Легенды предзимней ночи

Когда все уснули, Канкараим вышел из трактира и крылья развернул, не за делом, так, поразмяться. Летал, слушал, как поет в крыльях ветер, как ловит, подхватывает легкое его тело и несет, несет все выше. Восторг! Радость! Нет, не понимал он людей: как это можно, двуногими жить и в небо не рваться? Самому-то ему двуногость эта еще в крепости опостылела! Впрочем, он и себя не понимал, потому что чувствовал: соврал, что просто так полетать в ночи вышел. На самом деле шиденка своего глупого высматривал: давно мальчишка ушел, пора бы уж и возвращаться. Вот и не спится Канкараиму, хотя, казалось бы, какая ему-то разница?.. Шиденка заметил издали, как едет его лихой парень тропкой через луг: лошаденка едва плетется, и сам от усталости только что из седла не падает. Заметил и широким кругом к трактиру полетел, чтобы как раз у ворот встретить. А как встретил, только глянул – сразу же схватить захотелось, согреть, усталость разделить… а еще вкуса его губ, слюны на языке, крови под жалом, человеческой, ароматной, полной колдовства и духа весенней зелени. Но только коснулся – кровь мальчишки брызнула невиданным! Весенняя зелень вся сияла от росы! Но эта роса не им, Канкараимом, пахла, не летней грозой, не теплым ночным ливнем, а хрустальным холодом водопадов, горным воздухом… и зовом! Зовом драконицы, готовой к кладке. Канкараим отпрянул, пораженный: как? откуда?! Он хотел выпытать у заморыша, схватил за плечи, встряхнул даже. Но, глянув в глаза, понял: ничего ему заморыш сейчас не расскажет – не в себе шиденок, вот-вот свалится. А сам же и виноват! Видел ведь, насколько мальчишка измотался. Что стоило сначала спросить, а потом уже жалить? И ведь жалко его, бедолагу! Раздражает, злит все время – а жалко. — Ничего-ничего, заморыш, потерпи. Канкараим его до забора довел, прислонил, сам в калитку молотком изо всех сил стукнул. Из калитки высунулся заспанный прислужник. Шмыгнул носом и недовольно прогнусавил: — Чего вам там надо среди ночи? — Открывай! Не видишь, человек устал с дороги, — рыкнул Кан. Мужичонка тут же и ворота распахнул, и сам предложил лошадь расседлать и обиходить, да все с поклоном, вежливо. Впрочем, Канкараим уже привыкнуть успел, что от его рыка людишки помельче сразу шелковыми делаются, исполнительными. Он больше о шиденке своем заботился, сразу внутрь его увел, в комнатушку, что предоставил ему хозяин. Комнатушка маленькая, но с широким топчаном и тюфяком свежей соломы. Канкараим на тюфяк свою накидку бросил и мальчишке указал, он тут же лег, только сапоги стянул, послушный, податливый. Тут уж Кан кровь его как следует распробовал и узнал все, что мог и о нем, и о драконице, называющей клан Семи Чинар своим домом, и о другой, шидской девчонке, что тоже целовала, но на большее не осмелилась. Любят, оказывается, девки его заморыша-то!.. А потом, когда мальчишка немного в себя пришел, все же спросил: — Какая она, эта крылатая? — Красивая!.. никогда в жизни такой красоты не видел, да и, думаю, нет такой, — и глаза закатил, ни то от восторженных мечтаний о крылатой, ни то от избытка яда в крови. А потом вдруг прижался порывисто, сердчишко скоро так застучало, и прошептал: — Теперь ты ее любить будешь, я тебе больше не нужен, да? Канкараиму от этих его слов стало одновременно и тепло, и гадостно: ну что за жалкая душонка? Чуть что – пугается, как зайчонок, и даже не пробует этот свой страх прятать… и с таким недоделком он связался! А мальчишке сказал: — Размечтался… спи уже. Я тоже спать буду. * * * — Придет тот, кому можно верить, говоришь? – переспросил Изор, не ожидая, впрочем, ответа. Наутро, за завтраком, он выслушивал рассказ Аргила, сбивчивый и немного путаный, оттого что парнишка перескакивал