Легенды предзимней ночи

Покуда Изор держал мальчишку на полу, вдруг подумалось шальное: «А если как девку – как он говорил — это вот так же его…» Так же держать тонкие запястья, так же чувствовать кожей обнаженное тело. И вырываться он будет тоже яростно, с ним и не совладаешь… как девку – это ласкать его? трогать? вести ладонью по телу? …целовать? Изор мотнул головой – вот же бред! С чего бы? И снова уставился на бледную кожу мальчишки. Чистую, без единой царапины. Без единой. Всего-то за ночь?! Шид боится пуще смерти – а сам-то кто? Кожа его израненная исцелилась ото всех мелких ран – без колдовства разве такое возможно? И почему Изор вообще с ним возится, силится разгадать? Заковать и отправить под охраной в столицу куда проще. А там уж сами разберутся, каких кровей подкидыш. Неведомый чудной подкидыш, который излечивает свои ушибы и ссадины без следа за одну только ночь. И если бы Изор его вчера не раздел да все раны не осмотрел самолично – не поверил бы, что они могут так быстро затянуться. Пусть мелкие, но… И тут он понял, что хочет убедиться. Звереныш лежал под ним неподвижно, отвернув лицо, и даже глазищами своими странными не сверкал. И того, что простынь почти сползла с бедер, не замечал. Вообще ничего не замечал. Принц крови, да и только. Изор сцапал принца за голое плечо и потянул прямиком к бадье с водой. Водичка должна была остыть за ночь, хорошая должна быть водичка, студеная. В эту-то бадью Изор голову мальчишки и окунул. И тут же, схватив за длинные патлы, обратно выдернул. Легко отцепил его руки от своей шеи — полоумный-то он полоумный, а душить противника мигом сообразил! А потом, подхватив край той самой простыни, вымочил в воде и принялся умывать мальчишку. Не жалея, с силой вытирал бурые кровавые разводы. И, почти уже ничему не удивляясь, обнаружил на щеках здоровую кожу. И никаких ран. Разве только шелушились щеки там, где рубцами должны были взяться… — А сам ты не шид ли? – встряхнув звереныша еще раз, спросил Изор. – Только о них и печешься. Может, ты отступник, извратил истины шид, и оттого и бежишь теперь от своих? М? Говори! Вместо ответа тот с силой рванулся из рук, но не тут-то было, Изор уже понял, что отпускать мальчишку нельзя, ни отпускать, ни позволить колдовать. Может, все и живы-то лишь по случайности да по слабости юнца. А сейчас он оклемался и наконец-то себя проявит. Не долго думая, Изор расстегнул ремень с пояса и захлестнул руки мальчишки. У того за спиной, для надежности. И не глядя на правую руку-то – ни к чему сейчас – глядеть да жалеть, ни на руки, ни в глаза. Сначала разобраться надо, стоит ли вообще жалости странный пленник. С шид сейчас мир да благодать, и укрывать их врага или отступника – за такое можно не только из командиров гарнизона вылететь, но и на плаху попасть. И отца, прославленного воеводу, опозорить. Изор вздернул мальчишку на ноги и, придерживая за связанные руки, выволок из спальни и повел вниз, нагого, через всю крепость. Встреченные воины шарахались в стороны и удивленно глядели вслед, но перечить не смели. Мальчишка за всю дорогу всхлипнул вроде пару раз – или показалось? Тяжелую дверь подземелья Изор нарочно толкнул посильнее, чтоб лязгнула и в стену ударила. И уже там, в подвале, у ближайшей к двери клетки, в которой еще никого на памяти Изора не держали, спросил еще раз, спокойным уже голосом, без гнева: — Говори, кто ты. Или тебе придется сидеть здесь, пока я не узнаю сам. Мальчишка, не поднимая глаз, мотнул головой. Не скажет. Упертый звереныш. Тогда втолкнул его в клетку, запер, и, не оглядываясь, ушел. Сердце отчего-то колотилось, как на самом первом воинском испытании: парнишку было жаль, но и разрешить неведомо кому свободно