Легенды предзимней ночи

— Только вот я-то летать не умею, — грустно ответил Луахассу, когда Изор все честно ему рассказал. — Научишься! Вот прямо сейчас учиться пойдем на башню. Хочешь? С того самого дня, как Луахассу признался, что не умеет летать, а потом вынес их обоих в овраг, не позволив разбиться, Изор ни разу не усомнился, что летать его дракончик сумеет обязательно. — Просто крылья не окрепли, ты же вон какой тощий! – уверял он Луа. – Или учителя не те были. А я научу! — Хочешь меня с Каном в горы отослать? – все так же насупившись, шептал змеенок, а потом прижимался, гладил щеку или перебирал волосы своими тонкими пальцами или вовсе начинал к губам тянуться. Вообще Луахассу был настоящим наказанием: он, как дикий зверенок, ничего не смыслил не только в жизни крылатых и таинствах шид, как сам признался; он и человеческих обычаев совершенно не понимал: его не волновали ни чужие глаза, ни чужое мнение. Мог увидеть Изора из окна и прыгнуть прямо на него, хватаясь за плечи и звонко хохоча. Мог подойти, принюхиваясь и сияя глазами, наклониться и прошептать: хочу тебя. А мог, вообще ничего не говоря, ухватить за руку, утянуть куда-нибудь в угол потемнее и целовать взахлеб, то и дело больно-сладостно покалывая жалом. Изор каждый раз снова и снова объяснял: ласкаться и целоваться на глазах у людей – стыдно, такое делают только наедине; целоваться же с мужчиной – стыдно даже наедине, потому что у людей такого не принято. Змеенок хлопал глазами и спрашивал: «Почему?», и Изор долго, терпеливо объяснял, потом ругался и обещал запереть негодника в башне. Луа вроде бы даже становилось стыдно, он отводил взгляд и кротко обещал: «Никогда больше…» Но не проходило и полдня, как все начиналось снова. Казалось, он и не хочет понимать – решил для себя, что человеческие правила драконам без надобности. Но если уж быть совсем честным, то чистое, открытое желание Луахассу не столько раздражало и злило Изора, сколько смущало, льстило его самолюбию, да и просто возбуждало желание. Сам он тоже готов был целыми днями перебирать серебристые пряди, облизывать и сосать длинные чуткие пальцы змеенка, ласкать гибкое тело под одеждой и угадывать на ощупь чешуйки. А уж если дать волю желаниям – тогда лучше сразу увести Луа в спальню или на вершину башни и люк накрепко закрыть. Там-то, на башне, глубокими ночами, когда весь гарнизон спал, Изор любил своего дракона – и зимние морозы отступали от их сияющих тел, переполненных слитыми силами бескрылого колдуна и крылатого змея. А потом Луа вскакивал в створ бойницы и раскрывал крылья. Ветер бился, трепал их, но быстро выравнивался, ухваченный верно и крепко, переставал злиться и, подставляя упругую струю, звал за собой в небо. Изор видел, как напрягаются крылья Луахассу, как уже разворачиваются для первого, могучего удара… но в последний миг что-то пугало дракончика, заставляло отступить. Луа бросался к нему и замирал в объятиях. — Ты что, высоты боишься? – спрашивал Изор. – Или думаешь, что как только полетишь, я тебя в горы прогоню? Луа не отвечал, лишь прижимался еще крепче. Так они и засыпали на запашистой сенной подстилке, завернувшись в одну меховую накидку. И оба улыбались во сне. Другое дело Канкараим – этот всегда был или мрачным, или задумчивым. Изор несколько раз повторял ему, что он не пленник и ничем ему не обязан, может хоть сейчас лететь на все четыре стороны. Змей кивал молча и никуда не улетал. Порой казалось, что он выбирает удобный случай, чтобы напасть, но Изор гнал эти мысли – Гром хоть и не отличался дружелюбием, в деле всегда оказывался на его стороне. Зато ни угрюмый вид, ни молчаливость не помешали Канкараиму завоевать уважение ратников. И немалой