Легенды предзимней ночи

Дурнота отступала медленно. Изор так и сидел на полу у сундука, едва не полулежа. Обвел комнату взглядом – темно-серые каменные стены были мертвы, ножки стола казались одинаковыми, горстка углей в камине подернулась золой, как плесенью, меч был просто мечом, всего лишь наследной железкой рода Раг-Манари, которую зачем-то передавали от отца к сыну, будто не могли себе позволить новую. И даже щеколда на двери не звенела. Небо оставалось недостижимым и безмолвным. Ветра утихли, словно отвернулись от Изора. Только запах, навязчивый запах дикого меда и серебряных водопадов все никак не уходил. От постели несло мальчишкой, будто гарью от пожарища. От самого Изора несло мальчишкой, от пальцев, от волос, даже изнутри! Теперь долго не вытравить. Особенно… особенно вкус. Запах – еще демоны с ним, но вкус! На языке, на губах. И все еще дурманит. Но тошнота отступала. Хуже было другое, то, что росло в груди командира. Он уже не слышал необъяснимое и не видел чудеса, образы померкли и видения схлынули, но мир Изора все равно стал… больше. Мальчишка много болтал про дар шид, и командир, который чувствовал свой дар всю жизнь – в этом ему поверил. Дар, до того спавший и едва откликающийся слабым движением на неистовые молитвы – просыпался. Плохо было то, что Изор не знал, чего теперь ждать. Вскоре удалось подняться на ноги, отыскать свои штаны и рубаху и одеться. Одежду, которую он отдал мальчишке, тот забрал, когда уходил. Не голышом же, в самом деле, щеголять второй раз через всю крепость. Совсем уж не к месту подумалось, что голодный ведь ушел, даже воды не выпил. Изор раздраженно рыкнул, прогоняя чуждые ему мысли. Не о том надо думать, совсем не о том. А, например, вспомнить, что он, Изор Раг-Манари — командир гарнизона крепости Дальней, и он отпустил убийцу, виновного в смерти троих жителей деревни. Отпустил, когда должен был судить от лица власти. Потому что именно он, Изор Раг-Манари, и есть носитель власти в пределах местных холмов, ущелий и речушек. А если у него не хватит нужных знаний и полномочий, чтобы судить мифическую тварь – он должен отправить доклад в Столицу и дождаться ответа. А до того времени – держать преступника под замком. Но Изор же посчитал себя самым умным, сам провел расследование, сам решил, что доказательств недостаточно, и успокоился. Если бы не дар шид, звереныш вовсе ускользнул бы из крепости с обозом беженцев и давно был бы на свободе. Правда, ни к какой свободе он не рвался… Изор плеснул в лицо из бадьи – вода тоже пахла мальчишкой. Командир снова вздохнул и настежь распахнул окно, пусть выветрится, наконец. Далеко, над холмами, в прорехе облаков мелькнула быстрая тень. Необычная. Слишком большая для любой птицы. Значит, крылатый змееныш Луахассу уже улетел, подумал Изор. Стояло раннее утро, сквозняки бежали по ногам, он удивился, почему не замерз на холодном-то полу. Еще вчера командир завернулся бы в плащ, но сегодня лишь натянул сапоги и сбежал вниз в тонкой рубахе да штанах. Хотелось горячего взвара или вовсе грога. Первое, что бросилось в глаза, когда он вошел на кухню, были длинные пепельные волосы, заправленные за ухо, чтобы не лезли в лицо. Мальчишка Луахассу, склонившись над мисой, увлеченно ел. И опять руками. Заметив командира, поднял голову – и тут же отложил в сторону лепешку с сыром. — Что ты здесь делаешь? – удивился Изор. — Я ведь только что видел… «Только что видел тебя в небе», — чуть не брякнул он. Мальчишка глянул на жену кухаря – маленькую, подвижную и румяную женщину, которую иначе как за работой Изор и не помнил. — Господин! – всплеснула она руками, — Как же это отправить парня с пустыми-то руками, без узелочка? Я как выглянула в окошко – а он идет к воротам, в одной рубашонке да босой! Ему теперь своих-то догонять долгонько, третий день как двинулись. И как же ему на третий-то день догонять – да без