Легенды предзимней ночи

С полудня походники скакали берегом широкой и быстрой реки, по влажно блестевшим галечным отмелям, под кронами громадных осин, вдоволь напоенных речной водой. Река шумела на перекатах, сильное ее течение билось меж камней и приступом брало любую препону, будь то поваленный ствол дерева или гряда скал. Течение на перекатах сбивало с ног, и потому, чтобы преодолеть реку, пришлось бы плыть. И это значило, что нужно затянуть покрепче да укрепить переметные сумы, а то и вовсе держать их над головой. Изор рассудил, что заниматься этим лучше с утра, когда походники будут седлать лошадей. На ночлег остановились на обрывистом берегу, поросшем мягким мхом, развели костер. По-хорошему, не должны были разводить, но неуютно в зимнем лесу без огня. И пусть снег редко укрывает здешние предгорья, но уж ветрами их продувает безжалостно. Изор смотрел, как ловко за ужином Канкараим полосовал когтями вяленое мясо, и гадал, кто же выучил сизого змея драться теми когтями, как кинжалами. Охотиться и свежевать тушу – это понятно, это долг мужчины и добытчика, но драться? Он ведь не просто махал руками, как граблями, он умел отвести удар, предугадать, уйти из-под меча! Кто-то же выучил воинским премудростям дикого по всем статьям змея? И напрямую не спросишь, а ну как ответит, мол, с вашим же братом и дрался, оттого и пришлось выучиться. А если еще и подвигами хвалиться станет? Одного человека, скажет, немудрено и без всякой сноровки убить, а вот троих-четверых воинов – тут опыт нужен. И кому будет лучше от таких его правдивых ответов? Поэтому Изор схитрил. После ужина, покуда не стемнело, подговорил Арагуна на поединок, не ради того, чтоб выяснить, кто искусней, это-то они друг с другом давно еще выяснили. Ради того, чтобы мышцы размять и кровь разогнать. — Ты-то, друг мой, за столичной праздной жизнью забыл, небось, с какой стороны меч держать, — беззлобно подшучивал Изор, вызывая Арагуна на бой. — А ты б еще дождался, покуда я засыпать начну, ишь, на ночь глядя драться удумал, — отвечал тот. И все же поднялся, меч подхватил. Оба его столичных стражника одобрительное что-то буркнули. Утар по обычаю промолчал, но Изор уже давно научился чуять, о чем молчит его большак. Сейчас Утар молчал о том, что Изор, наверно, сдурел от усталости. Или что недостаточно устал, если затеял такое ребячество. А вот Луа встревожился, глупенький. Наверно, подумал, что Изору и вправду что-то угрожает. Он погладил змеенка по плечу, улыбнулся ему – и встал, пошел к Арагуну. Первый выпад, второй… отступить, обмануть и напасть! Звон клинков разнесся по поляне, распугивая ночных птиц. — Да, друг мой, отяжелел ты на столичных-то харчах, отяжелел, — посмеивался Изор, дурачась и отбивая выпады. Они покружили немного по поляне, а потом командир подставился под удар, открылся – и прогнулся назад, как гибкая ивовая плеть, меч Арагуна просвистел над самой грудью. Тогда Изор изогнулся еще больше, уперся в землю левой рукой и бросил тело в стойку, и крутанулся назад, красиво, будто он не воин, а циркач какой. И, покуда все прыжком любовались, достал мечом пояс Арагуна, резанул – штаны с него и свалились. Пояс жалко, конечно, но зато поединок закончился. Арагун штаны подхватил, и, смеясь, погрозил Изору кулаком. Командир задвинул меч в ножны и глянул в упор на Канкараима: — А ты что сидишь? Вставай давай, покажите с Луа, как крылатые дерутся. У вас красивше выйдет. И Гром повелся, как миленький. Вскочил, плащ свой пестрый скинул. А Луахассу, конечно, растерялся. Только что радовался тому, как ловко Изор победил столичного гостя – и вдруг поник, померк… — Я не умею. — Тем более, — отрезал Изор, — не умеешь – учись. Против Кана Луахассу смотрелся птенцом, подростком. Сизый змей, тонкий в талии, в плечах был по-крестьянски широк и крепок, видно, сказывались