разгуливать по приграничной крепости – нельзя. Во дворе Изор нашел Утара, приказал спешно собираться в рейд. И воинов взять с собой две руки на всякий случай. А уже когда за ворота выезжали, придержал коня и подозвал Тихоню-Гойту. Плащ свой с плеч скинул, сунул ему в руки: — В подземелье там, в клетке… Укрой да накорми. И смотри – головой отвечаешь! День выдался ясным. В такие погожие дни кажется, что вот-вот вернется тепло, и молодая травка снова пробьется между мощных и высоких – в человеческий рост – побегов девясила, между огромных, размером со щит, скукоженных по краям и подсохших уже лопухов. День выдался ясным, но размокшая с вечера дорога, конечно, оставалась сырой. И теперь уже вряд ли она просохнет под высокими кронами дубов и осин, почти облетевших, но все еще бросающих густые тени. Скорее схватится на рассвете тонким ледком поверху глубокой колеи. Телеги беженцев оставили на дороге четкие и явные следы, потерять которые было просто невозможно. Походники продвигались быстро – за ними не тянулись груженые обозы, не брели уставшие люди. Рядом с командиром, как положено, держался Утар. И молчал всю дорогу, пень пнем! Изор уже дюжину раз проклял эту молчаливость своего большака. Да и кого – Утара что ли спрашивать о том, что тревожило? Не встречал ли, мол, Утар за свою недолгую воинскую жизнь каких-нибудь неправильных шидов? Чтоб, значит, с глазами не черными, как у Изора, а светлыми, да такими, будто сами собой горят, как звезды? Худосочных, но поразительно живучих шидов. А если не колдунов, то, может, кого-то другого, столь же невиданного? И прямо Утар сразу же все расскажет, даже если сам среди таких вырос. Или что еще спросить? Оставил, мол, голого связанного мальчишку в темнице, теперь переживаю, верно ли поступил? Может, в казарме стоило запереть?.. Но, как всегда, поговорить было не с кем, потому и приходилось командиру гарнизона разглядывать девясил и дубовые ветки. По рассказам крестьян ратники примерно сообразили, где те подобрали раненого мальчишку, и потому в тех краях пустили лошадей шагом. Почти все воины были неплохие следопыты и охотники, в здешних-то горах-лесах чем еще тешить душу, как не охотой? Но не нашли никаких следов, с тем и заночевать пришлось. А к деревне, порядком попетляв по ущельям, вышли только к концу следующего дня. На закате зрелище было тягостным. Две дальние избы оказались полуразрушены и закопчены. И не только избы – заборы повалены, с построек для живности крыши сорвало. Да и лес, сами деревья близ домов лежали на земле. Изор в недоумении бродил по тропкам – загадочный «черный мор» оказался заплутавшей среди ущелий случайной бурей, штормовым ветром. Что может быть дивного или страшного в такой напасти? Избы ведь починить можно, приспособив те же поваленные стволы. А обгореть они могли после, от углей, что высыпались из печи, к примеру. И тогда Изор подумал о мертвых. На кладбище, расположенном чуть поодаль на холме, он нашел свежие могилы… три могилы, вырытые в один день и наспех. Видно, жители хоронили своих уже перед тем, как покинуть деревню. Изор понимал: чтобы узнать, отчего погибли люди, могилы нужно разрыть. Но не на закате, нет. В деревне, по которой пронесся «черный мор», следовало заночевать, и уже утром потревожить мертвых. — Командир! – кто-то позвал издалека. Изор поспешил на голос. Идти пришлось далеко. Командир обогнул огромный вывороченный из земли камень, базальтовую глыбу, неведомо откуда взявшуюся в этой долине, спустился по ручью и наконец увидел Утара. Большак замер посреди бурелома, будто заколдованный, а Изору и без того все здесь не нравилось… Но нет, заметив его, Утар замахал руками, стал звать к себе. И Изор пошел, перепрыгивая