Легенды предзимней ночи

Наутро, когда Изор проснулся, деревенская изба показалась ему светлой, как будто ее выстроили только что. Цельные тяжелые бревна, без единого сучка и гнилых мест, на славу защищали от холода и непогоды, оберегали от любой скверны, будто любимых хозяев или долгожданных гостей. Печь, что должна была совершенно остыть за ночь, все еще слабо грела, а двери и окна не скрипели и не хлопали на ветру. Изор разглядел в углу крохотную паутинку, серебристую и аккуратную, словно кружево. Под его рукой спал змеенок, прижимался к боку и обнимал Изора за талию. Утар, видно, проснулся раньше – на печи его не было. Изор снова глянул на серебристую паутинку – и вдруг над его головой распахнулось высокое светлое небо, и там, в немыслимой дали, кружили дивные крылатые, не один, не два – много! Они выводили замысловатые узоры-заклинания, узоры-обереги, что прятали от недобрых глаз убежище крылатых. Изор будто сидел на камне, запрокинув голову, и высматривал среди племени крылатых кого-то родного. Хотелось тоже расправить крылья, поймать восходящий поток и взмыть в небо, свободным и сильным! Хотелось до трепета в каждом перышке, и страшно было до дрожи в коленках. Перед глазами струился ветер, холодный голубоватый поток обнимал и уводил в сторону, в узкую расщелину между скал, более теплый светло-зеленый. Изора учили, что верить таким потокам нельзя, нужно следить свой путь, избегать обманчивых закрученных струй и выбирать распрямленные и сильные, которые сами рвут встречные потоки. Он часами следил свой путь, сидя на камне. А сегодня смотрел, как взрослые крылатые скользят в воздушных слоях, ловят крыльями ветер, бросаются вниз и взмывают вверх, уже не думая ни о каких потоках, наслаждаясь полетом… Потом рядом захлопали крылья, и кто-то подхватил его на руки, как маленького. Изор вздрогнул, и наваждение рассеялось. Он снова смотрел на паутинку, на бревна, на распахнутые ставни – и не видел ничего иного. В который уже раз ему хотелось взлететь, но сам полет так ни разу и не пригрезился. Отчего бы? Командир не успел ничего решить, как под рукой зашевелился Луахассу, поднял сонные глаза, потянулся к Изору и потерся щекой о его плечо. Изор спал в рубашке, но сразу же представил, что мальчишка касается щекой его обнаженного плеча; щекой, а потом и губами… И скользит по ключице, по груди, накрывает сосок и сжимает сладко. Изор наматывает на кулак его косу, и мальчишка послушно и с радостью подчиняется, целует и целует, и шепчет: «Хочу». Изор глубоко вздохнул несколько раз, пытаясь собраться, и звереныш вроде бы понял, отстранился, сел и откинул одеяло. Пора было подниматься и собираться в путь. Только хотелось совсем другого. Командир все же не удержался, протянул руку и погладил мальчишку по спине, от затылка вниз по позвоночнику. И по талии. — Не надо, — Луахассу поежился и отодвинулся. – Не делай так… Изору почему-то стало обидно, даже больно слегка. — Не нравится? А как сам обниматься лез – так ничего, нравилось? — Нравится… — звереныш зыркнул исподлобья и отвернулся, даже со спины сделавшись смущенным и растерянным. — Но все равно так не делай – крылья вырастут. Ты же сам говорил, что крылья нельзя… — А, это… тогда не буду, извини. Теперь Изор и сам смутился. Чего, спрашивается, накинулся на мальчишку? Видно же, какой он наивный и дикий. По виду вроде на шестнадцать – семнадцать тянет, а как заговорит – дитя дитем, хоть, вроде, и неглупый. Словно всю жизнь взаперти просидел, людей, жизни настоящей не видел… а, может, так оно и было. Откуда Изору-то знать? В который раз подумалось: порасспросить надо, но не время же опять, да и не место. И