились. Вскоре показался хозяин – господин Ангвар, как сказала служанка – упитанный, заматеревший мужик, но так, по-хорошему заматеревший, видно было, что подвижности и силы не утратил. Был он светловолос, как всякий северянин, усы и бороду не скоблил дочиста по столичной моде – отпускал понемногу. Поверх рубахи носил затейливую телогрейку – ни дать, ни взять удачливый простолюдин, который тяжким трудом выбился в люди и сумел устроиться в столице. Все-то в нем, как и в его трактире, было хорошо и ладно… кроме стальных, в прищур, глаз. Его ж позвали вознаградить, а он, ишь, щурится. Или зрение слабое? Можно было сразу глянуть на него колдовским взглядом, но не все ж на колдовство надеяться, головой своей думать тоже не лишне. — Рад приветствовать достойных господ! – трактирщик уже был рядом, уже улыбался, словно всю жизнь прождал именно их в своем трактире. — А уж мы как рады! – хмыкнул Изор. – И даже благодарны. Вот, благодарность тебе привезли. И сдернул капюшон с разбойника. Тот едва не подскочил с лавки, плащ с него свалился, стала видна драная одежда и рука в перевязке. Этакий пощипанный петушок. Трактирщик спокойно выпрямился, отшагнул назад: — Я не знаю этого человека. Изор смотрел в его стальные глаза с таким же спокойствием: — А я спросил? Сын свинарки снова дернулся с места, командир, не глядя, сцапал его за руку: — Сидеть! Весь его отряд напряженно ждал. Любой отмашки на самом деле ждал, чтоб прямо тут порешить этого пособника бандитов – Изор это чуял безо всякого колдовского дара. Командир продолжил: — Я ж не спросил, знаешь ты его или нет. Оно тебе и не надо, всякого головореза помнить. Ты только денежки считать горазд. Правда? Где, кстати, денежки? Те, что главарь шайки оставил. Не бойся, не придет за ними, оттуда не возвращаются. — Достойный господин, верно, спутали, — упорствовал трактирщик, — ничего такого не было. — Спутали, так распутаем, значит. Вывернем все твои сундуки во всем доме, глядишь, не только эти деньги найдем, а еще какой схрон… поинтереснее. — Ах, да! – спохватился трактирщик. – Два дня тому! Точно! Вы бы сразу сказали, достойный господин! Бывает, попросят что сохранить, это ж не запрещено. Или позабудут второпях, так я тоже сохраняю. Молодой человек был с друзьями, проездом, потому я не сразу… — А теперь сразу, да? Веди давай, показывай, где барахло лежит. Изор шел за трактирщиком и думал – неспроста он северянин. Чутье подсказывало. И колдовское и воинское. Изора, конечно, ничуть не интересовали разбойничьи деньги. А вот одежда, личные вещи, записки или карты с какими-нибудь пометками, по которым можно было бы найти, например, их логово – другое дело. Поэтому разбойничью одежду принялись потрошить – вспарывали подклад, искали потайные карманы. Рукава, воротники, пояса – пороли в первую очередь. Нашли, конечно, кое-что, несколько золотых монет, горсть серебра, серьги с самоцветами, кольца… Весь этот нехитрый бандитский скарб тоже был неинтересен. В заплечных мешках командир тем более не рассчитывал найти ничего ценного. Тут уж – кто во что горазд. У одного – фляга, обтянутая дорогой шкурой морского гада, скрученный в жгут курительный табак, трубка красного дерева, кусок душистого мыла в вощеной бумаге. У другого – рваные подштанники и какая-то вонючая настойка в стеклянной бутылке, оплетенной растрескавшейся лозой. У третьего вдруг – смятое в ком женское платье, маленькое зеркальце, отрез кружева… не то в подарок своей зазнобе берег, не то на память о каком-то грязном дельце. Изор мог бы, наверно, с помощью колдовского дара увидеть, через какие руки прошли