через стволы и хватаясь за торчащие ветви. Что мог углядеть Утар? Мертвеца? Издохшую корову? Или, быть может, свирепого лесного зверя, придавленного упавшим деревом? Все догадки командира оказались неверными. Утар просто стоял на земле, и ни рядом, ни под ногами – никаких отгадок. Никаких следов, ни-че-го… Или ему молчать здесь удобным показалось? Постоять, помолчать в самой гуще бурелома. Но Изор не успел даже рта открыть. — Смотри, командир, — развел руками Утар, — смотри внимательно. И Изор увидел. У ручья рядом с деревней рос вовсе не дремучий лес. Здесь стояла светлая рощица: дикие яблони да заросли тальника у самого берега. Теперь все деревца, сломанные, были разбросаны вокруг… вокруг! Во все стороны! Во все четыре стороны света! Изору не раз случалось видеть, что может натворить сильная буря. Как, бывает, она оставляет черный след хаоса, что тянется через сады и пашни. И через деревни. Словно огромный плуг перепахивает дороги и дома. Но ни разу еще Изор не видел, чтобы буря стояла на одном месте. Она ниоткуда не пришла – долину не изувечил извилистый след – и никуда не ушла. Буря стояла здесь, посреди рощицы диких яблонь …а в деревню лишь отголоски долетели. — Поневоле помянешь темные силы, — пробормотал Утар. И черный мор, подумал командир. Но вслух сказал не это. — Смерч мог дотянуться из небесных высот до земли в этом месте, и тут же иссякнуть. Утар подумал, кусая губы и хмурясь. Подумал, пожал плечами, но кивнул. — Мог. А потом наклонился, сорвал с одной из веток сухой, почерневший листочек, раскрошил в пальцах и выпрямился: — Но вот куда смерч подевал все листья? И командиру почему-то подумалось, что – сжег. Смерч сжег все листья, или сорвал их и унес неведомо куда, или… или это темный Шиддару подкидывает свои неразрешимые загадки, чтобы заморочить Изора и скрыть правду. — Ладно, — сказал командир. – Пора на ночлег устраиваться. Как думаешь – стоит ночевать в какой избе или разбить лагерь подальше в лесу? — Подальше в лесу, — не раздумывая, ответил большак. – И лучше не в долине. Ночью, сидя у костра, Изор думал про запертого в подземелье мальчишку. Думал о том, что мальчишка мог увидеть здесь таинства шид, и это его смертельно напугало. И обгореть мог здесь же. Но и сотворить бурю – тоже мог. И тогда он не шид, нет. Тогда он – сам Шиддару, который родился в мир людей. В свежих могилах, завернутые в полотно, лежали трое парней. Они пролежали, может, три-четыре дня, да в холодное предзимье, потому Изор надеялся – он сумеет понять, что их убило. Но когда ткань отвернули, и командир увидел чистые лица, не почерневшие от яда и не изуродованные болезнью, он не знал, что и думать. Мертвые были одеты в вышитые одежды, обуты в новые сапоги из мягкой оленьей кожи, рядом с каждым лежал охотничий лук и колчан со стрелами, на груди – пучки высушенных трав и горсть семян… и ничто не указывало, отчего эти парни погибли. Разрыть могилу — это последнее дело, но Изор надеялся, что всевидящие боги простят такую дерзость: он заботился не о себе, а о жителях приграничья, он должен знать, чего стоит опасаться. Вознеся молитву, Изор приказал вспороть погребальные одежды. И очень удивился, когда тело под льняной рубашкой оказалось замотанным в несколько слоев ткани. На ткани едва проступали бурые пятна. Когда распороли и это полотно – отшатнулись даже бывалые ратники. Тело оказалось разорвано пополам, а внутренности перепачканы землей. Кто мог сотворить такое? — Черный мор! – ужаснулся кто-то. — Медведь, — громко и уверенно сказал Утар. — Медведь, — кивнул, соглашаясь, Изор и приказал вспороть одежды на остальных мертвецах. И когда на земле перед ратниками лежали все три тела, одинаково разодранные