Легенды предзимней ночи

Зря Нарвик хвалился удалью, не пошла ему впрок тренировка. Вроде только улыбался да кланялся, а как вошел в дом — так за дверной косяк и ухватился. И Зейге его уж теперь безо всяких фокусов поддерживать кинулся. Изор как раз говорил, как здорово шиды все это придумали, развернулся — а вот они шиды по стеночкам сползают, чуть в обморок не падают. Нарвик, бледный, аж зеленый, глотает воздух открытым ртом, а у самого глаза закатываются. Зейге не знает, что делать в первую очередь — ни то держать своего командира, ни то тащить куда, ни то звать на помощь… Изор тут же плечо подставил. — Просто слабость. Сейчас пройдет, — выдохнул Нарвик. Конечно, просто слабость. А то, что у него под тонкой курточкой повязка, небось, от крови намокла — так, несущественные подробности. — Тебе лежать надо, — сказал командир, — а не со стражниками бодаться. Разбередил рану. — Да, надо бы отлежаться, — согласился тот. И тут Зейге голос подал, да сказал неожиданное: — Ему не только отлежаться, ему бы яда драконьего. Чуточку, — и глянул сначала на Луахассу, потом на Изора. — Молчи, — зашипел на своего лазутчика Нарвик и трепыхнулся даже, вырваться попытался. — А что молчать? Ты все свои запасы извел. Мне для тебя ничего не жалко, но так и моих не осталось. А стоит всего-то попросить… У Луахассу вдруг щеки зарделись — Изор заметил — и взгляд змеенок опустил. Командир и сам в первый миг растерялся, что ж они, в самом деле, оба не сообразили, как можно помочь раненому шиду. Ведь змеенок даже Арагуна ядом лечил, хотя тот вовсе воин, и ни капли шидской крови в нем отродясь не было. А ведь помогало лечение! Но в колдовском клане никто ни взглядом, ни словом не просил у Луахассу драконьего яда, и потому Изор с Луа даже думать, в общем, перестали о том, что шидам он нужен. Луахассу молча шагнул к раненому. Нарвик нервно облизал губы и даже выпрямился навстречу дракончику. Разволновался, наверно. Изору вдруг подумалось, что, может, ему живого яда, прямо из жала, никогда и не доставалось. Тут переволнуешься… Или решил, что Луа его целовать станет? А если и правда станет? Нарвик, как ни крути, а похож на Изора, братик ведь. А самого Изора змеенок только в рот жалил, под язык, в поцелуе — яд тогда сразу и в кровь попадает, и обжигает весь рот, и голову туманит. Только подумал, и тут же боль от его жала вспомнил, ощутил, и сладость звездного серебра. Змеенок потянулся, легко прижался губами к шее Нарвика, ужалил и сразу отстранился — осторожничал. Нарвик благодарно взглянул на змеенка, потом глаза закрыл, задышал часто и еще крепче в плечо Зейге вцепился. Тот тоже тревожился за своего командира, в лицо его вглядывался. Даже вроде сказать что-то надумал, да Луа не дал. Он по-своему, по-драконьи рассудил, что нужно соблюсти справедливость — и тут же ужалил лазутчика. Чтоб, значит, всем шидам яду досталось. Тут Зейге все слова и позабыл. Изор теперь уже его за плечи придержал, и Луа помог. — Зачем сразу обоих-то? — улыбнулся он. — А если не удержим? Свалятся ж на пол. — Я не подумал, — пожал плечами Луа. — Неразумный ты Черный Мор. Валишь с ног живое и мертвое. Изор вроде как бурчал, но улыбался. Его змеенок даже и не подумал целовать колдунов. * * * К вечеру дом немного угомонился. Городские стражники разбрелись, каждый отыскал себе какое-никакое место: кто — поближе к кухне, а кто — рядом с пышными кухарочками или смешливыми горничными. Им было велено не терять бдительности, и они вовсю старались, хозяин дома сам проверял. А уж прочее — ладно. — Если не во вред службе, то пусть их. Молодежи надо покуражиться, — улыбнулся в усы старый воевода. — А то я не помню, как сам молодым был! Шиды, получив в кровь драконьего яда, крепко спали. И сон этот был целительный, Изор сам видел, когда проведать ходил. Луа вместе с ним напросился, и все поглядывал на