Легенды предзимней ночи

Сизый змей, склонившийся над истерзанным шидом, искоса глянул на Изора и вдруг сказал: — Уйди. Шид заверещал и завыл пуще прежнего, стал хватать змея за руки, умолять… — Я воин, — ответил Изор, — мне не впервой. Змей вогнал когти второй руки в другое плечо шида, отчего тот стал хрипеть и харкать кровью. Но хоть заткнулся, перестал упрашивать. — Ты такого еще не видел, — сквозь зубы сказал змей, — Уйди. И тогда Изор поверил, развернулся и направился к лошади. Подошел, потрепал гнедого по холке, вовремя перехватил сбрую, когда за спиной раздался дикий вопль, долгий и мучительный предсмертный крик, от которого жеребец испуганно дернулся. А командир в который уже раз подумал, что сизый змей, как и его нежный Луа – звери, и не зря он Луахассу зверенышем-то считает, так оно и есть. Наконец вопли стихли, вскоре за спиной Изора зашелестели палые листья, и змей подошел и остановился рядом. Изор глянул – сизый вытирал рот тыльной стороной ладони, да так, что командир предпочел ничего не спрашивать и ничьих останков не осматривать. Даже случайно. — Этот гнилой червяк обидел Луахассу, — пояснил змей. Изор кивнул и вскочил на коня. — Да, нужно спешить, — согласился змей и развернул крылья, ударил воздух. — Постой, как зовут тебя? – крикнул Изор ему вослед, в вышину. — Каркараим Нэбу, Гроза Летней Ночи! А тебя? — Изор Раг-Манари! — Не отставай, Изор Раг-Манари! – долетело издали. И командир ударил гнедого пятками. Одного почти такого же он загнал только вчера. И очень радовался сейчас, что может загнать второго. Через время – уже окончательно рассвело и солнце вроде даже пригревать стало – Изор остановился у ручья, самому воды испить да коня напоить. Ночью, в погоне, он про коня не думал, а теперь думать следовало. Хотя, если шид на рассвете вернулся, значит, Черная Гора близко. В ветвях зашумело, захлопали крылья, и прямо в ручей с неба упал змей Канкараим, брызги вокруг так и полетели! А он стал плескаться и отряхиваться, бить крыльями по воде. Мимо Изора проплыло перышко из его крыла. Или не из крыла. Может, вовсе из хвоста. Да кто их знает, этих крылатых! Канкараим будто подслушал мысли командира, перестал ребячиться. Чинно ступил на берег и убрал крылья. Запахнулся в свой плащ из козьих шкур. — Черная Гора – это гора рукотворная, — сказал он. — Крепость. И понизу, в холме, бессчетно нор. Но близко подлетать мне, честно говоря, боязно. — И правильно, что боязно, — согласился Изор. – Тебе там делать нечего, только в сеть попадешь. Сам пойду, сказал же. У них там святилище? Значит, и мне нужно вознести молитвы. Шиддару я, как-никак, не чужой. Изор отошел от змея в сторону, остановился, посмотрел ввысь. Был день, а при свете звать темное божество странно и трудно, потому Изор закрыл глаза и задумался. Несладкие думы ему пришли… Кто он, Изор Раг-Манари, кастовый воин, командир гарнизона заставы Дальней? Сын воеводы великого князя и дочери одного из самых влиятельных старейшин колдовского племени – вот кто он такой. Залог мира между лур и шид – ни больше, ни меньше. И что же делает этот залог? Уж не хочет ли он развязать войну с шид? Только из-за мальчишки! Какого-то непонятного звереныша, который еще неизвестно сам-то враг или друг рода человеческого… а хоть бы даже и друг? Хоть бы даже и друг самому Изору, хоть бы Изор спас его и теперь, вроде как, за него отвечает? Разве это – причина? Разве не учили его сызмальства, что раг – щит и меч аолатов, что живут они и умирают только во имя долга перед княжеством, во имя воинской чести и процветания страны? И не то, что какой-то там внезапно спасенный чужак, но даже и родная семья – мать и отец, братья с сестрами, жена, дети – даже они никакого значения не имеют. Ради Аола воин обязан жертвовать всем! Но… как же сон? Мать, которой прочили быть великой колдуньей, дед, старейшина Семи Чинар – летней могилы Шиддару, святыни всех колдунов Аола – они