долей этого уважения, как понял Изор, он был обязан поддержке Утара, благодарного за помощь против кьяттских предателей. А еще тому, с каким достоинством и с какой точностью он выполнял приказы командира. В общем, жизнь в крепости почти устоялась, и драконов, не щеголявших, правда, больше своими крыльями, стали уже считать своими, когда в одно морозное утро от ворот доложили о прибытии курьера из столицы с письмами для командира Изора. Вместе с курьером прибыл и гарнизонный отрок, которого сам Изор отсылал с посланиями о кьяттском мятеже и крылатых змеях. Однако ответный пакет ему не доверили, а отправили с одним из раг личной курьерской службы Великого Князя, да еще и в сопровождении трех стрелков столичной городской охраны, что сразу настораживало: столь серьезные меры для сохранности личной переписки или рядового приказа принимать не станут. Изор велел проводить посла в общий зал и сам, даже не закончив завтрак, поспешил туда же. Курьером оказался Арагун Раг-Батар, знакомый Изору с детства сын отцова сотника. Арагун был на пару лет старше Изора, из семьи на ступень ниже рангом, и служба на заставе Дальней изначально предназначалась ему. Но когда сам наследник Раг-Манари добровольно вызвался на границу – Арагун с радостью отказался в его пользу. Зато теперь, за два года столичной службы он успел обзавестись многими полезными связями и скромным домиком в анклаве военных, и уже собирался свататься к сестре Изора, Рузане, даже заручился согласием будущей супруги. Так что старые приятели встретились радушно: обнялись, обменялись парой шуток, и тогда только заговорили о деле. Арагун извлек из поясной сумки два пакета и протянул Изору. — Смотри, будущий шурин, вот в этом, — он указал на большой, — распоряжения по делу твоего мятежника и последние новости столичной политики. Я все их знаю из первых уст, так что если будут нужны какие подробности – обращайся. Изор забрал пакет с мечом и щитом из алого воска – печатью княжеского воеводы – и кивнул. — А что в этом, — продолжал Арагун, указывая теперь на меньший, с черным воском печати, — я не знаю. Да и знать не хочу, если честно… убереги меня Луртару от шидских тайн. — Скоро сам будешь мужем колдуньи – куда тогда глаза спрячешь? – усмехнулся Изор, забирая пакет. Этот был из тонкой, но плотной желтоватой бумаги, которую делали и использовали только в Семи Чинарах. Изор с трудом, но все же узнал руку деда в подписи, а потом глянул на печать и чуть рот не разинул: на печати был изображен дракон, но не такой «мифический зверь», как в книге, а самый настоящий, похожий на человека в чешуе с пернатыми крыльями и хвостом. Искушение прочитать письма тут же было почти нестерпимо, но Изор все же сдержался. Поблагодарил гонца, пообещал обязательно обсудить с ним послания, как только прочтет, выслушать и принять во внимание все его пояснения. — А пока я читаю да сам разбираюсь, не желаешь ли ты и твои люди отведать стряпни нашего кашевара? Он редкий искусник, дома у тебя таких нет, ручаюсь. — Прелести жизни в глуши, да? – улыбнулся Арагун. – Сытная еда, да и отдых были бы очень кстати. Мы последнюю ночь гнали, почти не останавливаясь, оголодали, утомились и продрогли. — Значит, сытная еда, грог и постель? — понимающе кивнул Изор. – Будет. Пока ешьте, а я распоряжусь. И дал знак своему гонцу проводить гостей в трапезную. Как только дверь за гостем затворилась, Изор схватился за письма: с какого начать? Приказы Великого Князя и его воеводы важнее для командира, их следует немедленно изучить и начинать исполнять. Но при взгляде на печать Семи Чинар любопытство взлетало до небес! Отправляя записку матери, Изор ни на миг не рассчитывал, что темнейший Инрад Шид-Ашнари