все эти вещи, но – не хотелось. Все это было не то. И вот, наконец, в потайном кармане того самого мешка с флягой и курительной трубкой нашлись деньги, уплаченные за последнее разбойничье дело. Денег оказалось немного, они свободно болтались в кожаном кошеле, затянутом ремешком – ясно почему, это был лишь задаток. Командир вытряхнул монеты на стол, позвал Луахассу, тот вскинул голову, встретился взглядом, с такой открытостью и готовностью делиться, что у Изора потеплело в груди. Он смотрел в серебристые глаза и замечал золотые искры — свой колдовской дар. А потом змеенок первым посмотрел на стол и вдруг зажмурился, скривился, отвернул лицо, будто увидел что-то очень нехорошее. Изор тут же вгляделся в разложенные на столе монеты, но ничего особенного ему не открылось, совсем ничего. Деньги, слишком крупные для рынка, больше лежали в купеческих сундуках, чем ходили из рук в руки. Никакой нехорошей или кровавой истории за ними не тянулось. Изор уже хотел было спросить у змеенка, что он заметил, когда взгляд наткнулся на кошель. И на крепкий, излишне длинный кожаный ремешок, которым тот был завязан. И вот тут-то увидел, как главарь шайки достает из кошеля одну монету, кладет на пышную, высоко подвязанную женскую грудь, как наматывает этот ремешок на кулак, захлестывает вокруг шеи женщины… как задирает юбки, трахает ее и постепенно затягивает ремешок, душит. А у той глаза закатываются, она бьется в судорогах… но главарь не убивает ее, отпускает понемногу, она приходит в себя и стонет сладострастно. Это не было убийство, ничуть, главарь просто тешил свою похоть, но, конечно, смотреть на обмякшую полузадушенную женщину, у которой язык изо рта вываливается и слюна течет – не самое приятное дело. Неудивительно, что змеенка передернуло. Надо будет потом объяснить, что такое, в общем, не принято среди людей. Командир отвел взгляд. Ну его, этого главаря мертвого, вместе с его любовницей. И вместе с удавкой. — Я видел эту женщину, — тихо, только для Изора сказал змеенок, — среди служанок. Ох, ты, подумалось, Луа на женщин заглядывается? А он тут же ответом на мысль: — Она грудью ко мне прижималась, оттого и запомнил. — Здесь? Он кивнул. Ну, вот, уже какая-то ниточка. Подумав про ниточку, Изор тоже передернул плечами. Тошно. Но надо копать дальше. Поэтому он сказал погромче, чтоб расслышал хозяин, почтительно стоявший у двери все это время: — Мы покуда осмотрим твой трактир, — и двинулся к выходу. Луа, конечно, за ним. Остальному отряду Изор знаком приказал, чтобы продолжали заниматься своим делом. Северянин-трактирщик, однако, посмел возразить: — Вы обещали, достойный господин, что не тронете трактир, если я выдам вещи! — Обещал. Сундуки твои не трону. Но ты ж не помнишь ничего. Вдруг твои люди чего скажут? — Я клянусь, что… — Да-да, — кивнул Изор и прошел мимо трактирщика. Тот увязался следом. Девиц в трактире оказалось немало, но ту, грудастую, они скоро нашли, по груди, щедро выставленной напоказ. Вообще женщина была привлекательна и тонкой талией, и роскошной пшеничной косой, и румяными щеками, и подведенными бровями. Но перед глазами Изора все еще красовалась та картинка, на которой эти же полные груди ритмично встряхивало, а чуть выше, на гладкой шее все туже затягивалась удавка. Сейчас шею прикрывали бусы, несколько ниток, одна поверх другой. Женщина, которую еще можно было назвать молодой, командовала на кухне, прикрикивала на остальных и не выглядела невинной жертвой, над которой жестоко поиздевался главарь банды. Луа, например, растерялся, это было заметно, да и вообще неудивительно. Лет пять