Легенды предзимней ночи

Долго все было тихо, так долго, что Изора почти сморило, даже сон какой-то привиделся… и вдруг спугнуло что-то: шорох, звяк железный, какого в лесу быть не должно. Изор вскинулся, только успел большака своего в бок ткнуть: — Идем, проверим. Выскочили к кострищу – и тут же поняли: беда! Стражник на бок завалился, и первый легкий еще снежок под ним весь стаял, растекся черной лужей. Утар – к нему, а Изор в сторону, откуда доносились звяканье и возня. У палатки столичных увидел: мальчишка-шид схватился на ножах с Арагуном, Калаем и еще одним стражником. Казалось бы, куда хлипкому сопляку против обученных воинов, но он рвется, не уступает! Не умением дерется, не силой, а какой-то дикой, необузданной яростью одержимого: глаза красные, больные и изо рта пена кровавая хлопьями. И столичные спросонья ни вооружиться толком не успели, ни глаза продрать – шальные до сих пор, ничего сообразить не могут. Только один Арагун и успел кинжал выхватить, остальные – голыми руками остановить пытались. Вот уже и стражник заваливаться начал, и у Калая рукав кровью промок… Изор недолго думая меч выхватил и – бегом… только в последний миг что-то как под локоть толкнуло: повернул меч, и не клинком, а оголовьем рукояти шиду по затылку ударил. Тот и свалился сразу как подкошенный. Изор наклонился к оглушенному пленнику – руки связать, так будет надежнее. Арагун стражника подхватил, а Калай тем временем отвернул рукав, зашипел от боли и бросился через всю поляну, видно, к переметным сумам, за повязками… Но, оказавшись рядом с лошадьми, Калай вдруг прыгнул в седло, да так резво, будто и не ранен! Крикнул: — Не поверил мне, командир? Змеев решил спасти? А тебя самого кто спасет? – и ударил коня пятками, поскакал в ночной лес, не разбирая дороги. Изор только рыкнул раздраженно – ну, конечно, глупо было надеяться, что Калай сохранит змеев в тайне. А может, и к лучшему. — Гром! – позвал он и приказал крылатому. — Догони беглеца! Да смотри сам не попадись! Арагун вместе со стражником своим раненым от дивного зрелища так и осел в снег: прямо перед ним развернулись сизые крылья, и змей одним мощным рывком унесся в небо. И Луа выскочил следом из-под полога, сверкая серебряными глазищами и выпущенными когтями, к Изору кинулся. Да уж, в самом деле – спрячешь их, как же… все одно, что золотой самородок среди морской гальки или легендарный меч среди кухонных ножей. — Последи за этим, – командир кивнул на связанного шида и в три прыжка оказался рядом с пологом, где устраивались на ночлег остальные колдуны. Под пологом было пусто, колдуны ушли, не оставив ни походного мешка, ни одеяла, ничего. Похоже, колдуны оставили в лагере только заклятого мальчишку. И значит, прав был Калай, и теперь шиды станут охотиться за ними. За Луахассу, потому что не смогли захватить, и за этим дурачком Калаем, который слишком много болтает о колдунах и их темных клятвах. Командир вернулся к кострищу. Утар поднялся, оставив стражника лежащим навзничь на снегу, поймал взгляд Изора, отрицательно мотнул головой – стражник был мертв. Арагун возился со вторым, бормотал вполголоса, кляня и так и эдак шидские тайны, и обычаи, и весь род ночных колдунов, начиная от их темного бога. А стражник постанывал и скрипел зубами. Изор успокаивающе тронул столичного друга за плечо, так тот взвился почище крылатого Грома: — Кто это был? Как это можно? С крыльями! – и совсем уже дикое: – Кто позволил? — Я позволил, — с нажимом сказал командир, — во исполнение приказа, который ты же мне привез. Напомни потом, дам почитать. Арагун, хоть и ошарашенный увиденным, быстро взял себя в руки. Пусть он был столичный житель, но потомственный раг, и с парнем своим раненым управлялся, как не всякий лекарь. А вскоре и Канкараим вернулся, верхом, притащил Калая поперек седла, как какого-нибудь пойманного барана. Арагун снова во все глаза уставился на крылатого, а Гром схватил беглеца за шкирку и швырнул кубарем чуть не в самое кострище. И следом с коня спрыгнул, крыльями на него захлопал, когтем изогнутым на сгибе крыла чуть не по лицу сунул: — А не ты, гаденыш, с колдунами сговорился опять? Как они нас