краюхи хлеба? И тощий, как жердь… Вот… хоть накормить на в дорогу чего собрать. Простите, господин – это я мальчишечку поворотила. Все прояснилось, можно было кивнуть и уйти. Но кухарка тараторила и сбивала с мыслей. И решимость всю сбивала тоже. — Я, конечно, мужнины старые сапоги уже нашла, но, господин, больно ветхи они да разношены. И велики. Нельзя ли что понадежнее подобрать, ему-то теперь пешком… — Я понял, — кивнул Изор, взял стул и уселся напротив мальчишки. Бросил кухарке: — Не стой столбом, иди уже, принеси мне чего горячего. Пешком ему, бедолаге, теперь, как же. Выйдет за ворота, расправит крылья – только его и видели! Ну а что голодный – то, может, и правда. Луахассу снова наклонился над мисой и вонзил острые зубы в лепешку. Рукав сполз, до локтя обнажив белую руку. Если бы он уже улетел, Изор постарался бы забыть. Да и не собирался он ничего помнить! Наваждение и морок – вот что это было. Обман и отрава. Ну, может, в докладе, что так и лежал недописанным на столе, командир упомянул бы про крылатую тень, а в Столице нашлись бы знатоки да разобрались. Но он ведь думал – Луахассу уже улетел. А прогонять его второй раз… Поэтому Изор, не придумав ничего лучше, только строго сказал: — Закончишь – пойдешь за мной. Мальчишка снова глянул на него и ответил: — Нет. Ты отпустил меня, я свободен. — Ты свободен, но, насколько я помню, тебе некуда идти. Звереныш промолчал. Командир продолжил: — Конечно, в гарнизоне служат умелые и сильные воины, в гарнизон я тебя взять не могу. Это каждодневные рейды, это нужно стоять в карауле, в конце концов, надо уметь держать меч. Подумалось: «А еще надо жить в казарме, а куда тебя в казарму, ты себя со стороны видел? Насмешек не оберешься. И в крепости тебя держать нельзя – не дело это, когда посреди гарнизона бродит крылатый змей и насылает морок на спящих ратников – и за крепостную стену нельзя выпускать, еще больше бед наворотишь. Придется, что ли, самому за тобой присматривать». — Так вот. В гарнизон взять не могу. Но помощником конюха – могу. Это за лошадьми ходить. — Ходить? – переспросил Луахассу. — Ухаживать. Кормить, мыть. Там научат. Поставим тебя на довольствие, получишь новые сапоги, плащ, и все, что нужно. Помощнику конюха, конечно, ничего не полагалось, кроме пары медяков, но это уже Изор был вправе решать. — И… никто не посадит меня в клетку? Изор быстро оглянулся, чтобы проверить, слышит ли кто. Но нет, кухарка еще не вернулась. — Нет, — тихо сказал он, — никто не посадит тебя в клетку. И совсем уже шепотом добавил: — Если ты не станешь убивать ратников или сверкать крыльями почем зря. А если припечет полетать – будь добр, ночью. Чтобы никто не видел. Но как только мне доложат, что какой-нибудь неведомый летучий зверь напал хотя бы на кошку – отвечать за это будешь ты. Командир придвинулся ближе, перегнулся через стол, чтобы шепнуть ему в ухо самое главное – и тут же накатило наваждение… Изор смотрел на ошкуренные ровные доски столешницы и видел, как они полнятся древесным соком, и как величественный дуб стоит на лесной поляне, вольно раскинув ветви, как поднимается и опадает трава у корней, год за годом, сотню лет! Изор резко вздохнул, но стало только хуже – закружилась голова… Тогда он зажмурился на мгновенье и все же сказал: — А еще этот крылатый зверь должен держать свое жало при себе, никого не жалить и не поить ядом. Мальчишка глянул снизу вверх и спросил: — А тебя? И командир понял, что скучать на службе ему точно больше не придется. Пепельные волосы Луахассу убрал в косу. Уже к вечеру того же дня Изор встретил его во дворе и не сразу узнал из-за косы этой непривычной. Надо же, подумалось командиру, что-то в звереныше ему уже стало привычно. Дожился. Аккуратный пробор и синяя атласная лента – видно, дочки кухаря волосы-то мальчишке заплетали и своей лентой поделились – делали его еще больше похожим на девушку. И