уж точно не место ласкаться, сиять серебром да крылья распускать. Хоть и хочется… так хочется, что самого себя стыдно. — Ты собирайся пока, — проворчал он, поднимаясь, — а я пойду, умыться надо. И уже от двери добавил: — Капюшон не забудь. И косу лучше спрячь от греха. На дворе у колодца встретился Утар, который как раз умывался. Несмотря на холод и выпавший уже по земле иней, большак мылся обстоятельно: зачерпывал полные пригоршни воды и подолгу тер лицо, потом ладони, предплечья. Наконец, поднял ведро и окатил себе голову. Фыркнул, отряхнулся, как большой пес, и только тогда заметил Изора. — Что, Утар, хороша водица? – кивнул ему Изор и подошел ближе. – Не слишком студена будет? — С утречком, командир! – улыбнулся в ответ тот. – Самый раз! Нам ли, лесовикам, колодезной воды бояться? Ну и студена – так то только на радость да на здоровье. Недаром бабки в деревнях говорят: предзимние воды всю хворь уносят. Тебе-то как, не полить? — А полей! Тоже хочу от болезней избавиться да лишние мысли выполоскать. Утар кивнул и, подцепив опустевшее ведро, бросил его в колодец. — Ты, командир, если что за дерзость не взыщи, — заговорил он снова, вращая ворот, — а только не слепой я, многое вижу, а раз вижу — сказать должен, упредить… Странно как-то молчун Утар с утра разговорился… но Изор большака с самого начала службы приметил: зря рта не раскроет. Значит, правда, есть что-то, что следует командиру выслушать и к сведению принять. — Утар, ты не осторожничай – прямо говори. Я тебя знаю, пустого не скажешь, но и ты же меня уже знать должен – за слова не прибью. — Так… командир, про мальчишку же это я, про конюха-то… вижу, привечаете его, хоть и не мое то дело… — и замялся опять. — Про него – тем более говори. Что такого Утар успел увидеть и понять про него и Луахассу? И, если Утар понял, то только ли он? Да уж, есть о чем подумать, командир Изор Раг-Манари, ночной колдун недоделанный! — Не простой он человек… если вообще человек. Ну да это, как я вижу, ты и сам давно смекнул. Я про другое. Шиды-то эти из Кьятты, они тут тоже не человека ищут, но и не мор никакой. Про мор, да про то, откуда он взялся, они давно поняли, еще из твоего донесения. А теперь все время про какого-то змееныша толкуют, про звездно-серебряного драконенка. — А ты откуда все это знаешь? — Так ведь это они тебя особо боятся, при тебе помалкивают. А я – что? Человек маленький, не Шид и даже не Раг. Да и недалеким им показался, верно, вот они меня шибко и не таятся. Только сегодня поутру старший младшему втолковывал, что никак им от змеенка отступиться нельзя, он-де для этих… лексиров что ли?.. очень нужен, без которых их колдовство хиреет. Искать будут тоже колдовством. Вот я и подумал: надобно, чтобы ты знал. Изор кивнул, хотел было сразу отправить мальчишку в крепость, даже, может быть, с Утаром, для охраны, чтоб, мол, не сбежал. Или самому какой предлог найти, в охапку его – да увезти подальше. Командир тут же и думать забыл про умывание студеной колодезной водой, уже развернулся к избе – и тут увидел старшего шида. Тот стоял у плетня и во все глаза смотрел на Изора. И глаза шида, с огромными черными зрачками, смотрели прямо на грудь командира. Изор понял, что предупреждение Утара запоздало, шид уже напился своих колдовских зелий. Он поднял взгляд, посмотрел Изору в глаза, и командира окатило холодом. — Я вижу, достойный Изор Раг-Манари не забывает о крови шид и сам растит свой дар, — в подтверждение своих слов колдун мелко и часто закивал, — славный юноша кормит дар звездным серебром. Шид медленно двинулся к Изору, не переставая говорить, он тянул руки, будто хотел добраться до