Легенды предзимней ночи

— Командир! – крикнул вдогонку Утар, — На запад скачи! По холмам! Сказывают – святилище шид на Черной Горе! Ежели не в Кьятту поскакали – больше некуда. Изор глянул в небо – показалось, будто заметил искристый след, что в самом деле уводил на запад – и хлестнул коня. И гнал его, не жалея, по холмам, вскидывал голову и вроде угадывал впереди сизую тень… или хотел ее угадывать. И ведь не могли далеко уйти, не могли! Они ж не погоняли коней так безжалостно, они ж, небось, думали, что Изор, изрубленный, в овраге валяется. И как быстро снюхались шид с этим недоноском Калаем! Да против кого? Против командира приграничной крепости? А изменой тут часом не пахнет? Умыслом против власти. На границе свои законы, Изор вправе казнить изменника. …и со змеем этим хвостатым Изор разберется тоже! Еще в скорлупе, мол, Луахассу уже был его! А что ж тогда мальчишку полумертвого у дороги подобрали? Где он был, такой умный да сильный, когда Луа по лесу полз? Когда в подземелье угодил? Где он был вместе со скорлупой своей?.. И ведь змееныш не стал соглашаться со сказанным, нет! Он… просто убежал… Выдумают тоже, скорлупа… неужто правда он из яйца вылупился? Да и разве это важно – чей он? Пусть бы улетел со змеем своего племени, пусть бы обнимался с ним так же нежно, пусть бы разрешал гладить себя по спине тому змею. Или даже другому. Пусть убирался бы в свои змеиные норы, или птичьи гнезда, да куда угодно! Только не в сеть шид… Изора даже передернуло, когда он вспомнил, что предлагал старый колдун, убитый в проклятой деревне. Изор вздрогнул, и тут же заныл раненый бок, перехваченный оторванным подолом рубахи. Хорошо хоть, рана была несерьезная. Зато вот болючая. Командир снова вскинул голову, и вдруг увидел шлейф синевато-белесых искр, протянувшийся из темного неба к самой земле. И это было близко, за холмом! Неужто змей догнал похитителей? Изор вскрикнул и снова хлестнул уставшего уже коня. Когда он спустился в низину, где погас змеиный след – сначала опешил, подумал, что ошибся. Потом уже решил было, что опоздал. Что заносчивый крылатый успел расправиться с шидом, убил всех его подручных и забрал мальчишку. Что для Изора все так и закончится, он больше не увидит Луа. Но тут командир разглядел крылатого, спеленатого колдовской сетью, беспомощного и страдающего. И это был не Луа. И, значит, совсем близко, может, дальше по низине, везли Луахассу. Крылатый дергался и извивался, как червяк, колдовская паутина обнимала его тело, впиваясь в кожу, и ранила с каждым его рывком. Крылатого было жаль. Изор совсем было думал остановиться, когда услышал: — Вперед, шид, вперед! Брось меня, не сдохну, только догони черного, верни Луахассу. Змей хрипел, сипел, голос его становился все слабее, но он повторял снова и снова: «Догони темного, верни Луа…» И Изор решился, оставил змея в сети, погнал вперед, поддавая коню в бока пятками. Хоть сам Калай Нар оказался никчемным рагом, жеребчик его был из породистых и обучен хорошо: понял, что от него надо, заржал коротко и во весь дух помчался вперед по остывающему уже следу беглецов. И в какой-то миг Изор даже поверил – догонит! Только вот надолго взмыленного, запаленного скачкой бедняги не хватило: зацепив корень, он ткнулся носом в землю и рухнул, едва не подмяв под себя всадника. Изор успел все же извернуться, откатился в сторону и, сыпля проклятиями, обхватил раненый бок. Когда, отдышавшись, он смог подняться, то увидел: жеребец лежал пластом весь в кровавой пене, с выпученными глазами. Сердце колотилось часто и с перебоями. Все-таки загнал… даже если встанет теперь, под седлом такому больше не ходить. Перерезав бедолаге глотку, Изор решил вернуться. Змей нашелся быстро. Он уж и биться перестал, только глаза лупил да дышал также надрывно, как только что бедняга кьяттский жеребец. Изор наклонился к нему и зашипел от боли – снова забыл про исполосованный