Танцующая королева

      Добравшись до дома в Лексингтоне, Бет, кинув чемоданы в прихожей, ринулась к телефону. Телефон молчал, а она гипнотизировала его взглядом. Если бы у нее был номер Боргова, она бы не пожалела никаких денег и позвонила ему в Союз. Ей было до жути стыдно и безумно хотелось сказать ему, что она ужасно сожалеет, что она не хотела, чтобы все так вышло — не хотела напиваться перед игрой, не хотела предстать перед ним в таком виде, не хотела проигрывать… Бет почти физически ощущала мучительное желание увидеть Боргова или хотя бы услышать его хрипловатый бархатный голос. Этот человек сводил ее с ума. Она восхищалась и злилась, боялась провала и жаждала встречи, обожала и ненавидела, изводя себя бесконечными мыслями и воспоминаниями о проведенных рядом с ним мгновениях. Бет металась между желанием обнять его и желанием уничтожить. Только алкоголь и таблетки могли частично помочь ей отвлечься от навязчивых мыслей, отправляя в ступор или беззаботное забытье. Через какое-то время, счет которому Бет вскоре потеряла, ей хотелось только пить, пить и пить. Нажраться в хлам, забыть даже собственное имя. И поскорее забыть о чертовом Боргове, который всегда был для нее недосягаем. Она не могла превзойти его в игре. Она не могла рассчитывать на объяснение с ним, которого хотела больше всего на свете. Уделом Бет стали вермут, красное вино, джин и мартини с водкой. Без шахмат существование теряло смысл, но и продолжать играть после двух поражений, одно унизительней другого, она не могла. По ночам Бет мучили кошмары. Ей снилось, как она, явно перебравшая, с бокалом в руках, стоит, покачиваясь, перед Борговым и другими русскими шахматистами и оправдывается, говоря: «Извините… Мне жаль, что так получилось…», а затем начинает плакать. И Боргов, видя ее слезы, в приступе омерзения к ней, отворачивается и на глазах заплаканной, уничтоженной Бет принимается о чем-то шептаться с женой. Жизнь начинала превращаться в один сплошной кошмарный бред. В какой-то момент она перестала видеть грань между реальностью и галлюцинациями, которые у нее вызывало сочетание алкоголя с зелеными таблетками. События вокруг сливались в один раздражавший, пестрый, доставучий калейдоскоп, от которого никак не получалось отделаться. Бет не могла остановить жизнь, но изо всех сил пыталась убежать от нее. Поначалу ей звонил Бенни Уоттс, звал к себе в Нью-Йорк, нес что-то насчет закрытого чемпионата мира в Москве, куда Бет пригласили как действующую чемпионку США. Перед тем, как повесить трубку, она сказала, что не поедет ни в Нью-Йорк, ни в Москву, и вообще поставит крест на своей шахматной карьере, а потом и вовсе перестала отвечать на чьи-либо звонки. Гарри Белтик слонялся под окнами ее дома, говорил, что беспокоится о ней, просил обратиться за помощью. Якобы, Бет необходимо срочно лечиться от алкоголизма… Как же он ее разозлил, этот идиотский невыносимый Белтик! Бет едва могла сдерживать себя, чтобы не разнести все в доме после очередной «душеспасительной» беседы с этим нудным, унылым ничтожеством. Раньше он любил и ценил ее, ради нее исправил прикус, приперся в Лексингтон! А теперь просто жалел… Жалел, как и все остальные. И когда раздался очередной стук в дверь, Бет рывком распахнула ее, прокричав как можно громче: «Проклятье! Гарри! Я же сказала, отстань от меня!» — Охренеть — не встать, блин! — сняв солнцезащитные очки и белозубо улыбаясь, приветствовала ее симпатичная, ухоженная темнокожая девушка с прической в виде большого шара черных волос. — Тебя просто не узнать! — Джолин? — не веря своим глазам, спросила Бет. Девушка кивнула и погрустнела, оглядывая стоявшую в дверном проеме Бет. Ее бывшая лучшая подруга в приюте «Метуэн» оглядывала давно не убиравшуюся гостиную и превратившуюся в настоящий свинарник кухню, пока Бет готовила им кофе. Оказалось, она жила все это время в Луисвилле, выучилась на тренера по физкультуре, но работала помощником юриста в крутой конторе и одновременно училась в колледже штата. В планах Джолин было окончить университет, стать юристом и бороться