Bluebird

У Сакуры появилась мечта, осуществление которой она с нетерпением ждала. Это все, о чем она могла думать в течение дня. Девушка отсчитывала часы до наступления ночи, стараясь быстрее заснуть в надежде снова увидеть сны. Просыпаясь, куноичи выпрямлялась в постели, тянулась за блокнотом, который прятала в верхнем ящике своей тумбочки, и поспешно записывала, что именно и кто именно ей приснился. Зеленые глаза сияли от возбуждения. Определенные повторяющиеся фигуры вызывали всепоглощающее чувство тепла, дома и любви. «Видеть» их стало одной из причин, по которой она с таким нетерпением ожидала каждого ночного сна. Больше всего выделялся светловолосый мальчик в ярко-оранжевом комбинезоне и высокий шиноби в маске. Еще снилась красивая голубоглазая девушка, одетая в фиолетовое — некая Ино. Одно из двух имен, которые Сакура смогла запомнить. Ино-свино, по какой-то причине она называла ее именно так. Еще парой повторяющихся фигур были пухлый рыжеволосый мальчик, который всегда носил с собой картофельные чипсы, и другой мальчик, одетый в зеленое, с ленивым выражением лица и черными волосами, собранными в конский хвост. Наконец, была интеллигентная дама с короткими черными волосами в элегантном сером платье, которая часто (достаточно необъяснимо) носила с собой пухлого маленького поросенка. И, конечно же, Цунаде–шишо, которая научила ее всему, что она знала как медик. Эта ночь началась так же, как и любая другая. Сакура нетерпеливо свернулась калачиком под одеялом, закрыв глаза. В прошлый раз она мечтала о том, как будет сидеть со светловолосым парнем с заразительным смехом и улыбкой, подобной солнечному свету, в каком-нибудь заведении на открытом воздухе и есть рамен. Довольно обыденно по сравнению с некоторыми другими безумными снами, но куноичи все равно проснулась с улыбкой на лице. Харуно уснула с крепко закрытыми глазами, ее лоб нахмурился в предвкушении, а сердце от волнения билось быстрее обычного. Вместо этого сон, который в итоге приснился ей в ту ночь, был совершенно ужасающим. Сакура стояла в месте, которое теперь знала как Лес Смерти, пораженная, со светловолосым мальчиком и мальчиком в синей рубашке, которого иногда, смутно, видела в снах. Они столкнулись с ужасным существом, меняющим форму. По-другому не скажешь. Это был неестественно бледный и длинноволосый мужчина с ухмылкой на лице. С каждым ниндзюцу и атакой он становился все более — буквально — змееподобным, превращаясь в причудливый гибрид, непохожий ни на что, о чем Харуно когда–либо слышала раньше. Он нападал на мальчиков, и его чакра была самой темной, пугающе удушающей и подавляющей из всех, что Сакура когда-либо чувствовала. И, что хуже всего, она была бессильна. Абсолютно бессильна, чтобы помешать кошмарному шиноби-человеку-змее причинить вред ее товарищам по команде. В итоге он оставил их ранеными на лесной подстилке. Девушка баюкала их на руках, но сокомандники не просыпались. Впервые Сакура проснулась в слезах, судорожно вздрагивая, в позе эмбриона. Пережить следующий день было трудно. Куноичи продолжала убеждать себя, что кошмар, вероятно, больше не повторится. Она выросла в деревне шиноби и, конечно, не все ее воспоминания будут солнечными и радужными. Пролежав без сна в течение часа той ночью, Харуно, наконец, смогла заснуть. Только тогда — ну, если быть точной, четыре часа спустя, она чуть не упала с кровати, вся в холодном поту, с кровоточащей нижней губой — Сакура поняла, насколько ошибалась. Подобное происходило все чаще. Независимо от того, как горячо она надеялась на обратное, эти сны продолжались чуть больше недели. Каждый кошмар был не менее тревожным и травмирующим, чем предыдущий. Излишне говорить, что это отличалось от любых обычных кошмаров, потому что худшим было осознание, что все это случилось с ней — что все реально. Однажды она находилась на волосок от смерти в железной хватке несгибаемого кулака, сделанного из песка. Сакура проснулась с болью в ребрах. Однако еще хуже было то, что произошло следующей ночью — она увидела, как светловолосый товарищ по команде пострадал: из уголков его рта сочилась кровь, кости были сломаны, прежде чем он постепенно выпрямился и приготовился продолжать бой. Его необычайная решимость была осязаема. Он вдохновлял и беспокоил одновременно, и по тому, как часто девушка видела его во сне, Сакура поняла, что он был важен для нее. Однако один из эпизодов с его участием граничил с абсурдом. Такое ощущение, что это происходило на поле боя: мальчик кричал на невидимого противника. Небесно-голубые глаза начали светиться неземным красным светом, в то время как аура чрезвычайно мощной чакры оранжевого оттенка начала исходить от каждого дюйма его кожи. В одну из ночей Сакуре приснился очередной кошмар, который напугал ее еще больше. Куноичи обнаружила, что стоит в какой-то пещере рядом с пожилой дамой. Ужас и печаль, которые она испытала при виде представшего зрелища, были такими сильными, словно это произошло вчера. Мальчик с красными волосами в одежде, характерной для пустыни, неподвижно лежал в пещере. Обмяк, словно тряпичная кукла. В вопиющем проявлении жестокого неуважения, от которого у девушки скрутило живот, на нем сидел другой шиноби. Блондин, мужчина, настолько высокомерный и отвратительный, что хотелось закричать. Все, что заметила Сакура — плащ. Черный, расшитый множеством алых облаков. Тошнотворно знакомый. Тот самый, в котором каждый день ходили Итачи и Кисаме. Это стало самой первой мыслью, которая пришла ей в голову, когда она проснулась, скрючившись в неудобной позе в углу кровати, словно готовясь к нападению. Более того, это единственная мысль, на которой девушка могла сосредоточиться и которая циркулировала в ее голове безжалостным бесконечным циклом. Хотелось вцепиться пальцами в волосы, чтобы как-то отвлечься. Итачи и Кисаме носили тот же плащ, что и человек, который убил ее друга и так жестоко проявил неуважение к нему после смерти. Харуно боялась представить, что это значит. Большую часть дня Сакура оставалась в своей комнате, жалуясь на головную боль, не в силах встретиться лицом к лицу с кем-то из них. Куноичи лежала на боку на полу, напряженная и неподвижная, думая так отчаянно, что зрение начинало затуманиваться. В какой-то момент Харуно не могла отличить сон от реальности. Такие неконтролируемые проявления эмоций были очень для нее нехарактерны. Девушка часто ловила себя на том, что периодически плачет, когда замешательство, дезориентация и, да, подозрительность становились невыносимыми. Все, чего она хотела, — забежать на кухню и перелистать страницы календаря на месяц назад. До начала непрекращающихся кошмаров. Тогда Сакура чувствовала себя совершенно беззаботно рядом с Итачи и Кисаме (когда они не выглядели такими напряженными и обеспокоенными. До того, как Итачи начал тратить так много времени на просмотр писем, которые получал от своих контактов. До того, как каждое утро пялился в календарь, выглядя так, словно безобидные страницы предсказывали его гибель). Его странное поведение было еще одним грузом, давящим на плечи Сакуры. Она являлась его партнером во многих отношениях и должна была знать, что с ним происходит. Следовало просто спросить Итачи, но происходящее практически довело ее до предела. Вид заходящего солнца с недавних пор вызывал чувство паники, которого она никогда раньше не испытывала. «Не могу уснуть, не могу уснуть, не спи», — Сакура не могла