с одного на другое, потом что-то вспоминал, уточнял, возвращался… да и волновался изрядно от всеобщего-то внимания. Не воин, что поделать, докладывать по существу не приучен. Походники расположились в зале трактира, где, кроме них, никого-то и не было, только подавальщица иногда показывалась из кухни, то со жбаном кваса, то с похлебкой из баранины, то с пирогами с зайчатиной. Одного Калая не поспешили разбудить, чтоб лишнего про шид не услышал, ни к чему это. А завтрак ему можно в комнату отнести, ту же подавальщицу и послать. Изор слушал Аргила, думал про Калая, и про деда, и про новых родственников, Нарвика и Верею, гадал, каковы они окажутся… если, конечно, выпадет с ними ближе познакомиться. И про то думал, какому посланцу он может верить, если никого из клана Семи Чинар не знает. Ответа от Аргила он не ждал, да и тот вместо ответа лишь глаза опустил. Зато Утар голос подал: — Не верил бы ты шидам, командир. Дед твой, может, человек и хороший, но их там целый клан… и все до драконьего яда охочие. Черногорские, вон, никого не пожалели, чтобы их захватить, — и кивнул на Канкараима и Луахассу. Большака и Арагун вдруг поддержал: — Драконов в Аоле никто не видывал, а свидетели все, почитай, погибли. Как мы сейчас решим – так и будет. Крылатые твои нам жизни спасли – а мы их шидам отдадим? После того, как колдуны за ними охотились? Или того пуще – в Столицу пленниками привезем, на поживу мастерам деликатных дел? Тут уж Изор внимательней слушать стал, хоть и с самого начала княжеский приказ выполнять не собирался. Искренний порыв Арагуна дорогого стоил, ведь словами да просьбами не убедить будущего шурина воинскую клятву нарушить. Другое дело – если он сам предлагает. Впрочем, и врать ему Изор тоже не намеревался, а теперь и подавно. — Ты прав, — кивнул он, — вы оба правы. Никому я не верю, и в обиду давать крылатых не собираюсь. Потому мне нужна ваша помощь, обдумать все, чтобы и тебя, Арагун, под удар не подвести, и драконов уберечь. Вы теперь сами знаете, каковы они товарищи. Луахассу от таких слов смутился – командир и заметил и почуял – змеенок взгляд отвел и даже щеки румянцем взялись. А Кан, наоборот, плечи расправил, выпрямился и голову надменно вскинул, вроде как ничего ему не страшно, ни столичные темницы, ни кланы шидовы. Гордый и сильный. Только все видели, какой он в колдовской сети беспомощный. Потому на грозного змея никто даже не глянул. — А что тут думать? – удивился Арагун. – На нас напали разбойники, мы отбивались, получили страшные раны, упустили драконов, едва выжили. В доказательство ты, Изор, покажешь свой бок и руку, да и на мне много свежих-то швов. И, почитай, полмешка отнятого разбойничьего оружия у нас найдется. Утар кивнул согласно, и даже Канкараим перестал хмуриться. Да и сам командир уже не первый раз такое обдумывал. Но кое-что его смущало. Если точнее, кое-кто. — А что же Калай? – спросил он. – Как его убедить? Они переглянулись. План складывался простой и правдивый, и мешал ему один выскочка Раг-Нар. По крайней мере, мешал, покуда оставался живым – это наверняка подумал каждый. Именно в этой задумчивой тишине, за шаг до нелегкого решения, в дверях трапезной появился заспанный Калай. И командир понял, что мог бы без раздумий убить его – когда юнец направил на него целый отряд своих головорезов, или еще раньше, в деревне, когда дерзил неразумно, или хоть в темнице, когда признался в заговоре – но не теперь. Кто же убивает жалкого мальчишку, готового сдаться властям и понести наказание? — Садись, — сказал он, — потолковать надо. Калай, видно, почуял неладное – глаза забегали: то на Утара глянет, то на Арагуна, а на Изора не смотрел, видно, совсем страшно. Запомнил, шельмец, кого предал и от