Легенды предзимней ночи

— Изор-чи, — сказал темнейший Инрад Шид-Ашнари, и Изор сразу узнал деда, будто пелена с глаз упала. Почти двадцать лет его не видел – немудрено и не помнить, он так думал раньше. И вот, слова одного хватило, чтобы все вернулось: как дед трогал пальцами оконное стекло, и на нем застывали дивные ледяные узоры, белочки и зайки, ромашки да ягоды, как однажды Изор порвал мамино ожерелье, сработанное из слезы гор, а в дедовых руках оно собралось снова. Как в самую темную колдовскую ночь госпожа Румилитта касалась крылом потайного пещерного озера – и на его глади расцветали образы, какие пятилетнему ребенку и не понять… Без сомненья, темнейший Инрад Шид-Ашнари имел власть над памятью своего внука. На то и темнейший. Глава клана. Самый сильный колдун. Дозволил вспомнить – Изор и вспомнил. Даже голова закружилась. — Изор-чи, радость моего сердца, — ласково позвал дед, и Изор подошел, обнял неумело. Хоть и вспомнил, а непривычно. Особенно, когда остальные шид при виде темнейшего колени преклонили. Глаза деда в самом деле светились радостью и оглядывали Изора с ног до головы, чуть задерживаясь на уровне его груди. Изор и сам чуял в себе звездное серебро, он еще с ночи будто парил над землей. Вспомнив про звездный дар, оглянулся на Луа – дракончик к утру заметно окреп, от поцелуя на рассвете его кожа снова сияла. Он, конечно, что-то почуял, понял, в два шага оказался рядом, плечом к плечу. — От этой минуты и на веки вечные запомни, Изор Раг-Манари, рожденный в клане Семи Чинар – двери родного клана всегда открыты для тебя, и ясным днем и темной ночью, под властью как Шиддару, так и Луртару, ты найдешь здесь совет, укрытие и помощь, как и подобает в родном доме. Отныне прерванная нить протянулась снова, и пробудившийся колдовской дар наделяет тебя правом считаться истинным шид. Добро пожаловать домой, Изор-чи! Снова шид, допущенные в покои, преклонили колени – теперь уже перед ним, воинским командиром, которого причислили к шидам. Изор кивнул и подумал, что священнодействиям не будет конца. Впрочем, за этим-то он и приехал, грех жаловаться. Темнейший жестом пригласил пройти следом, и они пошли – два шида и двое крылатых. Остальным путь дальше был заказан, даже колдунам, что ожидали слов темнейшего. Дождались. Для них уже было сказано то, что им надлежало знать – Изор с этого дня истинный шид, никто не смеет чужаком называть, по крайней мере, во всеуслышанье. Едва ступили в личные покои владыки клана, Луахассу вовсе в руку Изора вцепился. — Ну что ты? – едва слышно шепнул Изор, успокаивая змеенка. — Снилось… всякое. Канкараим тоже руку ему на плечо положил, открыл было рот, сказать что-то ободряющее – да и сам застыл безмолвно. Потому что в покоях владыки клана их уже дожидалась госпожа Румилитта. Или, вернее, не их, дикарей непосвященных, а Канкараима, самого, правда, дремучего дикаря во всем отряде. Перед змеицей даже сам темнейший на колено опустился. Аргил быстрей него на полу оказался, дракона своего за полу плаща потянул. Ну и Кан, конечно, очнулся, когда увидел, как все его товарищи на колено становятся, да с готовностью, перед такой-то красотой. Командир чуял Кана – с того самого раза и до сих пор – услышал и сейчас его волнение. Сизый змей вдыхал полной грудью и, встав на колени, взгляда от змеицы не отводил, как завороженный. Грива крылатого засияла пурпуром, а его гроза, казалось, подступила вплотную. Дышала в затылок низкими раскатами, окутывала летним теплом. А, может, Изору все примерещилось, может, сам он переволновался. Про Луа подумалось – если Кан так явно волнуется, то каково змеенку, впервые увидевшему женщину его племени? Что он там видел в детстве, что он мог понимать? Ничего. Изор, уже поднимаясь, обернулся к нему, но нет, дар Луахассу не прорывался сквозь бледную кожу, не трепал волосы, не заставлял мальчишку вздрагивать. Это было хорошо, хоть и непонятно. Госпожа Румилитта ласково кивнула Инраду