снизойдет до письма отвергнутому кланом внуку. Выслушал бы дочь, дал пару мудрых советов – и то было бы слишком хорошо. А тут – целое личное послание, да еще и со столь многообещающим изображением! Но оба послания пугали командира: каждое из них могло заключать в себе приговор змеям, решить судьбу его Луахассу! Каждое могло потребовать расстаться с ним или того хуже: отдать в чужие руки, убить. Поколебавшись несколько мгновений, Изор все же предпочел начать с долга чести и сломал алую печать. Первым выпал лист официального приказа: строгая белая бумага, более толстая, чем плотная и удобная для письма, но зато с тисненым золотой краской леопардом – символом рода Лур-Куаза. Изор лишь раз бегло глянул преамбулу, полную похвал за верную службу, высоких оценок доблести и чести гарнизона Дальней и лично командира Изора Раг-Манари, и вчитался в непосредственные распоряжения Великого Князя. А говорилось там вот что: «…приняв во внимание все обстоятельства, приказываю: 1. Калаю Раг-Нару, старшему разводящему второй стражи города Кьятты, замеченному в неповиновении командиру пограничной заставы Дальней и подозреваемому в измене, повлекшей гибель ратников, лично, добровольно и незамедлительно явиться в Высшую Судебную палату Аола для дальнейшего рассмотрения дела. Отказ от явки будет приравниваться к признанию вины и повлечет прилюдное объявление Калая Раг-Нара виновным в измене. 2. Изору Раг-Манари, командиру гарнизона заставы Дальней, также лично и добровольно явиться в Высшую Судебную палату Аола для дачи показаний очевидца по делу об измене Раг-Нара, а также для подробного доклада о мифических крылатых змеях, упомянутых в признаниях подозреваемого. 3. Мифических змеев, плененных и содержащихся в крепости на заставе Дальней, со всеми предосторожностями доставить в столицу и передать главе службы деликатных дел Умасу Лур-Тейну для изучения или умерщвления в интересах Аола и его народа. 4. Доверенному курьеру Арагуну Раг-Батару сопроводить всех вышеупомянутых в столицу с полным обеспечением конвоя, охраны и безопасности в дороге…» Дочитав приказ, Изор сжал зубы и бросил лист на стол. Хотелось разорвать его, исполосовать кинжалом или сжечь! И забыть. И не выполнять. А еще хотелось срочно бежать, предупредить Канкараима, а потом найти Луахассу, заседлать лошадей и сбежать вместе с ним так далеко, чтобы никто никогда не нашел! Он бы так и сделал! Точно! Если бы не честь рода, если бы не семья, живущая в столице под самым боком у деликатных мастеров, которым дела нет до юности девушек или заслуг старого вояки… Изор взял себя в руки и вынул из пакета второй лист: «Сын мой Изор …» На этот раз он узнал сероватую бумагу для домашних дел и размашистый почерк отца – и сразу стало чуть теплее, чуть спокойнее на сердце. Он продолжил читать: «… великокняжеский приказ призывает тебя домой, и я не стану кривить душой, говоря, что не рад этому. Твоя матушка, и девочки тоже скучают по тебе и с нетерпением ждут встречи. Однако в недоброе время ты возвращаешься: в столице, да и во всем Аоле близятся смутные времена. Великий Князь Мирой Лур-Куаз тяжело болен, и очень скоро Аолу понадобится новый правитель. Как ты знаешь, наследник Мироя, Савел, умом не вышел, потому двое других претендентов – муж старшей дочери и младший сын Мироя – тоже надеются и собирают силы. Явившись в столицу, ты непременно будешь втянут в противостояние. Я знаю, ты умен и честен, но твой возраст и опыт могут помешать принять верное решение. Потому прими совет старого отца: не руби с плеча, не швыряй козыри – думай. На меня, старого солдата, и на свою мудрую матушку ты всегда можешь положиться…» Изор едва разобрал подпись, тут же отложил письмо и вскрыл