Танцующая королева

      «Представляешь?! — он откуда-то узнал, что ты умерла, увидел меня у бара, подошел, сказал, что соболезнует! Я пила мартини с водкой… и, как полная дура, вдруг отключилась прямо перед его носом! И знаешь, что он сделал? — попросил бармена и отнес меня в его комнату, а когда я пришла в себя, обнял… Это было похоже на сон! Я до сих пор не понимаю, как играть против него! Чтобы победить, я должна знать, кто передо мной, должна раскусить соперника! Обычно мне достаточно взглянуть на человека, чтобы понять, как он будет играть против меня, но не в его случае…» — мысленно делилась Бет с Альмой. Она понимала только, что Боргов оказался намного лучше, человечнее, чем представлялось. Когда Бет потеряла сознание, он не стал поднимать шум, рискуя привлечь внимание журналистов-охотников за скандальными заголовками, или простых зевак, которые могли стать источником пикантных сплетен и слухов. Вместо этого он тут же отнес ее подальше от любопытных взглядов и оставался рядом, пока она не оправилась. Впоследствии Бет не раз представляла, как Боргов нес ее на руках, словно мешок картошки. Оставшись совсем одна на этом свете, она старалась собраться с духом, хотела быть сильной. Мать когда-то, очень давно, говорила ей, что самый сильный тот, кто не боится быть один, а Бет считала себя сильной. Не успела она войти в опустевший дом после похорон Альмы, как раздался телефонный звонок. — Это Гарри Белтик, с турнира штата Кентукки! — заговорил, перекрикивая проливной дождь, наигранно-бодрый голос. — Я слышал, ты проиграла Боргову… Хочу выразить сочувствие! Они обсудили провал в Мехико и сошлись на том, что для игр с русскими Бет нужна помощь, и Белтик предложил себя в качестве кого-то вроде тренера. В ответ на это Бет попросила его приехать к ней. Белтик приехал тем же вечером на ночь глядя. Он привез большую картонную коробку из-под супа HEINZ, наполненную книгами знаменитых шахматистов прошлого и современности. Цепкий взгляд Бет сразу различил знакомый зеленый переплет, а память услужливо подсказала название — «My life in chess», V.Borgov. Она проворно схватила книгу и, скривившись, встретилась с суровым, буравящим насквозь взглядом светло-зеленых глаз, смотрящих на нее с обложки. Теперь, после поражения от Боргова, Бет не хотела даже открывать эту чертову книгу и, сделав безразличный вид, отшвырнула ее на диван. Говоря о манере игры, Белтик сравнивал ее манеру со стилем Алехина и Капабланки, говорил, что надо больше читать. Бет и так прочла большинство привезенных им томов, но не видела в этом никакого смысла. Они играли в шахматы. Гарри раз за разом уступал ей, но стоял на своем — Бет должна изучать шахматную литературу, учиться у великих, разработать собственную стратегию миттельшпиля и, если понадобится, заучивать на память наиболее удачные комбинации. Ему не нравилось то, что она полагается на одну импровизацию и собственное мастерство. — Мне нужно только собраться, — уверенно возразила Бет. — К Парижу я соберусь и разобью Боргова! — Чтобы его разбить, нужно усердно работать годами! — внушал ей Белтик. — Боргов не экс-чемпион Кентукки вроде меня, он — чемпион мира, который играл лучше нас в десять лет! Ты знаешь его биографию? — Нет, — недоуменно ответила Бет. Тогда Белтик закатил глаза, выдохнул и потянулся к лежавшей на диване книге в зеленой обложке. — Вот, почитай! — протягивая ей проклятую «My life in chess», сказал он. — Изучи его ладейные эндшпили и его игры с Лученко и Спасским… — он помолчал, видя, что Бет не берет книгу, а потом добавил, — тебе пригодится… Когда Белтик ушел, Бет, отправившись спать, взяла с собой в постель и ненавистную книгу Боргова. Закурив сигарету, она