кого самого страшного ждать следует. Но ослушаться все же не посмел. Или не захотел уж совсем страху поддаваться?.. Прошел, сел за стол, куда указали, рядом с Аргилом, напротив Изора, а от Арагуна на угол. А как сел, Изор и спросил сразу: — Скажи, Калай, о чем ты думал, когда после засады к нам вернулся? Только правду говори: лжи не прощу. Калай выдохнул с облегчением, наверное, ждал худшего. А в ответ на вопрос плечами пожал. — Так куда же мне было деваться? Одному в лесу да зимой только погибать. — Зачем же одному? – не отступал Изор. — Раньше ты бежать хотел, вот и сбежал бы, искать бы не стали – погиб или в плену сгинул, и делу конец. Раг-Нар закивал в ответ и голову повесил, лицо за волосами спрятал. — Думал об этом… Ты просил не врать, вот и не вру: как напали там, на тропе – я и дернул в лес, сбежать хотел. Да настиг меня разбойник, оглушил… а потом и его кто-то настиг, верно. Очнулся я – вас нет, на тропе, где бой шел, только трупы и остались. Вот тогда я долго думал-то, было время… И замолчал. Тогда Арагун голос подал: — И что надумал? — Да… не зверь я лесной, вечно прятаться, вот что. Решил вас искать, помочь чем, если надо. — Ждал, что простим за помощь? Калай опять закивал. — Вот же хитрец! – Арагун хохотнул даже. – Не сбежал раз, и думаешь, предательство забудется? Командир сопливый покраснел весь, головой вертит, нет, мол, не так. — Не предательство… за предательство суд будет. Я только надеялся, что вы презирать перестанете. Когда свои презирают – лучше суд. Арагун над Калаем смеялся, видно, считал, что так стыднее, а значит лучше проймет и дольше в памяти останется, но Изор решил быть строгим, даже торжественным. — Готов, значит, искупить вину наказанием? Тогда вот что: передо мной ты виновен, передо мной и искупать будешь. Поединком. Идет? — П-поединком?.. Краска с лица парнишки сразу сползла, и сделался он серым, точно зола. Понимал же, что в таком поединке не выстоит и никакой бог его не спасет. А Изору только того и надо – чтобы понял, щенок разбалованный, что суд ему предлагают честный, как любому раг, что достоинство уважают, но и спуску не дадут. Дальше продолжил: — Сойдемся на заднем дворе перед обедом. Если ты верх возьмешь – все обвинения с тебя снимут. Я тебя обвинял, я и извинения напишу, скажу, что ошибся, по ошибке и оговорил честного командира, сейчас прямо напишу и Арагуну оставлю. Если же будет моя победа… с честью похороним. — Но можешь и отказаться, — встрял опять Арагун. Молодец, будущий родич, сразу изоров замысел понял. И так на беднягу Раг-Нара глянул, что сразу ясно стало: откажется – никто иначе, как трусом, звать его не будет, уж тут-то столичный друг расстарается. Калай вздохнул глубоко и выдохнул, словно с жизнью простился: — Согласен. А раз все согласны, решили и не затягивать: оружие осмотреть, к бою изготовиться и на задний двор выходить. Изор в комнату пошел, готовится, Луахассу – за ним, конечно. Как снаряжаться начал, мечом-то сам перепоясался, а нагрудник надевать стал, тут и понял, что по-доброму если судить, рано ему еще в бой. И раненой рукой не везде дотянуться может, и дыра в боку о себе знать дает – ни согнуться, ни повернуться толком. Хочешь-не хочешь, а придется на помощь звать. Луахассу, конечно, тут же его немощь заметил, не дожидаясь просьбы, помогать подоспел. Но и зашипел гневно: — Изор, ты что, с ума сошел?! – ремешки затягивает, а сам едва не черный от злости и ядом плюется. — Мы, все вместе, тебя едва-едва с того света вытянули, а ты снова драки затеваешь?! Ох и забористо сердился! Изору даже приятно стало, что змеенок так о нем печется. Приятно и вместе с тем весело. Но смех-то он сдержал – зачем зря обижать крылатого, над его волнением потешаться? Ответил