SujuVerse

Альфа, воровато оглядываясь на предмет знакомых лиц, спешно забегает за угол здания, одной рукой держа за верёвочки небольшой блестящий бумажный пакетик, а другой на ходу поправляя сползающую с плеча лямку рюкзака. В поле зрения, к счастью, нет ни бывших однокурсников, ни кого-либо из многочисленных приятелей его прекрасной принцессы — все, наверное, сидят на парах. Значит, никто не напишет омеге и не испортит сюрприз. Последние несколько дней Хань Гэн в ответ на просьбы мужа наконец навестить его крайне убедительно рассказывал о несуществующих проблемах в университете, разгребать которые, конечно же, должен будет едва ли не месяц, и весьма естественно изображал высшую степень сожаления, обещая приехать, едва со всем разберётся. От печальных сообщений расстроенного Хичоля сердце разрывалось, но китаец всё же устоял перед невыносимо сильным соблазном плюнуть на свои коварные планы и признаться, что уже покупает билет на самолёт или подарок своему прекрасному Сиче. Даже утром, прежде чем вылететь в Корею, он вполне дежурно пожелал омеге доброго утра, ничем себя не выдавая. И вот теперь он как можно тише, согнувшись в три погибели и надеясь, что его никто не заметит, бегает вокруг общежития, где всё ещё живёт его принцесса. Зайти, как нормальные люди, через вход — не вариант: новый охранник, ещё вреднее предыдущего, продержит незнакомого ему китайца у входной двери, пока не вернётся с пар Хичоль, и сюрприз, опять же, будет испорчен. По счастью, когда Хань Гэн ещё здесь учился, целый этаж — по странному совпадению, именно тот, где жили они с омегой — скинулся и исподтишка сменил дверь на пожарном балконе. Причиной тому послужили розыгрыши неизвестного шутника, запиравшего дверь за спиной любого вышедшего покурить; альфа даже думал, что подобные шутки как раз в стиле Хичоля, пока тот сам не просидел больше часа на холоде, всего лишь решив сделать пятиминутный перерыв в подготовке к экзамену. Вот через новую дверь, открывающуюся и закрывающуюся с обеих сторон, Хань Гэну и нужно забраться в башню к своей принцессе. Башня — это, конечно, слишком сильно сказано, всего-то третий этаж, но забираться туда снаружи вполне сравнимо с покорением древней твердыни. Особенно если принёс не только рюкзак с вещами. Альфа тяжело вздыхает, бросая оценивающий взгляд на пожарный балкон второго этажа. Залезть туда по стене не получится, слишком высоко; но другим путём, не привлекая внимания сидящего на вахте здоровенного сурового альфы, пробраться в пустующее общежитие вообще вряд ли возможно. — Ты что, собрался петь серенаду и забыл слова? — окно на первом этаже распахивается, и на улицу высовывается довольно крупный альфа, немного пугая Хань Гэна своим басом. — Что-то вроде того, да. Собрался лезть в башню к принцессе. — К Ким Хичолю, что ли? — хмыкает незнакомец. — Так он же замужем. — Да? А когда мы ехали расписываться, был не замужем... Альфа в окне сначала ржёт в голос, оценив шутку, а затем с неподдельным интересом разглядывает китайца: — А я думал, что у Хичоля-хёна очень сильно завышены стандарты. Ну, знаешь, как у многих красивых омег, которые решают, что настолько охуенны, что пойдут только за кого-то круче Шисуса. Наверное, в какой-то аудитории сейчас икает один Чхве Шивон — новый сосед Хичоля, шикарный сексуальный альфа и по совместительству божий одуванчик. В прямом смысле божий. — Я так понимаю, он тебя предупредил насчёт охраны, да? — незнакомец быстро переводит тему. — Да просто жаловался на старого недотраханного козла, который заставил его лучше прятать бухло в рюкзаке, — пожимает плечами Хань Гэн, — но я примерно понял, что через него мне не пройти. — Вообще-то, пройти, — хитро щурится другой альфа, — тебе повезло, что я проебать решил, иначе стоял бы тут до скончания веков. Залезай ко мне. Китаец коротко кивает, закидывая на подоконник бумажный пакетик и забираясь следом. Его ступни не успевают даже коснуться пола, когда в нос ударяют знакомые запахи едва ли не родной общаги. — Итак, — случайный знакомый отвешивает шутовской поклон и протягивает ладонь для рукопожатия, а Хань Гэн только сейчас замечает, что тот не просто крупный, а вполне себе толстый, — Шин Донхи, один из двух человек в этом общежитии, которых старый недотраханный козёл просто обожает. — Хань Гэн, уже полгода как муж Ким Хичоля. Из Китая в гости приехал. — Сочувствую, — хмыкает Донхи, — в смысле, что вам приходится порознь жить. Хотя и самому факту можно посочувствовать... — Я сам себе каждый день сочувствую. Особенно когда вспоминаю, кто мой омега. — Ну, сходим как-нибудь в бар, помянем твои нервные клетки. Если, конечно, у Хичоля-хёна нет привычки прилипать к тебе как банный лист. — Кстати о нём. Как ты собираешься провести меня мимо охраны? Донхи несколько секунд хлопает глазами, а затем расплывается в довольной улыбке: — Сам пройдёшь. А мужика я на себя возьму, он как начинает с кем-то говорить — про всё на свете забывает. С ним просто никто общаться не хочет, кроме нас с Шисусом.