назад Изор, может, и сам бы растерялся. Но он-то, слава Шиддару, уже не птенец желторотый, разбирается, что к чему. — Попрошу всех выйти, — громко приказал он, а потом улыбнулся нужной девице, — кроме вас, милая. Обслуга, привыкшая исполнять приказы, потянулась к дверям, зато трактирщик вдруг всполошился: — Это моя дочь! Я за нее головой ручаюсь! — Дочь? Это еще интереснее, — ответил Изор. – Милая, представь, что я знаю все. Не только про одну монетку из кошеля, но и про шнурочек. Как ты хочешь — чтобы мы при папе твоем разговаривали или нет? Мне, сама понимаешь, без разницы… Пышная грудь тревожно всколыхнулась от глубокого хозяйкиного вздоха, пшеничная коса была отправлена за спину твердой рукой, а девица, опустив глаза, ответила, что, мол, без папы. Командир развернулся и трактирщику и развел руками. Тот, напоследок сощуривщись еще сильней, выскочил за дверь. Дочке, конечно, он наверняка потом примется мозги вправлять, да только он все равно ничего не понял. Девица уселась на стул, сложив руки на коленях, и снова глубоко вздохнула. Даже Луахассу глядел на ее величественную грудь. — Мне все равно, знает ли твой папаша о ваших… забавах, — начал Изор, — все равно, муж он твой, любовник или случайный хахаль. Мне нужны ответы на простые вопросы. Откуда деньги. Кто платил. С кем договаривались. Все, что знаешь. — Ежели ты все знаешь, как сам сказал – зачем тебе мои ответы? – быстро нашлась девица. Командир тут же обернулся к змеенку: — Пригласи-ка сюда папеньку, душа моя. — Ладно, — тут же согласилась дочь трактирщика, — расскажу, что знаю. Только знаю я, уж не обессудь, достойный господин, мало – кто же выдаст свои тайны женщине? Только и слышала, что какой-то высокий покровитель у Галлана был, — и совсем тихо добавила. — С самим князем будто бы в родстве. Галлан часто говорил, что, мол, не абы кому, а золотому леопарду служит… У Изора даже сердце невпопад стукнуло, когда он услышал такое. * * * А наутро у Изора снова попытались отнять змеенка. Не в бою, не обманом, а истинно из добрых побуждений. Командир, проведя полночи в раздумьях, тем не менее утром, как всегда, принялся за обычную воинскую тренировку. Двор доселе мирного особняка внезапно превратился в армейский тренировочный лагерь – так много оказалось желающих размяться вместе с Изором. Тут тебе и стражники полным составом, и Арагун с Утаром, и Нарвик с Зейге, и, конечно, Луахассу, которому Изор покуда запретил летать по ночам над столицей от греха подальше. Летать-то запретил, а набираться сил ему надо. И пусть у него несколько своя техника боя, но помахать деревянным мечом мальчишке никогда не лишне. А получит пару синяков – не беда, этой же ночью все синяки сойдут, с улыбкой думал Изор. После обычных начальных упражнений дело дошло и до показательного хвастовства. А как же иначе, когда такая орава воинов в одном дворе? Да притом – столько пришлых, и Утар с приграничья, и уж тем более двое воинственных шидов. Да еще и Нарвик нипочем не хочет себя раненым признавать, никому уступать не собирается. Утар, как самый благоразумный, после разминки вообще в сторону ушел и на стражников, которые стали отрабатывать командные приемы, даже смотреть не стал. А стражники разошлись вовсю – и давай показывать, как работают в тройках, когда, значит, один держит большой, в человеческий рост, щит, а двое других мечами машут или из луков атакуют. Как они все, по знаку, ладно по земле перекатываются, чтоб, значит, под прикрытием. Как по другому знаку – отступают или уносят раненого. Или как две тройки работают рядом, плотно, но и чтоб друг другу не