удержаться от лихорадочных мыслей с каждым вдохом и выдохом. Если я не буду спать, кошмары не смогут прийти ко мне. Поэтому девушка не спала всю ночь, не желая закрывать глаза из страха перед тем, какие ужасные картины разыгрались бы перед ее мысленным взором, если бы она уснула. Харуно перечитала одну из своих книг, не обращая внимания на текст, и подбадривала себя короткими электрическими разрядами чакры всякий раз, когда чувствовала, что веки вот-вот сомкнутся. Мысль о сне и о том, какие еще темные тайны хранили ее воспоминания, пугала так сильно, что руки начинали дрожать. Только увидев восход солнца за окном, куноичи снова могла легко дышать, чувствуя, что у нее есть несколько часов в безопасности. Сакура пережила следующий день, намереваясь игнорировать сон вторую ночь подряд. Но свернувшись калачиком в своем кресле после того, как поднялась наверх после ужина, она не выдержала и заснула. Кошмар был более бессвязным, чем предыдущие, но не менее ужасающим. Просто короткие сцены и чувства, все необычайно яркие. Адреналин, бегущий по венам, натяжение нитей чакры, управляемое той пожилой леди, которая снилась в прошлый раз. Холодное, неумолимое осознание борьбы за свою жизнь, за жизнь леди и за жизнь товарища по команде. Малейший неверный шаг с ее стороны мог привести к смерти. Противником было другое существо, которое, казалось, бросало вызов реальности — какой-то странный человек-марионетка. Даже когда казалось, что бой окончен, марионетка разорвала свои путы и попыталась проткнуть пожилую леди мечом, но этого не произошло, и… Сакура бросилась вперед и, не задумываясь, приняла удар на себя, оказавшись перед пожилой женщиной. Спустя одно тошнотворное мгновение, куноичи увидела, что марионетка приближается, а затем почувствовала, как лезвие проткнуло ее насквозь, пронзая внутренние органы, разрывая кожу. Поток крови не прекращался, и… Харуно изо всех сил пыталась проснуться, пока не стало еще хуже. Веки налились свинцом, а зрение затуманилось, но она заставила себя открыть глаза. Во время сна Сакура соскользнула с кресла на пол. Мышцы были невыносимо напряжены, а шея ныла, но девушка не могла найти в себе силы, чтобы встать. Щеки были мокрыми от слез, сердце сильно колотилось, дыхание стало прерывистым. Мужчина, который нанес удар, тоже был одет в черно-красный плащ. Акацуки. Ее… враг. Она знала это. Она думала так, или… ее прежнее «я» думало так во время боя. Как угодно. Последствия сна давили на нее, подобно железу. С трудом поднявшись на ноги, Сакура потеряла равновесие и, пошатнувшись, оперлась о край кровати. Она положила одну руку на живот, куда ее проткнули, и вздрогнула, почувствовав себя невредимой. В тот самый момент девушка отчетливо вспомнила, как посмотрела вниз и увидела меч, торчащий из тела, и кровь, начинающую сочиться из обширной раны. Что же произошло? Сейчас с ней, очевидно, все в порядке, но что случилось с пожилой леди и с красноволосым мальчиком, которого убили Акацуки… и с ее товарищами по команде? С шиноби в маске, с мальчиком в оранжевой одежде? Харуно с внезапной уверенностью почувствовала, что это произошло не так уж давно. Вероятно, в тот год, когда Итачи и Кисаме заявили, что она является частью их команды… Девушка обхватила голову руками, пытаясь восстановить самообладание. Нет, нельзя думать об этом прямо сейчас. Несмотря на бушующее внутри смятение, первым побуждением Сакуры было схватить подушку и направиться к двери, вытирая слезы с лица ладонью. Независимо от хаоса в голове, она нуждалась в Итачи прямо сейчас. Он заставлял Сакуру чувствовать себя спокойной, вменяемой и умиротворенной, словно все в мире и в ее голове снова было в порядке и не разваливалось на части. Харуно пару раз постучала в дверь его комнаты, прежде чем обхватить руками подушку и крепко прижать ее к себе. Прошло несколько мгновений, прежде чем Итачи открыл дверь. Сакура увидела, что свет включен, а кровать застелена. Несмотря на поздний час, он, очевидно, еще не спал. — Прости, что беспокою, — пробормотала куноичи, глядя в пол и понимая, насколько устала. — Я просто… Она замолчала, на мгновение потеряв ход мыслей. Учиха немедленно отобрал у девушки подушку и, взяв ее безвольную руку в свою, завел внутрь. — Тебе не за что извиняться, — мягко возразил нукенин. Сакура почувствовала, что немного расслабляется при звуке его голоса. Харуно направилась в сторону его кровати, намереваясь лечь и попытаться немного расслабиться, но затем заколебалась, заметив на одеялах песочного цвета то, чего раньше никогда не видела. Маленькую черно-белую фотографию. Очевидно, что Итачи сидел в постели и смотрел на фото, когда она постучала. Сакура устроилась на одеялах, смутно осознавая, что Итачи присоединился к ней, но ее непоколебимое внимание было приковано к четырем лицам на фотографии. Сначала девушка провела пальцами по лицам двух взрослых, изучая форму глаз и контуры лиц. Не было никаких сомнений в том, что это семья Итачи. Его словесные описания личностей и небольшие истории, казалось, идеально соответствовали их внешности. Его отец стоял прямо, с напряженной спиной, выражение лица было суровым и непреклонным, без тени теплоты. Он не был старым, но на его лице виднелись морщины от напряжения. Напротив, у матери Итачи была нежная улыбка — похожая на улыбку Итачи — и искорка в глазах, которая прекрасно дополняла ауру тепла, которая, казалось, исходила от нее. Она была красива, что заставляло сердце Сакуры болеть за собственную мать, которую не получалось вспомнить. На фотографии Итачи был на несколько лет моложе, тринадцать или около того. Сакура отметила необычайно серьезное, сосредоточенное выражение его лица и морщинки от напряжения под глазами. Она взглянула на него и почувствовала, как слабая улыбка тронула ее губы. Да, это определенно был все тот же Итачи. Но затем внимание Сакуры привлекло другое лицо на фотографии — маленький мальчик, стоящий между родителями, руки матери лежали у него на плечах. На фотографии он выглядел лет на восемь. Должно быть, младший брат Итачи, который, по его словам, являлся ее ровесником… Куноичи вглядывалась в его лицо, отмечая то, как темные волосы падали на глаза и обрамляли щеки, вплоть до таких мельчайших деталей, как форма его рта. Сакура почувствовала странную дрожь, пробежавшую по спине, когда нежно постучала кончиком пальца по голове мальчика. Что-то внутри стремилось вырваться наружу, и… — Саске, — прошептала девушка, ее голос был едва слышен. Харуно не помнила, чтобы Итачи когда–либо называл имя своего брата, но она знала, что не ошиблась. Это имя казалось невыносимо естественным и уместным на ее губах и в ее сознании, словно она произносила или думала об этом миллион раз раньше. Саске Учиха. И все же, каким бы странным это ни казалось, она чувствовала что-то родное, хотя никогда не видела его раньше… верно? Да, мальчик выглядел знакомо. Но, в конце концов, он являлся младшим братом Итачи. Семейное сходство было очевидным даже на фотографии. Ведь так? Казалось, ледяная вода заменила кровь в венах, из-за чего Итачи застыл, его мышцы напряглись, когда он увидел, как Сакура испытующе смотрит на младшего брата. Она произнесла его имя, которое нукенин раньше не упоминал. Итачи боялся этого с той секунды, когда заметил, как взгляд Сакуры зацепился за фотографию, но к тому времени было уже слишком поздно. Он вряд ли смог бы вырвать фото у нее из рук. Следовало быть осторожнее. Следовало