посередине, с переломанными хребтами и раздавленными ребрами, Изор уверился – крестьян убил черный мор. Неведомая смерть, которая пришла тайком, не предупредив ни ветром, ни ливнем. Пришла и встала неподалеку от деревни, высматривая добычу. И когда выбрала жертву – ударила. Сломала деревья, обрушила крыши, снесла стены – и забрала три юные жизни. А потом исчезла. Когда воины покидали деревню, Изор думал о том, что оставленное жителями поселение – как крепость, захваченная врагом. Еще несколько дней назад в полях и садах трудились крестьяне, между домов бегали дети, во дворах хлопотали хозяйки. Но явился неприятель и выгнал их. Если из деревни ушли люди, значит, кто-то в нее пришел. И, может быть, лесные духи выглядывают из пустых окон, ожидая, когда же всадники снова оставят эти края. Долина больше не принадлежала людям. И чудилось: мертвецы, что лежали в могилах – тоже стали чем-то иным… Пройдет дюжина лет, прогниют балки и обвалятся избы, зарастут поля и тропинки – и долину назовут Проклятой. Никто никогда так и не узнает, что же здесь случилось. Может, оно и к лучшему – о таком лучше не знать. Возвращались шагом: Изор все же надеялся найти место, где подобрали раненого. Не нашли. Командир не знал, радоваться этому или огорчаться, он был почти уверен, что след мальчишки приведет обратно, в деревню, к той самой уничтоженной роще. Мальчишка наверняка там был. Иначе ему просто неоткуда взяться, обгорелому и израненному. И сумасшедшему. Ведь спятил же, бредил, с крыши прыгнуть хотел. Насмотрелся на чужую смерть, оттого все. И, значит, надо хорошенько его допросить. А если бы Изоровы воины разведали его след и в самом деле вернулись бы по тому следу в деревню – уже назавтра убили бы мальчишку из суеверного страха. А убивать еще слишком рано. Вторую ночь пришлось встать лагерем у дороги. И вновь Изору приснилась крепость. Он опять шел по коридорам, пока не остановился в тупике у двери в оружейную. Свое оружие он здесь не хранил, нет, меч и броню Изор привык держать в своих покоях. Он вообще в оружейную заходил, может, раз или два всего. Изор толкнул дверь – и та, тяжелая, окованная железом, с грохотом упала внутрь. Потому что не держалась на петлях. Потому что самой оружейной за дверью не было вовсе – там были руины… раскрошенный камень, дыра в потолке. Дальняя стена вывалилась, и ее разметало по всему двору. На опрокинутой подставке для мечей лежал Касмет. В животе зияла рана – ее проел черный мор. Изор хотел было захлопнуть дверь, но та лежала на полу… поэтому он отступил назад, и так пятился, пока не уперся спиной в стену казармы напротив. Он обернулся, да поздно – дверь в казарму уже отворялась с тихим скрипом, и Изор уже видел ратников, лежащих навзничь на кроватях. Тела были разорваны – черный мор забрал их во сне. Изор побежал по коридору. В поисках выхода он распахивал двери, и за ними открывалось одно и то же: мертвые ратники, недвижно лежащие на полу, на скамьях и на столах в трапезной; обрушенные стены и переломанные балки. И во всей крепости было тихо, так тихо! Ни единый звук не тревожил людей, убаюканных черным мором. И тогда Изор направился в подземелье. Там, в самой ближней ко входу клетке он запер мальчишку, который видел черный мор и остался жив. И значит, мог рассказать о том, что видел. У входа в подземелье сидел, привалившись к стене и опустив голову, Тихоня-Гойта. Командир позвал его, но ответа не было, Гойта не шелохнулся. Изор тронул его за плечо – и караульный мягко свалился на пол. Он давно уже был мертв. Командир выпрямился, постоял, набираясь решимости. Протянул руку и толкнул дверь. А та не поддалась. Она была заперта изнутри. Ни один ключ не мог ее открыть, никаким орудием не