погрузилась в чтение… И по мере того, как она проглатывала страницу за страницей, перед ее мысленным взором возникало его лицо. Боргов саркастично и насмешливо ухмылялся ей, слегка приподняв уголки рта, а всегда внимательные и печальные глаза его, казалось, смотрели в самую душу… «Мало что может быть так психологически трудно, как шахматы…» — писал он. «Атакующие могут иногда жалеть о неправильных ходах, но гораздо хуже — жалеть о возможности, которую вы упустили, и тем самым отдали победу…» «Я могу сопротивляться кому угодно, кроме времени…» Сама того не заметив, Бет стала зачитываться его книгой. Она узнавала из нее не об игре в шахматы, она узнавала мысли Боргова, узнавала его как личность. Тем временем Белтик, незаметно для Бет, практически поселился у нее дома, а скоро и в самом деле переехал, получив ее недвусмысленное приглашение. Бет чувствовала, что нуждается в родной душе рядом, в ком-то, кто ее понимает, имеет схожие интересы, разделяет ее любовь к шахматам, сможет поддержать и подбодрить, а главное — сможет полюбить ее такой, какая она есть, оценить ее по достоинству, почувствовать ее силу и разглядеть в ней не только красивую куклу, но и личность. Ей показалось, что Белтик хотя бы отчасти способен удовлетворить эти ее потребности. Но даже лежа в постели с ним, Бет продолжала размышлять о Боргове, о том, что он за человек. Наверняка это обижало и раздражало несчастного Гарри, однако Бет ничего не могла с собой поделать. Сразу после секса с ним она тянулась к лежавшей на ее прикроватной тумбе «My life in chess» и с головой погружалась в шахматную жизнь Боргова. Так не могло продолжаться долго, и вскоре Гарри Белтик собрал вещи и исчез из жизни Бет, которая осталась благодарна ему за поддержку и приятную компанию. Гарри действительно многое дал ей, к тому же, живя с ним, Бет научилась сносно готовить.

***

      Оставшись снова одна перед самым началом чемпионата США шестьдесят седьмого года в Огайо, Бет случайно увидела на обложке «Chess review» моложавую ковбойскую рожу Бенни Уоттса. Этот тип был главным фаворитом турнира, а потому Бет не сомневалась — в финале ей предстоит снова сыграть с ним. Закинувшись привычными таблетками перед первым днем соревнований, Бет считала, что подошла к турниру в оптимальной форме. Первым, кто заговорил с ней, когда она вошла в отведенную для игр аудиторию, был Бенни Уоттс. Он не преминул уколоть Бет, напомнив, как она сглупила в игре с Борговым, а затем начал кривляться: — Ты только посмотри! Самые высококлассные игроки со всей страны сидят в каком-то заштатном университете и играют на дешевых досках пластиковыми фигурами! — он наигранно вздохнул. — Эх! Видела бы ты турниры в Советском Союзе! — Есть такой план, — спокойно ответила ему Бет. — Сперва победи меня! — И такой план есть! И Бет смогла. В итоге Бенни Уоттс был побит ею в финальном матче. Эта победа досталась нелегко, но Бет и не ожидала легкой партии. За тридцать ходов она добилась своего. Все шло по ее плану. Бенни, разумеется, грязно играл, устроив ей коварную ловушку перед самым финальным матчем — рапид, быстрые шахматы на деньги. Проиграв целое состояние, Бет сделала выводы, и на следующее утро Уоттс был разгромлен, а она, Элизабет Хармон, стала единоличной чемпионкой США по шахматам 1967. Едва выиграв один турнир, Бет уже думала о следующем — через пять недель ей предстоял Париж, где она снова должна была встретиться с Борговым. Теперь уже сам Бенни Уоттс вызвался быть ее тренером и предложил перебраться в его холостяцкую квартиру в Нью-Йорке. Он говорил о закрытом чемпионате мира в Москве, куда Бет обязательно пригласят, как действующую чемпионку США. — Там будут четверо