каждодневные полеты. Да и ростом Гром был на голову выше Луа. И рубаха сидела на нем внатяжку, как влитая. На Луахассу одежда болталась свободно, и оттого он казался совсем тощим и нескладным. К тому же похвастать мальчишке было нечем, драться он не умел. Хотя Изор сразу вспомнил, как змеенок бросался на него еще в крепости, когда, вооружившись мечом и надравшись вином, командир пришел рубить крылатую тварь. И, конечно, вспомнилось, что этот птенец горазд избы рушить, но Изор был уверен, что до этого не дойдет. Впрочем, Канкараим вовсе не собирался испытывать мальчишку на прочность, потешаться или насмехаться над ним, а чинно отвел на край поляны, подальше от людских глаз. Тут и Утар не сплоховал, верно понял поданный командиром знак и вызвал столичного стражника померяться воинской выучкой. Скоро они зазвенели мечами, прямо тренировочный лагерь получился, а не поляна. Но все – даже Утар между выпадами – поглядывали на крылатых. Любопытно же. — Вот так ловишь удар, — говорил Кан, выпустив когти и плавно, медленно показывая движение, — вот так отводишь. Не давай соскальзывать поверх когтей, чтоб не поранили ладонь. Видишь? Он намеренно позволил когтям Луа пройти до тыльной стороны своей ладони и снова принялся пояснять: — Людям и сложней и проще. У мечей есть гарда, она защищает кисть. Зато меч можно выбить из руки, и воин останется безоружным. Твои когти выбить нельзя, только сломать. Гром взял Луа за кисть – и вдруг вывернул ему пальцы, змеенок вскрикнул и упал на одно колено. Изор дернулся, но сделал над собой усилие и остался на месте. А Кан, удерживая Луа на коленях, втолковывал: — Поэтому никогда не встречай прямой удар, их мечи тяжелей и опасней. Отбивай, ускользай, уходи. Вставай, покажу. Луа вставал, Гром показывал. Раз за разом. И так и эдак. Луахассу неумело нападал, пытаясь достать Канкараима, тот легко отражал удары. Ронял змеенка на землю, то прижимал коленом, то выворачивал руку. Валял, как хотел. Как девчонку. И Луа понемногу начинал злиться. — Вставай-вставай, — подзуживал Канкараим, — тебе еще долго падать. Год целый, а то и два. Тогда покажу, как драться в небе. Может быть. «А я покажу, как драться против воина, вооруженного мечом, — подумал Изор, — только я-то год ждать не буду. И другие шиды ждать не будут. Никто нам не даст этого года». Главное, чтобы мальчишка не боялся выпускать когти и бить направо и налево. Чтобы не обузой был, а подмогой. Но и чтоб не забывался и на рожон не лез. И чтоб не сразу-то избы рушил… Покуда командир раздумывал – змеенок, направленный подножкой, улетел в кусты. Выскочил назад, злой и сверкающий. Показалось – тронь и порежешься. Зашипел и кинулся на Грома по-змеиному стремительно. Если бы ударил сизого всем телом – свалил бы с ног, оба в обрыв укатились бы. Да только Кан не зевал. Взял мальчишку за руку, медленно, ласково будто, обвел вокруг себя да и уложил носом в мох. И крылом выпущенным обнял. Крепко обнял, хитро – когтем на сгибе крыла в самое горло змеенку уперся. — И учти, — добавил тихо, нежно, — бескрылые любят в горло метить. Как я сейчас. От костра раздался смешок, другой. И Утар со стражником давно мечи опустили, забыли про свой поединок. Луа вскинулся, будто не видя, не чувствуя изогнутого когтя у горла, и Кан отпустил. Встал сам, руку мальчишке протянул. Мол, хватит для первого раза. Змеенок взялся за предложенную руку и поднялся. И вдруг – никто не понял, как! – швырнул ужасающего Грома Летней Ночи через себя, над головой, только ноги в воздухе мелькнули. Далеко швырнул, кувырком над прибрежными кустами и выше! Как пушинку! Гром бестолково взмахнул крыльями и, словно подбитый гусь, шлепнулся в воду посреди реки. Даже собраться не сумел – упал плашмя, на расправленные крылья и растопыренные когти, как коряга. Вода плеснула сизыми брызгами. Луа, впрочем, быстро