выходило ее сломать. Черный мор запечатал подземелье, сделал его недосягаемым. Черный мор не хотел, чтобы кто-то раскрыл его тайну. Изор проснулся задолго до рассвета и уснуть больше не смог. Он лежал, завернувшись в одеяло, подложив под голову свернутый потник, и глядел в светлеющее небо. Прямо над ним все еще цвел Звездный Дракон, хотя перед рассветом звезды тонут в туманном небе, как в молоке, и видны плохо. Правое крыло Дракона было уже не различить, но вот левое можно было отследить пальцем, как в детстве. А-по-том-при-дет-Дра-кон-и-хво-ста-тый-бу-дет-он. Считалочка заканчивалась как раз на дальней звездочке в самом хвосте Дракона. Изор прищурился, и все же различил ее. Захотел тронуть ее пальцем, выпростал из-под одеяла руку… Вдруг очень близко шевельнулось что-то темное. Изор вздрогнул, но тут же узнал Утара. — Не спится, командир? Изор пожал плечами. — Или сны плохие? – не отставал Утар. Он устроился рядом, только сидя. Положил руки на колени, накинул плащ себе на плечи. Молчал-молчал всю дорогу, и вот, видно, поговорить захотел. — Ты шид, командир, твои сны неспроста. Изор усмехнулся. Ну, да. Он не просто командир, но и колдун. И значит, за все сразу в ответе, все знать должен. Да только ничего он не знал, ни про колдовство, ни про шид, и почти ничего не помнил из своего детства. Считалочку вот разве что... И сны тем более толковать не умел. Поэтому снова пожал плечами: — Сны и сны. Обычные. — У меня и то необычные, — возразил Утар, — тревожные сны, командир. — А раз тревожные – то хватит спать. Светло уже, поднимай людей, — приказал Изор. Все эти разговоры по душам в стылое предзимнее утро ничуть его не успокаивали. Так и стояла перед глазами разрушенная крепость. Пора было возвращаться и убедиться в том, что она цела и никакой черный мор туда не добрался. И вообще все им померещилось. К обеду ратники были близ крепости, Изор с радостью различил между деревьев крышу самой высокой Привратной башни, узкие бойницы, а после и крепостную стену. Сны, конечно, снами, но вот она, красавица, возвышается надо всеми окрестными землями, над холмами и оврагами, стоит незыблемой твердыней. Изор, приободрившись, въехал в ворота. Это укрепление вот уже два года было его домом, надежным и крепким, здесь хоть и скучно, но по-своему неплохо. И тут же Изор мысленно поправился – было скучно. Было. Покуда ему не захотелось приключений. Бежать сразу в подземелье, как нетерпеливому ребенку за подарком – недостойно командира гарнизона, даже если очень хочется. Поэтому Изор выждал немного. Плотно пообедал, поднялся к себе, принялся работать над докладом, измучился и бросил исчерканный лист на столе. Вышел во двор, небрежно спросил у Гойты: — Как там пленник? Не удрал? Оказалось, не удрал. Наконец-то можно было направиться в подземелье. Замок открылся сразу, дверь поддалась легко – почему-то это показалось добрым знаком. В подземелье было темно и тихо. Пришлось возвращаться, искать свечу… а потом Изор поднял глаза – а мальчишка стоял в клетке и смотрел в упор. Изор вздрогнул, выронил свечу. Бросился искать ее на полу, и вдруг почувствовал себя совершенно беззащитным в темноте перед этим связанным мальчишкой. И сердце почему-то колотилось, как обезумевшее. Сердце-то он успокоил, пока поднимался. Хуже было другое – он совсем не знал, что сказать. Командир выпрямился во весь рост и посмотрел на мальчишку сверху вниз. Пламя свечи тоже отчего-то тянулось к нему и отражалось в глазах; но не теплым желтым светом, а серебристым звездным сиянием. Мальчишка был наг, но плащ Изора лежал на полу, Гойта приказ выполнил. — Я был в деревне, — тихо сказал Изор. И замолчал. Он молчал и смотрел в лицо мальчишки. И тот прерывисто