оба поняли его и поддержали. Не могло быть такого, чтобы шидские родичи Изора одобрили злодейство против своей касты… — И долго ты еще молиться думаешь, бескрылый? – раздался рык за спиной. – Луа там, может, убивают, а ты тишину слушаешь?! Канкараим подошел незаметно, словно нарочно крался, Изор даже вздрогнул от неожиданности, и сам на себя рассердился за то, что не услышал. — Сказал: надо – значит, надо, — огрызнулся он. – Сиди спокойно и жди. Но все же сизый был прав: спешить надо. Луахассу там, может, в самом деле убивают? Луахассу… был бы это другой змей, большой, сильный, настоящий зверь, вроде Канкараима. Да хоть Канкараим! Изор бы мог оставить, бросить это дело – пусть сам выбирается. Но Луа только с виду совсем взрослый, а чуть ближе узнаешь – дитя дитем: ласковый, невинный и открывается каждому, словно удара ни от кого не ждет… и если тот сон – правда, то Луахассу – половина его души, а разве можно душу разорвать? Так подумал Изор, когда вдруг почувствовал: отвечает! Зимний мрачный бог шид бережно касается его дара, словно соглашается, благословляет: иди, колдун, забери у разбойников свое сокровище. Имеешь право. И, осознав это, Изор радостно открыл глаза. Теперь все получится, точно получится! С благословением Шиддару иначе и быть не может. Солнце сияло почти в зените, а небо было таким прозрачным и высоким, каким бывает только в самые последние дни осени. Уже следующей ночью взойдет луна, понял Изор, и вслед за ней приползут тяжелые снеговые тучи, повалят густые хлопья, превращающие дороги в реки непролазной грязи. А за снегом грянут морозы и заставят запереть двери, законопатить окна до самой весны. Значит, никто не будет собирать войско, никто не придет в Дальнюю силой отнимать змеенка. И в столицу никто вперед его гонца не успеет. Вот только что со вторым-то змеем делать? И с его разговорами, что, мол, Луахассу его, и принадлежал ему еще когда в яйце сидел. Ведь, может, все так и есть? Когда Изор в последний раз видел Луа, тот обнимал сизого, радостно обнимал, крепко, и прижимался, как к родному. А и пусть, вдруг подумалось. Пусть, если хочет, летит со своим Канкараимом куда хочет. Если сон пророческий – от своей души не сбежит. А если нет, если это просто желания Изора, распутные шидские фантазии – ничего. Главное, знать, что змееныш в безопасности и никто его больше в сеть не поймает… Так решил Изор, когда сизый снова голос подал: — Будешь тут рассиживаться – один пойду! А сам насупился, словно новобранец, которому велят первым в драку не лезть, и Изору опять подумалось: вот он такой высокий, даже повыше его будет, широкоплечий; и лицо строгое, жестокое, словно из камня вырезано: Канкараим – Гром Летней Ночи… А все равно – мальчишка. Видно же, чувствуется. Да и за обычного человека он сойдет только в крупном городе, где кого только не встретишь, и то, если приодеть по-человечески, а не в эту шкуру. А одежды-то лишней у них нет… А в шидском логове его и в княжьем платье каждый узнает. Оттого и сказал Изор примирительно: — Гром, не делай глупостей, жди здесь. Я знаю, что ты хочешь помочь Луа, и знаю, что можешь. Но если колдуны тебя тоже схватят, мне двоих не выручить. И, набросив на плечи черный плащ убитого колдуна, плотно запахнулся и застегнул у самого горла. Потом вскочил на коня и погнал к святилищу в крепости. Только по дороге припомнил, что сизый удивленно повторил: — Гром?.. И совсем не стал с ним спорить. Пропуск в Черногорское святилище, как сообразил Изор, красовался у него на левом боку. Четыре длинные раны, нанесенные когтями крылатого. Бередить их не хотелось, но пришлось. Зато на разодранной рубахе Изора появились свежие кровавые пятна. Командир предусмотрительно откинул плащ шида, чтобы кровь сразу бросилась в глаза караульным. Раненого шида пропустят в святилище без лишних вопросов, еще и лечить станут. И накормят. А потом, когда он уснет от кровопотери и усталости, уберутся