этой же змеюкой бок. Если б он еще знал, как снять заклятую сеть! Змей мычал и таращил невидящие глаза – сеть обжигала даже его лицо, уродовала прямо сейчас. Они оставили его задыхаться в ловушке, умирать в мучениях. Командир выхватил меч и, поддев одно звено, полоснул осторожно. Ловушка поддалась! Изор принялся отдирать звенья, обжигая пальцы, и резать одно за другим. Змей почуял слабину, напрягся, что было сил – и разодрал ловчую колдовскую сеть, отшвырнул самые большие куски. Изор помог снять оставшиеся лоскуты с безвольно обвисших крыльев, с плеч и волос змея. Тот, сделавши последний рывок, ослабел, и, освобожденный из ловушки, стал заваливаться набок. Изор подхватил, помог сесть, но змей оттолкнул его: — Брось, — раздраженно рыкнул он, — сам справлюсь. И тут же потерял сознание. Изор хлестнул его по щеке, по одной и по второй. Схватил за плечи, встряхнул. — Сам, сам, — пробормотал он, — насмотрелся я уже, как вы сами справляетесь. И принялся лупить по щекам пуще прежнего. Змей открыл глаза, когда командир наклонился над ним и прижался губами к его губам. — Давай, ужаль меня, — приказал он, — с Луа сработало, и с тобой должно. Не бросать же тебя дохлого. Тем более что пешком Луахассу догонять долго придется. А этот – крылатый. Очухается и, может быть, полетит. Змей, распятый на земле, дернулся и ужалил Изора в рот, тот коротко простонал, пробуя грозовую силу, необузданную и неудержимую, ударившую волной по всему телу. Изору почудилось, будто он пытался удержать шквальный ветер, который рвался из рук. Потому он и не думал нежничать. Сам рванулся навстречу, языком – глубже в рот, не боясь жала. Обессиленный змей трепыхнулся, конечно, но не сильно. Глотнул воздуха, бормотнул что-то про звездное пламя в крови грязного шида – только потому, мол… Изор тоже ответил, чтоб змей не вздумал, будто чем-то интересен… хотя он был интересен, о, дааа. Не так, как Луа, но кто ж устоит перед теплой летней грозой, да посреди предзимней ночи? Они целовались, крепко вжимаясь друг в друга, Изора кружило вихрем, и он отвечал с такой же силой, и скоро он сжал в ладони член крылатого и стал ласкать его, держа плотно. Крылья змея постепенно оживали, начинали дрожать… Тогда Изор поставил колено между его ног. Змей раскрыл глаза, рыкнул и попытался опрокинуть Изора наземь. Не будь он таким слабым – справился бы, растянул бы под собой и сделал бы, что хотел. Но не сейчас. Командир отрицательно мотнул головой и сильнее двинул коленом ему между ног. — Это нужно тебе, — выдохнул он, — поддайся. Да я и не знаю, будет ли толк по-другому. Змей глянул еще раз – а глаза у него были темные, но не злые, не гневные… растерянные будто, удивленные. Подумалось вдруг – что за дело, что он сильней и могущественней? Мальчишка он, такой же, как Луахассу. И змей поддался, расслабился, только лицо отвернул. И тогда Изор взял его, вошел со стоном, ничуть не стыдясь, наклонился ниже, положил одну ладонь на бедро, другой рукой – обхватил плечи, и стал брать. Глубокими, сильными толчками. Змей вздрагивал всем телом, и близкая гроза гремела вокруг, трещали ветки – их рвал ветер. А потом змей зарычал снова, низко и сладко, выгнулся и кончил. Изор двинулся глубоко, еще глубже – и излился тоже. И сила летней грозы прорвала все препоны и хлынула рекой. Отдышавшись, Изор зачем-то повторил: — Только не думай, что ты хоть что-то для меня значишь. — А разве это важно? – тихо спросил змей. — Не важно? – Изор даже растерялся в первый миг, только быстро спохватился: нельзя слабину давать. Не сейчас, не с этим – с этим опасно. И спросил с улыбкой: — Раз так, то ты что, под любого лег бы? Змей молчал долго, все вглядываясь в глаза Изора, в движение бровей, в изгиб губ: искал что-то в его лице, понять пытался. Или поверить? Потом, видно, нашел, заговорил: — Еще три дня назад я бы сказал, что ни под кого. Еще сегодня, когда мы дрались, сказал бы: ни