***

Уже через полчаса Хань Гэн действительно поднимается по лестнице на третий этаж, довольный новым знакомством, удавшимся обманом и никем из его старых приятелей не раскрытым сюрпризом. Его принцесса точно обрадуется, пускай и попытается изобразить вселенскую обиду. Запасной ключ от комнаты Хичоля и Шивона кочует по карманам китайца ещё с тех времён, когда они с омегой только начали встречаться; тогда он настолько часто ждал любовника после пар, чтобы проводить до комнаты и потом вместе в ней закрыться, что тот не выдержал и однажды торжественно вручил альфе ключ со словами "Приходи когда хочешь". Потом, конечно, Хичоль всего за неделю провернул какие-то немыслимые манипуляции, чтобы до конца учебного года жить со своим парнем, но ключ остался — на всякий случай. Открывая дверь, Хань Гэн пребывает в полной уверенности, что Хи сейчас на занятиях; когда он придёт, то в первую очередь окажется в стальных объятиях мужа. Однако предстающая взору картина едва не заставляет его совершенно неприлично завизжать от умиления. Хичоль сладко посапывает в своей кровати, слегка надув прелестные полные губки, по пояс завернувшись в одеяло и демонстрируя блестящую футболку от своей трогательно розовой пижамы — дома китаец оставил точно такую же, но голубого цвета. Оказывается, он не снимает своё обручальное кольцо, даже когда спит: золотая полоска на прекрасном пальчике переливается, привлекая к себе внимание, когда омега во сне ведёт рукой по простыне. Хань Гэн задыхается от накатившей на него волны всепоглощающей нежности: его омега, его прекрасный, очаровательный, любимый омега выглядит сейчас таким хрупким и беззащитным, что хочется закутать его в кокон из одеяла и непрерывно тискать и целовать ближайшую вечность. Ну куда такому ещё какие-то сюрпризы устраивать? Китаец быстро и бесшумно — несмотря на то, что Хичоль всегда спит как убитый — ставит у стенки рюкзак, кладёт сверху пакетик с подарком, раздевается до майки и трусов и забирается на тесную кровать за спину супруга, тут же осторожно обвивая одной рукой его талию. Его Сиче сладко пахнет своим любимым шампунем и самим собой, и альфа борется с желанием зарыться лицом в мягкие тёмные волосы, укладывая голову на подушку и стараясь не придавить лежащие на ней пряди. Омега, словно почувствовав, кто именно лежит рядом, переворачивается на другой бок и продолжает совершенно очаровательно сопеть, уткнувшись носом в ключицу мужа. Удостоверившись, что Хичоль не собирается просыпаться, Хань Гэн быстро засыпает следом, не выпуская того из объятий и с удовольствием вдыхая запах его волос.

