Легенды предзимней ночи

Аргил послушался хозяина, расстелил под теплой стеной войлок, в тулуп завернулся и лег. Но сон не шел. Да и понятно: виданное дело – спать, когда товарищи чуть не судьбу свою доверили, ждут его, надеются, а он от первой же встречи с настоящим колдуном перетрусил. Вот же стыдобища! Жалкая душонка… привык всякого сильного пугаться. Ну да это раньше Аргил сиротой был – сироту каждый обидеть может. А теперь – нет, теперь у Аргила есть товарищи, друзья… и Гром. Он даже вслух произнес, шепотом: — Мой Теплый Гром… И глаза закрыл, прислушался: …Гром хотел покараулить, но Изор с серебряным не позволили – спать прогнали. И его, и Утара тоже. Тогда Гром и правда спать лег, в плащ свой меховой закутался, точно так, как Аргил в тулуп, и тоже глаза закрыл, заснул почти сразу. И вдруг к нему потянулся! Вот их души встретились, соприкоснулись осторожно, почти неощутимо… и начали сплетаться, сливаться, перетекая: блестящая лиственная зелень в сизо-пурпурную глубину, тихий покой полудня в рокочущую грозовую ночь, пока не стали едины. — Счастливы… — тихо сам себе шепнул Аргил. Вот же как! Если бы кто сказал – он ни за что бы не поверил. Да и Гром тоже, до сих пор верить не хочет. Начни к нему с расспросами про глупого заморыша-шида приставать – так рыкнет… а может и ударить даже. Но вот же! Заснул – и потянулся! Сам… Холодный зимний ветер дунул в лицо снежинками и влез под рубашку. Девичий голос, резкий, как крик сойки, раздался откуда-то сверху: — Вставай, никто черногорский! Рассвет уже! Аргил вздрогнул и открыл глаза. Заснул все-таки, и сам не заметил. — Вставай, говорю! – приказала девчонка — Темнейший зовет, а ждать он не любит. Нарвик-то, вон, оделся уже. Это Верея сдернула с него разом и тулуп, и плащ. И еще дверь входную распахнула, прямо в лесную чащу. А за дверью-то и правда светает – страшная ночь закончилась. И вчерашний Сыч у крыльца топчется, видно, его, засоню, ждет. Что ж, Аргил долго ждать себя не заставил: вскочил на ноги, присел раз пять, нагнулся, головой повертел — чтобы совсем сон стряхнуть. Потом схватил плащ и к Нарвику выскочил. — Быстро собрался, — одобрительно кивнул тот. – Идем? В сенях было почти темно – ничего не видно, а тут, на утреннем-то солнышке глянул Аргил на провожатого в чистой вышитой рубахе, в штанах стеганых, сидящих, как влитые, да на плащ его – черный, новый, без единого грязного пятнышка… а потом – на себя, грязного да убогого с дороги, в ветхой одежонке с чужого плеча. Беренка-то старалась, конечно, но что делать, если отец ее был мужчина крупный, видный, а Аргил – тощий и ростом не вышел? И опять ему грустно стало, стыдно и боязно. Аргил родителей своих мало помнил, только одно в душу запало: как матушка велела чистоту тела блюсти. Так приговаривала: чистота тела с чистотой духа рука об руку ходят. И дух-то – он в сердце, поди-разгляди! А тело, одежда, волосы нечесаные – вот они, всякому видны, всяк запомнит и решит: хорош человек или негоден вовсе. Помни это, сын, нас с отцом не срами, особенно перед людьми важными и сильными… А вот сейчас-то и осрамит, да не перед кем-нибудь, а перед самим темнейшим многоуважаемого клана! И как только загодя не подумал! — Подожди чуток, — попросил он Нарвика. А сам – к сугробу. Свежего снега зачерпнул, глаза потер, щеки – умылся. Потом плащ вытряхнул, одежду оправил, да волосы пригладил хоть тем же снегом да пятерней. Сам понимал – это мало что изменит – а только чуть-чуть меньше страха стало. Вот, пока снова не перетрусил – самое время. — Идем, Нарвик. Сказал, и пошел первым, будто дорогу знал… а ведь и правда знал! Чувствовал, куда Нарвик его вести хочет. Так чувствовал, что и провожатые не нужны. Подумалось: может, и прав этот Сыч-то? Может, и у Аргила какой шидский дар сыщется? И