***
За прошедшие дни и недели Сакура обнаружила, что последующее поведение Итачи доказало ее правоту. Всякий раз, оказываясь вместе в засаде или патрулируя территорию, он застенчиво брал ее за руку. Девушка без колебаний переплетала их пальцы, чувствуя, как ее маленькие мозолистые ладони прижимаются к его большим, огрубевшим. Он всегда проводил подушечкой большого пальца по костяшкам ее пальцев и по мягкой коже тыльной стороны ладоней, словно пытаясь запомнить контуры ее ладони в своей, словно не мог насытиться этим новым ощущением. Зима подходила к концу, а весна стремительно приближалась. Снег уже таял, и она решила, что стоит предпринять последнюю попытку поиграть с ним в снежки. По обыкновению Сакура намеренно держалась в стороне, дождалась подходящего момента, а затем кинула в Итачи в затылок большой снежок. Девять раз из десяти он отражал атаки практически без усилий, но на этот раз снег попал в его чистые волосы, основательно промочив, что заставило нукенина остановиться. Куноичи чуть не лопнула от смеха. Итачи повернулся, и вместо того, чтобы одарить ее невозмутимым взглядом, полным сдержанного веселья, а затем подождать, пока она догонит его, чтобы продолжить патруль, как профессионалы, он воспользовался моментом отвлечения. Учиха применил какое-то странное ниндзюцу, чтобы переместить снег в идеальную сферу на ладонь его правой руки, прежде чем нанести ответный удар. С этого момента началась битва. Розоволосая всегда предполагала, что, если Итачи когда-нибудь соизволит откликнуться на многочисленные предложения поиграть в снежки, она будет гонять его с одного конца поляны до другого. Он не походил на парня, который так просто играет в снежки. Трудно представить его увлеченным чем-то столь беззаботным, даже в детстве. Однако все было с точностью до наоборот. Итачи уничтожил ее. Казалось, ему понравилось хоть раз в жизни вести себя не как грозный шиноби. Сакура отчаянно сопротивлялась, но он тоже не сдавался. Промокнув с ног до головы от снега и льда, Харуно, наконец, сдалась. Она объявила перемирие после того, как засунула комок снега ему в рубашку сзади. Девушка смеялась и не замечала более мягкое и, несомненно, более довольное выражение на лице Итачи. В редкий выразительный момент он протянул руку и заключил ее в крепкие, нежные объятия, чтобы согреть, одновременно целуя в макушку. Совсем недавно они застряли в каком-то городе, преследуя Роши. Кисаме пошел выпить и поиграть в бильярд в ближайшем баре. Он предложил им тоже пойти — я даже научу тебя играть, малыш, хотя твои маленькие руки могут поставить тебя в невыгодное положение, — но Итачи заявил, что идет на рынок, чтобы пополнить запасы. Сакура сказала, что собирается пройтись по магазинам. Их троица рассталась в центре города, направляясь в разные стороны. Через несколько минут она и Итачи случайно столкнулись друг с другом под уличными фонарями. Немного побродив по улицам, держась за руки, они обнаружили, что в центре города идет спектакль: какая-то адаптация малоизвестной трагедии, которую Итачи очень любил. Довольно дешевая постановка, поставленная группой местных талантов, что не помешало им удобно устроиться на заднем ряду. Учиха даже неуверенно обнял ее за плечи в антракте. Хотя пьеса была депрессивной и запутанной, то, как он мягко шептал ей на ухо, поясняя неясные части сюжета, вызывало у девушки мурашки по спине. У Сакуры не было опыта, но это не меняло того факта, что отношения с Итачи сделали ее счастливее, чем когда-либо. Трудно объяснить. Весьма нелогично, но, находясь рядом с ним или думая о нем — сердце, казалось, расширялось так сильно, что заполняло всю ее грудь. Когда они тихо разговаривали, сидя близко друг к другу в библиотеке глубокой ночью, а его пальцы осторожно проводили пальцами по кончикам ее волос, Харуно хотела, чтобы время остановилось. Девушка чувствовала, что каким-то образом принадлежит ему. Конечно, Сакура всегда знала, что он чрезвычайно хорош собой, но в их отношениях было гораздо больше, чем физическое влечение. Итачи был милым, хорошим, добросердечным, нежным человеком, совершенно не похожим ни на кого, кого она когда-либо встречала. Ее экстравертная личность выявляла лучшее в его молчаливом, интровертном характере. Учиха начал больше улыбаться с тех пор, как они начали встречаться, что делало ее счастливой. Казалось, она могла хотя бы частично снять стресс, напряженность и беспокойную ауру, которые, казалось, всегда исходили от него. Возможно, дело в амнезии, но Сакура не могла припомнить, когда чувствовала себя такой ценной, желанной и особенной. Итачи определенно был не из тех, кто выражает все эти чувства словами, но это было ясно по тому, как он смотрел на нее. По тому факту, что он позволяет ей увидеть в себе ту сторону, которую раньше никто не видел. Если не говорить слишком много о том, какой восторг испытывала куноичи, существовали моменты, когда это было почти чересчур. Она пребывала в таком экстазе, что ей хотелось петь во всю мощь своих легких. Однако, несмотря на свою тихую радость, Сакура знала, что лучше не раскрывать их отношения. Было неприятно встречаться за спиной Кисаме, но они держали все в секрете. Девушка понятия не имела, существуют ли какие-то правила или протокол, запрещающие отношения между товарищами по команде… Куноичи поднесла к губам последнюю порцию тушеных овощей, деликатно пережевывая их. Будучи погруженной в свои мысли, она улучила момент, чтобы скорчить гримасу при виде нелепо драматичного выражения глубокого страдания на лице Кисаме, который с подозрением понюхал кусочек цветной капусты. Справа от нее, Итачи стоически ел баклажан. Харуно не смогла удержаться, чтобы не откусить еще кусочек лапши и не протянуть одну ногу, дразняще проводя босыми пальцами вверх-вниз по его ноге. Итачи на секунду замер, но продолжил есть, несколько медленнее, чем раньше. Сжалившись, Сакура отстранилась после последней ласки. Ей было трудно сдержать озорную ухмылку. Конечно, их ситуация не совсем располагала к свиданиям, во всяком случае, в общепринятом смысле этого слова, но они находили время, чтобы побыть друг с другом наедине. Почти каждый вечер, она, извинившись, уходила спать после ужина. В свою очередь, Итачи как бы невзначай придумывал предлог и немного позже встречался с ней наверху. Харуно поднималась к себе в комнату, чистила зубы, расчесывала волосы, иногда принимала душ — в зависимости от того, какой был день — и переодевалась в пижаму. Выходя из ванной, Сакура обнаруживала его прислонившимся к стене, просматривающим один из ее учебников. Куноичи прыгала в объятия Итачи, и он ловил ее, а затем крепко целовал на ночь, прежде чем спуститься вниз к Кисаме. Воспоминание угрожало заставить ее губы изогнуться в улыбке, из-за чего Сакура скромно откашлялась, один раз задев ногу Итачи своей, прежде чем встать из-за стола, забрав пустую тарелку. — Думаю, мне пора идти спать, если мы планируем встать завтра на рассвете. Кисаме с набитым едой ртом усмехнулся, очевидно, готовясь отпустить еще одну шутку по поводу ее выносливости. — Неважно, сколько ты спишь, малыш, ты все равно двигаешься медленнее, чем человек с ампутированной конечностью, так что… Харуно закатила глаза и ударила его по плечу, которое исцелила после того, как очнулась с амнезией. — Мне нужно беспокоиться о сохранении запасов чакры, поскольку я, знаешь ли, твой медик. — Да-да. Такая обидчивая. Серьезно, Итачи, она хуже тебя в этом возрасте… Учиха скептически поднял бровь, глядя на партнера, явно не соглашаясь с этим заявлением. Сакура рассмеялась, погладив Хошигаки по голове. — Спокойной ночи, Кисаме. — Спокойной ночи, малыш. Она обошла кухонный стол и, решив, что это будет выглядеть естественно, на самый короткий миг положила руку на плечо Итачи. Куноичи почувствовала, как задрожали его мышцы, словно