раненых, прислушивался, принюхивался. И так внимательно он это делал, что в какой-то миг Изору даже стало обидно. А как стало — он возьми да и скажи: — Что, Звезда моя серебряная, неужто другого шида себе приглядываешь, колдуна посильнее? Луахассу как услышал — дернулся, но не смутился, как обычно, а наоборот, спину выпрямил, повернулся резко: — Я лечил их! Яд свой дал, силу. А раз силу дал — за них отвечаю! А ты… говоришь так, будто не веришь мне. Почему? Разве есть причина? Изор такой отповеди никак не ожидал. Ну да, было ему ревниво немного, но так не настолько же, чтобы и правда змеенка в чем-то заподозрить? Нет, определенно обижать Луа не хотелось. Лучше обнять, притянуть к себе, так, чтобы губами касаться виска и выбившихся из косы прядей. — Что ты, душа моя, я же шучу! Не сердись. Вот теперь Луахассу смутился. Но все же не промолчал, сказал, чем недоволен: — Значит, не шути так больше, будто не доверяешь. Будешь так шутить — не расскажу, что про шидов знаю. А вот это было уже интересно… Но змеенок сказал — и замолчал. Изор выждал некоторое время и решил все-таки переспросить: — И что же ты знаешь, душа моя? — Не хотелось думать, что Луа обидится и вправду не расскажет. Луахассу не обиделся, просто задумался, слова подбирал. Но когда Изор спросил второй раз, наконец заговорил: — Ты на них не сердись, они неплохие, нет… просто… немного не такие. То, что я почуял в их крови, трудно рассказать словами, но я попытаюсь. Тот, другой, проще. Тебя он не любит, здесь, в твоем доме, сидит, как в засаде. Но знает, что сейчас вы союзники — так лучше и для колдунов, и для людей города. Пока это будет так, он будет верен, но как только поймет, что колдуны проживут без тебя — может ударить в спину. — Да… хорошие новости, ничего не скажешь, — Изор задумался. Потом спросил: — Ну, а братик мой что? Он, получается, сложнее? — Сложнее, — кивнул Луа, — он зол на тебя очень, как на врага зол. Но не только. Еще — он хочет с тобой дружить, любить тебя, как брата. Хочет, но боится, себя боится, тебя, еще кого-то. А больше всего того, что ты его в спину ударишь. Поэтому хочет ударить сам. Нарвик для тебя гораздо опаснее, но и гораздо ближе, важнее. Вот уж нерадостные вести змеенок принес… Нет, конечно, Изор и сам понимал, что с шидами не так все просто, и только потому что он — внук их старейшины, никто его за своего не примет. Но то, что его собственный родич так не любит, аж в крови ненависть бурлит — это осознавать было неприятно. Опять же, если юный дракон, людей в общем-то знающий не слишком хорошо, все прочел с одного укуса, значит, врасплох защитников дома никто не застанет, даже свои. Только и за своими-то пригляд не помешает. Так думал Изор, а вслух сказал только: — Вот союзнички… врагов не надо, — а потом улыбнулся Луахассу. — Но все равно не годится, чтобы постели пролеживали. — Еще раз их полечить? — переспросил Луа, убеждаясь, что все правильно понял. Изор обнял его и уткнулся лицом в серебристые волосы, а потом ответил тихо и недовольно: — Придется. * * * На прикроватной тумбочке стоял поднос с сахарницей, блюдцем и кувшинчиком сливок. Луахассу, устроившись в постели на раскиданных подушках, пил кофе со сливками и лакомился яблочным пирогом, обсыпанным сахарной пудрой. Изор как увидел эту картинку, так и замер. Змеенок откусил от пирога, попробовал кофе — прижался губами к белому краю чашечки, отпил, подержал во рту, наслаждаясь вкусом, и только потом глотнул и сладко выдохнул. И облизал губы. Снова потянулся к пирогу. Командир подошел к кровати, дождался, пока Луа глянет на него снизу вверх… пока снова коснется губами края кофейной чашки…, а потом забрал все это из рук змеенка и поставил на поднос. Луа не сказал ни слова, только, сияя глазами, полулежал на подушках и ждал, что Изор станет делать дальше. Тогда командир протянул руку и тронул губы змеенка. Провел