опять вспомнились сказки бабки Фиски и теплые объятия Грома. На этот раз Нарвик вел Аргила даже дольше, чем от ручья в селение, да к тому же плутал – дорогу путал. Только зачем? Не понял, наверное, что Аргил дорогу-то совсем иначе чует, чем прочие шид. Другие знают елки да сосны, и если могут их отличить, то по кривому сучку или обломленной ветке, а для Аргила каждое дерево свой лик имеет, а после поцелуев Грома – так и говорит еще. В жизни он среди леса не заблудится. Но Аргил и рад был, что дорога дальняя – есть время успокоиться, все обдумать, лишнего не сболтнуть. Поэтому когда Нарвик сказал: «Пришли», он уже готов был, даже бояться перестал. А пришли они к тем самым чинарам, огромным, раскидистым и таким старым, что от одного их вида дух перехватило. Между их корней лежал небесный камень, черный и холодный. Аргил сразу понял: сильное место. Даже сейчас, когда Шиддару тут не было, когда странствовал он по своим владениям, и то от мощи дух захватывало, а уж когда бог в своей могиле спал!.. Об этом Аргил постарался не думать. Как и о том, какая сила может быть у здешнего темнейшего. А вот святилище казалось совсем невеликим, гораздо скромнее того, что у него дома в Черногорье. Большие врата размером едва с малые, а малые и вовсе вратами не назовешь. Аргил было к ним повернул, но Нарвик указал на вовсе незаметную дверь в личные покои темнейшего владыки клана. Вошли. Хозяин прямо у дверей встретил: высокий худощавый старик. Аргил сразу посмотрел: похож ли на господина Изора? Оказалось, похож: нос такой же крупный, глаза колдовские, черные и большие даже под нависшими веками. А вот рот другой… и руки тонкие, сухие, и в плечах уже, хоть и ростом вышел. Нарвик едва порог переступил, тут же на колени бухнулся. И Аргил за ним – негоже главу клана сердить. А он, казалось, и без того с утра не в духе: губы сжал и брови нахмурил. А душа закрыта – Аргилу не прочесть. Только по лицу и гадать: то ли зол на кого, то ли спешит просто – не поймешь. — Приветствую, темнейший! – выпалил Нарвик. Темнейший в ответ кивнул только и сразу к делу перешел; — Кого ты мне привел, Сычик? Крогат что-то про посла от Изора говорил. — Наставник Крогат мудр и справедлив, темнейший: так и есть. Спутник мой – Аргил из клана шид Черногорского святилища, явился к нам с письмом Раг-Манари и назвался послом командира Изора. — Где письмо? Аргил спешно нашарил письмо под подкладкой плаща и протянул старейшине. Тот взял и уселся в глубокое кресло у камина, гостям же кивнул на длинную скамью, стоявшую у стены, и приказал: — Ждите. Аргил присел рядом с Нарвиком и огляделся. Комната была небольшой, без окна, но светлой от свечей и хорошо протопленной. Видно, служила старейшине приемной для гостей. Арка в дальнем углу вела вглубь здания – в другие покои, а может и в само святилище – а тут только камин напротив входа, около него – несколько кресел на ковре из шкур; справа – конторка писаря, слева – скамья, на которой они сидели, да гобелены по стенам – вот и все богатство. Гобелены, сказать по чести, были очень красивы, Аргил таких ярких и узорчатых в жизни не видел. А уж когда понял, что травяные да цветочные узоры обрамляют изображения мифологических сцен – и вовсе залюбовался. А любоваться время было. Потому что повелитель клана Семи Чинар письмом-то не на шутку занялся. Печать, в отличие от Сыча и его наставника, вовсе не разглядывал – пальцами погладил только и тут же сломил. А вот читал долго, очень долго. Аргил даже удивился: что там читать? Он-то знал, что Изор ничего важного в письме не писал, лишь чепуху всякую. Ему так объяснил: — Пусть только письмо будет, знак для деда: и печать родовая, и писано моей рукой. Это все он колдовством распознает и тебе доверять начнет – главное-то ты ему на словах расскажешь. Зато, если