под кого, а уж под этого шида – только после смерти. Но… я был слаб, ты – сильнее. Ты взял меня по праву и не ломал, хотя мог бы. Я готов признать тебя своим духом-хозяином и стать твоим сосудом силы, если хочешь… говорят, шид только этого и надо. Изор слушал, хотя и половины из сказанного не понимал: духи какие-то, сосуды… И что, змей решил в плен ему сдаться, что ли? В наложники, в рабы? Или того хуже!.. Перед глазами снова встал покойный колдун, его скрюченные пальцы, его безумный взгляд, полный единственного желания – высосать дар… Изора, Луахассу – не важно. А еще лучше – обоих сразу. От воспоминаний Изора даже передернуло: неужто этот дурак решил, что и он – точно такой же шид? Тоже будет сосать его дар? Сжирать заживо? — Да сколько повторять уже! Я не шид, я – раг! Воин, а не колдун! В сердцах он вскочил, и тут же сел снова, схватившись за бок и сжимая зубы, лишь бы не стонать. — Тихо-тихо, — змей тут же подхватил его и помог устроиться полулежа, опираясь на ствол старой березы. А сам принялся разматывать повязку, осторожно и заботливо. — Эй, ты не обязан! – попробовал протестовать Изор. Но тот не слушал: осторожно снимал слой за слоем, все больше удивляясь: светлые лоскуты были все испятнаны кровью, и даже не присохли, потому что рана кровила до сих пор. — Твоя рана не затянулась? – спросил он почему-то у Изора. – Сколько крови… как такое могло быть?! Ведь… мы же… все – как надо. У меня даже после сети почти ничего не болит, слабость только, да крылья вот… а ты?! Это всего лишь царапина. Изор снова мысленно увидел чудесным образом зажившие пальцы Луахассу и вдруг почувствовал неловкость перед крылатым. Словно исцеляя его столь стыдным способом, он был обязан и сам исцелиться, а теперь оказалось, что обманул. — Ну, вот так вышло, – он виновато усмехнулся. – Я – не змей и даже не шид. Нет во мне, видно, колдовства… А! что ты делаешь? — Лежи тихо, господин. Я раны вылижу и залью ядом, как у нас лечат. Тогда они быстро заживут, — ответил змей, склоняясь к его боку. Изор хотел было воспротивиться, что, может, у них яд вообще вместо хлеба едят. Это не значит, что и ему, обычному человеку, можно. Но капли яда после первой жгучести уже не были страшны: они несли тепло, снимали боль и успокаивали одновременно. Он сам не заметил, как глаза его начали закрываться, и мир поплыл, перемешивая явь с видениями. — Не господин – друг. Сказал он змею и тут же уснул. Снилась боль, резкая, обжигающая боль во всем теле. Снилась тягучая мука, которая текла вдоль позвоночника в рот и в пах, унося последние капли тепла, радости, самой жизни. Снился старый шид. Он гаденько улыбался и сладко до рвоты ворковал: — Я хочу живое серебро, прелестный юноша! Ты пил живое, я буду тоже: кровь – из вены, яд – из жала, слюну – с губ, и семя… И шид склонялся над телом Изора… Изора ли? Нет, это был Луахассу, привязанный к вмурованным в камень кольцам, распятый на них. А шид – не тот, что погиб в деревне, другой, еще старше и омерзительнее, стоя на коленях, прижимался к его бедрам, вылизывал пах, время от времени забирая в рот вялый, невозбужденный член. Змееныш хоть и вздрагивал, но казался мертвым, потому что совсем не светился. Шид приподнялся, пренебрежительно бросил: — Пустой… опустите. Веревки в кольцах расслабились, и Луахассу серой грудой свалился у стены. Старик с нажимом погладил его спину – дракончик не отозвался ни сиянием, ни стоном, – а потом уже ласковее добавил: — Позову внуков, они тебя наполнят, и будешь спать. Изора… или теперь он был Луахассу? Или старым шидом? Не важно… его тошнило, било дрожью стыда и отвращения. «Я не шид!» — хотел закричать он, но понял, что это не будет правдой. Он – шид, и все это знают: Луа, старый колдун, Утар и Калай, и даже этот второй крылатый… все видят в нем шида. Даже он сам. Потому он крикнул совсем другое: — Я не такой! – и повторил еще раз. – Я не такой! Луахассу, слышишь? Ему