лучших русских и четверо из других стран… — Четверо русских шахматистов — это уже чересчур! — Это убийственно, но в Америке только ты на такое способна, — с пьяной ухмылкой констатировал Бенни, когда они обмывали пивом чемпионство Бет в одном из баров Огайо. На следующее утро она уехала с Уоттсом в Нью-Йорк. Там они играли, обсуждали стратегии, практиковались в русском, которым Бенни неплохо владел. Берлога, в которой жил Уоттс, представляла собой занюханный полуподвал с минимумом мебели и гигиенических удобств, заваленный книгами по шахматам на нескольких языках. Знакомые, посещавшие квартиру, тоже почти все были либо шахматистами, либо принадлежали к миру околошахматной богемы. Как-то поздним вечером к Бенни пришли некий «свободный художник» по имени Хилтон Векслер и гроссмейстер Артур Левертов. Вместе с ними среди беспорядка и книжной пыли появилась грациозная девица в черном парике и с такой же черной подводкой вокруг красивых глаз. Она представилась Клео и обаятельно улыбнулась. Стройная, высокая, она казалась самоуверенной и компанейской. Вскоре выяснилось, что Клео работает моделью, ездит по всему миру, словно кочевник, меняет страны, мужчин, носит дорогую брендовую одежду. Бет даже вслух позавидовала тому, что новая знакомая не испытывает недостатка в стильных шмотках. — Ах, ты любишь наряжаться? — спросила проницательная Клео, искушающе улыбаясь. — Да, — призналась Бет. — Ты не годишься в модели, — заметила ее собеседница. — Ты красивая, но слишком умная. Все модели — пустышки. Мода придает им цвет, текстуру, а иногда и загадочность. Но в пустой емкости нет ничего загадочного, пока ты не наполнишь ее чем-то интересным. Так что модели — то, что на них надето, к тому же, они ужасны в постели, — разоткровенничалась Клео. — Разве может быть хорош в постели тот, кто не ест? — спросила она, озорно подмигнув и кинув в рот кусочек приготовленного в качестве закуски к шампанскому пармезана. Мастерски откупорив бутылку, Клео тут же предложила всем выпить. Но Бет решила в тот вечер остаться трезвой. Она поймала свою волну, на кураже трижды подряд обыграв Уоттса и обоих его приятелей в сеансе одновременной игры. Все это время Клео внимательно наблюдала за ходом партий, хоть и сказала, что не знает правил, а когда пристыженные мужчины после очередного проигрыша отказались начинать новую игру, весело захлопала в ладоши. — Рада была знакомству, — снова улыбнулась она своей очаровательной улыбкой, обнимая Бет на прощание и мягким кошачьим жестом потрепав ее по щеке. — Позвони, если будешь в Париже… Сразу после ухода гостей Бет и Бенни занялись сексом на диване. Это был их первый и единственный раз. Когда все закончилось, Бет почувствовала приятное изнеможение. Ей понравилось с Бенни. Она была трезва как стеклышко, но упивалась своей разгромной, унизительной для Уоттса победой. А он, похоже, страдал из-за проигрыша, потому что сразу начал говорить о Боргове: — Против Боргова играй сицилианскую… — пробормотал он, стараясь восстановить дыхание. — Что? Бет показалось, что она ослышалась. — Играй сицилианскую… — Почему? Он же ее знаток. — Но и тебе комфортно ее играть. Гни свою линию, не подстраивайся, играй, как лучше для тебя… И вот еще что — на важных турнирах не говорят «шах». И короля на доску не кладут... — Спокойной ночи, Бенни, — раздраженно ответила Бет, поворачиваясь к нему спиной и кутаясь в покрывало. Она улетала в Париж в подавленном настроении. Очередное фиаско в попытке сблизиться с талантливым и неглупым человеком действовало на Бет угнетающе. В шахматы она могла побеждать сколько угодно, но в личной жизни терпела поражение за поражением и очень быстро разочаровывалась в мужчинах.