прочь, заботливо прикрыв за собой дверку. Командир припал к холке жеребца и направился к святилищу, то подгоняя коня, то заставляя останавливаться. Он не преодолел и половины подъема, когда ворота открылись и навстречу ему поскакал караульный. И дальше на все вопросы Изор бормотал, что на него напал змей. Закатывал глаза и падал в подставленные руки. Назывался вымышленным именем из клана Семи Чинар. И подробно расписывал Канкараима. — Сизый змей, — говорил он, ничуть не кривя душой, — напал на нас в лесу. Прекрасный образец, и взрослый, как сказал наставник Шид-Кайначи. Но слишком сильный, ловчая сеть не удержала… вырвался, бок мне разорвал и ушел! — Его по деревням уж две недели видели, сизого-то, — подтвердил кто-то из шид, что окружили Изора. — А мне близко повидать удалось, — сказал он. — Сполохи на нем лиловые, крылья огромные, как парус, и когти, что кинжалы, — схватился за бок и заохал. Старейшину святилища, кривоногого Шид-Байрачи, он узнал сразу. Перед хромым низкорослым шидом все остальные стелились, как перед князем. А тот, раздраженный, только раз глянул на Изора да на его располосованный бок, и тут же кивнул, чтоб, мол, помогли страждущему. И сразу же ушел со двора. Командир еле удержался, чтоб не выхватить меч да за ним не кинуться. Ему отвели комнатку едва не в подвале, окошко в ней было одно, зарешеченное, чуть поднималось над землей. Он дошел до кровати и повалился на нее обессиленный. А потом, дождавшись, пока его перебинтовали, в самом деле накормили и оставили одного, закрыл глаза и постарался увидеть мир, как он есть. Увидеть мир иным и огромным. Если он сумеет – будет знать, где искать Луахассу в этой крепости, пустившей в землю бесчисленные ходы, словно корни. Вначале ничего ему не удавалось: слышал только низкий, трясучий гул, который словно скреб по костям. И запах, вроде как сухих трав и цветов, поначалу пряный, сладкий с горчинкой, приятный даже… только вот слишком-то вчитываться в него не стоило, потому что скоро нашлась в нем и ниточка запаха гнилого дерева, и дымок паленой плоти, и тяжелый кровяной смрад, и даже тошнотворная вонь мертвечины. Только свежего горного ветра с медвяных лугов никак не чувствовалось, нигде не мерцало чистое звездное серебро. Изор клял себя негодным шидом, ни на что не способным выродком славных каст, и уже совсем было отчаялся, когда услышал… нет, не услышал – скорее кожей почувствовал тихое бессознательное дыхание: — Изоооррр… мой шид… И, потянувшись к нему всем своим даром, всем тем, что привык этим самым даром считать, наконец, увидел: слабый, чуть заметно мерцающий серебром след тянулся по коридору этажом выше и уходил еще выше, к башне с круглым черным куполом, которую Изор определил как святилище. Похожий купол, только из зеленой яшмы, был и над главным святилищем в Чинарах. Через святилище след тянулся куда-то дальше, но почему-то не становился ярче, а наоборот, затухал и рассеивался, хотя Изор мог поклясться своим даром, что чует правильно: именно туда увели его змееныша. След слабел вместе с тем, как слабел сам Луахассу – догадался Изор. А раз так, медлить нельзя, нельзя дожидаться ночи, когда все обитатели замка уснут, как он собирался сначала. Идти надо прямо сейчас! Изор быстро оделся, натянул сапоги, осторожно приоткрыл дверь – слава всем богам дня и ночи, она даже не скрипнула – и, крадучись, проскользнул к лестнице. Поднявшись, пошел по следу, перехватывая его, как путеводную нить. Несколько раз местные шиды попадались по пути, но Изору всегда удавалось заметить их первым и вовремя убраться с дороги. До святилища удалось дойти так быстро и легко, что в пору начинать беспокоиться: уж не притаилась ли где-то настоящая беда. Черногорское святилище сильно отличалось от Семи Чинар: оно было куда больше и мрачнее, пол, выложенный обсидиановыми плитами, казался поверхностью темного пещерного озера, а большой алтарь в середине со