потратить еще секунду на то, чтобы положить фотографию обратно в ящик прикроватной тумбочки, где она обычно лежала, прежде чем открыть дверь. Спонтанно произнесенное имя брата вполне может быть признаком возвращения воспоминаний, и… Сакура, наконец, осторожно положила фотографию обратно на одеяло и повернулась к Итачи, вложив свои руки в его, простодушно глядя на мужчину снизу вверх. — Почему у тебя нет более свежей фотографии? Ему потребовалось мгновение, чтобы осознать безобидность сказанного, и еще одно, чтобы определить, что вопрос и выражение ее лица были искренними. Сакура, казалось, даже не задавалась вопросом, как имя Саске пришло ей в голову. Внезапное снятие напряжения было почти болезненным, но не настолько, как чувство вины, которое он испытывал. Но природа ее вопроса… Внезапно Учиха почувствовал ком в горле. Слезы подступали со страшной скоростью, но он смог вернуть самообладание и видимость спокойствия. — Такая возможность до сих пор не представилась, — каждое слово причиняло Итачи боль. Она позволила ему убрать фотографию и откинуть покрывало, после чего выключила лампу. Итачи по обыкновению потянулся к Сакуре, притягивая в свои объятия, стараясь, чтобы ей было как можно удобнее. Нукенин заметил, что ее покрасневшие глаза, то, какой опечаленной и замкнутой она казалась в последние несколько дней. Итачи стало немного не по себе. Сакура прижалась к мужчине, положив макушку ему под подбородок и обхватив его руками, а он уперся ладонями ей в спину, нежно поглаживая ткань ее рубашки, зная, что она все расскажет, когда будет готова. Глаза Сакуры были закрыты, но она не подавала никаких признаков сна. Спустя долгое время ее пальцы сжались в кулаки, вцепившись в его свободную черную футболку. Девушка испустила глубокий, прерывистый вздох, словно ее разрывало изнутри и она больше не могла сдерживаться. — Мне кажется, я схожу с ума, Итачи, — тихо призналась куноичи, ее голос звучал сдавленно из-за слез. — Мне продолжают сниться… эти ужасные сны, каждую ночь… Признание не удивило нукенина, учитывая тот факт, что он заметил темные круги под глазами, пепельный оттенок кожи и то, что она всю ночь не выключала свет в своей комнате. Однако подтверждение того, через что прошла Сакура, заставило Итачи слегка поморщиться. Ему было не привыкать к хроническим кошмарам и тому влиянию, которое они могли оказывать на психику. Учиха открыл рот, чтобы попытаться утешить ее, когда девушка продолжила говорить еще более дрожащим голосом. — Имею в виду… это даже не имеет смысла, но некоторые кошмары… они просто такие… там есть люди в черно-красных плащах, в точно таких же, как у вас с Кисаме, но не такие, как вы… Они убили моего друга и оставили его лежать в какой-то пещере у черта на куличках, а еще вонзили нож прямо мне в живот, и… Сакура резко остановилась, рыдая слишком сильно, чтобы говорить. Итачи мог лишь машинально погладить девушку по волосам, словно ее слова только что не наполнили его глубоким чувством всепоглощающего страха. Все начинало обретать смысл. Он не был свидетелем событий, о которых она говорила, но все равно знал их слишком хорошо. Дейдара. Сасори. Захват Казекаге. Итачи попытался утешить Сакуру, слишком хорошо понимая, что ничего не знает об особом виде тоски и мучений, которые, должно быть, поглощают ее разум. Каждое слово было ложью, как бы по-доброму оно ни звучало. Ужасно с его стороны, но все, что он делал с тех пор, как ему исполнилось тринадцать, было ложью. — Это неправда, — сказал Учиха так мягко и ободряюще, как только мог. — Я знаю, что такие повторяющиеся события могут быть травмирующими, но в конечном счете беспокоиться не о чем. — Затем он остановился, и даже сквозь затуманенное зрение и прерывистое дыхание Сакура смогла разглядеть тень, промелькнувшую у него на лице. Куноичи обеспокоенно коснулась его щеки, и затем Итачи, казалось, немного пришел в себя, медленно выдохнув. — Меня самого часто мучили кошмары, — через несколько мгновений признался мужчина, его голос был едва слышен. — То, что приходит подсознанию во сне, часто может быть тревожным и жестоким, а также необъяснимым. Сакура склонила голову, отчаянно желая — сильнее, чем когда–либо — поверить ему. Но не могла, не совсем. Девушка хотела быть честной с Итачи о том, что чувствовала, как всегда делала раньше, выплеснуть свой поток замешательства… но что она могла сказать? Что поверила, судя по ясности снов, что это были вовсе не случайные кошмары, а возвращающиеся воспоминания? Что в моменты, когда она теряла связь с реальностью, вспоминала то, что читала в книге по истории шиноби о нукенинах, таких как Итачи, которые отказались от верности своим деревням после преступных деяний? Что она установила связь и боролась с осознанием того, что Итачи и Кисаме принадлежали организации, члены которой убили ее друга, нацелились на Роши из-за хвостатого, который был запечатан внутри… и пытались убить ее и ее товарищей по команде? Как признаться, что в те мрачные моменты у нее появились сомнения в том, что они сказали после получения травмы головы? Сакура хотела услышать его ответ. Она хотела услышать всю правду. Но в то же время, теперь, думая об этом, девушку парализовал страх перед тем, каким будет ответ. Харуно моргнула, чтобы глаза снова не наполнились слезами, заметив беспокойство, написанное в каждой черте лица Итачи, и поэтому кивнула. Было тяжело — так тяжело — знать Итачи и Кисаме. Знать, что они были хорошими людьми, которые искренне заботились о ней, и в то же время иметь подсознательные подозрения на задворках сознания. — Хорошо, — тихим голосом сказала куноичи. — Я понимаю. Постараюсь запомнить. Учиха с бесконечной заботой вытер слезы с ее лица, поцеловал бледные скулы и губы, прижимая девушку к себе, словно мог уберечь. В очередной раз осознав, насколько устала — слишком сильно, чтобы продолжать волноваться, — Сакура нежно поцеловала Итачи в ключицу и прижалась, накрыв его грудь, подобно одеялу. И, несмотря ни на что, куноичи все еще чувствовала себя увереннее, когда он был рядом. Другие мужчины в черно-красных плащах, возможно, и были ее врагами, но она просто не могла заставить себя думать об Итачи в таком ключе. Не принимая во внимание то, как он смотрел на нее, и миллионы вещей в нем, которые были врожденно хорошими, добрыми и нежными. Сакура отчаянно надеялась, что его решение покинуть Коноху и преданность этим… Акацуки… были вызваны причинами, выходящими за рамки «преступного поведения». — Спокойной ночи, Итачи, — прошептала девушка, опустошенная. — Спасибо. Она заснула через несколько минут. Итачи осознал, что ему легче засыпать, когда Сакура была рядом, но сегодня вечером аромат розовых волос и ощущение биения ее сердца совсем не помогало. Тело девушки слегка поднималось и опускалось с каждым вздохом. Да, она излечила его, но Итачи почувствовал, как старая, знакомая тяжесть возвращается. Еще пару недель назад Учиха был уверен, что этого никогда не произойдет… но теперь стало до боли ясно, что прежние подозрения, когда он наткнулся на Сакуру, читающую ту книгу об истории мировых деревень шиноби, оправдались. Воспоминания медленно, но верно возвращались, о чем свидетельствовали предметы ее ночных кошмаров. Эта мысль наполнила Итачи таким беспомощным страхом, что он мог лишь лежать в постели, забыв об усталости, и смотреть в потолок, в полной растерянности от происходящего.