пальцем по нижней губе, влажной, с налипшими крупинками сахарной пудры… Змеенок чуть улыбнулся и тоже протянул руку — к шнуркам на штанах Изора. Распутал, достал возбужденный член… и любовался им, может, целую минуту. А Изор смотрел, как розовеют щеки змеенка, и гладил его по щеке ладонью. Потом член Изора тоже коснулся щеки Луа — и змеенок потерся о него, прикрыв глаза. Изор готов уже был тихонько сказать: «Возьми его, мой хороший», когда Луа, приоткрыв рот, впустил член, сомкнул губы и даже простонал коротко. Рот у него был теплый и нежный, а на скулах уже разгоралось драконье сияние. Змеенок задышал чаще, стал целовать и ласкать, баловаться по-всякому… Но уже скоро взял глубоко в горло и почти выпуская изо рта. Ловил губами самый кончик. Это уже было запредельно. Если зарыться пальцами в его волосы — можно кончить тут же… — Луа, — позвал Изор. Змеенок поднял шальной взгляд — Изора словно молнией снизу доверху прошило, но удержался! И даже смог сказать еще два слова: — Приспусти штаны. Змеенок, продолжая нежить член Изора во рту, свободной рукой медленно распустил шнурок, стянул брюки, обнажив свой живот и пах. И ладный член. Красивый. И стоит, как по команде. Изор поднял взгляд к потолку, длинно вдохнул и выдохнул, снова посмотрел. Сияние разливалось по всей коже змеенка. — Постой. Дай мне тоже… дай лечь рядом. Луа отпустил своего колдуна, отодвинулся на кровати, чтобы дать место, и даже умудрился рубашку свою скинуть. Теперь он был виден почти весь. Желанный, сияющий. И сладкий, очень сладкий, если держать его член во рту, тянуться языком до самого основания, или чувствовать, как упирается в нёбо, как проскальзывает глубже в горло. Змеенок сам-то едва держался, двигал бедрами, сдавленно стонал, с занятым-то ртом, вздрагивал всем телом. Но он-то, мальчишка, и не пытался сдерживаться, только двигал и двигал глубже и сильней. И рукой Изору в волосы вцепился. И скоро напрягся, выгнулся и кончил — звездным серебром так и полыхнуло! Ослепило и изнутри обожгло. Но Изор сдержался снова — он хотел еще. Дать змеенку отдышаться. Полюбоваться на то, как легкая дрожь пробегает по коже, и как взгляд блуждает где-то вроде по потолку, а вроде в неведомых мирах… Сдернуть с него штаны совсем. Еще потрясенного, потерянного — уложить на спину. Развести его ноги. Смазать между ног слюной, чувствуя ладонью, как снова вздрагивает. Той же ладонью еще разок сжать красивый полувозбужденный член, погладить выше, по животу, по груди. Накрыть его собой и взять. Такого податливого и открытого — взять целиком, всего и сразу. Встретить его взгляд и понять — вот! Теперь. Мой. До самого последнего перышка. До самой крохотной чешуйки. Со всем его даром, со всей его драконьей сутью. И двигаться в нем, двигаться… любить, проникать, владеть… И наполнить до края. А потом, совершенно взмокший и обессиленный, Луа вжался лбом Изору в плечо и просто дышал. Изор снова погладил мальчишку по щеке и тихо сказал: — Теперь можешь дальше лакомиться, чем ты там… Змеенок слабо улыбнулся: — И я не помню, чем я там… Ты вкуснее. * * * Вероятно, Изор вел себя неучтиво. Ужин проходил по обычаю в Малой столовой, где собрались и родители, и Рузанна с Арагуном, и начальник гарнизонного отряда, и шиды, и Утар, и уж, конечно, рядышком с Изором устроился Луахассу. Сменялись блюда, служанки то и дело подливали вина, неспешно текли разговоры… только Изор вот уже, наверно, несколько минут как умолк, задумался, уставившись в одну точку. Он разглядывал кубок, который держал в руках — массивный, отлитый из серебра, украшенный позолотой: тонкой резьбой по краю и фигуркой леопарда, символом княжеского рода, по центру. Князь же и подарил серебряные кубки отцу. Давно, Изор не помнил, когда. Тем более неучтиво приглядываться к собственной домашней утвари, игнорируя происходящее за столом, сообразил он наконец и