свисающими по углам цепями все еще хранил ощутимый запах Луахассу… запах его страха и отчаяния! То, что это именно страх, как и то, что именно от алтаря серебристый след дракончика начал сильно слабеть, сильно встревожило Изора. Вдруг подумалось: неужели Канкараим был прав, и Луа, скованного цепями, убивали на этом самом камне, пока он молился и мучился в сомнениях?! Изор и сам не заметил, как отыскал низкую дверцу в задней части святилища, как пробежал по узкому коридору, темному, сырому и грязному, с дверями по обеим сторонам. И вдруг встал как вкопанный перед одной из них. Дверь была заперта на три наружных засова. И никаких замков. Ну еще бы! Шид – каста со строгой иерархией. Никто в общине никогда не пойдет против приказа старейшины. Его могут ненавидеть, проклинать или даже презирать в душе, но ослушаться все равно никто не посмеет. Изор даже не знал, что за кара грозит ослушникам, потому что на его памяти такое случилось только раз, и было его собственным рождением. Значит, теперь он попробует снова, усмехнулся про себя Изор, сдвигая по очереди все три засова. Потом толкнул дверь, на этот раз ржавую и скрипучую, и вошел во мрак. Только тут он сообразил, что все это очень напоминает тюремные камеры. У него в Дальней были подобные, разве что коридор посуше, да окна побольше, хоть и с решетками… окна! Вот в чем дело! Тут совсем не было окон, оттого такая сырость, духота и смрад. Оттого и не разглядеть даже собственную вытянутую руку. Но руки он все же вытянул и шагнул вперед, тихо прошептав в пустоту: — Луа, ты здесь? Луахассу, это я, Изор, ответь мне. — И…зор?.. – неуверенно ответила темнота. И после мига молчания снова: — Изор! Ты жив, какое счастье… У дальней стены забрезжил неверный свет, больше похожий на свет лесных гнилушек, чем на звездное серебро. И Изор различил Луахассу, точно такого, как в своем сне: измученного, бледного, прикованного цепями к вмурованным в стену кольцам. Разве что сейчас цепи были расслаблены, и он, свернувшись в клубок, дрожал на пучке соломы, брошенном прямо на сырой камень. — И ты жив, слава богам!.. Теперь Изор уже видел Луа, а значит, ничто не помешает ему забрать змееныша отсюда, унести любой ценой, потому что никто не смеет держать в оковах его Луахассу. — Слава богам, ты жив, — повторил он, думая про себя: и слава богам, кандалы у шидов с кожаными браслетами: эти гордецы больше рассчитывают на колдовство, чем на добрую сталь, которая его не терпит… Засапожный нож – не родовой меч Раг-Манари, но он тоже был добрым клинком из честной кузни: кожа браслетов с трудом, но поддавалась. Изор резал, торопился, но все же не мог не рассмотреть, как слаб и болен его крылатый змей. Полетит ли? — Это все сеть… — шептал Луахассу, словно оправдываясь, — сначала сеть, потом этот… который с нами был, он весь яд высосал. А потом другой, старый и хромой, велел вести меня в святилище и чистоту смотреть… Сказал: грязный змеенок, должен очиститься. И поил зельем, насильно. Меня рвало, а он велел снова поить, и снова… а я не хочу очиститься, Изор. Я – твой, хочу быть твоим, с твоим даром. Я ему так и сказал: мой шид придет и убьет тебя… — И убью, маленький, обязательно убью, — ответил Изор, дорезая четвертый браслет. – Только не сейчас, сейчас нам надо тебя спасти, увести отсюда. Знаю, что плохо, но хоть идти-то сможешь? -Да! – кивнул Луа, хотел подняться, но тут же повалился снова. Выбираться из крепости без меча и доспехов, с мальчишкой на руках? Изору стало по-настоящему страшно. — И это ничего… — улыбнулся он Луахассу, подхватывая его на руки. – Держись крепче и ничего не бойся. Луа только коснулся Изора – и тут же вздрогнул: — Ты ранен? Это… Кан? Канкараим тебя ранил? Вот… надо ж было ему про сизого змея вспомнить! Не время сейчас. — Живой твой Кан, в лесочке дожидается, — ответил Изор, прижимая к себе мальчишку. Вынес его из смрадной темницы и медленно пошел по коридору, стараясь