опомнился, бросился к реке, но Канкараима уже снесло ниже по течению, он вынырнул и вскоре выбрался на камни на другой стороне. И оттуда, отряхивая крылья, закричал: — Луахассу! Звезда, Рожденная на Закате! Что ж ты молчал все это время? — Я не молчал, — тихо ответил Луа, не для Кана, для себя, наверно. — Я не молчал. Это ты не спрашивал. Изор уже был рядом, уже взял за плечо и привлек к себе, обнял. Луа дышал взволнованно, но быстро успокаивался. За спиной Изора, у костра, было тихо. Очень тихо. Кажется, походники даже не дышали. Изор обнимал Луа и думал, что, наверно, сглупил. Ни к чему это, чтоб столичные стрелки про поединки мифических змеев судачили по столичным-то тавернам. Вообще командир понимал, что сглупил уже далеко не впервые. И верным сейчас было бы схватить змеенка в охапку и увезти подальше от любого человеческого жилья. От приграничья рукой подать до горных хребтов, поросших лесом, а уж чьи те горы и какие люди и нелюди там обретаются – никому не ведомо. Никто бы змеенка не нашел, как бы ни старался. Или можно было не сообщать о драконах в Столицу, презрев воинский долг и принесенные князю клятвы, и жить себе спокойно на заставе… да только вряд ли вышло бы спокойно. И не все ли равно теперь, какие сказки наплетут столичные вояки своим друзьям. Небось, разукрасят пуще любой радуги. Небось, путешествие по бездорожью станет кишеть мифическими змеями. Чешуей и перьями будет прямо-таки устлано. И когти драконьи – из-за каждого дерева, на каждой звериной тропе… Так подумал Изор и, глядя, как Гром расправляет мокрые крылья, поцеловал своего змеенка в висок. — Он сейчас полетит сюда – бросишь его в реку снова? Сможешь? — Не знаю. — Как ты это делаешь? Луа пожал плечами. Изор улыбнулся: — Ничего, я услышу. Пробуй! Змеенок потерся затылком о подбородок Изора, накрыл его ладони своими, переплел пальцы, вдохнул полной грудью. Командир потянулся к нему, прислушался – и почуял. Силы в змеенке было с избытком, через край! Она ворочалась в щуплом теле и прорывалась серебристыми сполохами, и это была его сила, не заемная, не призванная, она пробудилась, когда Луа позвал. Пробудилась – и обнажила сокрытые тайны, показала, как ненадежны скальные уступы, подмытые водой, как уязвимы стволы деревьев, согнутых ветрами. И даже Канкараим, укрытый чешуей – совсем не защищен от звездного серебра, одним только ударом его посечет, словно тысячью стальных клинков! Все это мелькнуло мгновенно, командир поспешил отвести взгляд, вперил его в землю, но пласт сырой глины держался на каменном ложе так хлипко, что его можно было снять одним взмахом, как отрезать ломоть от краюхи хлеба. У Изора даже голова закружилась… Он шепнул змеенку: — Тише, не пугай меня. И Луа сразу послушался, словно очнулся, безграничная его сила схлынула, перестала рваться наружу, норовя исхлестать все живое. Луахассу задышал спокойнее, расслабился в объятиях Изора. — Подумай про Кана, — сказал он. – Ты же не хочешь причинить ему вред? Луа мотнул головой. — Смотри, он летит, — продолжил Изор, — давай вместе. Плавно. На выдохе. И они вдвоем спровадили Грома в воду. Почти нежно. Во всяком случае, Изору хотелось бы так думать. Потом, ночью, обнявшись в палатке, они шептались о тайнах, в которых оба не разбирались. — А когда ты спишь – сила не прорвется? – спросил Изор, запуская пальцы в волосы змеенка, — А то представь, проснешься – а вокруг «черный мор». Как ты ее сдерживаешь, силу? — Никак, — улыбнулся Луа, — я едва научился ее звать. Но тебе, командир Изор Раг-Манари, стоит опасаться, каждый раз, засыпая со мной в одной палатке, ты рискуешь проснуться посреди «черного мора». — Какой ты грозный крылатый. — Нет. Грозный – Кан. Его дар – гроза, потому он грозный. Луахассу терся щекой о плечо Изора, приникал ближе, и Изор понимал, что змеенок наслаждается этой