наэлектризованные прикосновением. Ее пальцы тоже покалывало. — Спокойной ночи, Итачи, — невинно сказала девушка. Учиха мягко пробормотал что-то невнятное в ответ. Чувствуя тяжесть его взгляда на своей спине, Сакура вышла из кухни и начала подниматься по лестнице. Итачи не мог не посмотреть ей вслед, отмечая непринужденную грацию движений, даже в конце долгого дня, и идеальные контуры миниатюрной фигуры. Он вернул свое внимание Кисаме, надеясь, что партнер не заметил кратковременной оплошности, но Кисаме деловито пилил ломтик баклажана. Хошигаки тоже взглянул вверх по лестнице, чтобы убедиться, что Сакура скрылась из виду, а затем заговорил, понизив голос. — Я полагаю, осталось две недели, пока Мадара снова не нарисуется. Если он узнает, что у нас нет Четыреххвостого, и мы нарушили его приказ использовать Сакуру в качестве приманки для Девятихвостого… Итачи понимал переживания Кисаме. Думать об этом было невыносимо. Он презирал себя за то, что позволил этой мысли прийти ему в голову, потому что, в конечном счете, Роши был невиновен — он не просил, чтобы Четыреххвостого запечатали внутри него. Он никоим образом не заслужил того, что Мадара хотел с ним сделать. Когда им с Кисаме поручили эту миссию, Итачи вообще не собирался прилагать реальных усилий, чтобы найти Роши. Цели Акацуки определенно не совпадали с его. Учиха находил то, что они делали, отвратительным. Но теперь все изменилось. Чтобы обеспечить безопасность Сакуры, они должны были как можно скорее захватить Роши и доставить его Мадаре, независимо от ужасной судьбы, которую Лидер уготовил шиноби. Тот факт, что Четыреххвостый, который попадет в руки Мадары, на шаг приблизит мир к катастрофе… Итачи невольно вздрогнул. Расставление приоритетов — одна из причин, по которой он ненавидел должность капитана Анбу. Он презирал подобные игры и не выносил суждения о жизнях других людей. — Нам нужно ускориться, — тихо сказал Учиха. — Уверен, что он находится в одном из трех городов на востоке прямо на нашем пути. Если понадобится, мы можем найти какой-нибудь предлог, чтобы оставить Сакуру на базе и захватить Роши самостоятельно. Возможно, так нам удастся быстрее загнать его в угол. — Верно. Надеюсь, никто из нас не получит серьезных травм. — Кисаме вздохнул, подперев голову руками. — Знаешь, жизнь была намного проще до того, как появился этот ребенок. Хотя иметь рядом того, кто действительно понимает мое чувство юмора и отвечает на мои остроумные реплики собственными, не так уж и плохо. Итачи не смог удержаться от ухмылки, поднимаясь из-за стола. — Обсудим это более подробно позже, — мысли Итачи унеслись к Сакуре, которая, вероятно, ждала. — Мне нужно подняться наверх, чтобы принять лекарство. Итачи был почти у подножия лестницы, когда Кисаме заговорил, откинувшись на спинку стула и с громким стуком поставив свой стакан на стол. — Становишься неряшливым, Учиха, — Хошигаки не мог видеть выражения лица партнера, так как он стоял к нему спиной. — Сегодня ты используешь тот же предлог, что и вчера. Ты принимаешь таблетки ежедневно утром и в полдень в течение последних нескольких лет. Итачи почувствовал, как мышцы на его плечах незаметно напряглись, но продолжил подниматься по лестнице без комментариев. Типичное предвкушение сменилось озабоченностью последствиями заявления Кисаме. Дверь Сакуры была приоткрытой. Он нашел ее устроившейся на кровати в пижаме и склонившейся над очередной страницей своих медицинских учебников. Учиха стоял в дверях и наблюдал, как розововолосая заправила прядь волос за ухо, просматривая страницу, сосредоточенно нахмурив брови. Заметив его присутствие, зеленые глаза загорелись. Девушка отложила книгу в сторону, и Итачи смутно осознал, как его губы изогнулись в неуверенной улыбке — в последнее время он делал это все чаще. К тому времени, как мужчина сделал два шага вперед, Сакура встретила его на полпути, обняв за плечи и нежно поцеловав в щеку. — Привет, — прошептала ему на ухо Харуно, привстав на цыпочки. Он все еще не привык к этим открытым проявлениям привязанности и к тому, как реагировать на них соответствующим образом. Несмотря на то, что часть его мозга все еще была занята обдумыванием того, что сказал Кисаме, Итачи обнял девушку за талию и провел дорожку нежных поцелуев от ее щеки к уху, а затем вниз по шее. Сакура рассмеялась, игриво дергая его за руки, пока он, наконец, не завладел ее губами. Нукенин почувствовал чуть ли не мурлыканье удовлетворения, когда она прижалась еще ближе, потянувшись и запустив свои тонкие пальцы в его волосы. Этот тихий звук очистил разум Итачи от любых мыслей, не связанных с ней. Через несколько минут они достигли стадии, на которой всегда расставались на ночь: Сакура устроилась на своей кровати, укрыв ноги одеялами, а Итачи сидел рядом, крепко прижимая ее к себе. Время от времени они обменивались медленными, томными поцелуями, перемежаемыми разговором, его пальцы нежно обхватывали ее затылок. Каждую ночь, в обязательном порядке, Учиха поражался тому факту, что она доверяла ему настолько, что позволяла прикасаться к ней, не моргнув глазом. Внутренне Итачи пробирала дрожь, когда его мысли дрейфовали в этом направлении. Если бы Сакура имела хоть какое-то представление о том, кто он на самом деле, то, скорее всего, куноичи выпотрошила бы себя ниндзюцу, чем позволила бы ему подобраться так близко. Сакура положила голову ему на грудь, пытаясь устроиться поудобнее. Она подняла голову, чтобы с любопытством посмотреть на мужчину, возможно, заметив небольшое изменение в выражении его лица. — Ты в порядке? — В порядке, — тихо ответил Итачи, проводя пальцами по розовым волосам, нежно целуя ее в лоб. Она закрыла глаза и покраснела. — Мне, наверное, лучше вернуться вниз. Кисаме будет ждать. Девушка игриво надулась, но отпустила его и позволила встать с кровати. — Спокойной ночи, Итачи. — Мужчина был поражен количеством едва уловимых эмоций, которые выдавал ее тон. Это звучало так, словно она действительно будет скучать по нему; словно она хотела, чтобы он остался. Эта мысль заставила его колебаться совершенно неприемлемый момент, но Итачи все-таки наклонился и поцеловал ее в последний раз. — Спокойной ночи, Сакура. Учиха спустился вниз, снова погрузившись в глубокие раздумья, и вошел на кухню, обнаружив Кисаме, стоящего перед раковиной и расходующего гораздо больше воды, чем было необходимо для мытья тарелок. Хошигаки ничего не сказал, казалось, он вообще не обратил внимания на его возвращение. После минутной паузы Итачи присоединился к напарнику, взяв одно из кухонных полотенец со стойки и подойдя к мокрым тарелкам. Они работали в тишине чуть больше десяти минут, что не являлось чем-то необычным, но для них это была странная тишина. Почему-то более напряженная, чем за очень долгое время. Смотря в одну точку, Учиха нарисовал полотенцем небольшой круг на тарелке. К тому времени, как он вытер ее и убрал, Кисаме продолжал упрямо молчать. На этот раз — явный отход от обычной динамики — Итачи заговорил первым. — Могу узнать, что у тебя на уме, Кисаме? Вопрос был мягким и ни в малейшей степени не оборонительным. Хошигаки понимал, что он вызван чистым, неподдельным любопытством. Шиноби тяжело вздохнул, с силой отскребая одну из кастрюль. — Ничего, — прозвучал короткий ответ. Краем глаза Кисаме заметил, что партнер задумчиво смотрит на него. — Действительно. Скептицизм не мог быть более ясным. Кисаме нахмурился, глядя на свои руки. Ему не нравилась вся эта чертова ситуация. Он был зол на себя за то, что вообще заботился об этом. Это было на него не похоже. — Да. Это не мое дело. Хошигаки почувствовал, как взгляд Итачи, не менее пристальный даже без шарингана, буквально впился ему в затылок. — Кисаме. Черт возьми, он ненавидел то, как Учиха мог это делать — сказать одно-единственное слово мягким