выследили? — Когда бы я успел? – вскочил на ноги Калай. И руку окровавленную вперед выставил, — а может и про рану я с колдунами уговорился? Так нет же, я дрался с ними! Но Гром, видно, раз напугав Калая, теперь чуял свою власть, снова на него напустился: — А в лес удирал тоже, небось, от большой смелости? — Хватит! – рявкнул на обоих Изор. — Гром, помолчи, не обижай его напрасно, он и в самом деле отпор колдунам дал. А ты, Калай, не дури – ни в каких лесах тебе не скрыться. Тебе теперь один путь выжить – с нами. И ты послушай меня, Арагун. Моя вина – раньше тебе не сказал, но и сам не знал, что так дело обернется. Этих двоих – троих, если с Калаем – нужно доставить в Столицу, таков княжеский приказ. Но ехать по родной стране нам придется тайно, как шпионам. С шидами уже двадцать лет как война окончена, в каждом городе у них могут быть соглядатаи, в каждом постоялом дворе нас могут поджидать подосланные враги. Изор подумал о том, что, пожалуй, слишком сильно желал приключений и подвигов. Потому что как начались приключения вместе с приходом деревенских беженцев, так конца-края им не видно. — И покуда колдуны знают, где нас искать, стоять на месте мы не можем, нужно скорее выдвигаться. Раненый дорогу выдержит? Столичный стражник кивнул. — Изор! – вдруг негромко позвал Луахассу. Голос у него был встревоженный, и… такой родной, что командир едва не ответил: «Да, душа моя». В последний миг спохватился. Тяжело промолчать, если сразу вспоминается, как нежно Луа шептал его имя вечером, не так давно. Командир нахмурился и развернулся к змеенку. А тот глянул снизу вверх, внимательно, будто все мысли вызнать успел, даже нерожденные, неуместные, те, что Изор оборвал, как только почудились. — Наклонись ниже, — попросил Луа, и, когда командир оказался совсем рядом, едва слышно сказал, — Изор, я уже видел дар этого колдуна. Слышишь? В заклятом мальчишке много чего было намешано. Багровой пеленой на его глазах лежало заклятие, и, понемногу рассеиваясь, уходило в стылую землю. Изнутри же прорастал слабый дар шид, а в крови померещились затихающие грозовые сполохи. — Он не колдун. Он такой же, как ты… — …когда мы встретились, — закончил Изор, — значит, это его мы видели неподалеку от Черногорского святилища? Эх, не надо было тогда отпускать! Он очнется? Луа кивнул. И уже скоро поредевший отряд снова тронулся в путь, под яркими ночными звездами, по свежему снегу. Может, оттого в лесу было светло, а может, зимний бог Шиддару хранил их, хоть это было бы странно – если бог помогал, то почему его служители хотели убить? Изор чуял тревогу отовсюду – Канкараим то и дело оглядывался на Луахассу, большак Утар беспокоился за него, своего командира, Арагун тревожился вообще обо всем на свете, а еще больше волновался, что ничего не знает, а Калай пугался даже веток деревьев. И только змеенок Луахассу ничего не боялся. * * * Луа никогда раньше не был в деревенском трактире, даже и таком захудалом. Постояльцев в трактире совсем не оказалось, и радушная хозяйка с тремя пригожими дочками просто с ног сбились, стараясь услужить. Весь трактир оказался не больше трапезной в крепости, только обставлен проще: стены не были украшены оружием да звериными шкурами. Щит, в котором пошла хоть малая трещина, или выщербленный меч Изоровы ратники в рейд не брали, а на стену – отчего ж не повесить? Как и шкуру добытую. Шкуру можно и у камина, и на лавку бросить – красиво и удобно. А охотой ратники круглый год и кормились, и тешились. Хозяин трактира тоже охоты не чурался, да, видно, за заботами времени на нее не оставалось – лишь на одной стене красовались трофеи: голова вепря да оленьи рога. Зато живности трактирщик держал без меры – путникам предложили и куриный бульон с лапшой, и утку, запеченную с яблоками, и печеное свиное колено в запашистых травах, и перепелок, зажаренных до хрустящей корочки. Изор, который поначалу собирался лишь оставить в трактире раненого, на перепелках сдался. Он приказал нести все – как-никак, их было семеро оголодавших мужчин, и они были готовы съесть хоть целого вепря! Раненый стражник к тому времени, как они добрались до деревни, порядком ослабел и еле