самого дара и забрать его себе. — Славный юноша растит дар живым серебром, теплым и светлым, какого мне не довелось испробовать ни разу. Ах, юноша, как это красиво! Оно прижилось! Юноша, ваш дар весь словно серебряный! Если бы вы понимали, как это важно для шид! Он подступал все ближе, и лицо его, худое лицо пожилого шида, морщинистое и темное, в пигментных пятнах на лбу и висках, говорило больше, чем лживые восторженные слова. Лицо было искажено жадностью. Утар, что стоял рядом с командиром у колодца, даже отшатнулся, Изор заметил краем глаза, как он отступил. — Я даже не спрошу, где прелестный юноша держит змеенка. В крепости ли, в надежном подземелье, или за ее пределами, в тайном убежище. Я не спрошу, как удалось изловить крылатую тварь и посадить под замок – пусть юноша даже не думает, будто я посмею оспорить его право на змеенка. О, нет! Колдун улыбался во весь рот, растягивая тонкие потрескавшиеся губы; так бывает оскалена пасть издохшего зверя. И зубы у него были острые и изогнутые. Такие не следовало показывать никому и никогда. И говорить ничего подобного никогда не следовало, но… но его словно прорвало, с такой легкостью шид выбалтывал сокровенные тайны. — Мы долгие годы покупали остывший яд, вынутый из жала, еще совсем незрелый… Мы, конечно, понимали, что пройдоха Горд исхитрился поймать малолетнего змеенка, что он его где-то держит и понемногу доит. Но яд был совсем прозрачный и слабенький – мы покупали его и ждали, когда змеенок подрастет. А дурак Горд никак не соглашался ни продать его, ни пустить ему кровь, а много ли даст один яд? И что вырастишь одним ядом? Подумать только, ночной колдун жаловался Изору! Жаловался на прижимистого Горда, на незрелый яд ребенка, которым пришлось растить свой дар, на постоянный голод по звездному серебру. Изор порадовался только тому, что ранним утром никого не было рядом, никто не мог подслушать, кроме Утара, но большаку он доверял. — Я не прошу продать змеенка! Пусть он останется вашим, прекрасный юноша, чтобы вы его пили и растили свой дар, чтобы ваша кровь полнилась живым серебром! Я попрошу немного за эту тайну. Это ведь тайна, великая тайна – шид-полукровка, который сам кормит свой дар! Против всех законов! Я никому не расскажу, никому, юноша, можете мне верить. Шид был рядом, тянул руки… к рукам Изора или к его груди? К живому серебру, которое шид видел в нем? Зачем? Тронуть, как Луахассу, погладить ласково – или забрать и поглотить самому? — Всего лишь немного крови, юноша. Вашей крови. Ваша кровь и ваше семя – за мое молчание. Только живое, я тоже хочу пить живое. Как вы у змеенка. Кровь – прямо из вены, и семя – прямо из члена… Он сладострастно выдохнул и прикрыл на миг свои бездонные глаза, а Изор содрогнулся от отвращения. Даже оглянулся на Утара – что-то подумает обо всем этом его большак? Глазищи у того показались такими же огромными, как у колдуна – от удивления. — Я вам больше скажу, прелестный юноша, — шепотом выдохнул шид, — змеенок, если подрос, его ведь вдвоем пить можно… его яд и твою кровь, мальчик… И тут от избы раздалось громкое: — Отойди от него! В распахнутых дверях стоял Луахассу, темный от гнева. Он был босой и без рубахи, по его коже бежала серебристая вязь, то вспыхивала ярче, то застывала черненым узором. Чешуйки топорщились и блестели, как остро заточенные клинки, коса распустилась, и свободные волосы трепало силой, будто ветром. Под ногами змея воздух клубился завихрениями, поднимал палые листья и сухие травинки. Луахассу шагнул вперед, за его спиной задрожала дверь и ударила в косяк, и еще раз, и снова. Воздух начал темнеть, будто рассветное солнце скрылось за