глазищи его, казалось, совсем огромными стали, хотя куда еще. Зато при дневном свете они не сверкали так завораживающе, как при луне. Вообще, с девчоночьей лентой в волосах, в новых сапогах и подпоясанный, Луахассу наконец походил на человека. Глядя на него, уже нельзя было предположить, что этот заморыш сейчас раскинет крылья и взмоет в небо. В двух деревянных ведрах он нес лошадям воду, стараясь не пролить. Командир подумал о нежных ручках мифического змея и усмехнулся. Пусть узнает, каково это – труд от зари до зари. Воды натаскать, вилами в стойле убрать, задать лошадям корму. С ног, поди, собьется. После работы каждодневной будет падать и засыпать. Самое то, чтобы отучить звереныша бродить по крепости и во снах являться. Потому что чуял Изор, снов ему еще много доведется увидеть. Разных. И каждый сон, каждый морок – неспроста. Кроется за всем этим какая-то тайна, да не одна, а может, тысячи их! И все, как назло, вызнать хочется. Луахассу тоже почуял командира, голову вскинул. Улыбнулся… Изор круто развернулся и ушел к себе, схватился за доклад. Работа всегда помогала ему прогнать лишние мысли. Он просидел над докладом до поздней ночи, писал, вычеркивал, принимался писать заново, но так и не составил донесения. После, усталый и вымотанный, едва притронувшись к ужину, бросился на постель, надеясь сразу уснуть – не тут-то было. Он лежал, закрыв глаза, и вновь чуял запах. Цепкий запах серебряного мальчишки, не истаивал и не выветривался. И сон не шел. Тогда Изор затеплил свечу, взял «Путь от истока в грядущее», написанный Лур-Атари, и долго вглядывался в рисунки и перечитывал описания. Описания удивительно разнились. Из одних следовало, что крылатые змеи огненные и жаркие, как самое ярое пламя недр, по другим были они сизыми, злыми и могли исхлестать все живое, как небесная молния, третьи же утверждали, что змеи черны и холодны, словно бездонная пропасть. О таких, каким командир видел Луахассу – ни слова. Прямо хоть бери и вписывай свои страницы в книгу великого Лур-Атари. Изор мог бы. И рисунок бы попробовал вывести. Только краски у него такой сверкающей не было, да и не могло быть. Разве сравнится что-либо со звездным светом? Он так и уснул с книгой в обнимку. Дни потекли неспешно – рейды вдоль реки сменялись рейдами по Старой дороге. Изор каждый день выезжал на охоту, после ужина работал над своими записями, дополнял и уточнял, тщательно выводил рисунки. Он выезжал даже в ненастье, и с радостью мечтал о зимней охоте в снежных горах. Прошла неделя, и другая, кровь шид понемногу успокоилась и не бередила душу видениями из прошлого и будущего, мир снова стал прост и понятен. Изор не один раз уже порадовался размеренности гарнизонной жизни. Он поднимался рано поутру, обливался холодной водой, завтракал со всеми в трапезной. Потом наваливались заботы, нужно было закупать продовольствие, вести учетные книги, писать донесения в Столицу. И, конечно, нельзя было забывать о воинских тренировках. Два года назад, когда Изор только принял на себя командование крепостью, тренировки сводились к борьбе на руках за сытным ужином, а продукты крестьяне привозили без какой-либо платы, как дань завоевателям. Изор с таким положением дел мириться не пожелал, выгнал ратников во двор и гонял с тех пор ежедневно, в хвост и в гриву, с тренировочными мечами. Крестьянам же стал платить, конечно, дешевле, чем по меркам Столицы, но те так обрадовались, что всегда норовили подарить сверху мешок-другой муки или телегу капусты. Ратники даже не бурчали – еще бы, Изор все же умел глянуть так, чтоб живо вспоминали о страшных шид и об их темном боге. Мальчишка Луахассу, то есть помощник конюха, тоже вел себя тихо, как и положено. Спал он вроде бы в той самой каморке под крышей Западной башни, ночами по крепости не шатался и ратников не пугал. Огромные тени в небе больше не появлялись, на хлопанье