держался в седле, его сразу отнесли в одну из комнат наверху. Рядом устроили мальчишку-шида, который так и не очнулся. В это самое время Луа и разглядывал оленьи рога и пригожих дочек. И те и другие интересовали его примерно одинаково – больше, чем лавки и столы, но меньше, чем жареные перепелки. Он бы и сырых перепелок съел, да при Изоре стеснялся. Канкараим устроился рядом с Луа на лавке, не удосужившись даже скинуть плащ, и на пригожих девок тем более не смотрел. А вот на Луа поглядывал. Все еще злился. Луа чуял гневный рокот грозы в его молчании. Но когда в общий зал вошел Изор, сразу забыл про грозу, улыбнулся и поднялся навстречу. А тут и перепелки с остальными блюдами подоспели. После обильной трапезы Изор разрешил всем поспать до обеда, это было целых три благословенных часа. Командир сказал – нельзя задерживаться дольше. Но когда Луа поднимался наверх, вдруг услышал, будто кто-то позвал его… едва различимым шепотом, словно в самое ухо. Он развернулся и толкнул дверь, из-за которой доносился шепот. В темной, несмотря на распахнутое окно, комнате, на постели лежал связанный мальчишка-шид. Его широко раскрытые глаза невидяще смотрели в потолок. Ночной колдун не шевельнулся, когда Луа открыл дверь, но почуял его, в этом Луа готов был поклясться. — Ты звал меня? – спросил он. Следом по лестнице уже поднимался Изор, но он шел медленно, так медленно… или, может, замедлялось все вокруг, будто стремясь остановиться, застыть навсегда. Пылинки, сверкающие в тонком солнечном луче – и те замерли. — Звал, — все так же глядя в потолок, ответил ночной колдун, — Подойди ближе. Надо было выйти в коридор. Отступить назад и выйти из комнаты. Надо было. Но Луа шагнул вперед. Только тогда мальчишка-шид перевел на него взгляд. Долго смотрел, внимательно. И Луа не мог понять, кто смотрит — мальчишка или Черногорские колдуны, которые наложили на него заклятие. Потом он сказал: — Ты – звездный дракон, я знаю. Колдуны хотят убить тебя. Луа усмехнулся и ответил его же словами: — Я знаю. — Почему ты не уйдешь сам? Чтобы не убили остальных. Луа не сразу нашелся, чем ответить. — Я уже уходил, — сказал он, — и это плохо кончилось. А тебе-то какое дело? Шид кивнул, будто ждал вопроса. Наконец-то моргнул и выдохнул: — Мне нужен другой дракон. — Другой? – Луахассу хотел было удивиться, но вдруг понял, что на самом деле это удивляет его куда меньше, чем должно бы: летней грозой тут, зимой, в едва согретой кухонными печами комнате постоялого двора, едва ли пахло, но почему-то так просто оказалось представить столкновение лиловых туч, яркую вспышку и трескучий громовой раскат. Другой, Канкараим… — Зачем он тебе? — Я умираю… не хочу умирать… Шид говорил медленно, натужно. И голос его был надорванный, хриплый, словно старческий. Не подходящий такому молодому парню. Луахассу пригляделся: пленник, и правда, вид имел неприглядный: ввалившиеся щеки, пересохшие губы, блестящие как в лихорадке глаза, обведенные такими синяками, что были видны даже в полутемной комнатушке. И он дрожал. Сначала заметно не было, а теперь Луа отчетливо видел, что губы и сложенные на груди руки трясутся; не только руки – дрожь волнами прокатывается по всему телу, и каждый раз лицо шида темнеет и искажается от боли. Но почему-то Луа совсем не было его жаль – воспоминания о Черногорском святилище, боль, страх и унижения были слишком свежи. Тогда, во время побега, он пожалел неиспорченного еще чужим ворованным даром колдуна. Сейчас все изменилось: светлое семя в груди шида, хрупкий росток, едва проклюнувшийся из него, были словно грязью залиты, облеплены чарами, зловонными чарами воров, насильников и убийц драконов, пожирателей их живого дара. — Ты пришел убивать, ты убил бы, если бы смог, и ты же жалуешься, что умирать не хочешь? Конечно, я сейчас разрыдаюсь! Не мечтай. — Нет, звезда, я не жду твоей жалости. Я знаю: крылатые змеи жестоки, безжалостны и ненавидят нас. Знаю… Луахассу не лгал – он ни за что не стал бы звать Канкараима к шиду. Кан… большой и сильный Кан, теплое Лето его детства, слишком добр и доверчив. Пусть сам он и думает иначе, пусть воображает себя жестоким убийцей, охотником, надежным