поставил кубок. Поднял голову. Поймал внимательный взгляд змеенка и улыбнулся ему. Думать-то на самом деле было не о чем. Служить золотому леопарду, как сказала та переспелая дочка трактирщика, в их-то политической обстановке — не значило ровным счетом ничего. Старший Савел и младший Расин оба были Лур-Куазы, и даже Кимвал Лур-Ниид, муж княжеской дочери, ведший свой род из военачальников, по должности своей был наместником князя в северных окраинах, а значит, в глазах любого разбойника или тем паче недалекой дочки трактирщика — олицетворением золотого леопарда. Будет еще главарь банды разбираться в этих тонкостях, как же… очень оно надо головорезу вроде Галлана — разбираться в родословных правителей да наместников. Думать было совершенно не о чем. Куда ни кинь — всюду клин. Не подозревать же Кимвала Лур-Ниида в том, что это он нанял разбойников, только потому что трактирщик — северянин? Да и кому понадобилось подсылать убийц к отцу, прославленному воеводе, присягнувшему на верность Савелу Лур-Куазу, уже провозглашенному князем? Ясно, что не Савелу. Да кому бы ни понадобилось — но зачем? Отец — не просто княжеский воевода, он — тот самый легендарный военачальник, который в свое время заключал мирный договор с шидами… так может, их-то и думали подставить? Неужели кто-то хочет снова развязать войну? Воспользоваться смутой — и разжечь еще более страшный огонь? У Изора даже руки от таких мыслей похолодели. Он глубоко вздохнул и снова схватился за кубок, глотнул вина. Посмотрел на шидов через стол — вот же они, колдуны, сидят, мясо жуют и в ус не дуют. Может, он не тех допрашивал, не разбойников надо было и не трактирщиков, а шидов? Нарвик тем временем ловко расправлялся со свиными ребрышками, запеченными в душистых травах, и, видно, не догадывался, что Изор его подозревает чуть ли не во вселенских заговорах. Вид бледного и худосочного шида, еще не оправившегося от ран, привел Изора в себя — ну какой из него вселенский заговорщик? Да и какие заговорщики рискуют собственными жизнями, спасая того, кого они же и порешили убить? Совсем у Изора ум за разум зашел… А потом командир заметил, как Нарвик между делом нежно-нежно, кончиками пальцев погладил собственную рубаху на груди — это снова напрягло. Он не замечал раньше за братиком столь трепетного чувства ни к себе, ни к своей рубахе… Он бы и сейчас ничего не заметил, если б не думал о шидах. А с ними надо быть внимательным, с колдунами-то. И дракончик вот только предупреждал. Или Изор уж совсем не знает, за что хвататься, где и какую зацепку искать, вот и чудится ему невесть что. И вообще он про золотого леопарда думал, а не про шидовы рубахи. Командир отставил злополучный кубок, перевел взгляд в тарелку. Запеченные свиные ребрышки уже начали остывать, жир схватывался тонким белым слоем. Есть не хотелось совершенно. И змеенок, вон, тревожиться начал — даже вздохнул прерывисто, Изор услышал. Он глянул змеенку в глаза — все хорошо, душа моя, нет причин для тревоги. Ну или почти нет… Луа смотрел так серьезно, он и терпит-то это общество только потому, что так надо Изору. И вдруг краем глаза командир снова заметил, как Нарвик тронул рубаху на груди. И надо же, какой жест занятный — от ворота рубашки, ниже шнуровки, пальцами вниз, немного, на пол-ладони, и снова вверх. Будто у него там спрятано что-то. Амулет? Злое шидское колдовство? Что можно вот так лелеять на груди и трогать? Проверять, будто девчонка — дареное ожерелье. Командир накрыл ладонь Луахассу своей — и не тайком как-нибудь, а прямо на краю стола — снова глубоко вдохнул, сосредоточился и тут же ощутил всплеск звездного серебра в своей крови. И поднял глаза на шида. Разговоры за столом не утихали, отец как раз что-то говорил об отличной шидской выучке и выносливости, о том, как на диво быстро Нарвик выздоравливает, а тот скромничал да отнекивался. И