Шид-Ашнари, улыбнулась Аргилу и Луахассу, склонила голову в ответ и перед Изором… а к Канкараиму подошла близко, заглянула в глаза. Изор только успел подумать, что крылатые пусть и хищники, и даже звери, но должны же они хоть раз поговорить, хоть немного узнать друг друга, хотя бы для приличия – как змеица взяла Канкараима за руку да увела. Изор не знал, что и думать. * * * Оставшись наедине с госпожой Румилиттой, Канкараим растерялся и сказанул первое, что пришло в голову: — В моем племени из-за такой женщины лучшие охотники передрались бы. Ей не понравилось настолько, что она отвернулась и отошла. Кан остался стоять посреди покоев, дурак дураком. — Передрались бы, — согласилась Румилитта, — да только никто из тех лучших охотников не спросил бы моего согласия. Она была права, и, может быть, обычаи крылатых несовершенны. Неверно, что сильнейший охотник может биться за женщину – самый теплый и глубокий сосуд. Наверняка Трисса, его сестра, по доброй воле не избрала бы в духи Лакассара Звездного Ветра, она выбрала бы молодого охотника, который берег бы ее и заботился. Все так. Но и Закатная Звезда не родился бы тогда в этот мир. Редчайшее звездное серебро – не воссияло бы. И кто такой Канкараим, чтобы осуждать заветы древних? Сильный берет лучшее – и оставляет свою силу будущим поколениям. Госпожа Румилитта, смягчившись, приблизилась снова и продолжила: — Я знаю обычаи крылатых, жила когда-то в племени… и ушла в середине лета, в ночь перед брачными плясками. Потому что среди лучших охотников не было того одного, который бы меня спросил. Шиурран Бурный Ручей, первым из одногодок хотел свить гнездо – со мной. Во всем хотел быть первым. Говорил, что полетел, как только разбил свою скорлупу. Канкараим попробовал представить себе Шиуррана Бурного Ручья, похожего на Румилитту, светлого и переливчатого, только порывистого, встрепанного, под стать имени. Образ ему понравился. — Ему нашептали, что во время летних плясок за меня разгорится жестокий бой. Трое самых сильных духов, мол, уже не первый день на словах спорят, кому я достанусь. И ему, Шиуррану, юному летуну, никак не выстоять против многих. В племени Азуру тоже случались драки, но редко – никто не смел перечить Лакассару, и стареющий дух-всех-Азуру каждый год неизменно брал юный сосуд на свое холодное ложе. Правда, последние годы все эти сосуды так и оставались нераспечатанными. — Бурный Ручей никак не хотел смириться с тем, что меня могут забрать у него, — продолжала Госпожа Румилитта, — но и тут нашелся советчик. Подговорил его, чтоб показал себя, свой дар и силу, в поединке накануне плясок. Тогда, мол, старики, насмотревшись на его мощь, не рискнут оспаривать его право. А вызвать Шиурран может кого угодно, да хоть Фриссара Темное Озеро, он уже не молод, и, вроде как, начал слабеть… Это я уже потом узнала, что Фриссару давно мой возлюбленный глянулся, да только против всех законов такое – крылатого охотника в сосуды брать. Разве только юный крылатый сам старшего вызовет, против обычая пойдет. Румилитта немного помолчала, наверное, чтобы Кан вернее осознал, как обманули Шиуррана Бурного Ручья. Кану тем больней было, что у него еще один такой же перед глазами стоял – Пламенный Фатайяр, отданный в качестве платы за победу над двуногими. — Не отстоял Шиурран ни своей свободы, ни тем более своего гнезда. Стал сосудом. Верным сосудом, настоящим, преданным – бежать со мной из племени отказался. Изменился сразу, едва узнала… Темным Озером, видать, Фриссара еще ласково называли, Темным Омутом надо было… Я ушла одна. Думала, прямиком к шидам попаду и вскоре погибну. Но попала в клан Семи Чинар, и жизнь моя снова началась, совсем иная. И про племя родное забыла почти, да ты напомнил. Госпожа Румилитта стояла близко, смотрела в глаза. Волосы ее по плечам струились, как живая текучая вода. — Гроза твоя да ливень теплый, сила шальная, что подхватит и закружит голову, молния яркая в ночном