тоном, но вложить в него столько требования, что оно каким-то образом требовало исчерпывающего ответа. Ради Ками, он был нукенином S-ранга и самым страшным шиноби Тумана, а неохваченным благоговейным страхом маленьким генином. Именно такой эффект оказывал на людей Итачи. Кисаме смущенно пожал плечами, поглощенный мытьем кастрюли. — Послушай, нет необходимости танцевать вокруг того, что происходит у тебя с Сакурой, — хрипло сказал шиноби. — Это очевидно. Не знаю, почему не заметил раньше. И у меня с этим нет проблем. Как я уже сказал, это не мое дело. Итачи с любопытством наблюдал за Кисаме, отмечая напряжение и разницу в тоне. Хошигаки только что солгал, несмотря на тот факт, что оба знали, что Учиха необычайно хорошо разбирается в выявлении малейших признаков лжи. Уникальная ситуация. На самом деле, это беспрецедентный случай, что доставляло беспокойство. Они с Кисаме всегда были не только партнерами, но и самыми близкими людьми. Это является отклонением от нормального поведения Кисаме. Кисаме раньше всегда был с ним честен. На самом деле Итачи потерял счет тому, сколько раз Хошигаки пытался убедить, что его план относительно их с Саске финальной конфронтации совершенно «идиотский и ненужный», за исключением того, что фраза была приправлена большим количеством ненормативной лексики. — Правда? — Ровным голосом спросил Учиха, по его интонации было ясно, что он уловил нечестность. Как и следовало ожидать, Кисаме напрягся, защищаясь. Он снова вздохнул, переключая внимание на следующую кастрюлю, будто яростная мытье давало выход любому стрессу, который он испытывал в данный момент. — Ладно, — наконец признал Хошигаки. — Отлично. У меня бы не было с этим проблем, за исключением того, что… — Он замолчал, резко выключив воду. Итачи поймал себя на том, что наблюдает за партнером, словно ястреб, слушая мнение Кисаме. — Одно дело, если бы она знала правду или если бы вы встретились в другой ситуации, — быстро тараторил шиноби. — Чтобы она точно знала… во что ввязывается, и самостоятельно приняла решение. Но вы встречаетесь. Она думает, что ты всего лишь… хороший товарищ по команде. Она тебя просто обожает. Я вижу это по ее глазам, и не хотел бы, чтобы моя сестра оказалась в подобной ситуации… Кисаме внезапно остановился, выглядя и звуча так, будто сказал больше, чем намеревался, открывая воду судорожным поворотом крана, чуть не оторвав ручку полностью. Он погрузился в мытье, окунувшись практически по локоть в хлещущий поток воды, выглядя так, словно в любой момент ожидал нападения и был готов использовать тяжелую металлическую кастрюлю в качестве щита. Но Итачи лишь наблюдал за ним, слишком хорошо осознавая тот факт, что его мыслительный процесс, казалось, замедлился до остановки. Чувство спокойствия и умиротворенности, которое он испытывал, находясь наверху с Сакурой, исчезало, чтобы смениться обычными эмоциями, с которыми он боролся в последнее время. Наконец, Кисаме повернулся к нему, выглядя обеспокоенным. — Послушай, малыш, я… Но Итачи отвернулся и медленно направился к лестнице. Хошигаки едва расслышал его следующие слова из-за шума воды. — Ты правда думаешь, что я не думал об этом? — Итачи… Учиха не остановился, и Кисаме услышал медленные, шаркающие шаги. Только после того, как звук исчез, он выключил воду и устало провел намыленными руками по своим торчащим волосам. Все дыхание покинуло его тело в долгом вздохе.***
Весь следующий день Итачи вел себя так, будто их разговора никогда не происходило. Кисаме последовал его примеру, хотя все еще испытывал смутное чувство неловкости каждый раз, когда смотрел на тщательно скрываемое выражение лица своего партнера. Ужин в тот вечер был неловким. Сакура пыталась поддержать разговор, а затем, наконец, сдалась из-за односложных ответов с их стороны. По обыкновению девушка закончила есть первой. Ровно через пятнадцать минут после того, как она вежливо извинилась и направилась наверх, Итачи сделал то же самое, сохраняя молчание. Прошло еще пятнадцать минут, в течение которых Кисаме мыл посуду, слишком хорошо осознавая ощутимое напряжение после вчерашнего разговора. И все потому что он не мог держать рот на замке, потому что он глупо и безрассудно позволил себе беспокоиться о Сакуре. Ради Ками, она была куноичи Конохи. Враг, которого он, не задумываясь, разрубил бы пополам, если бы они впервые встретились на поле боя. Харуно, несомненно, тоже попыталась бы разорвать его на части своей причудливой силой. Теперь они на одной стороне. Сакура была милой девушкой, пока эта неприятная, всепоглощающая преданность своей деревне оказалась забыта. Но что произойдет, если к ней каким-то образом вернутся воспоминания? Хошигаки понятия не имел, как все это работает. Что, если Сакура однажды ночью проснется и все вспомнит? Несомненно, она прокралась бы в его комнату, пока он спал, чтобы убить за эту идиотскую ложь. Тогда, вероятно, Итачи была бы уготовлена худшая и мучительная смерть за то, что он манипулировал ею и водил за нос. В любом случае, у него не было причин заботиться о ней настолько сильно. Вообще никаких. Его размышления оказались прерваны характерным скрипом последней ступеньки. Кисаме резко отвернулся от раковины. Итачи прошел на кухню, выражение его лица было более отстраненным, чем обычно. Не обращая на него никакого внимания, Учиха направился к шкафчику прямо над радиоприемником — единственному шкафчику, о котором Кисаме заботился больше всего — прежде чем открыть его, достать бутылку саке и рюмку. Казалось, не замечая ошеломленного выражения на лице партнера, Итачи сел за кухонный стол, наполнил рюмку, а затем выпил залпом. Кисаме уставился на это возмутительное отклонение от нормы. За последние семь лет он видел Итачи пьющим только два раза в году. Всего два раза. Двадцать третьего июля и двенадцатого октября. День рождения младшего брата и годовщина смерти семьи соответственно — два дня, когда боль была настолько сильной, что лишь алкоголь мог заглушить ее. Он понимал это, особенно учитывая тот факт, что Итачи изо дня в день страдал от чувства вины. В отличие от него, Учиха никогда не пил в барах, всегда в одиночестве на кухне любой временной базы, в которой они останавливались. Двенадцатого октября он выпивал рюмку за рюмкой и молчал, его глаза становились все краснее и краснее. Двадцать третьего июля он пил еще больше и время от времени бормотал о том, что ему следовало отпраздновать это событие с семьей и вручить Саске подарки. Это было по-своему трогательно. Кисаме хотел сказать это самым добрым и сочувствующим образом, на какой только был способен. Несмотря на то, что Итачи не мог более явно показать, что у него нет желания говорить, присутствие и запах алкоголя были искушением, как и его любопытство. Учиха не протестовал, когда Кисаме сел напротив, прихватив свою рюмку из шкафчика. Они сделали несколько глотков в дружеской тишине, не торопясь и передавая бутылку взад-вперед. После седьмой Итачи наконец заговорил, уставившись в угол кухонного пола, его голос был тихим и неразборчивым. — Я знаю, что это неправильно, — Хошигаки моргнул, пораженный нехарактерной открытостью в его тоне. — Но она такая… такая… умная, и заботливая, и яркая, и… — На его лице появилось странное выражение, и Кисаме пришлось бороться с извращенным, неуместным желанием рассмеяться при виде Итачи, впервые выглядящего как влюбленный мальчишка. Он всегда забывал, что Учихе всего двадцать лет. В июне исполнится двадцать один. Это было бы забавно, если бы не было так грустно. — Ты не обязан… — начал Хошигаки, но Итачи неуверенно взмахнул рукой, едва не расплескав алкоголь по кухонному полу. — И она хорошенькая. Такая красивая. Она — все, чего я когда-либо хотел. Именно такая девушка заинтересовала бы меня, если бы… если бы… ничего этого никогда не случилось. Если бы