кто по дороге перехватит, пусть читает и гадает, что же там такого важного зашифровано. Вот и темнейший, видно, тоже попался: гадает, вместо того, чтобы посланника напрямую спросить. Старейшина еще раз письмо глазами пробежал, снова на гостей посмотрел и приказал: — Нарвик, выйди, дверь закрой плотно и жди. А ты, Аргил из Черногорского, сюда садись, поближе. Поговорим. Догадался, наконец-то. Аргил подошел ближе, но в кресло сесть не решился – рядом встал и, как только дверь за Нарвиком закрылась, начал рассказывать. Коротко доложил, как отряд командира Арагуна Раг-Батара вышел из Дальней, какие беды и опасности по пути встретил, как сам он в этом отряде оказался. Поведал о том, что Изор опасается и шид с их алчностью до змеиной силы, и лур с их деликатной службой, и что только ему, старейшине клана и сильнейшему колдуну, которого помнит как деда, строгого, но справедливого и любящего, решил довериться и готов назначить встречу. Для встречи Арагун посоветовал трактир у самых столичных стен: хозяин тамошний вроде как многим ему обязан, потому и приютит, как должно, и не выдаст никому. Но этого рассказать Аргил уже не успел, потому что в комнату вошла женщина. Она появилась из глубины святилища, и Аргил словно язык проглотил от восхищения. На ней было одно только тонкое платье, небеленое и без украшений, больше похожее на нижнюю рубаху простолюдинки, но держалась она словно княгиня, если бы хоть одна в мире княгиня могла быть так хороша! Тонкое лицо богини было спокойно, походка – легка, как дуновение ветра, распущенные волосы стекали, словно ручьи, за спину. В первый миг показалось, что она не старше Нарвика, но нет: в светло-голубых, прозрачных, как вода, глазах была мудрость далеко не юной девушки. Следом за ней в приемную вошла пожилая колдунья, которую Аргил в первый миг даже не заметил. — На колени перед духом и сосудом силы темнейшей владычицы! – провозгласила она гневно и сама первая колени преклонила. У Аргила тут же ноги подогнулись. Еще подумалось, что надо бы и глаза опустить – нечего на госпожу таращиться. Но это уж у него не вышло. Он человек маленький, и в своем-то клане никто, а тут и вовсе гость незваный, когда еще такое диво увидеть сможет? Вернее всего, что никогда. А тут и еще одно диво приключилось: не только Аргил перед прекрасной госпожой на колени упал, но и темнейший владыка – тоже! Но сама госпожа ласково его волос коснулась, велела встать: — Отчего вдруг такие церемонии, Инрад? Поднимайся, не мальчик уже кланяться. Даже ради гостя – не нужно, — и на Аргила посмотрела. – Так вот он, юноша со странным даром? И разглядывать начала, почти так, как сам Аргил только что ее разглядывал: вот где страх-то! Он, конечно, сразу взгляд отвел, но она-то наверняка заметила. Вот как сейчас разгневается! Но она не разгневалась, напротив: улыбнулась и ближе подошла, совсем близко, и ростом оказалась с него ровно – глаза в глаза. Он в прозрачном взгляде ее утонул почти, все мысли растерял. Только одна вертелась, да не давалась: дух и сосуд владычицы – что это значит? А она прошептала тихо: — Ты пахнешь травами, дитя, росистыми травами и листвой после грозы. А гроза – это он! Грозный гром, молнии и теплый ливень, — и голову склонила так, что в свете свечей под ее тонкой кожей словно водная гладь рябью пошла. Змеица! Эта красавица – крылатый дракон, как Звезда, как его Гром, только не серебряная и не пурпурно-грозовая, а светлая и переливчатая, как струя воды. И как только Аргил сразу не понял, не угадал? Ведь ясно же, что не бывают простые женщины столь юны и мудры одновременно! И… видно, еще не все чудеса этого дня закончились, потому что крылатая обхватила ладонями его голову и к губам приникла, поцеловала. Целовала долго, глубоко, по-настоящему, он и жало