серьезно: — Не волнуйся, Калай мне не соперник. Да и никто настоящего-то боя устраивать не собирается, так, поучу дурака немного, дам понять, что со мной лучше дружить и приказов слушать – и все. Отпущу. Луахассу последний ремешок затянул, голову поднял и глянул так, недоверчиво. — А Калаю ты сказал, что бой потешным будет? Он-то умирать готовится, а когда терять нечего – на все пойдешь, мне ли не знать… Вот же заботливый какой! Внимательный… Изор все же улыбнулся, по плечу змеенка потрепал. — Верю тебе, верю, Черный Мор, и буду беречься, обещаю. Только Калай-то и должен по-настоящему бояться, в том вся суть. А если бояться не будет, то что за наука выйдет? Ничего ему объяснить не сумею. А змеенок все уняться не хотел: — Да и зачем? Довезем предателя, вашему князю сдадим, и пусть сам наказывает, коли хочется! А ты должен себя беречь. Ну да, Изор должен себя беречь… а его кто беречь будет, чудо малолетнее? Нет уж, как-нибудь один бой с кьяттским недовоякой он выдержит. Во двор спустились, там, кроме Калая, уже все собрались, даже трактирщик с конюхом. И две девчонки-служанки все из-за двери поварни выглядывали. Посмотреть-то им любопытно, а подойти – боязно. Арагун им рожи строил, а они и рады хихикать. Изор тоже улыбнулся. Калай не заставил себя долго ждать. Вышел бледный, но решительный: взгляд прямой, холодный, губы сжаты, подбородок вперед. Покоя-то в это его позе не было – где покоя взять, если умирать собрался? Но и страха тоже больше не было. Такого шутками-то не победить. К Изору навстречу первым шагнул, голову склонил и мечом честь отдал. Изор повторил и тоже поклонился. А из поклона сразу напал. В грудь метил, но Калай уследил – ушел из-под удара и клинок в сторону увел. — Бесчестно так! – крикнул. — Это ты врагу про честь скажешь, — ответил Изор тихо. Калай прислушался, невольно вперед подался. И тут же кулаком снизу вверх под челюсть получил. Несильно, только чувствительно. — А не болтай… — так же тихо шепнул Изор. Но на этом его развлечения и кончились. Калай взял себя в руки и бойцом оказался вовсе не бросовым. Конечно, не будь ран, Изор бы с ним в три удара разобрался, но сейчас… Калай чуть отступил и напал с раненого бока. Рывок через боль – клинки лязгнули, ушли вниз. Под рукой потеплело… но пусть, не сейчас. Снизу – замах! Изор метил в руку: чиркнуть по правой – и сопляку хватит. Но сопляк опять успел: отскочил, закрылся, напал в ответ. Изор развернулся от удара. Хотел уйти под клинок – не вышло. Пришлось отступать по кругу, все больше понимая, что раны отнимают скорость и силу. Надолго его не хватит… как надолго хватит Калая? А дрался Калай отчаянно, видно верил, что убьют. Так ведь и сам убить мог! Стоило дать слабину, и Калай поверил, что сможет – ломанул всем весом и… провалился в пустоту. Упал, в последний миг подобравшись, перекатился, вскочил, но – поздно. Изор перехватил бой: нагнал, осыпал градом ударов: справа, слева, рука, бедро!.. Шельмец везде успевал! Хорьком вывертывался из-под клинка. Хорошо, хоть в ответ напасть не мог. Изор чуял, что и удары слабеют, и движения замедляются: другой атаки уже не выйдет. Найти брешь надо было сейчас… нашел! Удар по клинку чуть выше вывернул кисть, и меч Калая полетел на мерзлую землю. Изоров же – ровно в плечо противника. Тот свалился, бездумно хватая раненую руку. Изор замахнулся еще раз, ударил… успел увидеть в глазах Калая и ужас, и смерть. Но клинок вонзился у самого его уха, срезав только волосы и приколов к земле ворот. — Все, Раг-Нар, хватит, — выдохнул Изор, – теперь верю, ты не трус. Выдернул меч, отступил в сторону, давая парнишке место подняться. Надо бы и руку подать в знак примирения, но Изор знал, что на это его уже не хватит. Просто устоять