за права черных по всей стране. — А здесь ты какими судьбами? — недоверчиво взглянув на одетую с иголочки подругу, уточнила Бет. — Похоже, ты не любишь брать трубку… — недовольно проворчала Джолин. — Мистер Шейбл умер. Похороны послезавтра. Я подумала, мы могли бы поехать вместе… Это известие стало закономерным продолжением черной полосы в жизни Бет. Мистер Шейбл — ее первый, да и, пожалуй, единственный учитель игры в шахматы, отошел в мир иной. Было решено, что Джолин останется на день у Бет дома, а потом они вместе отправятся на похороны. Джолин, было заметно, тоже беспокоилась, видя горы пустых бутылок из-под вина в урне около дома Бет и беспорядок в комнатах. В спальне, перед отходом ко сну, она заметила памятные еще со времен приютской жизни зеленые таблетки. — Да, все еще пью их… — призналась Бет. — И не только их, дорогуша, — строгим тоном парировала прямолинейная Джолин. — В конце года я должна поехать в Россию, — решила сменить тему разговора Бет. — Я боюсь… — Так не езжай! — Я должна, — покачала головой Бет. — Иначе мне будет нечего делать… Только пить… — Похоже, ты и так только пьешь, — нахмурилась ее бывшая подруга. — Завязывай с таблетками и вином и приберись в доме! Ты оказалась на дне глубокой ямы, сестренка! И эту яму ты вырыла себе сама! Мой совет — вылезай уже оттуда! Бет не нашлась, что ей возразить. Она и сама понимала, что, возможно, уже «стерла» свой мозг, как стирают ластиком гениальный карандашный рисунок с листа бумаги. По дороге к часовне, где была назначена прощальная церемония, разговорились о личном: — Сколько получает помощник юриста? — поинтересовалась Бет. — На такую тачку не хватит, если ты об этом! — заулыбалась Джолин, ее роскошный новенький Кадиллак винного цвета был предметом ее гордости. — Это подарок одного из партнеров фирмы. Он обещает жениться на мне, как только разведется со своей женой… — Да он просто рыцарь, — улыбнулась Бет. — Да еще и белый! — веселилась Джолин. — Его зовут Рик. Он прикольный и учит меня играть в сквош! Это такая игра для белых богачей, тебе бы она тоже понравилась! А что у тебя с этим делом? — Ничего… Я всегда влюбляюсь не в тех мужчин, а тех, которым нравлюсь, посылаю к черту… — Сердцу не прикажешь, милочка! Я тоже не искала внимания Рика, просто в какой-то момент поняла, что он — единственный, кто мне нужен. И он думал обо мне то же самое. С тех пор мы вместе. — У меня все сложнее, — с досадой ответила Бет. — Уф-ф! — закатила глаза ее подруга. — С этим всегда просто — если любишь, надо пробовать, бороться за себя и свое счастье. Ты же у нас боец, лучшая в своем деле! Вот и вперед! Жизнь — не шахматы, здесь победа не всегда дается легко, Бет! Часовня приюта «Метуэн» была почти пуста, когда они прибыли. Уилльям Шейбл жил замкнутой, одинокой жизнью, а потому желающих проститься с ним набралось не более десятка. После церемонии Бет, пересилив себя, решилась войти в главное здание приюта. Внутри гулко раздавалось хоровое пение. Акустика в приюте всегда была отличная. Бет нашла взглядом дверь, ведущую на лестницу в подвал, и спустилась. Здесь они играли с мистером Шейблом. Ее первый шахматный стол и стул тоже все еще были здесь. Но главное открытие ждало Бет напротив стола — к обшарпанной старенькой школьной доске были приклеены газетные и журнальные вырезки со статьями о Бет, многие статьи содержали ее фотографии. Вся доска была покрыта этими кусочками бумаги с напечатанными на них буквами и изображениями. И каждая заметка, каждое слово, каждая буква, говорила о ней, об Элизабет Хармон. Мистер Шейбл следил за ее шахматной карьерой и гордился ее успехами, переживал за нее, когда она играла с Борговым в Париже. Он никогда о ней не забывал. А Бет забыла. Она так никогда и не вернула ему те десять долларов, которые он выслал ей для участия в чемпионате Кентукки. Он хотел, чтобы Бет побеждала, а она проиграла и сдалась как самая заурядная и пустая неудачница. А ведь она считала себя сильной. «Я не имею права подводить мистера Шейбла! — рыдая, думала Бет. — Проигрывать для меня не вариант!»