***

Каждая мелочь начинала иметь значение. Медленное, постепенное распутывание, которое разыгрывалось прямо на глазах у Итачи, одновременно завораживало и ужасало. Нукенину так сильно хотелось притвориться, что этого не происходит, что все не разваливается прямо у него на глазах. Первый случай произошел однажды днем, когда они с Сакурой прогуливались по главной улице многолюдного пограничного городка, держась за руки. Она разговаривала с ним о фильме, который видела в рекламе местного кинотеатра и который, по ее мнению, понравился бы Кисаме, прежде чем заметила двух мальчиков-подростков, идущих в противоположном направлении по другой стороне улицы. Это были обычные гражданские лица, очевидно, возвращавшиеся из школы: оба несли в руках учебники. У одного были короткие светлые волосы и оранжевая футболка, а у другого — темные волосы и рубашка глубокого темно-синего оттенка. Это произошло в считанные секунды. В какой-то момент Сакура искренне обсуждала, как, по ее мнению, Кисаме втайне понравится романтический сюжет фильма, а в следующий момент она на долю секунды поймала взгляд темноволосого парня. Он вежливо кивнул, и тогда куноичи остановилась, потерянно глядя вслед двум мальчикам, пока те не исчезли в толпе. Без дальнейших церемоний Сакура резко отпустила его пальцы и повернулась, чтобы последовать за ними, словно… словно она была полностью уверена, что должна идти рядом с ними. Решительная внезапность этого действия застала Итачи врасплох. Харуно пробежала несколько футов, прежде чем внезапно остановиться, очевидно, приходя в себя, позволив Итачи догнать ее. Ошеломленное выражение лица девушки, когда она смотрела ребятам вслед, напугало его (через секунду он понял, на кого были похожи эти два мальчика). Учиха обнял ее за плечи. Когда Итачи спросил, все ли в порядке, она прижалась к нему, приложив одну руку ко лбу. — Прости, — ее голос звучал рассеянно. — Я не знаю, почему так отреагировала… В другой раз все трое смотрели телевизор — местные новости, что довольно необычно — в гостиной базы. Вдруг на экране появился возрастной, фиолетоволосый, зеленоглазый мужчина. На нем был явно дорогой темный костюм, сшитый на заказ, а титул под его именем свидетельствовал о том, что он уважаемый финансовый аналитик. Увидев героя репортажа, Сакура, которая полулежала на диване, расположив голову на плече Итачи, напряглась, словно внезапно подверглась нападению. Она медленно выпрямилась, не сводя глаз с экрана. — Уж не думал, что ты так интересуешься состоянием экономики, малыш, — усмехнулся Кисаме, удивленный переменой в ее поведении. — Не стоит беспокоиться. Когда занимаешься работой, подобной нашей, тебе не нужно переживать о занятости… Хошигаки поднял пульт, очевидно, намереваясь переключить канал, но Сакура молча взяла его за руку, прижав обратно к дивану, все еще глядя на экран, словно загипнотизированная. Она не обратила внимания на взгляды, которыми обменялись Итачи и Кисаме. На то, как осторожно Кисаме перевел быстрый взгляд между экраном и затылком Сакуры и, обращаясь к Итачи, беззвучно произнес одними губами: «Отец?» Учиха лишь медленно наклонил голову с неприятным ощущением того, насколько пересохло у него в горле. Непрошеное воспоминание подсказало, что в лучшие времена был штатский бухгалтер, который занимался сбором налогов для клана. Фугаку считал его единственным в деревне, достаточно компетентным, чтобы справиться с этой задачей. Собираясь утром на задания и проходя через кухню, Итачи несколько раз видел бухгалтера, сидящего с его родителями. Задумчивый мужчина средних лет с фиолетовыми волосами, всегда безупречно одетый в темный костюм, сжимающий в руках портфель… Пальцы Итачи сжались в кулак до побелевших костяшек при воспоминании, что у мужчины были глаза того же оттенка ярко-зеленого, что и у Сакуры. Не говоря о хрупком телосложении. Можно списать на совпадение, но каким-то образом инстинкт подсказывал обратное. Однако, не зная имени этого человека, Учиха никогда раньше не видел связи между куноичи, сидевшей рядом, и почти забытым бухгалтером. Эта мысль причинила боль, подобно удару ножом по ребрам. Итачи старался не переводить взгляд на Сакуру, которая восхищенно смотрела на экран. За те месяцы, что они провели вместе, нукенин запомнил ее уникальные физические характеристики и маленькие странности все до единой. Теперь он обнаружил, что видит Сакуру в другом свете. Ее маленькие ручки, крепко сцепленные вместе и зажатые между колен. Ее густые, ярко-розовые волосы, которые отражали свет и ниспадали на плечи. Изгиб ее скул. Как бы глупо это ни звучало, Итачи никогда полностью не осознавал тот факт — до сих пор, — что эта девушка была чьей-то дочерью. Что бухгалтер и его жена провели бесчисленные дни и ночи, оплакивая тот факт, что их ребенок пропал без вести, предположительно погиб, и скорбя о том, что они никогда больше не почувствуют ее объятий, не поцелуют в щеку или нежно не заправят прядь волос за ухо. Тоска, которую они, должно быть, испытывали, была непостижима. Не готовый к почти непреодолимому чувству вины и раскаяния, Учиха отвел взгляд. Сакура, казалось, даже не моргнула, пока репортаж не закончился и программа не перешла к рекламе, после чего она медленно начала расслабляться. Именно инцидент, произошедший несколько дней назад — к счастью, с тех пор не повторившийся, — сильно засел в голове Итачи, пока он мыл посуду, словно на автопилоте, слишком занятый, чтобы обращать внимание на рассеянное бормотание Кисаме. Он сидел за кухонным столом, перевязывая изношенные ремни из акульей кожи на массивной Самехаде. Итачи почувствовал, как меч притягивает его чакру. Он повернулся и безмолвно поднял бровь, глядя на Кисаме. — Что я могу сказать? — Защищаясь, возразил Кисаме, правильно прочитав выражение лица партнера. — Она голодна. Прошло слишком много времени с тех пор, как я использовал ее в бою… хотя скоро это будет исправлено. Через несколько мгновений Сакура вошла на кухню, одетая в пижаму, отжимая свои влажные волосы на кухонный пол. Она вздрогнула, почувствовав, как меч потянулся к ее чакре, прежде чем вопросительно взглянуть на Кисаме и направиться к холодильнику, наливая стакан холодной воды. — Что происходит? Итачи бросил на Кисаме многозначительный взгляд, на что он хрипло откашлялся. — Говорю, что прошло много времени с тех пор, как мы уничтожили последнюю цель. Скоро у нас появится новая миссия и, соответственно, новая цель. Сакура закатила глаза, прислонившись к стойке рядом с Итачи, потягивая воду из стакана. — Как чудесно, — саркастически ответила куноичи. — Эй, если не выносишь жары, вали с кухни, малыш. Хотя… — Кисаме наблюдал за расширяющимися чешуйками меча, когда тот потянулся к двум другим источникам чакры в комнате. — Возможно, будет проще, если я дам ей волю где-нибудь в другом месте. Хошигаки встал, убирая меч в привычные ножны за спиной, небрежно демонстрируя характерную скорость и силу. Итачи и глазом не моргнул, но Сакура внезапно отпрянула, словно готовясь к удару, ее пальцы сжали стекло с такой силой, что появилась крошечная трещинка. Учиха услышал испуганный вздох. Кисаме моргнул, удивленный столь бурной реакцией, и, выходя, похлопал ее по плечу, очевидно, пытаясь подбодрить. — Не волнуйся, я никогда не терял над ним контроля. Даже если бы это произошло, то, вероятно, пострадала бы чакра Итачи, а не твоя. Не обижайся. Харуно слабо улыбнулась и проводила его взглядом. Но Итачи все еще мог видеть мелкую дрожь, пробежавшую