бы – и ладно, а то падать перед кьяттским сопляком очень уж не хотелось. Так что руку подавать не стал, только приказал: — Утар, перевяжи его. — Да тебя бы самого перевязать, командир! Никак все швы разорвал, — отозвался большак. Но приказа послушал, Калая до заднего крыльца довел, усадил и начал рукав срезать. А около Изора уже был Луахассу и смотрел так, словно вот прямо сейчас тут же черный мор устроит. Следом за Луа подоспел и Аргил-заморыш. — Вот, перевязка, держи. И травки я сварил, промой. Я много сварил, хорошие травки, сильные, Верея дала. По всему видно, она в травах понимает. Изор оперся на подставленное змеенком плечо, хотя, конечно, успел подумать – если свалится сейчас без сил, очень вряд ли Луахассу его удержит. Хорош же будет из него победитель, на ногах удержаться не может. Луа обнял его за талию, осторожно, чтоб на рану не давить, и повел в трактир перевязку делать. Аргил – следом. Остальные зрители уже все по своим норам попрятались, и это тоже было хорошо. Потому что Изор еще не закончил с Калаем. Юнец кьяттский, ошалелый после боя, оттого, видно, не уразумел еще, что к чему. Или не верил, что Изор жизнь ему подарил, может, по себе мерял-то, может, он побежденного щадить не стал бы. — Живым оставил – живьем закопать хочешь? – спросил, когда командир с ним поравнялся. И насупился. Изор чувствовал в себе такую усталость и опустошенность, что тревоги Калая ему смешными показались. Потому и усмехнулся: — Зачем же закопать? Землю мерзлую бить – тот еще труд… Дракону отдам, — и кивком на Луа указал, — На съеденье. Змеенок аж отшатнулся, услышав такое. А Калай вскинулся весь, вскочил – по оголенной руке кровь течет, с пальцев на землю капает, а сам вояка неудачливый — белый, как свежевыпавший снег, только глазищи зеленью сверкают… или это у Изора в глазах позеленело… — Сядь! – сказал он, и Калай сразу послушался, сник. Так-то лучше. И Луа прильнул снова под руку. Неужто тоже согласный любые приказы исполнять? А, нет, он же чует все… — Я тебя не убил, потому что уверился – ты храбро дерешься, а значит, и толк из тебя еще выйдет, — объяснил он Калаю. – Ты меня не победил, но и губить твою жить я не намерен. Все мы присягнем, что ты вину свою кровью искупил, в том бою на тропе не удрал, а на врага кинулся и честную рану в бою получил. Калай снова поднялся, вызвав недовольное бурчание Утара, который никак не мог его перевязать. Но даже на залитого кровью, потного и заляпанного грязью Калая было приятно смотреть – он просветлел лицом, и стоял у того заднего крыльца, как в тронной зале. Вдохновенный, торжественный. Парнишка видел перед собой новую жизнь, про какую и думать отчаялся. — Ты храбрый воин из рода воинов, — продолжил Изор, — и сам уже, вижу, намучился изрядно. Знаешь теперь, какова она ноша – вина за гибель своих людей, за предательство. Под рукой вздохнул Луа – он спешил заняться перевязкой, Изор слышал, — но спешить было нельзя. — И предательство в бою на той тропе могло обернуться пленом для тебя же – а то и смертью от руки шид. Потому жизнью ты нам всем обязан, — заключил Изор, — и раз уж мы взялись тебя защищать, то и ты добрую волю выказать должен. Калай на этих словах закивал. Конечно, теперь, когда можно было вернуть себе доброе имя, он на все согласен. Юнец ведь глупый, поддался колдовскому влиянию, не мудрено, что и сам давно о том пожалел. — Мы решили на военном совете, что драконов выдавать не станем. Мы скажем, что в бою на тропе драконам удалось вырваться и улететь. Ты это подтвердишь. — Да, да! Я скажу! – воскликнул Калай. Снова дернулся вскочить, снова его Утар за руку сцапал, усадил на ступеньки. — Вот теперь военный совет окончен, — выдохнул Изор и наконец позволил Луахассу себя увести.