почуять, что ожидает впереди. Вот бы добраться до окошка так, чтоб никого не встретить! Вот бы суметь открыть его! Вот бы у змееныша хватило сил полететь! Другого пути назад, не через святилище, Изор не знал, потому пришлось возвращаться к тому самому алтарному камню, на котором мучили Луахассу. Изор даже взмолился Шиддару, а после запоздало подумал, что молитва вышла нелепая – чтобы темный бог дал силы и удачу сбежать из его же святилища! И как только подумал так – едва не налетел на шида, в самых дверях. Командир так и понесся на колдуна, ничего не говоря, и, не дав тому опомниться, вручил ему Луахассу, с рук на руки передал. И тут же, выхватив нож, всадил колдуну в живот, да поддернул выше, до грудины. Шид начал оседать на пол, и командир аккуратно взял змееныша из его рук. Луа только оглянулся на убитого и снова на Изора глаза поднял. Изор поставил мальчишку на пол и нагнулся к телу колдуна, нож выдернул. — Как быстро! – выдохнул Луа. Командир кивнул и снова хотел было на руки его поднять, но змееныш мотнул головой: — Сам пойду. Изор кивнул снова, сдернул с мертвого колдуна плащ и укутал мальчишку. В который раз уже. И подумал о том, что неплохо бы научить Луахассу драться когтями так же, как Гром. Чтобы Изору спокойнее было, если что. Любопытно, кто ж сизого-то учил, надо будет спросить. Если не улетят сразу же. Но в то, что Луа улетит с Громом, Изор уже и сам не верил. Еще утром сомневался и раздумывал, а сейчас – не верил. После того, как обнял, после того, как змееныш наговорил, что хочет быть его, с его даром, после того, как сказал «мой шид» — Изор его уже не отпустит. Если хотел уйти, нечего было болтать лишнее. Святилище пересекли медленно, слишком медленно, вышли в коридор, спустились по лестнице, и тут же, в башне, командир наконец увидел бойницу, достаточно широкую, чтобы сбежать через нее. Он распахнул створку и сказал: — Улетай! Сейчас! Я выйду через ворота, а Гром уведет тебя дальше в лес! Встретимся на закате. А Луа, вместо того, чтобы расправить серебристые крылья, отшатнулся от стены. И оглянулся на Изора так беспомощно! — Знаю, маленький, ты устал, — бросился к нему Изор, снова прижал к сердцу, поцеловал в висок, — но другого пути нет. Через ворота нам двоим никак не пробиться. Мальчишка в растерянности умолк, потом выглянул в узкое окошко, снова отступил от стены. И наконец решился: — Хорошо. Немного отдышусь – и полечу. А ты – ты поторопись. Лучше будет, если ты сначала выйдешь через ворота, а я… потом… вдруг заметят… — Нет, — сказал Изор. — Сейчас. Ты полетишь сейчас, и я никуда не уйду, покуда не улетишь. Давай! Луахассу снова глянул на командира, мальчишку что-то мучило, это было видно. — Я не умею! – вдруг выпалил он. – Не умею летать! Не научился! Трижды падал в пропасть – не полетел! Слабый! Ни на что не гожусь… И в это Изор поверил тоже. Все сходилось. Умел бы летать и драться, как Гром – был бы таким же надменным и жестким, как он. Изор снова обнял мальчишку и улыбнулся ему: — Научишься. Знаешь, сколько я учился драться? Лет двадцать. А ты – всего трижды падал. Это не считается. — Но ты сказал, другого пути нет… — Найдем! — ответил Изор и сам выглянул в окошко. Внизу, за крепостной стеной, тянулся овраг, каких много здесь, между холмов. Сплошь заросший кустарником, извилистый и засыпанный листьями овраг, в котором так хорошо было бы спрятаться! Но до которого нужно еще как-то добраться. Изор высунулся из окна и воткнул нож в стену, между камней. И второй нож из другого сапога воткнул рядом. Другого пути в самом деле не было. Стоит им показаться во дворе – их сразу схватят. А так… хоть попробовать. — Ты легкий, — втолковывал он Луахассу, — главное – сам держись, но не за шею, не задуши меня. Держись за плечи, хорошо? Если будешь сползать – все равно держись, за ремень, за ноги, за что сможешь. Понял? И выбрался из окна, перекинул тело, схватился за ножи и позвал Луа. И