я все еще жил в Конохе. — Взгляд Итачи на мгновение расфокусировался. Он мгновенно осушил рюмку, которую держал в руке. Не было необходимости спрашивать, что подразумевалось под всем этим. Кисаме кивнул, гораздо менее увлеченный, чем его напарник. К тому времени, как он смог придумать, что сказать, Учиха продолжил. — Я не заслуживаю ее, — с печалью в голосе пробормотал Итачи. — Не заслуживаю. Мне не следовало прикасаться к ней. Я пытался держаться на расстоянии, но не смог устоять… Эгоистично, я знаю… но она делает меня счастливым. Таким счастливым. Вспомнив, что сказал прошлой ночью, Кисаме неловко поерзал на стуле. — Послушай, Итачи… — Это все неправильно, — выпалил Учиха и сделал еще глоток саке, прежде чем наклониться вперед и подпереть голову руками. — Саске… он одолел Орочимару и покинул Звук, чтобы разобраться со мной. Итачи услышал, как Кисаме вздохнул, и кивнул, вдыхая запах алкоголя и прижимая ладонь к своей ноющей голове, пытаясь разобраться в спутанных мыслях. Завершение его плана приближалось. Его смерть была близка. Сдерживать болезнь становилось все труднее. Он чувствовал слабость, усталость и все время испытывал ужасную боль. Лекарство, которое он принимал, чтобы подавить приступы кашля, переставало помогать. По ночам, когда его одолевали ужасные приступы, Учихе приходилось кусать подушку, чтобы заглушить звук. В течение нескольких дней он удалялся достаточно далеко от команды, чтобы поддаться приступам, которые заставляли его дрожать как осиновый лист, из-за чего ладони покрывались собственной кровью. Он должен быть… Черт возьми, он должен быть благодарен. Убив его, Саске выполнит тщательно продуманный, безупречный план искупления клана Учиха, который он придумал восемь лет назад… А также избавил бы его от страданий, спас бы от более медленной, мучительной смерти. Он с нетерпением ждал этого очень долгое время. Но теперь все изменилось. Нужно подумать о Сакуре. Одной мысли о ней было достаточно, чтобы заставить Итачи содрогнуться от подавляемого горя. Что с ней будет? Вернутся ли к ней воспоминания к тому времени, или они были потеряны навсегда? Оба сценария казались ужасно тревожными. Какое влияние окажет на нее встреча с Саске? Возьмет ли он ее с собой, когда наступит конец? Что еще он мог с ней сделать? Он не мог оставить ее. Но она не вписывалась в его планы. Он не принимал ее в расчет. Он понятия не имел, что делать. Невообразимый эгоизм, но он не хотел оставлять ее одну. Итачи стал слишком сильно заботиться о ней, чтобы бросить, не задумываясь. Расставание сильно травмирует ее, а он не мог вынести мысли о том, что ей будет больно. Он должен защитить ее, точно так же, как когда-то защитил Саске. Учиха не хотел умирать, если это означало… Итачи пресек этот ход мыслей, слишком боясь того, к чему это приведет и каковы будут последствия. Проблема Роши тяжелым грузом лежала на его плечах, словно остального было недостаточно. Это делало его лицемером, но он действительно хотел найти этого человека. Если нет, терпение Мадары иссякнет, и они будут вынуждены использовать ничего не подозревающую Сакуру в качестве приманки для Наруто, что еще больше осложнило бы ход событий. Сама мысль об этом была отвратительна. — Я так боюсь того, что с ней может что-то случиться, — грубо и едва слышно произнес Итачи. — И учитывая… учитывая все, я должен сожалеть о том, что связался с ней и втянул в этот беспорядок. Но я не жалею. Кисаме медленно опустил пустую рюмку, скрывая удивление от такой откровенности. Учиха перестал пить: он без особого энтузиазма водил рюмкой взад-вперед по столешнице, его плечи поникли от отчаяния, а морщинки под глазами углубились. Он выглядел поглощенным темнотой плаща Акацуки. Ему удавалось выглядеть старше своих лет, но в то же время маленьким и раздавленным текущей ситуацией. Хошигаки спокойно наблюдал за партнером. Даже спустя столько лет он был немного удивлен тем, какое смятение и необычайную степень внутреннего конфликта Итачи мог скрывать за своим невыразительным лицом и вечно отстраненным поведением. И теперь, думая об этом, Кисаме чувствовал себя все более виноватым за то, что произошло прошлой ночью. Итачи всегда отказывал себе в любой возможности обрести счастье, пытаясь наказать за содеянное семь лет назад. В какой-то степени это было печально. Жаль, потому что Итачи был заботливым, преданным парнем, который мог сделать женщину по-настоящему счастливой. Если бы только он не был так одержим планом позволить Саске спасти клан Учиха. Если бы только он не родился с редким, смертельным дегенеративным заболеванием. Тем не менее, на каком-то уровне Кисаме всегда думал, что Итачи однажды сломается. Человек не мог так жить. В этот момент появилась Сакура. Она ворвалась в их жизнь так неожиданно, так близко к концу, что защита Итачи рухнула. Он влюбился в нее полностью и бесповоротно. Невероятно, но после стольких лет Кисаме знал, что мужчине, сидящему напротив, осталось совсем немного. Из-за его решимости, а также врожденной болезни. Плохие гены. И он предположил, что… Ну, что для Итачи было бы несправедливо умереть, не пожив хотя бы раз в своей жизни. Несмотря на то, что он думал ранее, Учиха не воспользовался уязвимостью Сакуры. Он действительно заботился о ней. Но Итачи был прав. Сакура… что бы они с ней сделали, предположив, что ее воспоминания не вернутся? (А если бы память восстановилась, то одной проблемой стало бы больше.) Через пару месяцев Итачи и Саске сойдутся в противостоянии, которое закончится смертью Итачи. Кисаме не мог представить, что Сакура — девушка Итачи или кто там еще — будет этому рада. Кто знал, чем обернется сложившаяся ситуация. Они обречены. Но все же… — Все в порядке, — неловко сказал Хошигаки, встретившись взглядом с напарником. — Ты не обязан передо мной оправдываться. Итачи торжественно кивнул, прежде чем снова взять бутылку саке. Он налил себе последнюю рюмку, не забыв подлить другу. Слова были излишни, поэтому оставалось только одно. Кисаме и Итачи в унисон подняли свои рюмки, слегка чокнулись и осушили их одним глотком.***
— Ты уверен, что Кисаме не знает о нас? Вопрос возник случайно, на середине страницы одного из сборников стихов Итачи. Несмотря на протесты, он убедил Сакуру непредвзято относиться к его любимой литературе. Недавно они вместе перечитывали один из его любимых эпосов. Учиха приподнял бровь, запоминая страницу и закрывая книгу, стараясь, чтобы тон оставался уклончивым. — Почему ты так думаешь? Сакура прикусила губу, задумчиво постукивая пальцем по скуле. — Он часто оставляет нас наедине, разве ты не заметил? Мужчина протянул руку и убрал несколько выбившихся прядей волос с ее глаз. — Уверен, это всего лишь совпадение. — Учиха позволил своему прикосновению задержаться на ее виске на мгновение, чувствуя, как сердцебиение учащается от того, как она на него смотрела. — Что, Сакура, есть возражения? Куноичи бросила на Итачи недоверчивый взгляд, прежде чем выхватить книгу у него из рук и застенчиво похлопать ресницами. — Вовсе нет. Думаю, мне стоит написать ему благодарственное письмо. От девушки не укрылось веселое выражение, промелькнувшее на лице Итачи, прежде чем она сделала шаг вперед, прижимая его к книжной полке. Харуно положила одну руку на его плечи, другой запустив пальцы в густой шелковистый хвост, притянула мужчину к себе и нежно поцеловала. В прежние дни между ними была некоторая неловкость, будто они постоянно чему-то учились, но теперь Итачи отвечал с легкостью, положив свои сильные руки на тонкую талию. Как всегда он целовал ее с такой чистой, неразбавленной силой эмоций, что у Сакуры подкосились ноги. Она на мгновение отстранилась, чтобы перевести дыхание. Учиха прижал ее к себе, слегка наклонившись, чтобы прошептать ей на ухо, касаясь губами чувствительной кожи. — Признай, ты просто хотела