тучу. Но нет, оно светило сквозь черные полосы тумана, еле пробиваясь. Изор никогда не видел звереныша таким. Он смотрел и не мог отвести глаз. Луахассу завораживал, как близкая гибель завораживает все живое. Как лавина, что медленно рушится из поднебесья, норовя раздавить, или как буря, что грохочет над головой и вот-вот оторвет от земли, утянет в небо! Змей распахнул крылья и оскалился. — Ты хочешь звездного серебра? – спросил он, остановив немигающий взгляд на старом шид, — Как много ты его хочешь? Шид что-то торопливо искал. Он тоже не мог отвести взгляда от Луахассу, и потому вслепую шарил в вещевом мешке, и на поясе, и на собственных запястьях. — Превосходный экземпляр, — бормотал он, — и какой уже взрослый. Истинное звездное пламя! Гневный крылатый змей будто не так уж напугал его. Наоборот – шид обрадовался его появлению, у него аж руки в нетерпении сжимались. Шид словно забыл или не видел, что натворил в деревне черный мор. Или не понимал, что он может сделать прямо сейчас! За спиной Луахассу протяжно застонала бревенчатая стена, горстями измочаленных щепок брызнул плетень, солома полетела с крыши во все стороны, сухие плети кукурузы вывернуло из земли и швырнуло куда-то за грань тьмы. Дышать становилось все тяжелее. Утар молился, упав на колени. Изор тоже молился бы. Ему, Луахассу, молился бы, как чуду. Если б не испугался за него же! Он увидел, как шид выхватил откуда-то мудреную тонкую сеть, сплетенную из тонкой мерцающей нити, и вскинул руки – сеть взметнулась до небес, наливаясь синевой. Вот тут Изор и испугался. И тут же дернул из ножен меч и сам рванулся вперед. Только рубаха затрещала, когда его Утар удержать попытался. Один взмах – и меч отсек нити, что тянулись от правой руки старого шида — и вся колдовская сеть накренилась и задергалась, мерцание померкло. Шид больше не радовался. Его приподняло над землей и распяло в воздухе. От гнева Луахассу все вокруг почернело и задрожало от напряжения. — Изор! – крикнул он, — Уходи! Прочь! Только уходить было некуда… Тут Изора снова схватил Утар, теперь уже за ремень, надежнее. — В колодец! Живо! – крикнул он и поволок командира. Сколько тут вернуться к колодцу – два шага, три? Но идти было тяжело, ноги не слушались… Утар толкнул командира, тот перевалился через деревянный сруб на животе и полетел в воду, нырнул с головой. Но тут же нащупал ногами дно, встал – колодец оказался неглубок, воды в нем было по грудь. Изор прижался спиной к стенке, сверху на него уже валился Утар, снова плеснуло водой. Оба подняли головы – наверху гудела темень, трещали бревна и рушились постройки. И смертный крик отдавался в самое нутро. А потом все стихло. Крышу, что накрывала бревенчатый сруб колодца, унесло. Ворот тоже оторвало. Изор видел над головой светлое небо. Но веревка, на которой в колодец опускали ведро, свисала по стене, видно, ворот лежал неподалеку. Изор дернул ее, приказал Утару: «Помоги», — и стал выбираться. Большак подставил командиру плечо, Изор выскочил из шахты в единый миг. Он боялся за мальчишку, боялся увидеть его снова обгорелым… и еще – что сейчас со всех концов деревни набегут чужие городские стражники. И что они сделают, когда увидят обожженного крылатого змея, если не добьют копьями? Изор выскочил из колодца и сразу увидел Луахассу. Он лежал ничком, левое крыло было подвернуто и перья переломаны, зато правое безвольно растянуто по земле, в грязи. Пепельные волосы снова грязные и спутанные. Одна рука вытянута вперед, пальцы накрыло упавшим бревном… Несколько долгих мгновений Изор смотрел на беспамятного мальчишку – и сердце сжималось… Потом оглянулся: изба, в которой они