все трогал свою рубаху ниже шнуровки. Но теперь Изор видел, что у него там. Маленькое серебристое перышко на кожаном шнурке. Контурное перышко: тонкий длинный стерженек, аккуратная пластинка опахала. Серебристое драконье перо — Луахассу, видно, обронил и не заметил. А Нарвик нашел и сберег. И хранит теперь на груди. И даже завернул в тонкую тряпицу, чтобы не разлохматилось и не изломалось. И гладит-то пальцами как раз по стерженьку — тот сквозь ткань прощупывается. Изор усмехнулся. Отпустил ладонь змеенка, а потом поднял руку и погладил его косу, от затылка вниз, по всей спине, да вжимая ладонь — запретно и сладко для мальчишки. Луа даже чуть выгнулся, принимая ласку. И теперь уже глянул на Изора совсем по-другому, с сиянием в глазах и легкой улыбкой на губах. И тревоги в нем Изор уже не чуял. Перышко на груди, ишь… да и Шиддару с ним, пусть носит. * * * И все же эта мысль не давала покоя. Ужин давно закончился, вся честная компания переместилась в каминный зал, где мужчинам был предложен коньяк, доставленный из южных провинций. К коньяку подавали виноград, несколько видов сыра и меда — чтобы оттенить, но не перебить солнечный, насыщенный вкус напитка. Шиды, привычные к своему ледяному самогону, с удовольствием угощались коньяком, и Нарвик будто бы позабыл про драконье перышко, не ласкал его и не трогал. Или, может, просто привык к своему трофею и уверился, что никуда-то он не денется с крепкого шнурка. Пора было подумать о более важных делах. О наемниках, о покушении, о грядущей смуте, наконец! Но Изор физически чуял тонкое серебристое перышко на груди Нарвика, под его рубахой. Чуял, думал о нем и гадал — отчего бы? Если он из ревности все никак успокоиться не может — так по отношению к Канкараиму он вообще должен был измучиться и иссохнуть. Канкараим целовал Луахассу! На глазах у Изора! Раз за разом называл своим. Все время был рядом и не скрывал своих намерений. И то Изор не сильно-то ревновал. Нет, было, конечно, но там хотя бы и причины были. Целый ворох причин. А сейчас? А сейчас змеенок сидит рядом и даже в сторону Нарвика не смотрит. Изор положил ладонь рядом с бедром Луа, тот заметил, накрыл его руку своей. Хотя даже головы не повернул. Змеенок чувствовал его, весь был настроен на своего колдуна, и ревновать настолько беспричинно мог только дурак. А значит… значит, Изора тревожило что-то иное. Это перышко на шнурке, родное для Изора и бесценное для Нарвика — что оно будет значить для кого-то еще? Для кого-то чужого, не шида и не дракона. Для того, кто не сумеет узнать в нем драконье перо. Да ничего оно не будет значить. Дикарский амулет. Охотничий трофей. Просто украшение. Он крепко сжал пальцы Луахассу и отхлебнул коньяка. Что-то он сегодня весь вечер только и делает, что пьет и думает. Видно, если начать думать — то бросить сложно, обо всем поразмышлять тянет. Может, надо почаще это делать? И пореже за меч хвататься… Вот если б Изор подумал сразу — то и тех мертвецов-наемников обыскивал бы тщательнее. Потому что он мог что-то упустить, запросто. Он ведь что искал? Письма, карту местности, кошелек с монограммой — что-то простое и однозначное. А если его враг не настолько прост? * * * Наутро маленький отряд выдвинулся к городской тюрьме — туда, где в общий ров сваливали тела казненных преступников. На этот раз обоих шидов с собой не взяли. Те отнеслись к такому приказу безразлично — выслушали, коротко кивнули и ушли. Только вот не было у Изора уверенности в том, что лазутчики хоть в какой-то мере подчиняются его приказам. Скорей — сами уходят в город, никого не спрашивая и ни перед кем не отчитываясь. А Изору просто некогда за ними следить. Чтоб достоверно знать, где и в какой миг обретаются колдуны — это надо круглые сутки не отводить от них колдовского взгляда, а у Изора и поважней дела есть. Ему нужно за Луа приглядывать, потому