по ее телу, когда она поставила стакан на стол. — Я собираюсь вернуться наверх, — сказала девушка, прежде чем встать на цыпочки и запечатлеть поцелуй на его щеке. — Моя дверь не заперта. Учиха молча сжал ее руку и смотрел, как она уходит, не в силах ответить на поцелуй или улыбку, или думать о чем-либо, кроме свинцового ощущения в животе, выражения ее лица и внезапного напряжения и страха в языке ее тела, когда Кисаме взмахнул мечом. Итачи слишком хорошо знал, что Сакура сотни раз видела, как Кисаме возился с Самехадой. Она даже тренировалась с ним на заднем дворе, пока тот самозабвенно размахивал мечом. За все это время девушка ни разу не выказала и следа беспокойства или страха. Тишина на кухне становилась гнетущей, и в этот момент Итачи понял, что не может оставаться наедине со своими мыслями. Он больше не мог держать это в себе. Итачи направился в гостиную, где Кисаме сидел с мечом, тщательно перевязывая. Хошигаки поднял взгляд, увидев выражение лица напарника, небрежная реплика замерла у него на губах. — Что не так? — Осторожно спросил он. Учиха опустился на диван, на котором разделил первый поцелуй с Сакурой. Все дыхание покинуло его тело в долгом, усталом вздохе. В этот момент накопившийся стресс и отчаяние последних нескольких месяцев, казалось, давили на него так сильно, что единственным возможным ответом на вопрос Кисаме, казалось, было «все». Итачи закрыл глаза, чтобы ненадолго отвлечься от пульсирующей боли в голове. — Думаю, память Сакуры возвращается, — тихо ответил он. Кисаме уставился на него и замер, прежде чем опустить меч. — Я знаю, что в последнее время она вела себя не совсем так, как обычно, но… — С тех пор, как мы вернулись из Дождя, — ровным голосом закончил Итачи. Кисаме откинулся назад и, нахмурившись, уставился в потолок, вспоминая. — Да, теперь, когда ты упомянул об этом, думаю, что примерно в то время она начала казаться немного… потерянной. — Когда мы вернулись после запечатывания, я застал ее читающей книгу об истории мировых деревень шиноби. Кисаме глубоко вздохнул, выглядя пораженным. Итачи воспользовался возможностью рассказать ему обо всем, что произошло с тех пор, так кратко и бесстрастно, как только мог. Во–первых, повторяющиеся кошмары, которые ясно показывали, что Сакура начала вспоминать свое столкновение с Дейдарой и Сасори — и тот факт, что она в значительной степени собрала воедино правду об Акацуки. То, как спонтанно вспомнила имя Саске, своего товарища по команде в детстве, после того, как увидела его маленького на фотографии. Позже произошел инцидент на деревенском рынке, когда она бросилась в сторону двух мальчиков, которые сильно напомнили ей Наруто и Саске. Затем эпизод с финансовым аналитиком в новостях, который был похож на ее отца, и теперь, наконец… тот факт, что Сакура, казалось, начинала бояться Кисаме. Или, если не самого Кисаме, то оружия, которое пользовалось дурной славой среди шиноби Конохи. Общепринятое мнение состояло в том, что встреча с Самехадой в бою являлась смертным приговором. Сакура однозначно слышала это сотни раз от старшего, более опытного шиноби деревни. Голос Итачи становился все тише и тише по мере того, как он говорил, и нарастающее напряжение в его теле отражалось на выражении лица Кисаме. — Не думал, что это произойдет, — пробормотал мечник, бросая осторожный взгляд на лестницу. Он выглядел таким же встревоженным, каким чувствовал себя Итачи. — Это случилось так давно… Учиха несколько мгновений смотрел в темное окно, погруженный в свои мысли. Та морозная зимняя ночь, когда они с Кисаме добрались до базы, держа на руках тяжело раненную и потерявшую сознание Сакуру, казалась прошедшей целую жизнь назад. Вражеская куноичи. Они сидели прямо здесь и обсуждали, что будут делать, когда Сакура очнется. Договорились, что заставят поверить, что спасли ее с единственной целью — захватить, чтобы она вылечила глаза Итачи. Примерно через неделю планировали отпустить. Смехотворно простой план. Но потом, три дня спустя, когда она проснулась, не помня ничего, кроме своего имени, все так резко изменилось. Вначале Кисаме неохотно помогал ей. Мечник Тумана ничего не знал о Сакуре, за исключением того факта, что она была бывшим сокомандником Саске и ученицей Цунаде. Но теперь… Испытываемое отчаяние было той глубокой, отчаянной силой чувства, которую обычно приберегают для воспоминаний о Саске, как о невинном, счастливом ребенке. Итачи закрыл глаза. Когда же все сложится воедино? Что могло вызвать возвращение воспоминаний в сознании Сакуры? У нее уже начал ассоциироваться страх по отношению к Кисаме, хотя она всегда прекрасно с ним ладила. Когда она посмотрит на кого-то из них, а затем закричит или отшатнется в испуге, ужасе и потрясении, наконец, осознав правду? Это может произойти через час, на следующее утро, через два дня. Теоретически это может произойти в любой момент. Итачи снова вздохнул, его голова продолжала безжалостно раскалываться. Казалось, что все маленькие стрессы, беспокойства и эмоциональные конфликты накапливались одновременно — надвигающаяся конфронтация с Саске, молниеносное возвращение памяти у Сакуры. Происходящее делало его настолько несчастным, что он чувствовал себя больным. В определенное время Учиха планировал сказать Сакуре, что направляется в Дождь, потому что его мать или Шисуи были ужасно больны. Через два дня Кисаме забеспокоится о его местонахождении и отправится на поиски (на самом деле, выполняя свою роль в плане), после чего вернется на базу и передаст Сакуре новость о том, что Итачи был убит выслеживающей командой. Ложь, конечно, но необходимая. Затем Кисаме сопроводит ее в Дождь, чтобы навести кое-какие справки у Конан, которая устроила бы ее врачом в одну из гражданских больниц. Но теперь этот план, казалось, разваливался на части. К Сакуре возвращались воспоминания, поэтому придется действовать альтернативным курсом. План действий на случай непредвиденных обстоятельств, который они с Кисаме разработали несколько месяцев назад, и… Итачи обнаружил, что ход его мыслей сбивается с пути. Он стиснул зубы, почувствовав необычный прилив смешанного разочарования, боли и гнева. И почему… почему, черт возьми, это вообще имело значение. Он потеряет ее в любом случае. До сих пор Итачи не осознавал разрушительного для него воздействия с такой ясностью. Возможно, Кисаме увидел, как в ониксовых глазах отразились какие-то эмоции, потому что на его лице появилось странное выражение. Несколько мгновений он явно колебался, не зная, вмешиваться или нет. Но, заговорив, в его тоне слышалась необычная напряженность и настойчивость. Да, это на него не похоже, и он не мог поверить, что вообще думал о подобном. Может быть, это глупо, но, в конце концов, Хошигаки заботился о своем партнере и относился к нему как к другу. Он не хотел видеть, как Итачи позволяет единственной вещи, которая приносила ему счастье после смерти семьи, ускользнуть у него из-под носа. — Итачи, послушай. У тебя есть выбор. Я бы не стал предлагать, если бы это был не ты, но… Учиха сделал паузу, удивленный тем фактом, что Кисаме открыто высказывает свое мнение. На мгновение он умолк, прежде чем снова продолжить, пристально глядя на Итачи. — Ты можешь использовать шаринган, чтобы стереть все воспоминания о Конохе, которые вновь всплывают в голове Сакуры. Ты можешь сделать это, забрать ее, уйти и быть счастливым. Она всегда говорила о том, что хочет увидеть