спали, была раскатана по бревнышку, но за дальней ее стеной, полуразрушенной, начинались постройки, какой-то сарай, за ним еще один. Недолго думая, Изор вытянул придавленную кисть мальчишки из-под бревна. Тому, наверное, было больно, может даже Изор добавил еще несколько переломов тонким девичьим пальцам, но сейчас он об этом старался даже не думать. Спешно подхватил змеенка на руки и понес как можно дальше отсюда. Пригибаясь к земле, он бежал к сараю, крылья Луахассу с каждым шагом падали в грязь. — Спрятать тебя надо, маленький, — шептал Изор, — держись. Один из дальних сараев оказался почти доверху заполнен свежим сеном, туда-то Изор и уложил звереныша, повыше и подальше, еще и сверху сеном закидал. Если начнет стонать – плохо дело, найдут сразу. Если очнется, испугается и вывалится отсюда прямо так, полуголый и с крыльями – тоже плохо. Но не связывать же его? Изор легонько похлопал мальчишку по щекам, зашептал в ухо: — Лежи здесь, Луа, жди меня. Слышишь? Луахассу чуть пошевелился, едва слышно простонал. — О, слава всем богам! – обрадовался командир. И поцеловал мальчишку. В щеку, в глаза, в губы. И в рот. Чуть тронул только – но мальчишка потянулся сразу, открылся для ласки. — Ты слышишь меня, Луа? Жди, скоро вернусь. И поспешил обратно. Утар тоже вылез уже из колодца, стоял, мокрый и озябший, посреди разгрома, оглядывался по сторонам, головой качал. Увидел командира, хмыкнул: — Вот бы я так хотел. Чтоб, ежели обидят – обидчика в лоскуты… — Ты и так можешь, по-простому, мечом. — Ну, да, — согласился Утар, — мечом оно даже надежнее. И не так страшно. Городские стражники уже бежали по улице, доламывая плетень. Калай Раг-Нар вовсе на коня вскочил и погонял его по огородам, меж сухих побегов фасоли, обвивших неубранные тонкие палки. И стошнило доблестного Калая прямо на скаку. Потому что старый шид, что лежал посреди развороченного деревенского двора, был разорван надвое. Да так, словно он взорвался изнутри, как вздувшийся бурдюк кислого вина. Земля вокруг него была залита кровью и черной жижей. Калай спрыгнул с коня, батистовым платочком вытер рот. Все это он проделал в сторонке, за спинами ратников. Показался младший шид, впервые осмелился подать голос: — Что здесь случилось? — Черный мор убил твоего наставника, — ответил Изор. Из-за спин воинов снова выступил Калай. — Вы видели? Вы это видели? Что это было? — Я не знаю, — пожал плечами Изор, — я видел лишь, как небо потемнело, и на землю обрушилась буря. Шид сказал, что мечом ее не возьмешь, начал колдовать, а нам велел спрятаться в колодец. Иначе, сказал, колдовством может зацепить. Мы только потому и выжили… Утар лишь кивнул. Доблестный Калай Раг-Нар был сильно напуган, хоть и храбрился. Он даже подошел к мертвецу, наклонился и протянул руку, однако, не прикоснулся. Доблестный Калай Раг-Нар мечтал удрать отсюда как можно скорей, за надежные городские стены, откуда ему так нравилось командовать ратниками. Изор сжалился над выскочкой и решил помочь ему, потому что больше всего сейчас сам хотел, чтобы все эти люди убрались подальше. — Нужно уходить, покуда черный мор не вернулся! – крикнул он, — Это место – проклято! Ратники зашумели: «Проклято, проклято» и выжидающе уставились на своего предводителя. Калай Раг-Нар медленно поднялся и, стоя над мертвецом, торжественно кивнул. Потом он обратился к младшему шиду, который после смерти старшего вовсе не знал, куда деваться. Будто его, как сухой листок, несло течением, и вдруг течение пропало. И листок закрутился на месте. — Твой наставник погиб, сражаясь с неведомой опасностью, он погиб доблестно, как подобает мужчине, — изрек Калай, — но любой