отвлечься от чтения стихов. Сакура ухмыльнулась, поглаживая Итачи по волосам, прижимаясь носом к его щеке. — Буду отрицать это до своего последнего вздоха. Затем мужчина инициировал поцелуй, от которого у Харуно перехватило дыхание — то, что самураи часто делали с принцессой в ее любимом историко-фантастическом романе. Она никогда не думала, что это действительно возможно. Захваченная моментом, Сакура позволила руке, которая не была запутана в его волосах, скользнуть вниз по твердой, мускулистой груди. Куноичи услышала едва слышный вздох Итачи, когда ее пальцы коснулись подола его рубашки. Осмелев от редкого проявления эмоций, она позволила своей руке скользнуть мужчине под рубашку, осторожно коснувшись упругих мышц прямо над грудной клеткой и дальше вверх. Розоволосая чувствовала, что его сердце стучит до смешного быстро под ее ладонью. В ответ Итачи издал еще один тихий вздох, словно она дергала за струны его души, не забывая про сердце. Он нежно прикусил ее нижнюю губу. Сакура почувствовала грубые, удивительно прохладные ладони сквозь материал своего жилета. Его большие пальцы скользнули под подол ее плотно облегающей рубашки. Она почувствовала его руки на обнаженной коже поясницы, к которой никогда не прикасались. Девушка немного поерзала от совершенно нового ощущения, позволив своим губам приоткрыться еще больше, пока описывала ногтями нежные круги по груди Итачи, и… Он снова услышал это раньше нее: грохот в передней части дома, который указывал на то, что Кисаме прошел через защитный барьер и готовился войти на базу. Все дыхание покинуло тело Сакуры в резком вздохе, когда Итачи отстранился. Однако вместо того, чтобы быстро дистанцироваться, как это обычно происходило, он тихо заговорил. Его голос был хриплым, а тон более эмоциональным, чем она когда-либо слышала, не считая рассказа о своей семье. — Сакура… хочешь продолжить наверху? Куноичи застыла, пораженная. Потребовалось несколько мгновений, чтобы осмыслить услышанное. Итачи наблюдал за ней, словно не в силах поверить в собственную смелость. Сакура видела сдерживаемую страсть в его взгляде. Он никогда раньше не спрашивал о подобном, и означало ли это… В любом случае, что он имел в виду? Должно быть, речь об одной из их спален наверху. После произошедшего между ними, что было менее невинно, чем их самые горячие поцелуи на ночь — ну, девушка не могла представить, что они просто… остановятся. На рациональном уровне она не была удивлена. Харуно несколько раз серьезно обдумывала такую возможность, после того, как Итачи ушел вниз, а она свернулась калачиком в постели, не в силах уснуть. Если быть до конца честной, Сакура не ожидала, что они дойдут до этого момента. Не то чтобы все было слишком рано — но независимо от того, что казалось логически вероятным, фактический акт перехода их отношений на новый уровень казался таким далеким. Девушка представляла комнату красивее и роскошнее, чем любая из маленьких спален на их базе. Она была выше ростом, выглядела волшебно в короткой сексуальной ночной рубашке из красного атласа. Ее ноги были более стройными, а формы — пышными. Не стоит забывать о длинных волосах и соблазнительном взгляде… Сакура вздрогнула, прежде чем смогла добраться до той части, где в перерывах между страстными поцелуями Итачи спустил тонкие бретельки ее ночной рубашки с плеч на плюшевый ковер. Секс являлся составной частью многих романтических отношений. С самого начала было ясно, что Итачи заботился о ней в первую очередь на эмоциональном уровне, и наоборот. Он интересовался ею не только физически, и она полностью доверяла ему. Что бы ни произошло между ними… — Ты делаешь поспешные выводы, — резко оборвал любимую фантазию внутренний голос. — Возможно, это не совсем то, о чем он говорит! Сейчас нет времени на глубокий самоанализ! Несмотря на разумный ход мыслей, который проносился в ее голове… часть Сакуры хотела согласиться, сделать этот шаг из чистого любопытства. Она хотела знать, как будут ощущаться руки Итачи на остальной части ее тела. Она хотела посмотреть, каким он будет в самом беззащитном состоянии. Ей было интересно подчиниться и позволить его страсти захлестнуть ее, затянуть под себя, подобно волне. Узнать, каково это — быть любимой. Девушка не сомневалась, что это напоминало как эмоциональное переживание, так и физическое — полное и безоговорочное. К тому времени, как Сакура пришла в себя и согласие уже наполовину сорвалось с ее губ, она услышала, как распахнулась входная дверь. Кисаме выкрикнул свое типичное громкое приветствие. Они с Итачи поспешно отпустили друг друга. В еще одном проявлении молниеносной скорости, которая не переставала поражать ее воображение, с едва заметным импульсом чакры Хошигаки материализовался в гостиной. Один взгляд через плечо подтвердил, что Сакура все еще была в библиотеке. К ее чести, она бросилась к полке с книгами, которые выглядели более-менее подходящими для ситуации. Шиноби прошелся по гостиной, и, увидев раздраженное выражение на лице своего партнера — Итачи не мог отделаться от мысли, что если бы Кисаме задержался еще на несколько секунд… — Кисаме ухмыльнулся в своей самой акульей, неприятной манере. В ответ Учиха на долю дюйма прищурил глаза. Хошигаки хватило наглости откровенно хихикнуть, прежде чем повернуться в сторону библиотеки, чтобы поприветствовать Сакуру. Как всегда, во время ужина они должны были вести себя так, словно ничего не случилось — словно они были типичной, профессиональной командой шиноби с совершенно обычной динамикой и между ними ничего не происходило. Набивая рот рисом, Кисаме поделился информацией, которую ему удалось добыть. У него появилась веская зацепка, что Роши находится в деревне, до которой они смогут добраться менее чем за день пути… Спешить было некуда, потому что изнуряющий темп путешествия и извилистая, но скоростная погоня сказались на Роши, несмотря на его «намного, э-э, большие, чем обычные, запасы чакры». Сакура подняла глаза, явно обеспокоенная и встревоженная известием о плохом самочувствии Роши, но через несколько мгновений, словно вспомнив о себе, она смущенно опустила взгляд, ковыряясь в рисе. Что касается Итачи, то, несмотря на огромный подтекст новостей Кисаме, он едва ли мог разумно и соответственно отреагировать на слова партнера. Он даже не мог попробовать свою еду. Учиха никогда раньше не чувствовал ничего подобного — его разум был в смятении, которое не имело никакого отношения к Роши. Сакура сидела примерно в полутора футах от него, но он так остро ощущал ее присутствие. Каждый раз, когда она двигала руками или меняла позу, поджимая под себя ногу или убирая прядь волос за ухо, его мышцы напрягались, костяшки пальцев сжимали палочки для еды. Нукенин совершенно уверен, что его сердце билось так громко и быстро, что это было отчетливо слышно всем на кухне. Тем не менее, Сакура и Кисаме продолжали разговаривать, даже после того, как она встала и убрала свою тарелку. Воображение или нет, но Итачи показалось, что неуверенный взгляд задержался на нем на несколько мгновений, когда она пожелала сокомандникам спокойной ночи. Кисаме ответил в своей обычной манере, с набитым ртом, а Итачи едва смог выдавить жесткий, механический кивок. На этот раз он заставил себя подождать полчаса — считая каждую минуту, хотя и старался этого не делать, — пока не закончит мыть посуду, прежде чем подняться по лестнице. Его сердце все еще готово пробить грудную клетку, а ладони были влажными от пота, чего никогда не случалось. Учиха чувствовал, что перегрелся, хотя плащ Акацуки был аккуратно сложен на кровати в комнате. Как только Итачи поднялся на верхний этаж, он увидел, что Сакура, как всегда, оставила свою дверь приоткрытой. Часть умоляла его просто войти, чтобы воспользоваться шансом и ни в чем не сомневаться. Нукенин заставил себя