второй пакет. В ладонь выпал желтоватый тонкий лист в узоре каллиграфического письма старого шида: «Изор-чи, свет старости моей и боль моего сердца, надеюсь, ты достаточно вырос, чтобы понять: не обида и не угасшая память о тебе заставила меня уйти из твоей жизни, но клятвы шид, древние и мудрые обычаи, что сильнее людей и крепче любви старика к дочери и внуку. Я и сейчас, как ни желал бы этого сам, не посмел бы писать тебе, не дозволил бы явиться в святилище Семи Чинар, не допустил бы встречи, если бы не удивительная весть о крылатых змеях. Если услышанное мной понято верно, и дракон в самом деле сам разделил с тобой дар, значит именно ты и есть истинный шид, наследник зимнего бога, и отторжение от рода теряет смысл и силу. Тебе немедленно следует вернуться в клан и пройти все таинства посвящения. В любой день, в любую ночь клан Семи Чинар ждет тебя, Изор-чи, мой потерянный и обретенный наследник. Большего пока не скажу – тайны шид нельзя доверять бумаге, даже и волшебной. Добавлю лишь: больше богатства и карьеры, больше свободы и чести береги своего дракона, Изор-чи. Потеряв его, ты потеряешь больше, чем сможешь когда-либо представить…» Не успел Изор прочитать последнее слово, как рука сама дернулась к пламени свечей, которое вмиг спалило тонкую бумагу. — Колдовство… — подумал Изор. И тут же вскинулся: — Луахассу! Я должен спасти Луа… значит, Луа должен полететь! * * * Лицо у Изора было черное, как будто он в одночасье переродился в злобного колдуна. Луа не успел рта раскрыть, как Изор приказал: — Пойдем! – и, круто развернувшись, покинул спальню. Луа наспех набросил изорову же куртку и заторопился следом, гадая, что могло случиться. Командир, не оборачиваясь, направился в Западную башню, взбежал по лестнице, вышел на крышу, и Луа встревожился еще сильнее. А ну как повернется сейчас своим черным лицом да скажет: «Убирайся из моей крепости, крылатая тварь!» Тем более что однажды Луа подобное уже слышал… А Изор вдруг возьми и в бойницу сунься! Будто прыгнуть с крыши захотел! Луа дернул его за плечо назад – испугался! — Ну, да, высоко… — пробормотал Изор. Легко стряхнул руку Луа и развернулся к нему. Не черный, но хмурый. И сказал, как отрезал: — Ты должен полететь. Сегодня. — А если не полечу? — А вот если не полетишь, — Изор вздохнул, протянул руку, погладил Луа по щеке, — если не полетишь — прогоню. Дам лошадей и отправлю в горы. С черного неба, невидимый в темноте, летел снег. Снизу, с гарнизонного двора, пробивались лучи света – от фонарей с зажженными в них плошками, от редких факелов, из окон. В этих-то лучах, в проеме бойницы, снег становился виден, ветер швырял его горстями, укрывая черепицу. За спиной Изора ветер крепчал, гудел в кронах деревьев, но все же не бесился так яростно, как бывало на вершинах гор. Луа не боялся его порывов, нет. Изор снова хмуро глянул на Луа: — Твоим крыльям не хватает силы? Возьми. Я дам, сколько потребуется. И, глядя в сторону, принялся распутывать завязки на рубахе. — Я, наверно, был неправ с тобой… не спрашивал, как надо. Я же не знал про сосуды и про духов. Теперь знаю. Изор говорил, и Луа чувствовал, что хочет броситься к нему и схватить за руки. Потому что он прямо сейчас был неправ. Командир сдернул с себя рубаху, кинул на подстилку из сена, засыпанную снегом. Опустился сам. На спину. И, лежа на спине, глянул на Луа. — Я дам силу твоим крыльям, стану твоим сосудом, если нужно. Возьми! Ты должен знать, как берут силу. И Луа отступил назад, попятился к створу бойницы. Обида обжигала его пуще любого шквального ветра. Он сказал как можно спокойнее: — Ты еще скажи, что слабого змея любить не будешь. Что крылатый, который не умеет летать – не достоин… Командир