что оставить его дома не вышло. Уперся, как маленький — не возьмешь, мол, с собой — сам прилечу следом. На крыльях. Ради сегодняшней поездки командир вытребовал доверительное письмо у начальника гарнизонного отряда, охранявшего отцовский особняк: мертвых разбойников отвезли на тюремный двор по его указанию, значит, разбойники как бы получались «гарнизонные». А Изор, хоть и прославленного рода Раг-Манари, но по должности всего лишь командир приграничной заставы. Его могли попросту завернуть. Отправить осматривать трупы, которые числятся за заставой Дальней, если уж ему приспичило. К слову, его и с доверительным письмом никуда допускать особо не хотели. Начальник тюрьмы, смутно знакомый с давних времен достойный Лур-Килим, истинный аристократ и даже, кажется, дальний родственник давно усопшей княгини, волею судеб и, вероятно, волею княгини же занявший это место, развел руками и уверил Изора в том, что разбойники давно погребены. И он совершенно не может предоставить мертвецов для осмотра — «за неимением таковых». Изор со вздохом вспомнил брошенную деревеньку, где впервые объявился Черный Мор и где можно было хоть все деревенское кладбище перевернуть вверх дном, и никто бы слова против не сказал. Насколько, однако, сложнее вести расследование не в приграничной деревне, а в столице — если выпустил труп из рук, все, не получишь его больше. Рассказывать начальнику тюрьмы, зачем понадобились трупы, совершенно не хотелось. Поэтому Изор сказал первое, что пришло в голову: — Вы, достойный Лур-Килим, верно, наслышаны о дерзком нападении бандитов на дом моего отца, а также о том, что отец лично поразил ударом в грудь главаря этой шайки. Главаря, не главаря — неважно. Так красивше звучит. Изор полагал, что о нападении на особняк Раг-Манари известно всему высшему обществу, поэтому никаких тайн начальнику тюрьмы не открывал. Зато вроде как выбалтывал любопытные подробности, за которыми охочи все и всегда. И уж тем более аристократы, волею судеб и венценосных родственников погрязшие в однообразных служебных буднях. — В пылу сражения отец обронил очень ценный перстень с крупным рубином, — вполголоса добавил Изор. В глазах скучающего на службе начальника тюрьмы промелькнуло все. Даже то, что, возможно, прославленный военачальник Раг-Манари эту историю выдумал, а перстень подарил любовнице. Изор тем временем продолжил: — Конечно, он не придал значения потере, вы же знаете моего отца, наивысшая ценность для любого раг — его оружие и воинский долг. — Да-да, — с готовностью закивал начальник тюрьмы. Арагун, стоявший рядом, тоже слушал эту дивную историю с подчеркнутым вниманием. Только Луа не слушал — змеенок заметно напрягся, когда пришлось входить в это мрачное здание, и немного волновался. — Но мой сыновний долг, я считаю, сделать все возможное, чтобы вернуть пропажу. Вдруг случайно закатилась в чужой карман? Или зацепилась за подкладку? И вы, конечно, понимаете, такую ответственность не доверить слугам… — Ах, понимаю! Это совершенно меняет дело! Я сейчас же распоряжусь, чтобы вас проводили к месту погребения и помогли… эмм… достать, то есть изъять, то есть осмотреть, что возможно. Но вынужден предупредить — вероятно, мертвецов уже осмотрели могильщики. Настал черед Изора разводить руками. Что ж, мол, поделать. Всякое бывает. Он и сам не рад. Сыновний долг вынуждает. На задворки тюрьмы ее начальник явился вместе со своими гостями — тоже из любопытства. Вот тут и выяснилось, что тела разбойников, сваленные в общую кучу, лишь присыпали тонким слоем земли, и даже без дотошного осмотра видно, что все они остались в исподнем белье, а то и вовсе в одних портках. И никаких неведомых амулетов и тем более ценных перстней на покойниках нет и быть не может. Покуда начальник тюрьмы, знать не знавший о таком погребении, устроил разнос подчиненным, Изор стоял на краю рва и