небе – дивный дар… и желанный. * * * В покоях деда было хорошо, тихо и немноголюдно. Их всего-то четверо осталось вместе с дедом. Поэтому все услышали, как вздохнул Аргил, едва скрылся Канкараим. — Не грусти, Аргил из Черногорья, — обратился к нему дед, — твой друг скоро вернется, — и снова перевел взгляд на Изора и Луа. Змеенок, только что хватавший командира за руку, теперь гордо расправил плечи и поднял голову. Он такой, Луахассу – трусить и трепетать будет загодя или потом, а сейчас не до того, некогда. Сейчас держаться надо. И вот он стоял, откинув полу плаща, высвободив правую руку, у него на правом-то бедре кинжал болтался. Не ахти какое оружие против главы клана шид, и уж точно несравнимое с силой самого Луа, да видно, уверенности ему придавало, что ли… Изор и сам не безоружным пришел — подумать только, в дедовы покои, чуть ли не в самый храм с мечом явился – святотатство! Но дед молчит, не ругается. Любуется ими. И что же он видит? Как звездное серебро течет в крови Изора и, наверно, сверкает в его глазах? Как дар его колдовской полнится змеиным и растет, открывается с каждым днем? И что же темнейший Инрад Шид-Ашнари об этом думает? А вот как с ним говорить, с дедом, как спрашивать о том, что происходит между ним и его драконом? Какими словами? Как рассказать о том, что встретил дракончика в приграничной глуши и полюбил? И теперь они вместе днем и ночью. И дракончик этому рад и все своему командиру позволяет, пить его яд, кровь и семя, от этого у Изора случаются колдовские видения. Как рассказать про сон, в котором темнейший поведал о единой душе для двух тел, что не живут порознь, и о союзах крылатых и колдунов, что заключали в древности? Нет, о снах и о крылатых поговорить еще можно, сны всем снятся, а крылатый – вон он, рядом стоит… Но вот как сказать, что Луа – любовник Изора? Тем временем дед указал на кресла у камина – пригласил присесть. Они расположились в креслах, Изор тоже распахнул плащ, на глаза ему собственный меч попался. — Мы благодарны за добрые слова, темнейший Инрад Шид-Ашнари. Мне радостно найти благосклонный прием в клане Семи Чинар, — слова складывались в предложения, но все это были не те слова. Изор мог бы битый час говорить любезности, передавать приветы из дома, от матушки, делиться новостями о том, что сестрица Рузанна вскоре выйдет замуж за достойного раг из хорошего рода, и дед может даже сам посмотреть на него, поскольку Арагун пожелал сопровождать Изора в клан… Мог бы говорить. Но чувствовал – для этих бесед еще придет время. А сейчас хотелось хоть один ответ услышать, хоть на один важный вопрос. — Этот меч, — Изор тронул свой клинок и снова вскинул глаза на деда, — ты отцу подарил? — Да, — улыбнулся тот, — даже в залог мира воину принято дарить оружие. — Этот меч спас наши жизни на лесной тропе, — сказал Изор. Тут вдруг с разговор вступил Луа: — На нас напали колдуны, я убил их всех. Змеенок все еще тревожился, оттого дерзил, это было понятно. Но поймет ли Инрад Шид-Ашнари? Дед чуть повернулся к Луахассу: — Я не осуждаю тебя за это, юный господин. Из всех колдовских кланов только в клане Семи Чинар верят: крылатые хозяева небес должны жить вольными, и взять у них можно лишь то, что отдано без принуждения. Все иные шиды извратили самую суть колдовства. Луахассу Закатная Звезда, здесь никто не обидит тебя и не нападет среди ночи, слово владыки клана. Не тревожься об этом. Изор выдохнул и улыбнулся, но тут Инрад Шид-Ашнари вдруг добавил неожиданное: — Тревожиться, юный господин, надо о другом. — Я ничего не боюсь, — змеенок поднял голову. Дед кивнул. Верю, мол. Как не верить такому боевому дракону? Да еще юному и вспыльчивому, во всем подобному ярким звездам, его породившим. Так, наверно, должен был подумать Луа. И Изор заодно. Или хотя бы Аргил, обычно безответный и доверчивый. Но Изор очень ясно все видел этим утром – и змеенок напрасно горячится, и дед зря осторожничает. Уж говорил бы, как