невинной близостью, каждой лаской, каждым словом. И потому ответы его не такие скудные, как обычно. — Каждый крылатый наделен даром? — Таким сильным – нет, не каждый. Это редкий дар, он дается самым славным потомкам вождей, а Канкараим – сын вождя. Другого вождя, не моего отца. Чтобы вести племя, чтобы защитить свой род, чтобы взять и удержать власть – нужен особый дар. Он редкий и потому ценный. Но… — Луа замялся, отвел взгляд и шутить, видно, ему расхотелось. – Но если крылатый слишком слаб, его дар возьмут другие, более достойные. Поэтому я даже не думал. Никогда не думал… — Что сумеешь овладеть своим даром? — Да. Я не звал его, не пытался даже. Покуда там, в деревне, меня не настигли сыновья Горда, и я не понял, что они меня прибьют просто. За сестру. Луа замолчал, только еще крепче обнял Изора. Потом продолжил: — Я ни разу не видел, как другие крылатые управляются со своим даром. Да и когда бы мне видеть? Если война какая разве или большая охота. Или когда дух дерется за свой сосуд. Но я слишком мало прожил в племени. — И что же ты, горюешь о том? – спросил Изор. — Нет, — снова улыбнулся Луа. – Не горюю. Может быть, и в племени мне нашлось бы место, но судьба моя – иная. Я это слышу так же верно, как тебя сейчас. И вскинул на Изора ясные, радостные глаза. Следующим же вечером Изор, не жалея, вытянул Луа из-под одеяла, под которое змеенок забрался сразу после ужина. Конечно, мальчишка устал за день в седле, да и мышцы наверняка с непривычки ныли после вчерашнего поединка с Канкараимом, но Изор все время помнил — никто не даст им ни единого лишнего дня. Их ищут повсюду. — Пойдем, «черный мор», пора закинуть меня в реку, — улыбнулся командир. Луа не улыбнулся. Ответил серьезно, насупился даже: — Не пора. Не получится. Тут реки нету. Чем еще больше насмешил Изора. Но смеяться над мифическим змеем вроде как не пристало, потому Изор сдержался. — Значит, кинешь в овраг, там ручей вроде, — сказал он. Командир и сам не смог бы объяснить, чего хочет добиться от Луа — чтобы тот когтями драться научился или силу свою бескрайнюю обуздал. Может, сам, без поддержки Изора, змеенок разворотит и овраг, и близкие скалы. Тем любопытней. Походники проводили змеенка настороженными взглядами. С ним за целый день никто и заговорить не решился, Изор заметил. Еще бы, скажешь лишнего или глянешь косо – тоже, небось, куда-нибудь забросит. Не успели свыкнуться с тем, как лихо сизый змей Канкараим дерется и летает, как выяснилось, что серебристый юнец похлеще будет. Покуда он за Изором хвостиком ходил да помалкивал, никто о нем особо и не думал, как о мифической твари. Ну, парнишка и парнишка. Хоть и ростом вышел, но годами слишком юн, да и глаз поднять не смеет – не противник, не боец. Если Канкараим, хмурый, как туча, чуть что – и зарычать может по-звериному, то Луа скорее убежит, отступит. А вот не отступил. И швырнул сизого, как котенка. Конечно, от такой напасти лучше держаться подальше. Потому Изор и увел парнишку за овраг. И даже меча с собой не взял. Он не собирался выходить против необученного мальчишки с боевым мечом. Он решил поучить его падать. Черный мор или не черный мор – но лучше, если в следующий раз Луа не подвернет себе крыло и сообразит убрать пальцы из-под рушащихся бревен. Командир ронял его и так и эдак, придерживал, направлял и показывал. И змеенок послушно кувыркался по мягкому мху, благо, гибким и легким был от природы. Или, как крепко подозревал Изор – от недоедания. Науку правильно падать Луахассу схватывал быстро, хоть и набил пару шишек и синяков, когда об корень раз запнулся. Он даже повеселел, улыбнулся наконец-то. А поначалу так серьезно держался, будто в самом деле готовился меч голыми руками ловить. И двигался уже мягче, свободнее… и вдруг ахнул, дернулся, рванул на себя руку, будто из капкана, из ловушки какой. Изор