мешать. А столичная стража, понятное дело, в добротном одинаковом обмундировании, в хорошо подогнанной броне, чтоб, значит, ничто не скрипело и не дребезжало на учениях. И вообще, армейские приемы, любо-дорого поглядеть. Нарвик с Зейге тоже поглядели. А потом один подмигнул другому – и они пошли на такую тройку, с клинками наготове. Оба – в легких курточках, худощавые и верткие, как весь род колдунов. Стражники обрадовались, даже проорали что-то бодрящее – и тоже вперед двинулись, слаженно, как родные… Да только Нарвик вдруг перед самым тем щитом на одно колено упал! А все знают, что он-то ранен был! Заминка вышла, Зейге вроде как со спины бросился друга поддержать. Изор, на это дело глядя, чуть сам в драку не полез – братика выручать. А только братик легко вскочил на ноги, как раз в тот миг, когда Зейге ему на плечо одной ногой вспрыгнул – и шельмец-лазутчик оттолкнулся, будто в воздух взлетел, другой ногой, носочком, красиво, на верхнюю кромку щита ступил – и перемахнул тройку стражников, сальто прокрутил над их головами, и в тылу у них оказался. Где его никто и не ждал. — Ух, ты! – выдохнули чуть ли не хором. Арагун одобрительно похлопал в ладоши, а Нарвик, ехидно улыбаясь, раскланялся на две стороны. Зейге лишь небрежно косу поправил – на плечо ему, ишь, свалилась, пока он прыгал, как сайгак. Луахассу на все эти фокусы особого внимания не обращал. Он честно воевал с деревянным мечом. Пока что побеждал меч, слишком велик и непривычен он оказался для змеенка. Но Луа упорно повторял упражнения и не расстраивался, даже если ронял оружие: подхватывал и начинал все с начала. Хорошо, остальным не до него было. Изор, убедившись, что шиды и стражники почти поладили, вернулся к змеенку. Он хотел показать, как можно достать противника длинным мечом, всего-то пару приемов. И пусть Луа ничего сегодня не запомнит, но если заниматься хотя бы с полгода – будет толк. Наконец, Изору нравилось, что змеенок научился хотя бы падать – а падал он много, но поднимался на ноги легко, словно его крылья поддерживали. И потому командир ронял мальчишку, не жалея. Однако, Луахассу пожалел другой человек. Кухарка. Добросердечная тетушка Ристана. Сразу после завтрака она осмелилась подкараулить Изора в гостиной и подступила с разговорами: — Господин Изор, вы, наверное, скоро снова в поход соберетесь? — Наверное, — ответил он, недоумевая, с чего бы кухарке такие вопросы задавать. — А я вот про мальчика хотела спросить… Вы в прошлый раз верно сказали, господин Изор, – мелкий он да худой. — И что? — Ему надо взвар и парное молоко. И свежих булочек. И кашу с маслом. И мясо пожирнее. Каждый день по четыре раза. Изор чуть усмехнулся, представляя Луахассу откормленным, располневшим от такой обильной пищи. — Вы бы оставили мальчонку дома, господин Изор, на полгодика, на годик, пусть бы подрос хоть немного. А потом уж, через год, снова бы принялись его учить. Он бы, может, к тому времени уже и не падал бы… Оставили бы парнишку при кухне, помощником бы моим – уж я не обижу дитятко. Изор расхохотался, как подумал, что на кухне его семьи может завестись дракон-поваренок. Потом, увидев укоризну во взгляде тетушки Ристаны, он сдержал смех и сказал: — Тетушка Ристана, Луахассу – из очень знатного и древнего рода, он делает только то, что хочет сам. И он сам попросил меня научить его воинским премудростям. Поэтому никаких разговоров ни про какую кухню – и быть не может. — Ах, вот оно что! – кухарка поняла, как сильно она ошиблась. И дальше относилась к Луахассу особенно заботливо, а каждое утро пекла для него самые изысканные десерты.