***

      После похорон своего учителя Бет решила, что отправится в Москву. Необходимо было уладить кучу формальностей: сделать паспорт, получить визу в советском посольстве, забронировать гостиницу и билеты на самолет. Но главное — достать денег на путешествие. Бет позвонила Бенни Уоттсу. Тот отказался с ней говорить, но подал идею обратиться за деньгами в Федерацию Шахмат и Госдепартамент. В обоих организациях Бет отказали. В Федерации считали, что она недостаточно сделала для популяризации шахматного спорта, а в Госдепе сказали, что для получения финансирования необходимо его одобрение многими инстанциями, поэтому предоставить несчастные три тысячи долларов в такие короткие сроки они не смогут. Зато с ней пообещали отправить человека, нужного, якобы, для защиты Бет во время пребывания на территории недружественного государства. До назначенного на середину ноября закрытого чемпионата в Москве оставалось три месяца, когда, одним ранним августовским утром, в доме Бет раздался телефонный звонок. Никто из ее друзей и знакомых не имел привычки звонить в восемь утра, поэтому Бет насторожилась, услышав расположенный в гостиной телефон из спальни на втором этаже. — Алло! — взволнованно произнесла она. — Мисс Элизабет Хармон? — спросили со странным акцентом на том конце провода. — Да, это я… — Я — Алексей Серов, глава шахматной федерации СССР, — представился собеседник, и у слушавшей его Бет задрожали колени. — Хочу напомнить, что мы ждем вас в Москве, на закрытом чемпионате мира по шахматам, который будет проходить здесь с девятого по пятнадцатое ноября. — С-сп-пасибо за звонок и за приглашение, — чужим голосом произнесла Бет. — Мы направим вам официальное приглашение по почте! — продолжал ее собеседник. — Вы намерены принять его? — Я… — слова застряли у Бет в горле. Ей вдруг стало страшно. Сомнение в правильности предстоящей поездки снова призраком замаячило перед ее мысленным взором. — Товарищ Боргов лично просил меня позвонить вам и пригласить в Москву! — раздалось в трубке. — Он уверен, что без вашего участия турнир нельзя будет считать полноценным состязанием сильнейших, и, должен сказать, я с ним согласен. — Б-благодарю… — после секундной паузы ответила Бет. — Передайте ему, что я буду. Я приеду. Еще раз спасибо… — Отлично! В таком случае, до встречи в Москве! После этой фразы в трубке запищали короткие гудки — абонент завершил разговор, и их разъединили. Бет еще долго сидела у стены с телефонной трубкой в руках, смотря в одну точку. Тем же вечером она решила поговорить с Джолин, с которой они встречались для игры в сквош. — Он хочет, чтобы я приехала, — заявила она подруге. — Тот человек, в которого я… — Так он в Москве?! — округлила глаза от удивления Джолин. — Охренеть! Подруга, да ты просто мастерица влюбляться в самых неподходящих мужиков на планете! — смеялась она. — Я не хотела ни в кого влюбляться! — Да ладно тебе! Дело уже сделано! И ты поедешь в Москву! Я дам тебе из отложенных на универ! — Нет, Джолин, так не пойдет! Я должна раздобыть их сама… — Слушай! Я — твоя подруга! Нет, я — твоя семья! А в семье принято помогать и поддерживать друг друга, дорогуша. Поэтому я дам их тебе, и ты отправишься играть со своим русским! И не вздумай проигрывать! — Джолин улыбалась во все тридцать два зуба. — Сделай его, детка! И надеюсь, ты сможешь быть счастлива там…

***

      С того дня и в следующие три месяца, предшествующие московскому турниру, Бет не выпила ни капли спиртного и не приняла ни одной зеленой таблетки. Сказать по правде, она больше не принимала вообще никаких таблеток. Зеленые все еще стояли в шкафчике в ванной, но Бет, будучи полностью поглощенной мыслями о предстоящей поездке в Москву и шахматами, ни разу не соблазнилась ими. Паспорт, визу, бронь отеля и билетов на самолет удалось подготовить относительно быстро, поэтому Бет параллельно с этими хлопотами могла посвящать время турнирам местного значения и выиграла тот, что проходил в сентябре в Сан-Франциско. Перед вылетом она была спокойна и сосредоточена. Уверенность, которую Бет почувствовала в тот день, когда ей позвонили из Москвы, все еще не покидала ее. «Он