военачальник знает – иногда стоит отступить, чтобы вернуться через время с новыми силами! И покорить врага! Отомстить за погибших братьев и пробить поганое вражье сердце ржавым колом! Про братьев и про ржавый кол Калай, конечно, погорячился. Шид и Раг хоть и не воевали с недавних пор, но братьями друг друга никогда не звали. А ржавый кол совсем уж непонятно откуда взялся в речи «любого военачальника». Впрочем, кто их знает, кьятских-то, может, они ржавыми колами как раз и воюют. — Мы отступаем! – провозгласил Калай. И, не медля, ухватил коня под уздцы. Изор сказал уже вдогонку: — Я сам похороню погибшего. Даже младший шид не остался проводить наставника, побрел вслед ратникам. Утар молча покачал головой и полез в самые бревна – искать свой заплечный мешок. Нужно было развести огонь и высушить мокрую одежду, вскипятить воду и отогреться травяным настоем. Но для начала неплохо бы отхлебнуть из бутыли, оплетенной лозой, кое-чего погорячее. Утар нашел мешок, достал бутыль, отпил немного и вернулся, протянул ее командиру. Тот провожал взглядом ратников, как они споро разбрелись по избам, как собирались и седлали лошадей. — Выпей, командир, полегчает. И согреться поможет. — Мне не холодно, — ответил Изор. И вдруг осознал, что действительно не мерзнет. Предзимним утром стоит на ветру в мокрой одежде – и ничуть не страдает от холода. От таких мыслей командир ухватился за бутыль, отхлебнул из нее щедро. — Зарой этого, — он кивнул в сторону мертвого шида, — а я пойду там… погляжу, как змеенок. Да не суйся в сарай. Даже близко не подходи. Утар глянул на Изора внимательно и сказал: — Если б он не тебя, командир, защищать кинулся – я бы сам того змеенка положил. Ты знай. Он все ж тварь проклятая. — Я буду знать, Утар. Командир положил ему руку на плечо. Почуял, как сильно озяб большак в мокрой рубахе. Подивился еще раз, что сам он ничуть не замерз, но принял из рук Утара свой плащ. И направился к сараю, где лежал Луахассу. С первого взгляда он его не увидел, мальчишка лежал, укрытый сеном с головой. Изор даже успел подумать, что опять искать придется на крышах или по дальним дорогам. Мальчишка почему-то раз за разом пытался уйти, хотя никто ж его не гнал. Ну, было раз в сердцах сказано, так то неправда. Но нет, Луахассу лежал на прежнем месте, Изор различил торчащие перья, и принялся разгребать ароматное сено, тут же посыпалась сухая труха. — Луа, — позвал Изор, — я вернулся. Как обещал. Они ушли, сейчас уйдут. И я тебе помогу. Мальчишка лежал бледный, словно бескровный. Волосы его пепельные казались седыми космами. Глаза были закрыты, он не шелохнулся. Тогда Изор наклонился ниже, позвал шепотом в самое ухо. Приподнял мальчишку, крылья расправил. Руку взял, осмотрел – пальцы были окровавлены и явно переломаны. Изор охнул и поднялся – найти лоскутов, согреть воды… Как вдруг звереныш схватил его здоровой рукой за рубаху. — Не уходи. Помоги. — Да как же… — Ляг рядом и обними. Изор скинул мокрые штаны и рубаху, подолом вытер лицо мальчишки, лег рядом и накрыл их обоих своим плащом. Осторожно обнял Луахассу, боясь навредить искалеченной руке. Но мальчишка повернулся на бок, приподнялся на локте, хоть и утопал в сене, потянулся к командиру, мазнул губами по щеке. Отстранился. — Не хочешь меня целовать? Теперь. Такое… чудовище. Изор улыбнулся в ответ, придержал его голову за затылок и принялся целовать, так нежно и легко, как только умел. Он касался мальчишки, баюкал его и шептал: — Никакое ты не чудовище. Ты очень смелый и сильный. И красивый. И ты защищал меня. Все уже хорошо, маленький. — Тогда целуй крепче. Если не боишься. Изор тронул губы звереныша, почувствовал