ее языком облизал. Но жалить не стала, лишь малая капля – даже не капля, только дух яда, отзвук силы – на язык скатилась. — Передай это ему, дитя, — прошептала в губы. – Ему от меня. А потом повернулась и ушла, откуда явилась. Ее спутница шидка чуть не бегом за ней бежала, едва поспевая. Когда крылатая ушла, темнейший снова уселся в кресло и продолжил, как ни в чем не бывало: — Нас прервали, юноша, а ты мне так и не поведал, как можно с Изором встретиться. Тут уж Аргил все подробно рассказал, как Арагун велел: и как трактир найти, и как условный знак подать, и через какое время уже ждать встречи. Одного только опасался: сам-то он того трактира в глаза не видел, вдруг что не так растолкует? Но растолковывать не пришлось: оказалось темнейшему и трактир известен, и все похождения командира Арагуна Раг-Батара для него не новость. Напоследок он даже предложил Аргилу остаться в доме Нарвика, отдохнуть с дороги. — Я велю тебя в дом пустить, как своего, — пообещал. Но Аргил сразу отказался: — Рад бы, да не могу – товарищи мои устали поболее меня, а без меня не двинутся – вестей ждут. — Тогда добрый путь – задерживать не стану. Темнейший поднялся, давая понять, что разговор окончен. И Аргилу-то тут бы сразу уйти, но он все же не сдержался, спросил: — Значит, на встречу вы придете? Темнейший нахмурился, но все же, хоть и строго, ответил: — Придет тот, кому можно верить. Аргил мешкать не стал, тут же вернулся к дому Нарвика, заседлал свою лошадку, благо она успела и отдохнуть, и наесться, распрощался с хозяевами и пустился в обратный путь. До моста его дозорные проводили, а дальше он уж и сам дорогу помнил. Утро было хоть и не раннее, но всем известно, что обратный путь всегда короче, да и деревья в лесу теперь не чужие, как по первому-то разу: теперь дорогу верно подскажут. Так что Аргил надеялся в этот же день к ночи вернуться в отряд. Ехал себе спокойно, перемежая быстрый шаг с легкой рысью, размышлял о змеице: о том, как расскажет про нее Грому, привет передаст… А надо ли говорить? А если все это не в радость будет его крылатому? А если не скажет, а Гром все равно почует? Яда-то, хоть мало, он проглотил… Так он думал, поглядывал по сторонам, и почти уже покинул лес, как вдруг лошадь его заржала и оглянулась. И тут из леса вынырнула всадница. — Эй! Аргил-никто! А ну постой, – закричала она, и Аргил узнал Верею. – Подожди, сказать важное хочу! Аргил остановился, с коня слез. От задумчивости оправиться не успел, так еще одна загадка: что такое важное хочет сообщить ему внучка темнейшего? Пока соображал, она уж и подъехала, спешилась и сразу защебетала: — Что же ты так сразу-то ускакал? Я вот тебе и еду в дорогу собрала, и вина хорошего, и травок лечебных… отчего-то думается мне, что в травках ты должен хорошо разбираться. Правильно угадала? — Правильно… Странна была ее забота… с чего бы незваного гостя так привечать? Но и отказываться от подарков никак нельзя – обидеть можно. А разве есть что в мире опаснее, чем обидеть могущественный клан шид? Да и не будут лишними подарки. Он и сам в походе изголодался, и товарищи его тоже. А уж травы лечебные – тем более! Снадобья им ох как нужны, а зимой-то где добрую силу сыщешь? Разве что Шиддару молиться, так он хоть и покровитель колдунов, а даже к ним не добр и не ласков: раз поможет, а другой да третий оставит своими силами справляться. А все же дивно, что девчонка его отыскала… И пока Аргил так раздумывал, Верея за шею его обхватила, на цыпочки поднялась и тоже губами к губам прижалась… только не так, как змеица, расчетливо да умело, а горячо, буйно, отчаянно даже. И если от поцелуя крылатой он чуть насмерть не перепугался, то губы Вереи не испугали, смутили разве что. Но миг всего – и робость захлестнуло волной, смыло начисто! И вот уже