защитником, или кем еще?.. но уж кому, как не Луахассу знать, что Канкараим сам порой нуждается в защите. Но то, что шид назвал его по имени, угадал правильно, даже не зная – это почему-то пошатнуло уверенность. — И все же зовешь одного из нас? Зачем? — Я уже видел его раньше… не вчера, еще раньше, в лесу. И он не убил меня. Мог убить, но вместо этого подарил что-то… дар. Такой, какого у меня не было, какого ни у кого из наших не было!.. Шид взволнованно всхлипнул и задохнулся. Говорить, видно, было ему не так и просто. Но отдышавшись, он все же начал уговаривать Луа снова: — Пусть и теперь так: он может меня спасти, может побороть колдовство шид. Или может убить быстро, сладостно… я еще раз переживу это… его дар – и тогда пусть смерть. — Много чести, — Луа дернул плечом, капризно тряхнул гривой и вышел. Сам для себя он еще не решил, расскажет ли Кану о просьбе колдуна, но уж точно ничего не будет обещать пленнику. Сдохнет без надежды – туда и дорога. И этому, и всем Черногорским. Так он думал, выскочив на лестницу, где тут же, нос к носу столкнулся с Изором. Командир взял Луа за плечо и подтолкнул в сторону ближайшей двери: — Спать надо, маленький, пока время выдалось. А то потом с лошади свалишься. Но Луа мотнул головой: — Нет. — Не свалишься? – улыбнулся Изор. – Или спать не надо? Или ты не маленький? Что именно нет? — Не время спать, — вздохнул Луа, — он очнулся, тот заклятый шид, который хотел убить всех. Улыбка Изора сразу померкла, и Луа даже пожалел, что этот жалкий шид очнулся. Не так давно он, Луа, попросил отпустить мелкого – и тот сразу же напал. Не нужно было отпускать. Все они, колдуны, одной темной ночью вскормлены… Все, кроме Изора. Командир вытянул меч из ножен и вошел в комнату, где лежал шид. Луа остался в дверном проеме. Изор приставил острие меча к горлу шида. — Говори, куда остальные подевались? Трое, что с тобой были. Они будут нас преследовать? Или ждут подмоги? Говори! — Я не знаю! – выдохнул шид. — Ничего не знаю! Я травы собирал у Пустого озера, когда возвращался – тогда меня дракон и поймал. Ужалил и бросил… я думал – смерть моя пришла… Не помню даже, как до святилища добрался. А как добрался – снова в путь приказали собираться. Только я почти ничего не помню. Помню — сжимал рукоять, бил кого-то ножом… и должен был найти звездного дракона. Его, — шид указал взглядом на Луа. — До него ты не доберешься, — сказал командир. — Я и не сумею. Я не боец и не колдун. Просто знаю травы, — и шид закашлялся, а потом у него изо рта пошла черная пена. Луа вдруг вспомнил, как его самого поили черной отравой до рвоты, как она туманила голову, и он проваливался в темноту… если с этим мелким такое же проделали, ему сейчас совсем несладко. Луа стало стыдно за жестокие слова, сказанные мальчишке-шиду. Он был слишком жалкий, чтобы его можно было заподозрить в обмане. И – кто же ради обмана пойдет на смерть? — Не убивай, — попросил Луа. – Ему зачем-то нужен Кан. Я позову. Изор обернулся, кивнул и проводил взглядом. Луахассу чувствовал его тревогу и заботу. Канкараим взлетел следом по лестнице, как на крыльях, и вовсе не пустил Луа в комнату, задвинул себе за спину и вытолкал в коридор. А приглядевшись к шиду, зашипел угрожающе: — Так это ты? Выжил, гаденыш? Надо было сразу головенку скусить, как мелкой пичуге! – и оскалился. Шид, как Кана увидел, сразу словно силу обрел – приподнялся выше, почти сел, к нему потянулся, не боясь изорова клинка, улыбнулся даже. Но, услышав ответ, сник. И все же не отступил, не отстранился. — Кусай, — и кивнул в подтверждение, — кусай, гром. Только сразу кусай, сейчас. Я устал… и с колдовством бороться, и терпеть боль, и… сорвусь – опять чью-нибудь кровь пущу. А я не хочу – я лекарь, а не убийца. Кусай. И трясущимися пальцами за Кана ухватился. И даже голову опустил. Кан наклонился, так резко, порывисто, Луахассу на миг даже страшно стало: ведь и правда: вцепиться в шею у самой головы, да сжать как следует – легко, пустяк – парень и пискнуть не успеет. Луа, наверное, и сам бы так смог, а уж Кан точно сумеет. Луахассу испугался, дрогнул… а шид – нет. Видно, совсем отчаялся, на все готов.