потом они висели на стене, на осеннем ветру, но Изору снова было ничуть не холодно. Он медленно спускался, каждый раз боясь, что узкие ножи не выдержат веса, сломаются… и кустарник внизу оставался все так же далек… порывом ветра с Луа сорвало плащ, Изор испугался, что это мальчишка рухнул вниз! Но нет, он цеплялся за плечи, это лишь плащ улетел… И так они спускались долго, очень долго, а потом вдруг сверху раздался крик. Изор поднял голову и увидел в спасительном окошке чью-то голову, полетели ругательства и, кажется, заклятия. И тогда командир ошибся. Слишком поторопился, сильно ударил ножом! Тот скользнул по камню и выскочил из руки. Изор понял, что теперь никакого пути не осталось. Пальцы соскальзывали. Луахассу обнимал его крепко. А потом за спиной захлопали крылья, беспорядочно, неровно… может, он хоть спланировать сумеет, скользить в воздухе, подумалось вдруг. Еще миг – и они рухнули, сорвались вниз. Далекий кустарник мгновенно оказался близко, перед самым лицом! Луа хлопнул крыльями одновременно, их обоих вроде чуть подняло над ветвями – и они кубарем покатились по склону. Когда мир перестал бешено крутиться, первое, что Изор почувствовал, была не боль и не страх – это были перья. Полные горсти измятых, переломанных перьев – и никакого движения. Перья Луахассу – больше им взяться неоткуда… и воображение сразу дорисовало измятые, переломанные крылья, испятнанные алым по серебру. Вот тогда пришел и страх! Надо открыть глаза, надо увидеть, понять, как все на самом деле – плохо ли? И если плохо, то помочь, быстро, пока не стало еще хуже!.. Но страх сковал руки, глаза словно запечатал – век не поднять. Он же спасти дракончика хотел! Спасти, а не добить… Изор еще метался между страхом и необходимостью, надеждой и отчаянием, когда сбоку что-то зашевелилось, зашуршала палая листва, и знакомый голос позвал тихо и тоже испуганно: — Изор? Изор открыл глаза, но ничего не увидел… кроме узкой ладони Луахассу, стряхивающей с его лица комья земли и слипшихся листьев. — Луа, живой, — облегченно выдохнул Изор. Сам отгреб листья с глаз и сел. Вот теперь пришла и боль. Болели бока, спина, болели отбитые бедра и ягодицы, но больше всего болели содранные до крови ладони – и это было хорошо! Тут уж сразу понятно, раз боль в рассаженных ладонях перебивает прочую, значит, серьезных ранений нет. А синяки и царапины он перетерпит! И Луа вытащит, а потом исцелит… Сизый Канкараим поможет, если сам Изор не справится. При мысли об оставленном в лесу драконе снова стало муторно. И зачем опять его вспомнил? Не о том думает! Все равно сейчас их спор с Канкараимом никак не решить – спастись сначала надо, выбраться. — Луа, как ты? Не убился? Ничего не сломал? И Изор снова, привычно уже, начал осматривать и ощупывать змееныша. В овраге был полумрак. Это там, наверху, день хоть и клонило к вечеру, но было еще совсем светло, до заката оставалось часа три с лишним, а тут, среди густых кустов клена, кислицы и можжевельника, сплошь опутанных высохшими плетьми хмеля, да еще в тени крутого склона и высоких стен замка, света не хватало. Изор едва мог различить, глубоки ли раны на бледной коже Луахассу, а уж про укрытые перьями крылья и вовсе уверенности не было. Потому все приходилось проверять наощупь. Змееныш от боли дрожал и всхлипывал, но не жаловался, и за руки не хватал, наоборот, шептал почти радостно: — Изор, я летел! Ты же видел, да? Видел? Ах!.. летел целых два взма!.. ха. Правд… ха!.. же? — Да, Луа, я видел, чувствовал: ты нас спас, не дал разбиться… а сейчас помолчи, ладно? Туловище и ноги были в порядке, в синяках, конечно, в ссадинах, но кости целы. А вот крыло подломил, и плечо вывихнул. И голову расшиб сильно – болеть будет, может, и тошнить тоже. После таких ударов лекари велят по неделе из постели не подниматься, а им еще бежать надо, и поторапливаться – погоня-то с минуты на минуту настигнет. А плечо и крыло вправить