сердце не от страха колотится, а от возбуждения, и дыхание рвется, и в глазах туман, а в паху – горячо и тесно. И мнится уже, каково это будет – смять в ладони ее грудь или за ягодицы подхватить. Так ярко представилось, что чуть себя не забыл!.. Да не забыл – вспомнил. А как вспомнил, так горячая волна тут же холодной сменилась. Аргил с детства знал, кто он такой есть: жалкий бездарный недотепа, лишний рот, которого если не убили, то лишь из жалости. И с чего бы вдруг такая честь? Да не от такой же, как он, сироты приблудной, а от лучших женщин сильного клана! Ну, ладно, змеица – про нее Аргил для себя так понял, что не его целовала, а Грома. Гром – сильный, умелый воин и охотник, в грозе его столько мощи и красоты, что диво было бы почуять его и не пожелать. Но Верея-то зачем?! — Постой-постой, Верея! – Аргил едва смог девчонку от себя оторвать. – Зачем это, скажи?! Девчонка аж вспыхнула вся! И стыдом, и обидой, и злобой даже. — Не мила, да?! Не хороша? Роста не того? Колдовства мало?! Или… И задохнулась, и слезы из глаз брызнули. Аргил сразу утешать кинулся: — Что ты! Хороша! Ты… — хотел сказать красивая, желанная – не посмел, — не приблудная какая, внучка самого темнейшего! А я никто, девушки на меня даже не смотрят. Верея долго не отвечала. То ли от обиды оправиться не могла, то ли напротив, думала, как бы так отговориться, чтобы Аргила не обидеть. Потом все же вымолвила: — Ну и дуры, что не смотрят. Должны бы смотреть. Ты… иной, не такой, как все, кого я знаю. Вот, снова эти странные слова. И Сыч тогда в лесу наставнику говорил, да и сам Аргил чувствовал, как переменился, как меняется каждый день, каждый час. А особенно в те часы, когда бывал он рядом с Громом. — Чем же не такой? — Известно, чем! Дар твой сразу выделяется, — Верея отвечала без охоты, все отворачивалась и полу лисьей шубки теребила, не иначе сама уже пожалела о своем порыве. – Вы в Черногорском драконов сетями ловите и насильно забираете яд и кровь, ваш дар уродлив, болью и страхом пахнет. У всех, кроме тебя. Аргил было оправдываться начал: — Это потому что никто в детстве меня ядом не поил… Девчонка только глазами сверкнула и оборвала зло: — Врешь! Не поил… Если яда или крови крылатого не выпить, колдовской дар вовсе не проснется, так и останешься вроде шид, а вроде и простолюдин. Или раг какой. Мы крылатых как святыни почитаем, по древним заветам живем. А в тех заветах сказано, что взять можно только то, что так дают, без насилия. А без насилия у нас в клане госпожа Румилитта – единственная драконица. Она, конечно, детям яд дает, чтобы колдовство пробудить, но редко и очень мало. А потом мы должны сами свой дар растить сложными упражнениями, молитвой и самоотречением. Потому дар у наших шид выходит сильным, надежным, но простым: или ты лесной лазутчик, или лекарь, или учитель… или кто другой, но больше одного-двух ремесел никогда не освоишь. У тебя же – целый мир! Не знаю, какие девчонки на такое не смотрят, я вот смотрю. Она снова замолчала, пальцы в замок сплела, потом расплела, в рукавах спрятала, насупилась. — Не нравлюсь тебе? Совсем-совсем не нравлюсь? Аргил хотел сказать, что нравится, очень. Но вдруг подумал: а правда ли это? Вот она, Верея: маленькая, хрупкая, как лесная козочка, и такая же большеглазая, но не слабая, нет! И не робкая вовсе. Такая козочка и рогами наподдать может, и копытцем топнуть. А он? Вот узнает Верея его поближе, и решит, что не мужчина, слабак… как и все прочие уважать не станет. А дар… что дар? Без Грома не будет у него никакого дара. А дальше подумалось, если выберет он Верею, то Гром как же? Он готов оставить Грома, забыть о нем? Едва ли. Не готов, не хочет. Как бы ни была хороша эта девушка, но крылатый ему жизнь спас. И целый мир открыл! Такой, о котором он и не