отчаянно хотелось верить, что это правда: он шид, но не такой. И он повторял, повторял, словно ждал ответа от Луахассу или, быть может, от самого Шиддару. И дождался: — Ты не такой, мой маленький волшебник, — улыбнулась невысокая стройная женщина в темно-красном платке с цветами, и ее большие, черные, как ночь, глаза зажглись искрами. — Ты добрый и честный, весь в отца… — Мама? — Ты разумный и справедливый, точно как твоя бабка, — повторил еще кто-то, и Изор увидел высокого, статного, хоть и худого, как жердь, старца. Он с трудом узнал Инрада Шид-Ашнари, старейшину клана Семи чинар. – Ты не из тех шид, — продолжал он, — что воровством и убийством получают дар. Ты не станешь играть в духов и сосудов, а возьмешь того, кто сам отдаст и примет. И будет единая душа для двух тел, что не живут порознь. Так в древности заключали союз крылатые люди дара и двуногие люди мудрости. Ты – вспомнишь… И уже на грани, последней каплей – срывающийся от звона серебряный голос Луахассу: — Ты – мой шид! Я – твой… Изор проснулся разом, будто очнулся от колдовства. Рванулся вскочить, бежать, спасать! И его тут же удержали, обняли теплыми крыльями… — Утро! – ужаснулся командир. — Я проспал всю ночь? — Рассвет только занимается, господин, — ответил змей. И все же отпустил Изора, иначе он переломал бы едва окрепшие крылья. — Рассвет? Господин? – возмутился Изор. — И почему вы, крылатые, никогда не понимаете с первого раза? Я не господин тебе! И не следовало спать до рассвета! — Ты был ранен и ослаб. Я тоже. Нужно было отдохнуть. На двух ногах мы бы все равно их не догнали. Изор глубоко вздохнул несколько раз. В словах змея, конечно, была правда. Но спокойно спать и видеть сны, когда его Луа страдает, опутанный жгучей колдовской сетью? Изор только вот вдоволь насмотрелся, что она может натворить! — Но, конечно, спешить надо, — согласился змей и тоже поднялся. Развернул окрепшие крылья, темные и блестящие, в лиловых сполохах, будто рассветное или закатное небо, оттолкнулся от земли, легко поднялся над деревьями и пропал. Улетел. Шустрый какой. Только ему Изор сказал, мол, я не господин тебе – значит, все, Изора можно бросить посреди леса. Летун, Шиддару его забери. Впрочем, он подлечил Изора: бок уже не дергало болью или жаром, ни нарыва, ни воспаления там не было, хотя, конечно, раны не исчезли бесследно. Командир подпоясался, выдвинул меч из ножен, немного, на ладонь всего. Вспомнил, как легко наследный меч резал звенья колдовской сети, тронул лезвие пальцем и решил, что, видно, мало он знает о собственном наследстве. Вдвинул меч в ножны и направился на запад. Если понадобится, он будет идти и день, и ночь. Он не прошагал и получаса, как змей свалился с неба едва не на голову, да с такой силой, что они оба улетели под корягу. — Слышишь? – взволнованно зашептал он. — Черный! Обратно скачет! Тогда и Изор услышал, почуял знакомым уже прозрением – впереди, не дальше трех копейных бросков, им навстречу скакал всадник, торопился, не щадил коня. И злился, как рой диких пчел, у которых мед увели. Злоба так и клубилась вокруг всадника. И это был тот самый шид, который увез Луахассу! Изор оттолкнул змея, вскочил и схватился за меч. — Он далеко, не спеши! Он колдун, а ты – еще нет. Я прыгну и собью его с коня, и тогда ты… Командир кивнул и перешел по другую сторону будущего следа, уже намеченного на земле среди палых листьев, будто тонкими стежками. И, не в силах отвести глаз, смотрел, как тонкая линия крепнет, наливается цветом, сдержанным, красновато-рыжим, будто… да, будто гнедой конь, который вот-вот ступит на этот путь. Изор смотрел, как прозрение из будущего постепенно становилось настоящим, как в начертанную линию вплетался топот копыт, что уже доносился из-за деревьев, запах конского пота, стремительное движение и густая грива, что взметалась с каждым прыжком. И длинный черный плащ всадника. Командир