крыльев по ночам никто не жаловался. Конечно, Изор раздумывал, как бы припереть его к стенке и допросить, вытрясти все, что звереныш знал про крылатых змеев, про обычаи шид и про то, как и почему все это связано, но… не пытать же его в самом деле! А разговорить, подтолкнуть к задушевной беседе после того, как целовал, потом выгнал, потом отправил на конюшню – разговорить не находилось повода. Честно признаться, командир вообще с Луахассу больше не разговаривал. Да и некогда. У помощника конюха свои заботы, у командира крепости – свои. Когда Изор замечал его во дворе, на крепостной стене или в открытых воротах конюшни – вспоминал, что мальчишка вообще-то благодарен должен быть за то, что не казнили. Да много за что! Не казнили, не отправили под охраной в столицу, а позволили жить под крышей, кормили и нашли занятие. Конечно, проклятый мальчишка так и притягивал взгляд! Даже в мешковатых суконных штанах и рубахах, в грубых сапогах, с небрежно заплетенной косой. Стоило Изору глянуть – он неизбежно замечал и узкие запястья, выглядывавшие из подкатанных рукавов, и светлые пряди, выбившиеся из косы, и мерцающая, брызжущая светом кожа, и яркие губы, скрывающие ядовитое жало, и всегда внимательные серебряные глаза. Мальчишка напоминал драгоценный меч, завернутый в холстину. Его точно так же хотелось трогать пальцем, им хотелось любоваться, держать при себе, и даже класть в свою постель. Как только Изор ловил себя на подобных мыслях – тут же гнал их прочь, а наутро снова собирался на охоту, в рейд, навестить деревенского старосту, куда угодно, лишь бы подальше от крепости. Все было почти хорошо, почти… Пока однажды крылатая тень не промелькнула над головой самого Изора, когда он возвращался поздним вечером с охоты. Изор ничего толком не различил в темном небе, лишь услышал, как прошелестело в листве что-то большое. Потому, вернувшись в крепость, решил спросить с мальчишки. Кликнул караульного, приказал, чтоб мигом отыскал Луахассу. — А вы не знаете, командир? – удивился караульный. — Чего не знаю? — Так ведь ушел он из крепости. Третий день как ушел. «Ушел… но как же, почему?» — подумалось с обидой. Изор растерялся и, бросив поводья, поднялся к себе. Командир провел бессонную ночь, грудь его полнилась дурных предчувствий. Он то ругал себя последними словами за то, что выпустил в мир чудовище, то вдруг радовался, что теперь-то точно выйдет все забыть. Глухой ночью он даже написал рапорт о переводе в Столицу. Луахассу виделся ему испытанием, которое он не прошел, так стоило ли себя обманывать? Если подумать трезво, опасный и неизученный зверь заморочил ему голову, заворожил поцелуями, обманул близостью и заставил себя пожалеть. Сделал все, что делал бы каждый преступник, чтобы избежать наказания. Всякое ворье норовит разжалобить, любой разбойник сочинит, как над ним измывались в детстве, только дай надежду, покажи слабину. Луахассу почуял ее в Изоре, надавил – и теперь гуляет на свободе и, небось, посмеивается, как ловко устроился. Поплакался, крылышки показал – его и приодели, и подкормили, да еще и приласкали по-всякому. Вот же тварь! Но почему тогда не удрал сразу, чего ждал две недели? Совсем уж дурное думалось – будто он ходы-выходы из крепости разведывал, ратников пересчитывал, оружие да припасы. Зачем иначе-то? Но и другое думалось тут же – незачем ему, крылатому, входы и выходы. Не страшны ему ратники, если он деревья из земли с корнем выдирает. И что тогда его в крепости держало? Ну не ласки же Изора в самом деле! О ласках вспоминалось с мучительным стыдом и с куда более стыдным желанием. Мальчишку хотелось снова – и целовать в рот, и смотреть, как выгибается под рукой, и даже пить его, принимая саму суть волшбы, и чувствовать всем телом, как вздрагивает… и колдовского наваждения – тоже хотелось. Изор пролежал в постели без сна до самого утра. А утром в крепость пожаловали