заметил, что произошло, но не успел помешать. Раздался звон – и в следующий миг Луа, сломав один из серебристых когтей, прижимал руку к груди. Он просто зацепил ствол, и коготь засел в вязкой древесине, а Луа, вместо того, чтобы вытянуть коготь, с дури сломал его. Змеенок отвык от своих когтей, не знал собственного тела. Изор не стал ждать, покуда Луа перестанет скулить от боли, отнял руку и с сожалением увидел окровавленные пальцы. Вздохнул и принялся утешать мальчишку, как умел. — Что тут у вас? – над оврагом встал Кан, тоже, видно, почуял боль Луахассу. Или вскрик услышал. Но тут же, увидев, что случилось, Гром расслабился: – А, это бывает. К утру пройдет. Луахассу кинулся к ручью, смыть кровь. Изор тоже спустился в овраг следом за ним. Ручей, быстрый и прозрачный, бежал по каменному ложу извилистой расщелины, там и сям подмывая берег. На темных корнях деревьев, что свисали до самого дна, блестела влага. Гладкие, обточенные потоком валуны выступали из воды. На одном из камней устроился Луа, опустил в ручей пальцы. Вода смывала кровь и уносила ее бурыми полосами. Изор опустился рядом, взял Луа за запястье раненой руки, вынул из воды. — Не надо, наверно, чтобы твоя кровь попала в реку. — Почему? — Вдруг колдуны учуют? Коготь был сломан глубоко, его будто с мясом вырвало, и палец кровил сильно. Но сам пальчик не был сломан, уже хорошо. Можно было, конечно, замотать тряпицей… но хотелось-то другого. Изор, не думая, потянул пальцы Луа в рот и сразу ощутил пьянящий вкус его крови. Рот наполнился слюной и кровью, Изор глотнул… закрыл глаза и стал осторожно касаться ранки языком. Сжимал губы. Пытался зализать рану, как любой зверь. Змеенок вздрогнул и шумно выдохнул. И сам тронул пальцами язык Изора и его зубы, и погладил, проскальзывая между губ. Изор облизывал пальцы змеенка, и сам уже дышал неровно. Это было вкусно – держать его пальцы во рту, ласкать их. Сосать. Потом он открыл глаза и посмотрел на ладонь Луа. Кровь уже не шла. Можно было отпустить. Только сам змеенок этого не хотел, он порывисто бросился на шею командиру, обнял и стал целовать в губы. И дышал так сладко, возбужденно… какой горячий… хоть прямо тут, среди камней, укладывай его и люби. Светится уже весь. — В палатку пойдем? – шепнул Изор. — Нет, — мотнул головой Луа, — выше пойдем, по оврагу. Дальше от людей. Командир с сожалением отпустил его. Ненадолго. Пока они не добрели до водопада выше по расщелине, и не выбрались там на мягкий мох. И не раскинули Изоров плащ. Тогда змеенок сам упал наземь, раскинув крылья, сам потянул пальцы Изора в рот и сосал, закрыв глаза и постанывая, словно отдавался… покуда Изор, не в силах сдерживаться, не придавил его к земле и не взял. Да только Луа пальцы Изора не выпустил. Так и сосал до самого конца, облизывал и тянул все глубже в рот. Это было слишком. Для Изора – слишком. Он кусал губы, сдерживался. Но Луа с таким восторгом принимал его, в рот и внутрь своего тела, и мерцающие узоры струились под кожей. И смотреть нельзя – только и видишь приоткрытые влажные губы, и глаз не отвести… будто падаешь в колдовское наслаждение, будто колдун – как раз змеенок, а не Изор. Изор дышал звездным серебром Луа, покуда его самого не заполнило доверху, через край… ему в который уже раз показалось, что он сам сверкал, покуда не кончил, так же ярко, как змеенок. Позже, когда командир понял, что сгустилась ночь и пора возвращаться к стоянке, где, наверное, их уже давно хватились – нашарил в ворохе одежды свой кинжал и отдал его змеенку. — Это тебе вместо сломанного когтя, — сказал, — на память о том, как сломал. — Отрос уже коготь, — ответил Луа. — А я себе другой кинжал куплю. А этот – хочу, чтобы у тебя был. — Хорошо, — улыбнулся он. И прижал кинжал к груди. Вышло смешно – голый мальчишка с кинжалом в руке, прямо как дикарь какой.