побережье. Если ты продолжишь путешествовать по менее известным районам стран, вы оба будете в безопасности от твоего брата, от Мадары, даже от команд шиноби Конохи, которые могут узнать Сакуру. Есть много вариантов — и есть отдаленные места, где ты мог бы в конце концов обосноваться, где твой брат и даже Мадара никогда не смогли бы тебя найти… Кисаме правильно прочитал выражение лица Итачи и прищурился, прерывая прежде, чем тот успел начать. — В любом случае, тебя не должна волновать Коноха и ее судьба, — резко сказал мечник. — Ты сделал большое дело, сохранив жизнь Саске. Сам знаешь, что было бы сравнительно легче, если бы ты убил и его тоже. Позволь Саске гоняться за тобой, пока ему не надоест, чтобы в будущем парень мог жить своей собственной жизнью. Ты и так достаточно для него сделал. Однажды он вырастет и поймет, что, убив тебя, их не вернешь. Ты провел всю жизнь, жертвуя собой ради других людей. Сделай себе одолжение хоть раз. Он остановился, испытующе глядя на Итачи. Приняв за хороший знак то, что напарник еще ничего не сказал и продолжал смотреть на него с непроницаемым выражением лица, Кисаме продолжил, стараясь говорить как можно убедительнее. — Итачи. Послушай меня. Нет необходимости доводить план до конца. Если действовать правильно, у тебя может быть все. Жизнь твоего драгоценного младшего брата спасена. Однажды ему надоест гоняться за тобой, и он остепенится, чтобы вести нормальную жизнь, как ты всегда хотел. Даже он не настолько одержим, чтобы потратить еще десять лет на охоту за тобой. Мы даже можем подбросить ложные сведения и несколько фальшивых следов о твоей смерти, чтобы быстрее сбить его с пути. Сакура излечила тебя, так что теоретически ты мог бы прожить долгую, здоровую жизнь. И вы… что ж, вы двое могли бы быть вместе, без остальных… осложнений. Хошигаки резко замолчал, наблюдая за партнером со слегка настороженным выражением лица, но Итачи едва ли это заметил. Учиха был шокирован, что Кисаме из всех людей мог предложить подобное. Ему сразу захотелось прервать напарника и холодно сказать, что этого нельзя сделать. Он не сможет так просто отказаться от долга перед Саске и Конохой. Трусливо сбежать — несправедливо по отношению к Саске, и слишком нечестно по отношению к Сакуре… И тут до него дошла нарисованная Кисаме картина совершенно другого будущего. Они с Сакурой вместе путешествуют, живут в мире и согласии друг с другом. Обману пришел бы конец, как и всему ужасному притворству последних семи лет. Он был бы освобожден от сокрушительного чувства ответственности, которое испытывал перед Саске и Конохой. Впервые сможет жить своей собственной жизнью — с девушкой, которую любил, — и наслаждаться всеми свободами и миллионами маленьких повседневных вещей, которые многие принимали как должное. Он получит то, к чему втайне стремился на протяжении последних нескольких недель: возможность жить. Сама мысль была для него почти непостижима. И самое главное, Сакура была бы рядом с ним, и ему больше не пришлось бы беспокоиться о том, что он потеряет ее из-за возвращающихся воспоминаний… Это была заманчивая, опьяняющая перспектива. Итачи убивало то, что он признавал ее, даже в уединении своего разума. Глубины его темного, тайного эгоизма шокировали и возмущали нукенина. И видит Ками, это так заманчиво. Образов, которые вызвали слова Кисаме, оказалось достаточно, чтобы у него перехватило дыхание. Счастье, превосходящее все, о чем он когда-либо мечтал. До чудесного просто. Он и раньше стирал воспоминания с помощью шарингана. Ничего сложного, легко и безболезненно. Сакура никогда бы не узнала. Что касается Саске… разве Кисаме в чем-то не прав? Саске был жив и здоров. Возможно, он оказал младшему брату медвежью услугу, подтолкнув к такой зацикленности на мести. За последние два года Итачи много раз беспокоился о непредвиденном влиянии, которое его действия оказали на хрупкую психику Саске. Вместо того, чтобы подтолкнуть брата стать сильнее, как ожидалось, это в некотором смысле сломало его. Возможно, исчезнуть — не так уж и плохой вариант. Саске не мог преследовать его вечно и будет лишен шанса убить. Идея Кисаме о распространении ложных сведений о собственной смерти имела значительные достоинства — возможно, он придет к такому моменту в своей жизни, когда сможет заняться серьезным самоанализом. Это было правдой. Саске должен понять, что его убийство никогда не вернет семью. Даже акт «мести за их смерть» не принесет внутреннего покоя. Возможно, это единственный способ, с помощью которого Саске смог бы избавиться от ран прошлого и обрести чувство завершенности. Итачи закрыл глаза, сделав глубокий вдох, борясь с запутанными мыслями в течение нескольких долгих минут. Стыдно, потому что это шло вразрез со всем. Ему не должно составить труда принять решение, но не все так просто… — Я не могу, — наконец признался Учиха, с твердой уверенностью зная, что поступает правильно — никаких сожалений, — когда встретился взглядом со своим партнером, пытаясь объяснить. — Это было бы… слишком нечестно, — выдавил нукенин. — По отношению к Сакуре. Мы не могли контролировать случившееся, и я признаю, что воспользовался ситуацией. Однако намеренное стирание ее воспоминаний в собственных целях стало бы еще более неэтичным и лживым, чем то, что произошло в течение последних нескольких месяцев… — Итачи остановился, его глаза слегка потемнели от чувства вины. — Мое поведение было предосудительным. Кисаме наблюдал за ним несколько мгновений, прежде чем, наконец, почтительно склонил голову в знак понимания. — И что же тогда ты собираешься делать? — Спросил он с едва уловимой ноткой сочувствия в голосе. Итачи отвел взгляд, чувствуя, как грудь слегка сдавило от силы испытываемых эмоций. — Я должен перенести ее обратно в Коноху, — тихо ответил Учиха, слова угрожали застрять у него в горле. — Это единственное, что мы можем сделать на данный момент. Кисаме выпрямился, выглядя ошеломленным. — Что? Тебя могут схватить в Стране Огня! Я думал, ты не хотел рисковать. Не так близко к… ты знаешь. — У нас нет выбора, — коротко сказал Итачи. — Мы не хотим, чтобы к Сакуре вернулись воспоминания здесь. Это лишь ухудшит и без того непростую ситуацию. — Он сглотнул, заставляя себя оставаться таким же спокойным, как всегда, и мысленно вернулся к бывшему дому. — Кроме того, в Конохе она получит помощь, в которой нуждается, и, самое главное, будет находиться в безопасной, знакомой обстановке, когда вспомнит все. Кисаме мрачно кивнул, не в силах спорить с его логикой. — Тогда ладно. Когда ты хочешь это сделать? Итачи боялся этого вопроса. Никогда. Он хотел крепко прижимать ее к себе как можно дольше. Теперь, даже так близко к концу, каким бы глупым это ни казалось, Учиха все еще не мог представить, как попрощается. — Сегодня вечером, — голос нукенина был едва слышен, но для собственных ушей звучал невообразимо отстраненно и профессионально. — Полное восстановление может произойти в любой момент. Мы не хотим ничем рисковать. Кроме того… — Итачи заколебался, поскольку ему пришла в голову новая мысль. — Намного лучше, если Сакура будет надежно защищена в другом месте к тому времени, когда я отправлюсь к Саске, просто на всякий случай. Я бы не исключил, что она попытается последовать за мной в «Дождь». Кто знает, какой хаос она могла бы посеять в моих планах. Кисаме наклонил голову на долю дюйма, выглядя немного бледным, прежде чем вздохнул. Он разжал ладони, с