так засмотрелся, что очнулся лишь, когда змей сбил колдуна с коня, и оба покатились по земле. В следующий миг Изор схватил шида и едва не передавил мечом тонкую шею – так сильно хотелось! Рядом рыкнул змей и вновь едва не бросился на оглушенного колдуна. И, пока тот приходил в себя – заметался вокруг, выпуская и снова пряча когти. Когти у сизого были длинные, что кинжалы, Изор это еще в драке заметил. Шид очухался, наконец, на Изора даже не глянул, хоть и понял, что его держат, и лежал ровненько, не противился. А вот к змею взглядом-то прикипел. — Пурпурный, — протянул он с завистью и вожделением, — живооой. Я уж думал, не поспею, задушит тебя сеть. Красииивый. Змей обозлился, аж крылья багрянцем вспыхнули! Изор его понимал – еще бы, змей был мужчина и воин, а на него всякая погань слюни пускает, как на бабу. — Коня поймай! – приказал ему Изор, чтобы убрался с глаз. — Ну? – командир встряхнул шида, когда змей кинулся за конем. — Говори, где Луахассу? Что ты с ним сделал? — Луахассу? Это имя серебряного? Ах, чудесное! — Говори! — Отдашь мне пурпурного – скажу! Зачем тебе два? Почему тебе два? – вдруг обиделся шид, — Что они летят на тебя, как пчелы на мед? Я, может, тоже хочу! Такого же! Сладенького! Этого Изор уже не выдержал, двинул шида по морде, разбил ему скулу, даже кровь потекла. Только шид захихикал в ответ: — Ох и горячий ты, командир гарнизона! Может, мне тоже твоего серебряного змеенка нужно было по мордасам отхлестать перед тем, как выпить? Может, ему бы так больше понравилось? Но Изор уже взял себя в руки. — Никого-то ты не пил. Никогда. И уже не выпьешь, я не позволю. И ответ мне твой не нужен – по следу пройду. След за тобой широкий, заметный. Где бы ты Луа не спрятал – найду. Я его чувствую. И налег сильней, кожу не шее-то подрезал, кровь колдуну пустил. Из-за деревьев выступил змей, ведя в поводу коня. Увидев, что Изор едва не прирезал колдуна, он бросил повод, в мгновение ока был рядом. — Что он сказал? — Пока ничего. Торгуется, падаль. Тебя хочет, — ответил Изор. Змей кивнул и, выпустив когти, вогнал их в плечо шида. Тот заорал и задергался. Изор даже убрал клинок от шеи колдуна, чтоб сам не напоролся. — О, — оскалился змей, — ему понравилось. Наверно, еще хочет. Медленно вынул когти – и ударил снова, почти в то самое место. Колдун завизжал, как кролик, с которого сдирают шкуру. — Ну? Ты все еще меня хочешь? И еще? И снова? – змей с каждым разом запускал когти в изрезанное тело шида. И наконец тот сдался. — Его отобрали у меня! – закричал он. – Серебряного змеенка! Отобрали! Не дали выпить! Я его добыл – а мне не дааали! — Кто отобрал? Но за шида ответил Изор. — Старик. Урод кривоногий. — Старейшина Черногорского святилища, Шид-Байрачи, — захныкал колдун, — хитрая жадная лиса. * * * Кто-то трогал Луахассу, покуда он приходил в себя, за руки и за ноги. За косы. И даже в рот пальцем сунули, по зубам что ли провели. Он укусил бы или ужалил, но соображал медленно. И еще медленнее двигался. А потом и вовсе двинуться не мог. Наконец Луа открыл глаза. Высоко над головой нависал каменный купол, темный до черноты, не украшенный ни картинами, ни фресками. Как свод пещеры. Только светильники на цепях с потолка свисали. Стены тоже были голыми, как в военной крепости. Но… крепость Дальнюю Луахассу успел изучить и таких помещений там не помнил. Как подумал о Дальней – так и заныло в груди… Изор! Его шид, который дрался с Канкараимом насмерть! Из-за него! А он допустил это! А теперь, может быть, один из них погиб. Или оба. У Луа потемнело в глазах, он задышал часто-часто, завозился и понял, что связан по рукам и ногам. Приподнял голову, огляделся. Он лежал на столе – или на алтаре? – посреди пустой большой комнаты с высоким потолком. Один. Луа дернулся раз, другой, и понял, что не может освободиться. Даже крылья не может развернуть! И сила его, пугающий звездный хаос – не пришла