остановиться в коридоре. Он прислонился к стене, откинув на нее голову, и закрыл глаза, все дыхание покинуло тело в мучительном вздохе. Теперь, сосредоточившись, Итачи мог слышать шум душа в ванной Сакуры, и он представил ее… Нет. Итачи резко отбросил эту мысль, пытаясь не обращать внимания на медленно усиливающийся стук в голове. Это было неправильно. То, что он обдумывал — то, что он обдумывал в течение последних нескольких недель, — и то, что он действительно позволил себе озвучить в редкий момент слабости, было неправильным. Сам факт того, что он встречался с Сакурой, был сомнителен с этической точки зрения. Поднять их отношения (которые в ее глазах выглядели до боли простыми и невинными) на новый уровень и участвовать в подобном акте близости будет откровенно бесчестно. Несмотря на то, что он совершал неописуемые злодеяния как шиноби, не существовало ничего более лживого и бесчестного, чем это. Для человека с такими твердыми моральными убеждениями, как у него, это просто непостижимо. И все же он испытывал искушение. Он был так искушен. Последние месяцы с Сакурой стали самыми яркими в его жизни с тех пор, как он был вынужден убить свою семью и покинуть Коноху. Сакура заставила его почувствовать, что он снова может дышать. Над этой фразой он втайне насмехался, читая ее историко-фантастические романы. Независимо от того, сколько раз нукенин говорил себе, что должен держаться от нее подальше, он все равно хотел сблизиться. Это напоминало магнитное притяжение. Итачи глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Примерно через два месяца ему придется идти навстречу собственной смерти. Быть с Сакурой, смотреть на нее и видеть, как сильно она заботилась о нем, осознавать глубину того, как сильно он заботился о ней, приносило ему радость, которую, как он думал, разучился чувствовать после стольких лет. Итачи хотел… — ну, независимо от того, насколько это эгоистично и бесчестно, — он хотел сделать это — полюбить ее — полностью. Невзирая на последствия. Часть его неодобрительно прошептала, что это неправильно, так ужасно неправильно, и что она не поблагодарит его, если… когда к ней вернутся воспоминания. Однако Итачи открыл глаза, отошел от стены, осторожно приоткрыл дверь Сакуры, вошел в ее спальню. И остановился как вкопанный. Куноичи моргнула, немного застенчиво обернув вокруг себя толстое черное полотенце, и закрыла дверь ванной, не давая пару проникнуть в ее и без того теплую комнату. Девушка полагала, что выглядела не так уж ужасно — она только что высушила волосы феном, поэтому они были не такими прямыми, как обычно. Ее кожа была немного влажной после горячего душа. И, конечно же, нельзя забыть о полотенце, поспешно обернутого вокруг тела и доходящего до колен. Итачи, тем не менее, выглядел так, словно на нем применили парализующее ниндзюцу. — Я могу уйти, — выдавил мужчина, отводя взгляд в угол комнаты и уставившись на лампу с железной дисциплиной. — Нет, — быстро ответила Сакура, чувствуя себя виноватой из-за высокой температуры в комнате и того, что это заставляло Итачи краснеть. — Все в порядке. Останься на минутку. Девушка медленно приближалась к нему, словно наблюдатель за дикой природой к пугливому оленю. Итачи держался неестественно неподвижно, в его глазах было непроницаемое выражение, словно он не уверен, что произойдет, если пошевелит хотя бы мускулом. Сакура слегка улыбнулась, желая немного успокоить, и нежно запустила пальцы в его длинный конский хвост, притянула мужчину к себе, наклонилась ближе и оставила дорожку мягких, сладких поцелуев от ключицы вверх по шее, а затем долгий, глубокий поцелуй на его губах. Она хотела всего один поцелуй, чтобы компенсировать то, на чем их прервали ранее. Но Итачи вздохнул ей в рот и прикоснулся к девушке, положив руки на бедра и притянув ближе. Ощущение твердого, мускулистого тела на фоне ее практически обнаженной фигуры заставило Сакуру полностью забыть об этой идее. Учиха искренне ответил на поцелуй, обняв ее и поддерживая ладонями за спину. Сначала одна рука коснулась ее поясницы, а другая скользнула вверх, чтобы погладить обнаженные лопатки и обхватить сзади за шею, хотя это совсем не входило в его намерения. Мужчина с содроганием осознал, что под полотенцем на ней ничего не было. Плюшевый материал ткани был все еще теплым и влажным после душа, как и ее кожа. Ками, то, что он чувствовал, когда она находилась так близко к нему… Кожа Сакуры пахла цветами, хотя волосы почему-то пахли фруктами. Как спелая, сочная клубника летним днем. Как та, которую Микото приносила ему в перерывах между тренировками. Итачи глубоко вдохнул, прежде чем поцеловать чувствительную кожу от основания шеи до нежных сухожилий сбоку. Она откинула голову назад, ее прекрасные волосы рассыпались по его рукам и плечам. Все дыхание покинуло тело девушки в едином вздохе и всхлипывании. Этот звук возбудил его так же сильно, как и всегда. Учиха не смог подавить прерывистый вздох, вырвавшийся из горла, когда он оторвался от ее шеи, всего на мгновение посмотрев в зеленые глаза. Ее руки снова обняли мускулистые плечи, и она поцеловала его прямо в губы, практически тая в объятиях. На вкус она все еще как сладкая мятная зубная паста. Сердце Итачи, казалось, вот-вот взорвется, а легкие сводило спазмами. Требовалась огромная сила воли, чтобы подавить кашель, который обычно одолевал его в моменты высокого напряжения и особенно сильных эмоций, но на этот раз ему было все равно. — Останови меня, — выдохнул мужчина, отстраняясь и встречая ее озадаченный взгляд. — Если ты не готова… Выражение глаз Сакуры смягчилось. Вместо еще одного поцелуя, она обняла Итачи, положив голову на твердую грудь, и посмотрела на него снизу вверх. — Я не хочу останавливаться, — тихо, но обдуманно сказала куноичи. Учиха увидел непреклонную решимость на ее лице, но, что еще больше беспокоило его совесть, полное, безоговорочное доверие. — Я хочу этого. Итачи, тем не менее, пристально наблюдал за ней, выискивая на лице девушки хотя бы малейший след сомнения — что-нибудь, за что он мог бы зацепиться; что-нибудь, что дало бы ему повод остановиться. Но Сакура была решительна. Он с трудом отодвинул последние остатки совести на задний план, прежде чем снова прижаться губами к ее губам, с восхитительной медлительностью, полный решимости насладиться каждым мгновением, не позволяя чувству вины встать на пути. В конце концов, почти все в его жизни было связано с самопожертвованием. Он заслужил это сладкое, последнее снисхождение, не так ли? Учиха почувствовал, как ее маленькие ручки теребят плотную ткань его рубашки с длинными рукавами, оттягивая воротник вниз, пока она не торопясь покрывала поцелуями его ключицу и впадинку на шее. Сакуре потребовалась вся сосредоточенность, чтобы не сойти с ума, когда он начал проводить руками вниз по бокам и передней части ее тела, тщательно обводя контуры миниатюрной фигуры от шеи вниз. Несмотря на то, что Итачи явно старался не стягивать полотенце и делать все медленно, Харуно чувствовала, как твердые, мозолистые ладони прижимаются к ее более чувствительным изгибам, не позволяя обжигающей интенсивности поцелуя ослабнуть. Это противоречило ее обычному восприятию спокойного поведения Итачи, но было что-то почти отчаянное в его поцелуях и прикосновениях. Словно он знал, что застрянет в пустыне на очень долгое время, и что она была последним глотком холодной, сладкой воды, который он когда-либо совершит. Сакура прикусила губу, чтобы подавить стон, прижимаясь к нему еще ближе. На этот раз мужчина позволил руке скользнуть под край полотенца, лаская обнаженное бедро медленными, успокаивающими движениями, пока кончики его пальцев не коснулись края кружевных трусиков. Прикосновение заставило куноичи вздрогнуть. Она почувствовала, как дыхание Итачи немного участилось. Обоим