умолк. Чтобы тут же мягко подняться со своего ложа и двинуться к Луахассу. — Нет! Я не скажу так. Но Луахассу уже стоял на краю, держась за холодный камень. Оглянулся – даже его звездные глаза мало что различали за пределами крепостного двора. Видимый мир обрывался за крепостной стеной. Дальше – только шумели ветряные пряди, сплетались в пути, что оканчивались в неведомой тьме. Любой поток подхватит и унесет в такие дали, из которых назад не вернешься… — Луа! Я просто тревожусь за тебя и хочу отдать свой дар! В крыльях уже бился пойманный поток, в крови жарко цвела обида. Луахассу дождался, когда Изор едва не схватил его, дернул плечо, ускользая из захвата, сказал: — Я не хочу, чтобы ты отдавался «если нужно». И прыгнул с крыши. Тут же его понесло кувырком, как сорванный лист дерева. Закружило, мотнуло вправо, влево, будто Луа был не потомок великих духов, а комок рваных перьев… Он гневно ударил ветер, чтоб не мешал думать, и злиться, и… чтоб вообще не мешал! И тот вдруг послушался. Подхватил расправленные крылья, наполнил силой, выстелился под Луахассу и понес, как норовистый, сильный конь, которому только и нужно было, что крепкая рука. Луа вдруг понял, что летит, испугался, в панике забил крыльями, но тут же снова вспомнил слова Изора и успел даже поклясться, что вот сейчас вернется на злосчастную крышу и устроит ему! Поймал холодный шквал, даже открытым ртом его поймал, наглотался снега… выровнялся, огляделся – и увидел вдалеке крепость. И сильными рывками направился к ней, сказать своему шиду, что о нем думает! Изор, высунувшись в бойницу, выкликал его имя, тревожно и отчаянно звал Луахассу. И он свалился командиру едва не на голову, оба покатились по крыше, раскидывая в стороны сено. Изорову рубаху подхватило и тут же унесло. Луахассу прижал Изора выпущенными когтями и зашипел ему в лицо: — Я не хочу, чтобы отдавался «если нужно». Я хочу, чтобы ты меня любил! Изор, не замечая оцарапанной кожи, потянулся к Луа, обнял, погладил по щеке. — Я люблю тебя, — прошептал он. * * * Командир видел, что змеенок все еще взволнован, и немудрено, после первого-то полета. И крылья Луахассу дрожали, и руки, и весь он был слишком резок в движениях, будто порывался опять куда-то лететь по своим драконьим делам. А может, так оно и будет. Вот прямо сейчас. По-хорошему надо было увести мальчишку с крыши, продуваемой всеми ветрами, отпоить вином, успокоить. Уложить в мягкую постель, занежить и заласкать. Он справился, нашел в себе силы и сумел полететь! Шутка ли – семнадцать лет крылатый не отваживался взлететь, а тут вдруг получилось! Зимней ночью, в снежную бурю! После такого подвига у любого поджилки тряслись бы… И заслуга Изора в этом очень сомнительна – он всего-то и смог, что обидеть и разозлить змеенка. Да, увести его в спальню сейчас было бы правильно. Но и ему из постели потом тяжелее уйти будет… — Я люблю тебя, — повторил Изор, — и потому скажу – улетай, душа моя. Улетай в горы с Каном. Луахассу отпустил Изора, заморгал растерянно, закусил губу, как ребенок, что силится не заплакать. Отстранился, сел рядом на подстилку, и даже крылья поникли. Вскинулся снова: — Но почему? Я же полетел! Как ты сказал! …я не должен был?.. Все-е-е… доигрался в благородство, командир? Теперь точно плачет. Ох и ночка мальчишке выдалась. Изор мигом приподнялся и обнял Луа. Увлек снова на меховую накидку, принялся целовать мокрые глаза и щеки. Снег все падал с темного неба, и ветер где-то там ревел и свистел, и все это былодалеко, и совсем неважно. — Нет, маленький, ты должен был полететь. И ты молодец, ты смог, справился! Поборол все свои страхи! — Ничего я не борол. Я на тебя разозлился! — Главное, что полетел! Теперь ты