и привязать надо бы… Изор за руку дернул – Луа побледнел до серого, и даже слезы по щекам брызнули, но стерпел. И потом, когда ремнем к телу притягивал – тоже терпел, не вырывался, только дрожал сильно, воздух хватал, будто задыхался. И все про полет вспоминал, снова и снова. Когда с перевязкой покончили, Изор поднял змеенка на ноги и поволок за собой по склону, через кусты и в лес. Плащ шида, что был на Луахассу, но слетел, пока лезли по стене, очень бы пригодился для побега, но искать его было некогда. И конь того шида прибитого тоже в замке остался. Но, видно, Шиддару и правда благоволил Изору, а может быть, как и он, был не согласен с тем, что пытать драконов правильно, потому что беглецам снова повезло, в который уже раз за этот день: на самой опушке они заметили еще одного колдуна, совсем молодого парнишку, тремя-четырьмя годами старше Луахассу. Молодой шид брел пешком, ведя в поводу добрую верховую лошадь, и был он каким-то шальным, растерянным: по сторонам вовсе не оглядывался. Оттого и угодил Изору прямо в руки, тепленьким: только по голове как следует стукнуть, плащ для Луа да лошадь отобрать. Сначала Изор добить хотел, чтобы не добрался в замок, не наболтал лишнего. Но склонился – и жаль стало. Парень-то совсем молод еще, жить да жить. И Луахассу вступился: — Не надо! – говорит. — Он – как ты перед нашей встречей: дар еще не пророс, только маленькое семечко в сердце. Красивое. Не губи! Изор подумал и согласился: в замке про побег серебряного змея все равно уже знают – видел же кто-то, как они по стене ползли – так что пусть уж живет парень. Глядишь – вырастет кем-то поприличнее их нынешнего старейшины. Но нож и топорик с пояса все равно снял, и лук со стрелами забрал. Сколько им по лесам еще бегать, одни лесные духи ведают: снаряжение, может, и костер сложить, и зверя бить пригодится… а может и врага. Верхом до места, где ждал их сизый змей, было не более двух часов. Но Изор всерьез боялся погони, и, как казалось, даже пару раз слышал за спиной топот и дальнюю чужую речь, потому решил как следует попетлять, и только потом, на пару перестрелов поднявшись по ручью вброд, решил, что оторвался. Луахассу сел за спиной и поначалу держался хорошо, но к концу начал клониться в стороны, сползать и падать – рана на голове дала себя знать. Пришлось взять его в седло, и так, чуть не на руках с беспамятным змеенышем добираться до условленного места. Канкараим почуял их издали, выбежал навстречу и с рук на руки подхватил Луахассу. Только и вопросов было: — Как он? — Ранен, — честно ответил Изор. – Не тяжело, так, по мелочи. Но мелочи неприятные – крыло сильно помято и голова разбита. Покой нужен с такими ранами, а не бешеная скачка. Да еще колдуны эти отравили чем-то в крепости, чтобы, мол, дар чище стал… Сизый заглянул Луахассу в лицо и выпалил: — Пуст он! Опустошен почти полностью. Удивительно, как столько-то продержался! Лечить его надо, наполнить… И тут же не спуская с рук, приник к губам, целовать начал. Изор прямо чувствовал, как жало сизого под язык колет, как роняет жгучие пурпурные капли. И так было больно! Так хотелось отнять и целовать самому!.. Но что ж, Канкараим сам дракон, кому, как не ему, в драконьих хворях разбираться. И Луахассу он, поди, не раз от болезней-то спасал, «еще когда он в яйце лежал»… надо стерпеть. Но больнее всего было, когда звереныш через боль, через беспамятство к нему тянуться начал: рот навстречу открывать, язык ловить жадными губами. А потом вдруг приник весь, прижался, и тереться начал размеренно, требовательно… Изор аж дышать перестал! Неужели все так и сбудется, как он не раз думал, как уговаривал себя, но все равно не хотел верить: придется отпустить Луа с этим сизым в их змеиные горы. И расстаться. Навсегда… И тут Изор увидел взгляд Канкараима, не такой взгляд, неправильный! Слишком холодный, слишком твердый, торжествующий. И спросил: — Гром! Ты любишь Луахассу?