становилось все труднее контролировать себя. Не обращая внимания на то, что ее руки практически дрожали, Сакура сделала шаг назад, прежде чем помочь Итачи снять рубашку. Длинные волосы выглядели привлекательно растрепанными, когда он пристально смотрел на нее сверху вниз. Большая часть неприкрытых эмоций в его взгляде желала раздеть и ее, но она обнаружила малейший след смущения, и с запозданием поняла почему. Итачи был… худым. Очень. Одежда и плащ Акацуки определенно создавали впечатление дополнительного объема, которого не было. Несмотря на крепкие мышцы, при вдохе и выдохе его грудная клетка и ключицы слишком выделялись — нездорово выделялись — на фоне кожи. Возможно, за постоянным кашлем скрывалось нечто большее, чем проблемы с дыханием? Скрывая удивление и надеясь, что он не заметил оплошности, Сакура положила руки ему на грудь, слегка лаская напряженные мышцы, словно зачарованная. Куноичи отметила, что у Итачи перехватило дыхание от ласки. Скользнув ладонями по предплечьям, она моргнула, пораженная во второй раз за несколько минут. — У тебя есть татуировка? По какой-то причине Учиха вздрогнул, подняв одну руку, чтобы прикрыть ее, будто смущенный. Однако она разжала его пальцы и уставилась, заинтригованная. — Ты никогда не казался мне таким типом! — Сакура провела пальцами по простому, но элегантному черному закрученному узору, который выглядел странно знакомым. Возможно, она мельком видела тату ранее, когда Итачи оказался перед ней без рубашки… — Это что-нибудь значит? — С любопытством спросила куноичи. — Я был молод, — в мужском голосе слышалось напряжение, а не то странно возбуждающее, сексуально заряженное чувство, которое было минуту назад. — Это была… глупая ошибка. Удивляясь его, казалось бы, странной реакции, Сакура кокетливо улыбалась в надежде успокоить Итачи. Она поцеловала несколько выцветшие черные чернила, проводя кончиками пальцев вверх и вниз по его руке. — Все в порядке. Думаю, это круто — не то чтобы тебе нужно какое-то доказательство очевидного. Некоторое напряжение покинуло Итачи, но тут же сменилось слегка насмешливым выражением лица, которое он иногда демонстрировал в ее присутствии. Он заключил ее в объятия и снова поцеловал, несколько неуверенно направляя к кровати. Сердце Сакуры нервно колотилось, ладони вспотели, а разум приближался к кричащему состоянию напряжения, вызванному предвкушением и непреодолимым любопытством от того, что все ее вопросы были так близки к разрешению. Получив ответ, куноичи чувствовала себя готовой к тому, что должно произойти, и непоколебимо уверенной в том, что в мире не было никого, с кем она хотела бы это сделать. Учиха сел на край кровати, притянув ее ближе, из-за чего девушка села на его колени. Полотенце едва держалось на теле, и Сакура проигнорировала учащенное сердцебиение, протянула руку, готовая снять его, и… — Подожди, — поспешно сказал Итачи, чувствуя неловкость. — Мы должны… предохраниться? У меня нет ничего… необходимого… здесь… Харуно вздохнула со смешанным чувством разочарования из–за внезапного прерывания момента, наряду с одновременным облегчением от сокрушительного эмоционального накала. Честно говоря, она рада, что у него хватило предусмотрительности спросить. Сакуру ужасно смущало, что по прошествии двух месяцев с момента повторного знакомства с Итачи и Кисаме у нее все еще не было месячных. Находясь в состоянии довольно сильного беспокойства, она перелистала медицинские учебники, прежде чем нашла отрывок, тщательно выделенный привлекающим внимание оранжевым цветом. Эта техника являлась стандартной для куноичи. Процедура, которая останавливала менструации, тем самым предотвращая возможность забеременеть, пока печати не были сняты самой куноичи. Рядом с выделенным абзацем она аккуратно написала «Момент создания», а за ней следовала дата более чем годичной давности. — У меня все под контролем, — Сакура закатила глаза и игриво ударила его по руке, пытаясь вернуть обычное, более беззаботное настроение. — Ты собирался подождать еще немного, прежде чем спросить? Что бы ты сделал, если бы все было наоборот — подождал бы, пока я разденусь, чтобы упомянуть об этом, а затем заставил бы меня залезть под одеяло и отдохнуть, пока ты сбегаешь на рынок за презервативами? Итачи смущенно пожал одним плечом. — Для меня все в первый раз, — пробормотал нукенин. — Я не знаком с общепринятыми процедурами. — Ах, — испуганно ответила Харуно, а затем вздрогнула. Все фантазии об Итачи, знающем, что делать, и умело направляющем ее через новый опыт, исчезли, оставив после себя менее обнадеживающие образы. — Значит… слепой будет вести слепого. Итачи моргнул, выглядя несколько оскорбленным. — Я думал об этом в определенных случаях, — сухо ответил он. — В деталях. Девушка не смогла удержаться от хихиканья. Сакура не представляла, что не только она думала о том, каким может быть секс между ними. Куноичи захлопала ресницами, прежде чем медленно, экспериментально потереться о его бедра. Такая близость, очевидно, давалась ему нелегко. Он все еще не казался на сто процентов расслабленным и непринужденным. Итачи тихо застонал, взявшись за ее бедра. — Тщательная детализация, — пробормотал Учиха, между словами целуя чувствительное местечко за ее ухом. Харуно закрыла глаза и наслаждалась происходящим. Когда дело доходило до их отношений, Итачи всегда держал свои чувства — как эмоциональные, так и физические — под невероятно жестким контролем. Мысль об ослаблении этого контроля, начинала возбуждать так же сильно, как и его прикосновения к телу. До сих пор он всегда так тонко демонстрировал степень своей привязанности, заботы… любви… к ней, что было совсем не похоже на ее открытую манеру поведения. — Могу я продемонстрировать? В его тоне, даже сейчас, чувствовался легкий оттенок неуверенности. Итачи выглядел так, словно с трудом мог поверить в то, что происходило между ними. Словно это всего лишь невероятный сон. У куноичи сжалось горло так сильно, что вместо слов, Сакура ответила страстным поцелуем. Полотенце присоединилось к его рубашке на полу. Учиха смутно осознал, что за пределами теплого, безопасного кокона спальни Сакуры раздался раскат грома, а затем безошибочно узнаваемый звук внезапного ливня, барабанящего по крыше дома. Однако он лишь мимоходом подумал об этом. Итачи собирался посвятить всего себя тому, чтобы вот так прикасаться к Сакуре, видеть ее такой, чувствовать ее теплую, мягкую, все еще слегка влажную кожу и стройные, идеальные изгибы под своими руками и губами. Девушка прижималась к его прикосновениям, а он слушал, как колотится ее сердце. Целовал ее в шею, чувствуя, как она проводит руками по его груди, возбуждая нервные окончания, и довольно неуклюже расстегивает брюки. Глядя в зеленые глаза, нукенин осторожно опустил ее на кровать, чувствуя, как разум переполняется интенсивностью поцелуя. Эмоции, которые он испытывал к ней… Последнее, что Итачи почувствовал, глядя Сакуре в глаза, которые через несколько мгновений закрылись, когда она выгнула спину под ним, царапая ногтями его кожу, когда из ее горла вырвались тихие звуки экстаза, была… потеря. Словно он убежал от чего-то темного и ужасного и оказался в незнакомом месте, полном солнечного света и захватывающей дух красоты. Несмотря на то, что он заслуживал быть прикованным цепью к темному, промозглому подвалу, Учиха хотел остаться на этом новом, прекрасном лугу навсегда. На таком близком расстоянии слабеющее, сильно затуманенное зрение не имело значения. Ее глаза были яркими и зелеными, как весенние яблоки. У нее были длинные розовые ресницы. Доверие и любовь к нему были написаны в каждой черточке ее лица. Впервые за семь лет не было ни сокрушительной вины, ни сильного отвращения к себе, ни мучительной боли, от которой становилось трудно дышать — только Сакура. То, как она выкрикивала его имя. Выражение ее лица, ощущение ее тела, извивающегося на простынях. И это казалось таким правильным, добрым и совершенным. Никакого сожаления, вообще никакого. Итачи и представить себе не мог, как что-то может быть таким сладким.***