мечтал даже. Так подумал Аргил и ответил: — Ты хорошая, очень. И смелая. Но я не могу с тобой остаться, и обещать ничего не могу – я уже товарищам обещал. Да и деду твоему может не понравиться, если мы вместе окажемся, а с ним ссориться нам никак нельзя. Прости… Девчонка даже не дослушала – развернулась, на коня вскочила и прочь понеслась. Крикнула только: — Ничего, Аргил из Черногорья, вернешься ты к нам, никуда не денешься. И от меня тоже – никуда! Вот настырная! И приятно от слов таких – кому же неприятно-то было бы? И досадно, что совсем не заслуживал он внимания. А больше всего досадно, что опять никто его не спрашивает… вот, вроде и оценили – а не спрашивают. Как Верея, так и Гром: что хотят, то и делают: одна к нему льнет, когда не нужно, а второй… С той ночи на хуторском сеновале они с крылатым всего только раз вместе и были. Потому что Гром будто и знать не хотел, как исцелился: снова стал резок с Аргилом и строг, без особой нужды не вспоминал даже. А нужда эта разве что с новой раной приключиться могла, чего Аргил никак не желал даже ради собственной нужности. Вот у Утара – другое дело. Тот частенько гонял то за водой к ручью или чистым снегом в котелок, а то за дровами. В лесу-то они с Громом и столкнулись, как раз накануне его отъезда. Аргил хворост веревкой увязал, чтобы больше донести, только взвалил за спину, как навстречу крылатый с двумя пойманными зайцами. Увидел Аргила – даже говорить ничего не стал, сразу прижал к дереву и целовать начал, а потом жалом под язык уколол. Аргил от яда поплыл сразу: сначала чуть было без памяти не рухнул, а потом мир заиграл всеми красками, и деревья вокруг запели. А вокруг Грома молнии заплясали. Как крылатый шкуры свои на промерзшую землю кинул, как прижал его к серому меху – он уж и не понял почти. Помнил только боль и восторг, и тепло, и дракона в сизо-пурпурной чешуе, на которого смотреть – не насмотреться… А потом Гром его в объятиях баюкал и шептал странное: — Не женщина, даже не крылатый… всего лишь хилый шидский заморыш. Зачем ты мне? Почему не могу тебя бросить, скажи? Не нужен ты… а дорог. Аргил слушал и молчал. Что ответить? Он и сам не знает, почему так, а бросить Грома, оставить и уйти – да вот хоть с Вереей – невозможно. До убогого трактирчика на развилке, где дожидались его товарищи, Аргил, как и намечал, выбрался к ночи. Уж и закат отгорел, и заря вечерняя дотлевала, и в трактире свечи задули. Спят, наверное, все. Что прислуживать некому – не беда, коня в стойло Аргил сам заведет, и вытрет, и напоит, и корма задаст. Что без ужина остался – тоже переживет, как будто впервой ему с голодным брюхом ночевать. Другое решить не мог: стоит ли командиров будить, чтобы известием поделиться? Или уж пусть до утра отдыхают? За ночь-то мало что переменится. Пока думал – едва заметил, как потемнело и без того темное небо, захлопали широкие крылья, и большая тень опустилась за спиной, обращаясь тут же стройным человеческим силуэтом. Спешиться Аргил не успел – сильные руки выдернули из седла, развернули, поставили на землю. — Вернулся, заморыш. — Гром! Аргил обнял бы, прижался, но было боязно – вдруг не захочет крылатый? Оттолкнет, прогонит или того хуже – оскорбится такими вольностями. Крылатый сам обнял… не обнял – сгреб в охапку и сразу же рот губами зажал, облизал, и жалом под язык. Кольнул только – и дрогнул, отпрянул. А потом долго в глаза вглядывался, но ничего не спрашивал, понял видно: без толку спрашивать-то. Аргил в дороге проголодался, вымотался, да и напряжение, пережитое в чужом клане, дало себя знать. Сейчас ему и капли яда хватило, чтобы колени ослабли, и перед глазами поплыло все, завертелось. И хотелось рассказать, как все было: про старейшину, про змеицу, про привет ее странный, да сил совсем не осталось.