его запах и вкус, и стал целовать в рот. И слушать, как мальчишка отвечает, как замирает его дыхание, как он подставляет рот ласке и вот уже дрожит. — Замерз? – спросил Изор, понимая, что сказал глупость. — Нннет, — выдохнул Луа. Изор чувствовал, что это правда – Луахассу теплый, хоть все еще бледный. Под одним плащом им стало тепло. И… хорошо, что Изор обнажен, к его груди прижимается Луа. — Надо осмотреть тебя, — сказал командир, — надо осмотреть, вдруг ты серьезно ранен. Луахассу откинулся навзничь в ароматное сено, и, лежа на спине и запрокинув голову, смотрел на Изора. А тот убрал плащ – все равно не нужен, все равно тепло – и увидел, как вздымается грудь, как мальчишка дышит полуоткрытым ртом. И как облизывает губы. Командир приподнялся над ним, провел пальцами от щеки ниже, по шее, по груди, по животу. Бледная кожа чуть мерцала в ответ, Луахассу быстро возбуждался. Изор уже не думал ни о чем, не мог думать – он вспомнил, какой нежный у мальчишки член, какое вкусное пьянящее семя. Изор хотел его в рот и не хотел торопиться. — Повернись на живот, — шепнул он. Луа послушался, только закусил губу и, перевернувшись, оперся на локти. Светлая голова склонилась между поднятых плеч. Крылья он уже спрятал, Изор видел изгиб спины. Он гладил волосы и затылок, плечи и лопатки. А как провел ладонью вдоль позвоночника, и мальчишка снова застонал и выгнулся под рукой. Тогда Изор просунул ладонь под живот Луа, распутал завязки на его штанах и приспустил их. — А сам-то теперь не боишься? – спросил он. Луа повернул голову и глянул Изору в глаза. И не отвел взгляда, когда Изор погладил его по талии, по ягодицам и между ног. Даже чуть раздвинул ноги. Кожа его понемногу сверкала все ярче. Как же он вспыхнет, если его взять? Втиснуться членом между ягодиц, он же наверно горячий, как само пламя… И придерживать поперек живота, а если еще сжать в ладони член! И тут же Изор понял, что в ладони – неправильно, нет, в рот надо. Змееныша хотелось пить, всегда. Изор коснулся пальцами между ягодиц, погладил, и мальчишка охнул и подался, выгнулся. Но командир тут же повернул Луа к себе лицом и увидел нежную головку, что высунулась из приспущенных штанов, и просится между губ, в рот, глубже. Когда Изор облизал губы и поцеловал член, Луа уже трясло от возбуждения. Он выпустил крылья, Изор увидел чистые целые перышки, не помятые даже… сжал губы и стал сосать член, впускать глубоко в рот, до самых яичек, чтобы заполнил… целиком… полный рот чтобы. И совсем скоро мальчишка брызнул семенем, ярким и обжигающим, как пламя, оно опять опалило рот и губы, проникло разом в кровь! Затуманило голову …как только Изор смог говорить, он шепнул: — Хочешь больше? Луа вскинул на него мокрые глаза – он плакал? - и погладил по груди рукой, что была искалечена, теперь уже исцеленной рукой. — Хочу, — шепнул он и сам, повернувшись, прижался ягодицами к паху Изора, со стоном потерся о его напряженный член. Изор был возбужден, напоен сладким семенем, ему всего-то войти, втиснуться в тело Луа, осознать себя в нем, ощутить – и тут же кончить. Это… даже хорошо… этого хватит на первый раз. Обоим. Оба уже выше солнца, среди звездного света… Изор двигался медленно. Совсем медленно и бережно, придерживая змееныша, чтоб не дернулся. И целовал, целовал затылок и плечи. Вжимался грудью в распахнутые крылья. Луахассу откидывал голову ему на плечо, выгибался весь – и Изор, сжав его крепче, кончил… чтобы увидеть ошеломительный всплеск яркого света! Увидеть и утонуть в нем, раствориться в сиянии и удержать в руках. Чтобы потом, потом-потом, открыв глаза, подивиться – как они все же не спалили сеновал?