сожалением глядя на полукруги, оставленные ногтями на коже. — Чувствую себя дураком из-за того, что позволил этому так сильно повлиять на меня, — в редкий момент откровенности признался Хошигаки. У Итачи возникло ощущение, что это застало их обоих врасплох. — Формирование такой привязанности… на меня не похоже. Куноичи из Конохи, ради Ками, и она в частности. Просто… — мечник покачал головой. — Ты ей действительно дорог. Итачи лишь кивнул, не решаясь заговорить, и почувствовал, что Кисаме серьезно смотрит на него. — Прости, малыш, — немного неловко сказал Хошигаки. — Мне правда жаль. Кисаме несколько неуверенно встал и направился на кухню, прямиком к шкафчику, в котором хранилось саке. Через некоторое время Итачи поднялся на ноги и направился вверх по лестнице, словно на автопилоте. Учиха знал, с очень ясной, отстраненной уверенностью, что именно должен был сделать, что он поступал правильно, но его сердце слишком громко билось в груди. Мужчина не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя так… так ужасно. Но опять же, он слишком рано понял, что поступать правильно не бывает легко. Дверь Сакуры была оставлена полуоткрытой. Она наводила порядок в своей комнате, рассеянно напевая ту же мелодию, что и Кисаме ранее. Заметив, что Итачи задержался в дверях, девушка обернулась и вопросительно приподняла бровь. — Почему так долго? Итачи являлся опытным лжецом. Это стало второй натурой после стольких лет, но все равно потребовалось некоторое усилие, чтобы убедиться, что голос и внешний вид не выдают волнения. — Осталось много еды. Кисаме перекусил еще раз. Сакура закатила глаза, взяла его за руку и потянула к кровати. — Кстати! У нас закончилась говядина и курица, овощи тоже на исходе. У меня нет желания снова есть морепродукты, поэтому завтра мы должны пойти на городской рынок. Во второй половине дня также состоится ранний показ пьесы, так что, возможно, мы сможем посмотреть и ее тоже… Куноичи выжидающе посмотрела на него, и, несмотря на острый укол сожаления, Итачи слегка ухмыльнулся. — Если только это не один из твоих неправдоподобных, чрезмерно мелодраматичных романов. — Они не являются неправдоподобными или чрезмерно мелодраматичными! — Возмущенно запротестовала Сакура, прежде чем на ее лице появилось озорное выражение. Она повалила его на кровать, а затем попыталась пощекотать. — И я знаю, что втайне тебе нравятся страстные романы, не так ли, Учиха! Признай это! — Сакура. Это в высшей степени недостойно. Ты знаешь, что я не боюсь щекотки, и что мне определенно не нравятся твои любовные романы… — Тогда почему ты прочитал все, которые я советовала, и даже иногда не спал всю ночь? Хмм? Я жду ответа! — Я критиковал прозу и размышлял о том, что произведение было бы в десять раз лучше, если бы его написал я. Сакура замерла, потрясенно уставившись на мужчину сверху вниз, положив руки ему на грудь. — Да ты шутишь. Итачи изо всех сил старался отогнать всю печаль, которая грозила нахлынуть, приберегая ее на потом. Он не мог не улыбнуться. Всему, что происходило между ними двумя, было суждено стать временным. Однако Итачи не сожалел, потому что это одно из самых приятных переживаний в его жизни. Он должен наслаждаться происходящим, пока мог. Учиха нежно притянул Сакуру к себе, целуя в щеку и вдыхая аромат розовых волос, рассыпавшихся вокруг него. — Ты права, — прошептал мужчина, проводя пальцами вниз по ее руке. — Я читаю их только для того, чтобы почерпнуть полезное. Сакура счастливо рассмеялась, и Итачи поцеловал ее, нежно обхватив одной рукой сзади за шею. Она от всего сердца ответила взаимностью, обвив руками его плечи и прижавшись еще теснее. Итачи знал, что должен наслаждаться, цепляться за каждое мгновение и дорожить им. Итачи прижался покусывающими поцелуями к пульсирующей точке на шее Сакуры и почувствовал, как она ласкает мышцы его плеч и груди. То, как девушка запустила пальцы в его волосы и нежно потянула за них, целуя еще глубже… не отменяло того факта, что где-то глубоко внутри он чувствовал себя… грязным. Отстраненным и холодным от страха, каким был в дни, предшествовавшие той ночи, когда он убил свою семью. Итачи обедал с ними, разговаривал с ними, и все это время правда давила на его разум, подобно железу. Учиха отогнал воспоминания, закрыв глаза, позволив нежному вниманию Сакуры на мгновение отогнать их прочь. Он гладил ее обнаженную кожу, наблюдая, как девушка закрывает глаза, выгибается навстречу («О, Итачи») и издает тот тихий мурлыкающий звук, его любимый. Нукенин знал, что, несмотря на все ее чувства к нему, в течение двух дней, Сакура, вероятно, узнает правду. Вероятно, именно это воспоминание будет крутиться в голове и мучить ее… Итачи поймал себя на том, что целует Сакуру с еще большей страстью, граничащей с отчаянием, прижимая к простыням, пытаясь унять то, как затрепетало его сердце в момент паники. Нет. Все, что он изначально рассказал ей после потери памяти, было ложью, но — независимо от всего остального — она должна знать, что его чувства к ней не являлись притворством или обманом. Гораздо позже той ночью Сакура устало потянулась и прижалась щекой к его плечу. Погруженный в свои мысли, Итачи машинально поцеловал ее в макушку. Они отдыхали в уютной тишине — по крайней мере, с ее стороны — несколько мгновений, прежде чем девушка слегка приподнялась, опираясь на локти и серьезно глядя. Сакура, наконец, нежно заправила выбившуюся прядь растрепанных волос ему за ухо и, по необъяснимой причине, слегка улыбнулась. — Я люблю тебя, Итачи, — ее голос звучал совершенно умиротворенно. — Очень сильно. Признание на мгновение лишило его дара речи. Итачи почувствовал, как сердце болезненно сжалось. Как ни странно, он вспомнил судьбоносное утро восьмилетней давности. Последнее утро. То, как Микото с такой любовью обняла и сказала, чтобы он не опаздывал на ужин, потому что она приготовит его любимое блюдо. Несмотря ни на что, Итачи прижался к матери крепче, чем когда-либо за последние годы. Было так трудно отпустить и пробормотать в знак согласия, что не опоздает. Это воспоминание заставило нукенина почувствовать себя ужасно. Больше всего на свете, больше, чем то, что он чувствовал прямо сейчас — Итачи хотел, чтобы последние воспоминания Сакуры о нем, прежде чем она узнает правду от Хокаге, были счастливыми. Учиха запустил пальцы в волосы девушки и слегка притянул ее ближе к себе, прежде чем поцеловать в лоб. — Я тоже люблю тебя, Сакура, — пробормотал он. — Очень сильно. Помни об этом. Куноичи просияла и пожелала спокойной ночи. Итачи крепко обнял девушку одной рукой, пока она не прижалась головой к его шее, ее веки медленно закрылись. Мужчине потребовалось двадцать пять минут, чтобы определить, что Сакура крепко спит. Он молча наблюдал за куноичи еще пятнадцать минут, запечатлевая в памяти ее черты и голос. То, как она хмурилась, когда была раздражена. То, как наклоняла голову и прикусывала губу, когда глубоко задумывалась. Упрямое выражение ее глаз и вздернутый подбородок, когда она была полна решимости что-либо сделать. Ее улыбку. Мелочи, но эти воспоминания обеспечат ему столь необходимое утешение перед смертью. Сакура подарила ему счастье, которого он не испытывал с тех пор, как покинул Коноху, даже не надеясь испытать подобную эмоцию вновь. Сейчас он более зрелый, чем в прошлый раз. И все же в глубине сознания звучал все тот же тихий, умоляющий голосок. Нет, нет, я не хочу, я не хочу этого