сможешь стать охотником и духом. И не должен быть ничьим сосудом. Я же правильно все понимаю? — Нет! — возразил змеенок и трепыхнулся в руках Изора. — Неправильно! Ты хочешь, чтобы я ушел, а это неправильно! Командир вздохнул и наконец признался: — Я получил плохие вести. Князь требует, чтобы я доставил тебя в столицу. Вас обоих, тебя и Кана. Для изучения. В лучшем случае – для изучения. А еще мой дед, глава клана Семи Чинар, зовет в клан и просит беречь тебя пуще жизни. Но… безопаснее всего, чтобы ты улетел в горы. Я так думаю. Луахассу замолчал. Видно, обдумывал услышанное. А ну как скажет сейчас, мол, как хорошо найти друга среди бескрылых, и спасибо за заботу, за предупреждение, за кров и постель… особенно за постель, да… И в самом деле улетит. А Изор поедет на доклад в столицу. И больше никакого назначения ни на какую границу не получит. И никогда ни одного крылатого не увидит. Хотя зачем ему другие крылатые? Луахассу молчал и не шевелился, прижавшись к груди Изора, и командир гладил его щеки, и волосы, и плечи. Наконец поднял голову, посмотрел в глаза. — И куда же ты решил меня везти, командир гарнизона заставы Дальней Изор Раг-Манари? Ну надо же, запомнил наконец и имя, и род, и должность, как полагается. — Никуда. Но змеенок не отводил взгляда, ждал. Будто знал все наперед! Будто чуял, как сильно Изор хочет понять, о чем писал его дед, Инрад Шид-Ашнари, хочет изучить и познать свой дар! Ну ведь… наверно, и чуял. — Никуда, но уж точно не в руки столичных властей. Никуда, но разве что в клан. — Я поеду с тобой, — вдруг сказал Луа, – Ты мой шид, и я тебя одного не отпущу. И улыбнулся: — А еще ты меня куда хотел увести? В спальню? И, покуда смущенный Изор придумывал, что ответить, так, чтоб и правду, и объяснить – снова опрокинул командира на спину, на меховую накидку, и принялся целовать в рот. Изор выдохнул наконец-то – Луа совсем не спешил ни в горы, ни к Кану. Луа хотел остаться с ним. А уж когда он ужалил Изора и стал поить ядом со слюной – командир задышал чаще и принялся отвечать, облизывать рот Луа, сосать его язык и ласкать губы. Снежинки кружились над головой и сверкали, как звезды, а звездный свет пробивался сквозь тяжелые тучи, мерцал в воздухе. Изор тянулся к Луа, пропускал его волосы сквозь пальцы, гладил крылья и плечи. Луахассу укрывал их обоих крыльями и уже распутывал шнурки на штанах Изора. Сейчас, уже скоро обнаженный Луа опустится на бедра Изора и сразу выгнется… и тоже задохнется. Сейчас… Но змеенок, стянув с командира штаны и погладив пальцами член, вдруг скользнул ладонью между ног, одной и второй ладонью, и развел ноги Изора, погладил бедра. Еще не так давно мелькало у командира такое видение, и почему-то ему не нравилось, он теперь не понимал, почему. Он лежал обнаженным, с раздвинутыми ногами, под змеем, который раскинул над ним крылья, и сам навис, смотрел в глаза. На щеках Луа горели яркие пятна – он был возбужден, казалось, вот-вот зарычит… И шепот его был срывающимся: — Если ты сейчас скажешь «нет»… — Не скажу, — перебил Изор и потерся о него грудью, — другое скажу. Дай облизать. — О, боги, — простонал Луа. И едва сдерживался, пока Изор тянулся к его члену, обильно смачивал слюной, проводил языком по всей длине. И потом, когда снова притиснул Изора и входил, медленно, до одури сладко, хоть и болезненно – губы кусал, и глаз от лица Изора не отводил. Командир обхватил рукой шею Луа, шепнул: — Ужаль меня. И открыл рот навстречу жалу, навстречу языку Луа… и боль почти сразу ушла, и ослепительный звездный свет рванулся в лицо, полыхнул внутри. Изор выгибался навстречу ему и чудилось, будто сам он летит, с каждым толчком все выше! И Луа все-таки зарычал, не сдержался…