***

Просыпаются оба от назойливо звенящего будильника Хичоля; альфа морщится от внезапного и далеко не самого приятного пробуждения, нехотя убирает руку с талии недовольно ворочающегося мужа и, практически не разлепляя век, наощупь находит на тумбочке телефон и выключает отвратительную трель. — Ханни, — сонно бормочет омега, теснее прижимаясь головой к его плечу. — Спи, Сиче. — ласково шепчет китаец, целуя его в макушку и поглаживая по голове. — А говорил, что не приедешь, хитрая жопа, — раздаётся в ответ бурчание. — А ты думал, мне общение с тобой даром пройдёт? У меня был прекрасный учитель. — Я тоже тебя люблю, — Хичоль зевает, — но буду любить ещё больше, если ты сейчас снова меня обнимешь и поспишь со мной ещё часик. Или два. — Ох, на какие только жертвы не приходится ради тебя идти. — Хань Гэн со смехом послушно обвивает рукой талию своего омеги, погладив его по спине и чуть пониже. — Спи, моя принцесса. Но когда ты опять проснёшься, я тебя первым делом зацелую, так и знай. — Первым делом ты зубы чистить пойдёшь. И я тоже. А вот потом делай со мной всё, что захочешь. Я пиздец как по тебе скучал, Ханни.

***

Они действительно спят ещё пару часов, а затем Хичолю звонят родители. Пробурчав в трубку "Сегодня даже не ждите, Ханни приехал", омега ещё несколько минут пытается заснуть снова, а затем со вздохом объявляет, что у него не получается. Хань Гэн с удовольствием наблюдает, как его прекрасный Сиче садится на кровати и потягивается, выгибая спину так, что даже безразмерная футболка не скрывает очертаний его обманчиво хрупкого тела, — а затем смотрит на ещё лежащего альфу, с нежностью улыбается и тянет того за руку, наигранно капризно напоминая об обещании целоваться. — Ты как сюда вообще пролез, кстати? — внезапно интересуется Хи уже в ванной, сплёвывая зубную пасту в раковину. Китаец неспешно следует его примеру и лишь тогда отвечает: — Шин Донхи с первого этажа. — Что, он тоже сегодня прогуливал? Тебе повезло, он у нас единственный может охрану заговорить. Без него ни одна вечеринка не обходится. — Он говорил, что Шивон тоже может. — Может, — соглашается Хичоль, — но по чужой просьбе хера лысого это сделает. Знает ведь, что тогда поспособствует процветанию алкоголизма и разврата в стенах общаги. О том, что на вечеринках Чхве Шивон не запирается в комнате с Библией, а с энтузиазмом вливает в себя всё, что предложат, и неизменно танцует абсолютно божественный стриптиз, оба предпочитают тактично умолчать. Как и о том, что местный святоша каждый раз наутро обнаруживает в трусах содержимое чужих кошельков и не возвращает просто потому, что не помнит, кто сколько туда положил. Выйдя из ванной, Хань Гэн внезапно подхватывает своего омегу на руки и несёт под заливистый смех до кровати, а затем, даже не отпуская, заваливается туда вместе с ним. И, глядя на озаряющую и без того красивое лицо Хичоля улыбку, в очередной раз вспоминает, насколько сильно его любит. Губы его принцессы мягкие и сладкие, изящные пальчики приятно ерошат его волосы, и Хань Гэн думает, что именно так хотел бы провести всю оставшуюся жизнь — просто лёжа на кровати и спокойно, ласково целуясь с самым прекрасным омегой на свете. — Я скучал, Сиче, — улыбается он, аккуратно убирая упавшие на лицо мужа тёмные пряди волос, — по этому особенно. — То есть, по моему прекрасному телу ты не скучал, да? — наигранно возмущается Хичоль, гладя китайца по щеке. В его огромных глазах отражаются в точности те же чувства, но ни он, ни его альфа ни слова о них не скажут, чтобы не разрушить волшебство момента. Хань Гэн лишь тихо смеётся и снова мягко целует его.