есть. Но тут в покои вернулся Канкараим, ошалелый и задумчивый, он прошагал от дверей, опустился на лавку и устремил взгляд куда-то вдаль. Еще один дракон, который ничего не боится. И который, похоже, тоже раньше нечасто встречался с драконицами, если никак опомниться не может. Изор вздохнул. Оба его дракона – наивные, дикие дети, обоих беречь надо. Потому тем важней вызнать все дедовы тайны. — Госпожа Румилитта добра к нам вот уже без малого двести лет, — видно, мысли деда текли схожим образом, раз уж он заговорил о драконице, — ее яд все эти годы пробуждал колдовской дар наших детей, и каждый шид клана Семи Чинар почитает ее пуще матери… Изор-чи, в твоей крови течет звездное серебро, ослепляя мои старые глаза, и потому я должен трижды, четырежды, дюжину раз благодарить щедрость Луахассу, Звезды, Рожденной на Закате. Дед говорил немного замысловато, но Луа все понял при первых звуках его имени и глянул в глаза своему командиру. «Пусть все про нас знают» — вспомнил Изор. Этого Инрад Шид-Ашнари не заметил, он обернулся к Аргилу: — И твоя кровь, Аргил из Черногорья, полнится грозовым даром. И, поскольку внук мой был отлучен от колдовских знаний, позволь спросить, уж не ты ли научил его, как разбудить колдовской дар? Аргил, и без того поникший, опустил голову еще ниже: — Нет, темнейший. Я уж вовсе думал – нет во мне дара… Темнейший глава клана обвел взглядом их всех: — Как же так вышло, что дар, неразбуженный своевременно, дар, который владыка любого клана посчитал бы уснувшим навсегда – вдруг пробудился и расцвел столь дивно? Тогда Изор решил, что пора. Он взял Луа за руку, поднес ее к губам и поцеловал пальцы. Не церемонно и не торжественно, а так, чтобы любому стало понятно – для него естественно целовать, трогать, ласкать своего змеенка. — …дивно, — еще раз повторил дед. Изор мысленно согласился. Ничего более удивительного с ним в самом деле за всю его жизнь не приключалось. — Вас, наверное, определили в предел для паломников? – вдруг спросил дед и тут же добавил. – Не досмотрели. В святилище, чай, найдутся удобные покои, я распоряжусь. Конечно, подумал Изор, нечего за ними подглядывать кому попало. Он кивнул и отпустил пальцы Луахассу. Вздохнул свободней. Как-то сразу стало легче – Изор, считай, во всем признался, и слов никаких говорить не пришлось – а дед не разгневался и не выгнал их, распутников, прочь. Только сейчас Изор запоздало сообразил, что темнейший Инрад Шид-Ашнари приходился мужем темнейшей владычицы клана, бабки Изора, духа и сосуда госпожи Румилитты. И, значит, доподлинно знал все о том, как обмениваются даром змеицы со своими шидками. — Колдовской дар и раньше бередил мне душу, — признался Изор, — видениями, снами, тревогой предзимних ночей. Теперь, когда он пробудился, я вижу мир иным, вижу сокрытое, доступное только ночным колдунам. Научи, темнейший, что с этим делать. — Научу, радость моего сердца, непременно научу, — ответил дед и снова протянул руки обнять внука. Изор поспешно вскочил с кресла – и второе объятие вышло более теплым, чем первое. — Всесильный Шиддару привел вас в святилище не иначе, чтоб открыть свои тайны. Сейчас, когда власть его утвердилась над миром – верный час для таинства посвящения. Сам Шиддару стоит за твоим плечом, Изор-чи. * * * Колдовские ночи посвящения начинались, как выяснилось, отнюдь не сегодня и не завтра, и, начавшись, длились целую неделю, покуда не завершались самой длинной ночью в году. После Межевой ночи сила Шиддару постепенно шла на спад, хотя зимний бог еще долго ярился, прежде чем уснуть в своем летнем убежище под святилищем клана Семи Чинар. Ночные колдуны всегда гордились тем, что год переступал через Межу во время, подвластное Шиддару, и усматривали в этом еще один знак бесспорного превосходства зимнего бога. Изор, конечно же, всего этого не знал. Потому что в ночь, когда шид ликовали во славу великой силы Шиддару, воспевали и привечали своего бога, лур в свою