хочет меня видеть! — твердила она как заклинание. — Это значит, он хочет играть со мной в Москве. А если он хочет играть со мной, значит, не считает меня слабой, иначе он бы даже не стал брать меня в расчет, не просил бы никого звонить мне и давно бы вычеркнул из списка соперников». Боргов хотел ее видеть — это Бет знала если не наверняка, то с большой вероятностью. Существовала еще возможность, что звонивший ей русский спортивный чиновник приплел Боргова намеренно, желая вызвать у Бет интерес к турниру и подтолкнуть ее к поездке в Союз. Но и это говорило в ее пользу. Получалось, что в СССР ее считали интересным и сильным игроком не только потому, что Бет являлась американкой, но и потому, что она неплохо играла в шахматы. В самолете Бет сидела с правой стороны у окна. Через сиденье, у прохода, расположился раздражающего вида мужчина средних лет. Он постоянно крутил головой, то и дело вызывал стюардессу, чтобы заказать сок, теребил галстук, притопывал длинными худыми ногами, отвлекая Бет от чтения «Современные шахматные дебюты» — книги, подаренной ей мистером Шейблом еще в приюте. Этого человека Госдепартамент отправил якобы для охраны Бет. — Хотите выпить? — предложил непрошенный сосед. Бет отрицательно помотала головой. — Бывали в России? — не отставал он. — Нет, а вы? — поинтересовалась она из вежливости. — Пару раз, — туманно ответствовал цэрэушник и тут же перешел к инструктажу. — Несколько правил: во-первых, никогда не выходите из отеля без меня, во-вторых, не берите трубку, если вам звоню не я… — Как узнать, что это вы, не сняв трубку? — В-третьих — не пейте. — Вы только что предлагали… Бет поняла, что этот человек имеет мало веса в своем деле и наверняка презираем среди коллег. — Это была проверка! — нагло заявил представитель Госдепа. — Сообщите, если кто-то из русских заговорит с вами, в особенности, Боргов. Если он подаст вам знак или пошлет записку, я должен об этом узнать немедленно… — Знак? — переспросила удивленная Бет. — И как может выглядеть этот знак? — Как угодно! — оскорбленным тоном парировал собеседник. — Вам лучше знать, я не играю в шахматы. Сказав это, он сделал страшное лицо, выкатив на Бет и без того большие глаза. Та терялась в догадках о том, кто мог подослать к ней подобного остолопа. Мало того, что «Христианский крестовый поход», от финансирования которым ее поездки в Москву Бет отказалась, требовал от нее заявить, что в Кремле сидят безбожники, так еще и Госдепартамент, вместо финансирования, отправил с ней этого напыщенного задерганного кретина, возомнившего о себе невесть что и предпринимавшего жалкие попытки показать ей, что он здесь главный. За весь полет Бет больше не обмолвилась ни словом с этим типом, решив, что в Москве постарается дистанцироваться от него насколько это возможно. Самолет приземлился в Шереметьево поздним вечером по местному времени. На улице шел мокрый снег. Представитель Госдепа сходу поймал такси. Бет юркнула на вполне просторное, обитое непрактичным велюром, заднее сиденье прогретой машины. И пока ставленник ЦРУ отвлекся на укладывание в багажник чемоданов, водитель заглянул в салон через свою дверцу и, подмигнув Бет, одним неуловимым движением кинул ей на колени маленький кусочек бумаги, тут же, с широкой улыбкой, громогласно осведомившись: — Это шахматистка? Схватив сложенный лист с проворством кошки и сунув его в рукав пальто, Бет заметила, как под распахнутым зимним плащом у таксиста мелькнула рукоять пистолета. Мороз прошел по коже. Бет съёжилась, поджала губы и вцепилась обеими руками в миниатюрную черную сумку, стоявшую у нее на коленях. Все мысли ее были сосредоточены теперь на находившейся в ее левом рукаве записке. Она буквально изнывала от нетерпения ее прочесть, и как только осталась в своем номере одна, предварительно заперев дверь на замок, с колотящимся сердцем закрылась в ванной. Развернув дрожащими пальцами сложенный во много раз листок, Бет прочла: Здравствуйте, Лиза Thank you for coming to Moscow, I have something important to tell you. I’ll be waiting for you tomorrow, at 9 a.m., in the park, where the driver who passed the note will take you.* V.B.