на зов, будто Луа все еще опутан ловчей сетью. Голый, он лежал на столе в неведомой крепости, в плену шид, привязанный за руки и за ноги – и плакал, не мог сдержать слез. Бился в веревках, изворачивался, силясь переломать себе руки. Он хотел боли, дикой, чтобы не чувствовать боли души, чтобы снова свалиться в небытие. Но боль жгла сердце сильней, чем тысяча колдовских сетей! Он плакал и пытался вытирать слезы о плечо. Он ведь даже не узнает – Изор или Кан? Все закончилось. Для Изора, для Канкараима. Для него. А потом где-то стукнула дверь, Луа силой прижали к каменному ложу, придавили грудь, схватили за косу, заставляя выгнуть шею – и в его рот полилось густое обжигающее питье. Почти сразу оно отняло последние силы, одурманило. Даже слова старого шида, который поил Луахассу этой дрянью, раздавались все глуше и медленнее, будто растягивались. — Не плачь, маленький, все позади. Ты в надежных руках, плакать больше не придется. Я о тебе позабочусь. Мы все о тебе позаботимся. Такой ценный змеенок, как ты, не должен плакать – от этого звездное серебро тускнеет. Луахассу захлебнулся зельем, что отупляло его, закашлялся и выплюнул, что смог. И тут же его хлестнули по щеке. — Но надо слушаться, змеенок, и делать все, что потребуется. Его снова ударили по щеке и дернули за волосы. И потребовали далеким, гулким голосом: — Открой рот. Луахассу крепче сжал зубы. И тогда ему шепнули почти нежно: — Не откроешь рот – выдеру твои косы. С мясом. И когти. Потом начну отрывать чешуйки, одну за другой. Потом вытяну твои крылья и стану ощипывать тебя, как курицу. Ну? Давай, поупирайся, змеенок, доставь мне такое удовольствие. Луахассу открыл рот и заплакал от унижения. А шид сделал то, что сразу отбило охоту плакать. Он облизал слезы со щек. Луахассу передернуло от отвращения. И тут же ему в рот сунули полую деревянную трубку, поймав в нее жало. Надавили сильнее на железу – из жала закапал яд. Голову Луа наклонили в сторону и принялись собирать яд в склянку. И заметили вполголоса, между делом: — Не бойся, змееночек. Если ты чистенький, бояться нечего. Трубку вытянули изо рта и потребовали высунуть язык. Кончиком ножа полоснули по языку и принялись собирать кровь в ту же склянку. — Все, можешь спрятать язык. Луа зажмурился и закусил губы – так сильно хотелось плакать. А ведь только что он думал, что хуже не бывает! Почему Канкараим не убил его? Или Изор. Пусть бы оба его убили! И тут же почувствовал, что старый шид раздвигает его ноги. Он снова напрягся, но между ягодиц уже ткнулось что-то холодное, как камень. И просунулось глубже. Луа дернулся, но это что-то уже убралось, и он увидел тонкий каменный жезл в руках шида. Старик опустил жезл в ту же склянку с ядом и кровью, взболтал все. — Вот, сейчас проверим, — ласково улыбнулся старик и кинул в склянку какой-то порошок. И тот медленно, искрясь, стал оседать в крови Луахассу. И, когда искры коснулись стеклянного дна – они были крупными и яркими, будто серебряные звезды. Среди серебряных поблескивали золотые искорки. Луа сквозь туман и дурноту ничего не понял. Он просто смотрел на искорки, но от слабости глаза закрывались… Зато старик словно взбесился! Он гневно потряс склянку и сунул ее в лицо Луа. — Грязный! – заорал он. — Ты грязный! Серебро запятнано! Отшвырнул склянку в стену, та разбилась, искры брызнули до потолка! Старик забрался на каменное ложе, придавил грудь Луахассу костлявым коленом, навис, обдавая старческой вонью, и принялся бить Луа по щекам, приговаривая: — Потаскушка! Грязный распутный змеенок! Не уберег чистоты! Для меня! Мое звездное серебро! И тут же приник, слюняво обцеловывая обожженные щеки Луа, запустил кривые пальцы в его волосы. Луахассу отвернулся… и вдруг рассмеялся, громко, так, что под черным каменным куполом отдавался его смех. И крикнул: — Да! Звездное серебро не для тебя, старик! Я принадлежу другому! Он придет и убьет тебя!