очередь прощались с его властью, радовались его близкому сну и провожали, торопили его. Но, как ни крути, и лур и шид посвящали большой и шумный праздник зимнему Шиддару, вероятно, потому что без толку в середине зимы вспоминать ласкового летнего бога. Все равно спит и не услышит. У него свой праздник есть, летний, который шид тоже почитали, и тоже иначе, чем лур. Командир, наслушавшись сказок о Шиддару и Луртару, задумался, как на все это смотрит Предвечный Ахилассу, не удержался и спросил Луа. Змеенок ответил, что Предвечный настолько огромен и всесилен, что иные боги, а также праздники, посвященные иным богам, его не занимают вовсе. Его величию нельзя отвести какой-то день или какую-то ночь, даже целый год или столетие. Предвечный неизмеримо больше. — Не разгневается ли Ахилассу, что его крылатое дитя пройдет таинство в Межевую ночь, посвященную Шиддару? – спросил тогда Изор. Вообще-то он был уверен, что не разгневается. Ему просто любопытно стало, что ответит змеенок. Изор, даже насмотревшись на колдовство, на крылатых драконов, на меч свой дивный, на табличку древнюю, совершенно немыслимую – все еще не чуял близости богов. — Ахилассу властен над каждой ночью и каждым днем, и потому Межевая тоже освящена его присутствием, — невозмутимо ответил Луа. Изор только улыбнулся. У драконов, как выяснилось, мудрый создатель – породил своих детей и отпустил. И не требовал постоянного внимания, словно ревнивая жена. Подумав так, Изор на всякий случай уточнил про себя, что ни в коей мере не сравнивает с ревнивой женой великого Шиддару. И что он, Изор, и его крылатый дракон с радостью вознесут хвалу зимнему богу. Как это все делается, Изор помнил очень смутно. Поразмыслив, он понял, что и не мог видеть ни одного таинства посвящения ни в какую из Межевых ночей за все пять лет его жизни в клане. Просто потому что госпожа Румилитта и бабушка Изора прошли посвящение, может, полсотни лет тому назад. А все иные таинства, драконов не касающиеся, наверное, и проходят иначе. Измучившись гадать и раздумывать, командир снова подступил с вопросами к деду. О чем, мол, темнейший Инрад Шид-Ашнари в самую первую встречу умолчать изволил? На какие такие тревоги, да еще и драконам предназначенные, намекнул? И почему не сказал прямо? Чего дожидался? Изор, конечно, иными словами спрашивал, вежливо и смиренно, как полагается почтительному внуку. А дед улыбнулся безмятежно да ответил: — Изор-чи, — заново обретши внука, темнейший никак не мог нарадоваться его имени, отчего оно звучало из его уст постоянно, — Изор-чи, тебе и не стоит о том тревожиться, равно как и крылатому Луахассу, я надеюсь. Как ты знаешь, главная заповедь клана Семи Чинар – ничем не навредить дракону, под крылом которого процветает ведь наш род. Таков обет, данный основателем клана самому Шиддару и скрепленный его великой силой. Оттого, ежели кто удумает совершить таинство обманом – он погибнет. Будь то шид или крылатый, без разбору, если вознамерится пройти посвящение не от чистого сердца, а ради колдовской силы, мечтая возвыситься или принудив другого – умрет. Такова воля Шиддару. Такова цена лжи. Но твои помыслы чисты, и потому нет причин опасаться божественного гнева. Дед говорил красиво и ладно, но все равно загадочно. А Изору не терпелось знать, какая именно беда может с ними приключиться, если вдруг по мнению сурового Шиддару они окажутся недостаточно прекраснодушными. Кто их знает, богов, какие сердца они считают чистыми. Ведь думал же Изор, что безбрежная сила драконов может решить престолонаследные споры? Думал. Было дело. Вдруг – уже нечист окажется? Дед, видно, заметил тень сомнения на лице Изора, потому продолжил: — Межевую ночь – самую длинную в году – вы проведете в убежище Шиддару. В самом сердце ледяных пещер. Льды в убежище не тают даже летом, что уж говорить о зиме? Если двое не сумеют поддержать друг в друге жизнь, или если кто-то один станет беречь только свою – быть беде.