Первым звуком, который Сакура услышала тем утром, проникшим в ее сознание и постепенно прогонявшим сон, стал стук дождя по окну. Несколько лучей света, пробивавшихся сквозь темно-изумрудно-зеленые шторы, были тяжелыми, зловеще-серыми. За пределами теплой защитной оболочки в виде одеял и объятий Итачи воздух в комнате был холодным. Сакура снова опустила измученную голову на подушку, плотнее завернувшись в одеяло и прижавшись спиной к Итачи, осторожно, чтобы не разбудить. Девушке потребовался весь ее самоконтроль, чтобы не вздрогнуть от того, как необычно было просыпаться подобным образом в первый раз. Ощущение совершенно обнаженной кожи на простынях, ощущение интимных объятий: ее лицо прижалось к его шее, а его рука обвилась вокруг ее талии, их ноги переплелись… Она снова откинула голову на подушку, чувствуя контраст со своим постепенно теплеющим лицом, прижавшись к прохладной шелковой наволочке. Говоря объективно, это ничто по сравнению с тем уровнем близости, которого они достигли прошлой ночью. Ощущение грубых, мозолистых ладоней Итачи, нежно обхвативших ее груди, заставив выгнуться ему навстречу и прикусить губу, чтобы подавить стон. То, как она выкрикнула его имя и как он прошептал ей, какая она красивая. Почему-то более мягкое выражение его лица, когда он целовал ее. Учиха, свернувшись калачиком, гладил ее по волосам и покрывал поцелуями лоб, нос, щеки и губы, пока она не заснула. Куноичи несколько минут смотрела на него сквозь опущенные ресницы, пытаясь справиться с волной почти ошеломляющих эмоций. Воспоминание заставило Сакуру поежиться, бессознательно прижимаясь еще ближе к личному источнику очень желанного тепла. К ее неудовольствию, Итачи пошевелился. Несмотря на то, что она сразу же замерла, его глаза открылись. Мужчина на мгновение томно посмотрел на нее, из-за чего Харуно покраснела, не зная, что сказать или сделать. Это было необычно, но Итачи выглядел таким же довольным, как и она. Впервые с их повторного знакомства, Учиха тоже выглядел отдохнувшим. Словно он действительно спал всю ночь, вместо того чтобы ворочаться в размышлениях и беспокойстве. — Доброе утро, Сакура, — хриплым голосом пробормотал Итачи, прежде чем провести костяшками пальцев по ее щеке в легкой, как перышко, ласке. Это заставило девушку улыбнуться, на мгновение забыв о неловкости. Ее волосы были спутаны, не говоря уже о том, что обычно она выглядела не лучшим образом по утрам. Подсознательные страхи, которые были по поводу неловкости между ними, отступили. — Доброе утро, Итачи. Учиха колебался всего долю секунды, выражение его лица было непроницаемым, когда он наклонился и подарил ей медленный, нежный поцелуй. Сакура была так удивлена, что ей потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, как реагировать. Она обвила руками его шею, откинувшись на подушки и искренне наслаждаясь взаимным проявлением привязанности. Прошлой ночью поначалу было несколько сложно, но, в конце концов, стало невероятно хорошо, так же, как и сейчас. Наконец, оторвавшись друг от друга, Итачи провел пальцами по ее волосам, распутывая спутанные пряди. — Спи, — мягко сказал нукенин. — Я принесу еды. Харуно немного повернула лицо в сторону, запечатлев поцелуй на внутренней стороне его ладони. Итачи пришлось подавить совершенно нехарактерное и беспрецедентное желание просиять, как солнечный луч. Он ограничился тем, что несколько неловко похлопал ее по руке, прежде чем выскользнуть из постели, одеться и спуститься вниз, отметив непрекращающийся шум дождя и отдаленные раскаты грома. Страна Молний была известна сильными весенними штормами. Даже в доме воздух пах дождем — аромат, который он всегда любил из-за свежести и ощущения очищения, обновления и новых начинаний. Учиха глубоко вдохнул, чувствуя умиротворение. Он нашел партнера на кухне, сидящим за столом и пьющим чай. Несмотря на то, что Сакура много раз обвиняла его в забывчивости, в разных контекстах, Кисаме не мог не заметить взъерошенные волосы Итачи. На нем была та же одежда, что и вчера. И более бросающийся в глаза факт, — в кои-то веки Учиха казался довольным и счастливым. К его чести, Кисаме даже бровью не повел. — Прекрасное утро, не правда ли, Итачи? — Да, — серьезно признал нукенин. — Довольно приятное. Скрывая веселье, Кисаме наблюдал, как Итачи ходит по кухне, как ни в чем не бывало накладывая на две тарелки вафли, какие любила Сакура, с большим количеством взбитых сливок и свежей клубники. Наконец, держа по тарелке в каждой руке, он выглянул в окно, поднимаясь обратно по лестнице, и повернулся к Хошигаки. — Погода, похоже, не располагает к дальнейшему путешествию. Возможно, нам следует отложить поиски Роши на сегодня. Если он так слаб, как ты сказал, вряд ли мы его не найдем. Кисаме потребовалось приложить немало усилий, чтобы демонстративно не кашлянуть. Оба знали, что Итачи выполнял миссии в гораздо худшую погоду, не жалуясь. Однако Хошигаки с невозмутимым видом согласился. — Да, это правда. На самом деле, погода настолько плохая, что нам, вероятно, придется остаться дома на все выходные. Итачи заставил себя кивнуть в типичной сдержанной манере, не реагируя на довольно заметный акцент, который Кисаме сделал на последних трех словах. Однако предательский разум сразу же направился в нужное русло. Он воздержался от того, чтобы выдать даже малейший намек на эмоции, от которых его партнер, несомненно, подпрыгнул бы. Учиха поднялся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, решив проигнорировать тот факт, что услышал, как Кисаме расхохотался. Он обнаружил Сакуру, выходящую из ванной, одетую в пижаму и снова пахнущую мятной зубной пастой. Лицо девушки озарилось улыбкой при виде Итачи. — Вафли! — просияла Харуно, явно вне себя от радости. — Ты самый лучший! Она схватила его за руку и потащила к кровати, чтобы присесть. Прежде чем Итачи успел моргнуть, Сакура выжидающе подносила вафлю к его губам. Он уклонился, что привело к тому, что взбитые сливки размазались по его левой скуле, а кусочек клубники чуть не попал в левую ноздрю. Учиха смущенно моргнул, а куноичи хихикнула. — Это действительно вкусно, поверь. Итачи неохотно на долю дюйма приоткрыл рот, и Сакура улыбнулась, скармливая ему кусочек вафли. — Так-то лучше. Теперь твоя очередь. Она откинулась на спинку кровати, выжидающе глядя на него. Учиха взял то, что осталось от вафли, и поднес к ее губам, пытаясь привыкнуть к новому ощущению. Сакура ела значительно деликатнее. Вафли полностью не закончились, и девушка обняла Итачи за плечи, скользнула к нему на колени и принялась сцеловывать взбитые сливки с щеки. — Ты покраснел, — прошептала она. В попытке отвлечь Итачи взял один из ломтиков клубники с тарелки и провел по ее губам, после чего наклонился и нежно поцеловал. Было невероятно сладко во многих отношениях, но, несмотря на это, он почувствовал, как внутри него шевельнулось слабое чувство беспокойства. Все было идеально. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Затишье перед бурей. Нукенин не хотел в это верить, но инстинкты еще ни разу не подводили его. Он был бы дураком, если бы проигнорировал их. Но сейчас было слишком спокойно, рассеянно отметил Итачи, сильнее притягивая Сакуру в свои объятия. Часть его разума настойчиво твердила, чтобы он от всего сердца наслаждался происходящим, — последним, что он когда-либо испытает. Единственное, что он вообще испытал за последние семь лет. Итачи не знал точно, в какой форме это проявится, но часть его разума — та часть, которая привыкла ожидать худшего, — уже готовилась к надвигающейся буре.