вздохнул – выдал себя! Он тоже был там и все видел! — Ты знал, что люди, которые подобрали тебя на дороге – это жители той деревни? Ты это знал? И мальчишка ответил: — Нет. — Теперь знаешь. Эти люди, что тебя спасли, сами все потеряли. А я был в деревне и видел, что там произошло. И теперь я хочу знать, что видел ты. Но мальчишка не стал отвечать. Отступил от решетки и скрылся в тени. Не думая, Изор открыл клетку и вошел внутрь. И наступал на парнишку, пока тот в угол спиной не уперся. — Молчишь, значит? Боишься? Правильно боишься. Потому что я все наврал, а ты все увидел верно, — и шепотом, нежным, чтобы ему страшнее было, — да, я – колдун. Стал вспоминать, что мальчишка наболтал, пока бредил. — Я – колдун, а ты – сила. Яд, сила и пламя. В твоей крови. И ты мне нужен, чтобы тебя запирать и мучить, потому что все ночные колдуны так делают. Мальчишка рванулся было мимо Изора – клетка так и оставалась открыта – но командир сгреб его за волосы и вдавил в прутья решетки. Тот только и успел, что отвернуться, чтоб щекой в железо-то… А командир его всем весом в решетку вмял. Чтобы не дергался зря. И вдруг с удивлением ощутил, что пахло от мальчишки почему-то не пОтом, не грязью и не подземельем. Пахло от него молоком и медом. — И не только запирать, да? – продолжал Изор шепотом. – Ты еще кое-что говорил. Ну-ка, напомни? Мальчишка, конечно, не ответил. Упирался локтями Изору в живот, потом вдруг вниз, на пол соскользнуть попробовал, но Изор держал его крепко, да за волосы – не выскочит. — Не хочешь напомнить? И не надо. Я сам прекрасно помню. Все ночные колдуны… своих пленников… берут, как девку. И рукой ему по телу провел, грубо и властно вжимая ладонь в бок. Потом — по бедру, по заду. Пленник шумно дышал и едва не плакал, но все еще сопротивлялся. — Ну, что, будешь послушной девкой? Или тебя избить? Изор толкнул его на пол. На свой же плащ, подумалось мельком. Навалился, зашарил ладонью между ног. Мальчишка брыкался, и, если бы в самом деле его, даже связанного, изнасиловать – нужно было бить. Сейчас. Сильно, по лицу, по голове. Чтоб у него мысли помутились... но бить?! Тогда Изор встряхнул мальчишку, взял за плечи, посмотрел в глаза. И сказал совсем по-другому, уже спокойно. Так же, как уговаривал четыре ночи назад. — Ну, все, полно, не бойся, ничего тебе не будет. А он все понял неправильно. Вдруг смирился, обмяк и закрыл глаза. Прошептал – будто в пропасть с обрыва кинулся: — Только убей меня потом. Пожалуйста! И слезы по щекам покатились. Ах, все ж темные боги разом! Изору совсем тошно стало. Кем же надо быть, чтобы насиловать испуганного мальчишку? Неужели ему уже пришлось такое пережить? И кем надо быть, чтобы сейчас снова угрожать насилием? Командир принялся поднимать его, усаживать на свой плащ, закутывать как можно плотнее. Ноги эти его голые по полу елозили… — Ничего я тебе не сделаю, слышишь? Ничего. Не. Будет. — Повторил Изор мягко, — Я тебя проверял. Прости. Мальчишка плакал, уже не сдерживаясь, шумно, грудь ходила ходуном. Что-то хотел сказать, но только сильнее разрыдался. А Изор, командир гарнизона и страшный ночной колдун, гладил спутанные лохмы, баюкал его голову на своем плече и убеждал его, утешал: — Все, все, тише, все уже. Давай, бери себя в руки. Сейчас я тебя развяжу, мы выйдем отсюда, найдем тебе одежду, потом ты поешь по-человечески, вымоешься… выспишься, отдохнешь. Я же думал, что ты опасен, потому и проверял. Но вот, убедился – ты не опасен. — Почему? – всхлипнул он. — Не опасен – почему? — Ну как же? — улыбнулся Изор. — Крепость еще стоит, я еще живой. Я же думал – ты чудовище. А ты не чудовище. Потому что, если б ты мог – сейчас бы точно меня убил, как тех парней деревенских.