думал, что же делать дальше. Арагун просто ждал, а Луахассу отвернулся, отступил за спину. Так ничего и не надумав, Изор тоже развернулся — и вдруг заметил еще одно тело, лежавшее в стороне. Увиденное поразило. Потому что под стеной, на голой земле, мертвый и раздетый почти донага, с широкой смертельной раной в груди, лежал северянин-трактирщик! Господин Ангвар, владелец «Жареного леща». Тот самый удачливый простолюдин, который тяжким трудом выбился в люди и сумел устроиться в столице. Тот самый рачительный хозяин, у которого живые цветы в кадках и льняные скатерти на столах. И как же он очутился на задворках тюрьмы? Кто и почему его убил? — Достойный Лур-Килим, позвольте спросить! — Изор вклинился в очередную тираду начальника тюрьмы. — Да-да? — тут же заинтересовался тот. — Этот человек, трактирщик Ангвар — его казнили? Когда и за что? По характеру раны Изор понимал, что никакой казни не было, если, конечно, за два последних года, покуда он служил на границе, в стране не ввели такое наказание, как удар ножом прямо в сердце. Начальник тюрьмы пожал плечами и подозвал одного из своих помощников. — Неопознанный труп мужчины, предположительно пятидесяти лет, вероятно, жертва ограблении. Был доставлен два дня назад. — Отчитался помощник, — Найден мертвым на улице. — Нагишом? — усомнился Изор. Он впервые видел, чтобы грабители снимали с убитого даже сапоги. И нательную рубаху, вероятно, с дырой и залитую кровью. — Возможно, именно поэтому его не опознали. В сопроводительном документе значится — труп без особых примет. Все было ясно. Теперь и не определишь, где именно ограбили трактирщика — не то сразу после убийства, не то по дороге на тюремный двор, не то уже здесь, на месте. За безымянным мертвецом никто не придет, его похороны никто не оплатит, а, значит, лежать ему в общей яме в одном белье. Впрочем, зачем же в общей яме? Нужно сообщить его дочери, чтобы она забрала тело. Видимо, помощник начальника тюрьмы думал так же. — Простите, достойный господин назвали имя покойного? — спросил он. Изор повторил имя. Теперь можно было не сомневаться в том, что трактирщика похоронят, как подобает — чиновник сообщит родственникам печальные вести. Возможно, даже получит от них какую-то малую плату… возможно, именно это его и интересует в первую очередь… Так думал Изор, глядя, как помощник начальника тюрьмы старательно записывает услышанное имя на обороте случайного официального документа. — Откуда вы его знаете? — негромко уточнил помощник. — Да вот пару дней назад… — начал Изор и спохватился. И закончил нейтрально, — или, может, три дня прошло, не помню точно, случилось отобедать в том трактире. Подавали, действительно, жареную рыбу, и очень, знаете, толково приготовленную. Мой друг, — командир кивнул на Арагуна, — заказывал вино, тоже неплохое. Мы позвали трактирщика, вознаградили за труд. Чиновник кивал и записывал. Записывал и кивал. Даже глаз не поднимал на Изора, вроде как занят нудными и несущественными формальностями. Но Изор уже был начеку — чутье подсказывало, что не сегодня, так завтра его слова, добросовестно записанные в донесение, попадут в лапы деликатных. — А раньше вы его нигде не видели? — Откуда бы? Нет, конечно. — Так, так. А может быть, в самом трактире, когда вы там обедали, происходило что-то необычное? Изор улыбнулся. Кажется, он собирался раскатать трактир по бревнышку. Или вовсе спалить. Но сначала обшарить каждую каморку от подвала до чердака и вытряхнуть содержимое всех сундуков. Кажется, именно этим он угрожал покойному трактирщику. — Нет, ничего необычного, — ответил он. — Жареная рыба, вкусное вино. Это все. — Хорошо. Чиновник закончил писать, посмотрел на Изора и тоже улыбнулся. И командир понял, что помощник намного умней своего начальника. Что ж, такое бывает. Особенно когда начальники находятся в родстве с князьями и княгинями.