делать… Но ты должен. Итачи осторожно убрал длинные розовые пряди волос с шеи Сакуры, обнажая точку давления. Самый безболезненный способ. Потеря сознания случится мгновенно. Он колебался всего мгновение, прежде чем надавить большим пальцем в узел нервов. Учиха почувствовал, как девушка обмякла, ее дыхание замедлилось. Отстраненность и отрешенность он так хорошо помнил. Сейчас нет времени на чувства. Итачи выскользнул из кровати и оделся сам, движения были быстрыми и механическими, прежде чем проделать то же самое с Сакурой. Нукенин застегнул ее малиновый жилет без рукавов, надев поверх зеленого кружевного лифчика, осторожно натянул шорты и юбку, а затем довольно неловко натянул кожаные сапоги до колен. Затем мужчина обратил внимание на содержимое ящиков в комнате, убрав ее свиток призыва, который располагался в углу книжной полки, в ее сумку, которая лежала у стены. Он аккуратно высыпал содержимое ящиков комода в сумку. Медицинские учебники и свитки, оружие, упаковки сухофруктов и протеиновых батончиков, бальзам для губ (с ароматом зеленого чая… сегодня он наслаждался этим вкусом), лосьон, несколько косметических средств. Итачи аккуратно сложил ее перчатки, одежду и нижнее белье, со своей типичной скурпулезностью. Его прикосновение задержалось на одежде. Они пахли ее клубнично-сладким мылом. На мгновение у Итачи возникло искушение сделать маленький подарок на память — безделушку, пропажу которой Сакура бы не заметила, но, в конце концов, он передумал, надежно упаковал все в сумку и перенес в свиток призыва. Сакура неподвижно лежала на кровати, пока Итачи спрятал свиток в один из карманов юбки и осторожно поднял ее, поддерживая одной рукой за колени, а другой за спину. Мужчина улучил минутку, чтобы окинуть взглядом маленькую, уютно обставленную комнату, в которой они проводили так много времени вместе. Теперь помещение было лишено ее вещей и выглядело несколько заброшенным и безликим, но ее сущность, казалась, все еще осталась. Итачи на мгновение закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Одним легким импульсом чакры, в мгновение ока, окружение изменилось. Теплый свет и знакомая обстановка комнаты исчезли, сменившись очень темной ночью, шелестом прохладного ветра в бесчисленных деревьях. Ничуть не уставший от трехсотмильного перемещения, Итачи пошел пешком. Для любого другого этот лес был бы достаточно неприметен в кромешной тьме. Лишь тонкая полоска лунного света указывала им путь, но пребывая в этой области Страны Огня, Итачи почувствовал, что сердце начинает биться чуть быстрее. Лес, граничащий с Конохой… слишком знакомый для любого шиноби, носящего эмблему деревни. Он тренировался здесь, будучи ребенком, патрулировал и путешествовал по этой территории как чунин и джоунин. Если бы Сакура пришла в сознание прямо сейчас, окружение, вероятно, вызвало бы поток воспоминаний. Учиха прошел чуть больше двух миль, после чего показались до боли знакомые стены Восточных ворот Конохи. Невероятно высокие и украшенные печатью деревни в самом центре они возвышались над деревьями, словно призрак. Волна смешанной ностальгии по лучшим временам и любви к бывшему дому была такой же сильной и обезоруживающей, как всегда, но он отогнал эти мысли, не желая отвлекаться. Они находились довольно далеко, но нукенин не чувствовал чужого присутствия, поскольку было уже так поздно. Патруль, вероятно, находился внутри одной из сторожевых башен на дальней стороне, внутри самой деревни. Впервые Итачи заколебался, глядя на Сакуру сверху вниз. То, что Кисаме сказал ранее об опасностях этой ситуации и крайней необходимости избежать обнаружения и поимки, являлось правдой. Ступив на территорию Страны Огня, все его чувства находились в состоянии повышенной готовности. Было известно, что одиночные оперативники Анбу возвращались в деревню в любое время суток. Несмотря на поздний час, здесь было небезопасно. Потребовалось еще несколько мгновений, чтобы прийти к решению. Наконец, Итачи отступил назад, настороженно осматриваясь по сторонам. Довольно нежелательная ситуация, но слишком рискованно нести Сакуру в саму деревню и искать безопасное место, чтобы оставить. Единственным вариантом в столь поздний час была сторожевая башня Анбу. Объективно говоря, не самое тактически мудрое решение с его стороны. Но он уже определил, что в отдаленных окрестностях нет потенциально опасных диких животных: ничего крупнее маленького оленя, в отличие от волчьих стай, которые бродили в районе Молнии, где она была ранена. Благоприятная погода тоже не представляла для нее угрозы. После недолгого осмотра Учиха нашел участок достаточно близко к воротам. Эмблема деревни была отчетливо видна сквозь просветы в деревьях, так что, проснувшись, Сакура сможет ее увидеть и направиться туда. К тому времени уже наступит утро, и, несомненно, один из патрулей узнает ее и приведет в Коноху. Итачи опустился на колени, осторожно пристроив неподвижное тело Сакуры у одного из деревьев в настолько удобном положении, насколько мог, расположив ее конечности так, чтобы свести к минимуму дискомфорт после пробуждения. Здравый смысл подсказывал, что задерживаться в этом районе опасно, но Итачи обнаружил, что пока не может даже думать о том, чтобы уйти. Он держал одну из неподвижных рук Сакуры своими, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ее ладони, пытаясь справиться с эмоциями, переполнявшими его. Он видит ее в последний раз. Он прекрасно это понимал. В ту ночь, когда нукенин нашел ее, лежащую так неподвижно, что казалось, будто она уже скончалась, в луже собственной крови и с таким ужасным ушибом на голове, он никогда — никогда — представить себе не мог, что в конечном итоге произойдет между ними. В его голове все было идеально спланировано… Однако самые продуманные планы пошли наперекосяк, и эта простая ситуация в конечном счете стала одним из самых бурных периодов в его жизни. Бурных и запоминающихся. Сакура заставила его почувствовать себя настоящим. Она заставила его улыбнуться, усомниться, испугаться и в точности вспомнить, каково это — любить кого-то безоговорочно. Подобного шанса Учиха не ожидал. Конец был близок, а он получил подарок, ценность которого невозможно выразить словами. Если бы ему пришлось выбирать, если бы он мог выбирать, если бы это было в его власти, он никогда бы не хотел для них такого конца. Все дыхание покинуло тело Итачи с тихим вздохом, когда он протянул руку, убирая несколько выбившихся прядей волос с ее лица. И все же, хотя это не привело к тому результату, которого большинство ожидало от романтических отношений, Итачи не сожалел о том, что произошло. Возможно, это было иррационально, но он надеялся, что даже после того, как Сакура узнает правду, она сможет вспоминать его с нежностью. Нукенин оглянулся через плечо на знакомую эмблему Конохи, а затем снова на Сакуру. Последнее, чего он ожидал, — почувствовать укол умиротворения среди эгоистичной печали. По крайней мере… это место, которому принадлежала Сакура, где ей суждено быть. Итачи мог идти навстречу судьбе с чистой совестью, зная, что она наконец-то в безопасности дома, в окружении своих близких. Она будет счастлива, а это самое главное. Успокоившись, Итачи слегка наклонился вперед, прежде чем прижаться своими губами к ее, мягко и продолжительно. Потребовалось усилие, чтобы отстраниться. После последнего, полного сожаления взгляда на неподвижную фигуру Сакуры, он исчез в вихре пепла.