гости. Изора, хмурого и встревоженного, будто силой вытолкнуло во двор. В то самое время, когда в ворота въезжал отряд всадников. Это были городские ратники, четыре полных руки, но вел их совсем юнец, Изор даже, вроде бы, вспомнил его, одного из младших сыновей не слишком высокого по столичными меркам воинского рода. И с ними были шид. Двое, постарше и помладше – колдун и ученик, не иначе. Ратники выгодно отличались выучкой и осанкой, а шид тряслись на лошадях, как деревянные, зябко кутались в плащи и надменно поглядывали по сторонам. Выглядели они жалкими, но опасными, как собачонка, получившая пинка – сильного побоится, слабого может укусить. Гости Изору сразу не понравились. Особенно тем, что держали путь в разрушенную деревню. К обеду зарядил мелкий и холодный дождь. Он шумел то сильнее, то слабее, но прекращать совсем не собирался. Городской юнец – командир ратников порывался двинуться в путь немедленно, ни дождь, ни снег, ни даже ураган не могли остановить его в трех шагах от цели путешествия, о чем он во всеуслышание и заявил. Изор так и не вспомнил его имени, узнал, лишь когда юноша представился – Калай Раг-Нар. Тогда Изор вспомнил, что в роду Раг-Нар четверо сыновей, и этот, видимо, был самый младший. И тоже в провинции решил счастья искать. Юнец в свою очередь узнал Изора, и, может, как раз потому хорохорился. Еще бы! Он-то в городе устроился, в густонаселенной Кьятте, а не на захудалой границе в нехоженом лесу. Оттого и сверкал глазами, и на большаков своих покрикивал. Важничал. Потому не боялся ни дождя, ни ветра, ни холода. Лишь узнав, что «три шага до цели» по такой погоде могут растянуться дня на четыре, а то и поболее – призадумался. Потому что никаких припасов бравые городские ратники во главе с юным отважным воителем с собой не взяли. Они рассудили по карте, что, мол, смогут останавливаться на ночлег в деревнях, и, по их сведениям, черный мор объявился у крепости Дальней, где им, естественно, как уполномоченным столичными властями, будет оказано должное гостеприимство. В гостеприимстве им, конечно же, отказано не было, да только вот беда – «у крепости Дальней» оказалось вовсе не прямо за крепостной стеной. Воинственный Калай Раг-Нар, который, едва отобедав, готов был снова вскочить на коня, узнав, что в деревню они попадут еще ой как нескоро – ходил по трапезной из угла в угол и нервничал. Чисто девушка, которая накануне бала вдруг узнала, что платье еще не готово. Изор посмеивался про себя и чинно рассказывал: — Говорят, по Старой дороге когда-то ездили торговцы. Добирались через горные перевалы и снежники в страну вечнозеленых самшитовых лесов, где и покупали саженцы «вечного дерева», а также тонкую и легкую пряжу. И очень выгодно продавали свои товары на равнине. Но потом, сказывают, в одну из битв Шиддару и Луртару ударили разом в земную твердь, та разверзлась и поглотила страну вечнозеленых самшитовых лесов. С тех пор Старая дорога никуда не ведет, снежники сделались непроходимы. И с тех пор никто не чинит ненужный тракт. его разрушают весенние паводки, и любой дождь делает путешествие в те края трудным: приходится брести по колено в грязи и преодолевать вброд ледяные горные ручьи. Дождь пришел со стороны гор, это значит, что уже сейчас ручьи переполнены. Вода уйдет, но на это нужно время. И чтобы собрать припасов на четыре-то руки ратников – тоже нужно время, — закончил Изор. Мог бы промолчать, не напоминать Калаю о его промахе. Но не промолчал. Пусть учится, если уж кем-то решил командовать. Калай скривился, но быстро взял себя в руки, и все же нашел, чем уколоть: — Мы рады, что встретили понимание в столь… нецивилизованных местах, достойный Изор Раг-Манари. Надеюсь также, вы дадите нам проводника. Тут шевельнулся, словно ожил, один из шид, постарше. Подошел и поднял на Изора черные немигающие глаза: — И, возможно, ответите на несколько вопросов.