Find Me When You Are Broken

      В памяти Вайолет были пробелы, которые даже спустя годы она так и не смогла восстановить после той ночи, когда всё изменилось. Переход из дома в больницу полностью исчез. Она подумала, что у неё могут быть какие-то слабые, отрывистые воспоминания о сортировке, давясь трубкой, которую вводили ей в горло, но потом ничего, пока она не очнулась в том, что, как она позже узнала, было палатой для восстановления после операции, с белыми лампами, от которых болели глаза, и совершенно не в себе от анестезии и обезболивающих. Она действительно помнила, как её тошнило, когда она пыталась сесть — малейшее движение головы вызывало тошноту. Медсестра любезно вытерла губкой её лицо и несколько прядей волос, затем перевернула её на бок, как тряпичную куклу. Она поднесла одну из этих серых бумажных мисочек к щеке, на случай, если будет второй раунд, и всё время, пока она работала, говорила с ней твёрдым, но добрым голосом. Сказал ей, что она в больнице, что она в безопасности. Вайолет толком не поняла, что ей сказали. Всё, о чём она могла думать, — это о том, что чаша похожа на перевёрнутую фетровую шляпу. Как только медсестра убедилась, что она не собирается глотать собственную рвоту, она оставила её в покое. Вайолет спала, потому что это было единственное, что можно было сделать.       Когда она проснулась в следующий раз, мир вокруг неё снова двигался. Открыв глаза, она увидела перед собой королевские синие шторы, накрахмаленные в чёткие вертикальные складки, которые закрывали её. Всё болело, но её шея пульсировала особенно сильно, каждый удар её сердца отдавался ощутимым, горячим ощущением в горле. Она снова ускользнула, её мозг принял за неё решение просто отключиться, и некоторое время она то входила, то выходила из себя, лишь краем сознания понимая, когда кто-то приходил, чтобы измерить её кровяное давление или принять лекарства.       К тому времени, когда она пришла в себя, наркоз подействовал на её организм и она действительно смогла сидеть на больничной койке, опираясь на несколько подушек, она потеряла два дня. Оглядываясь назад, она в конце концов решила бы, что предпочла бы их не иметь. Мозг — удивительная штука, когда дело касается самосохранения, и Вайолет научится ему доверять.       Полиция прибыла в её кабинку почти в тот момент, когда она смогла самостоятельно держать голову высоко. Пара офицеров в форме представились приглушённым голосом и с чрезмерно вежливыми улыбками. Они сидели на пластиковых сиденьях, придвинутых к изножью её кровати, и задавали ей вопросы, казалось, целую вечность, хотя, возможно, прошёл всего час. Вайолет сделала всё возможное, чтобы ответить, но так многого не хватало. Ей казалось, что она наблюдает за чьей-то чужой жизнью, когда она объясняла, что кто-то был в её доме, и хотя она была там, где была сейчас, она не была уверена, что он действительно хотел причинить ей боль. Просто всё произошло так быстро.       Она чувствовала странное оцепенение, когда они по очереди отвечали на её вопросы, объясняя, что точкой входа в дом было окно верхнего этажа. Одно из тех, ремонт которых она откладывала, и всё из-за затрат… Два человека, кроме неё, были на месте происшествия. Один из них сейчас находился под стражей в полиции и уже признался в нападении. Другой был в критическом состоянии и госпитализирован.       У неё закружилась голова, когда они показали ей фотографии. Первой была фотография, сделанная при приёме под опеку, и в тот момент, когда она увидела её, её тело испытало внутреннюю реакцию — её сердце забилось так сильно, что это вызвало тревогу, которая вызвала медсестру: один пожелтевший глаз на впалых чертах лица, окружённый жидкими седыми волосами, снова посмотрел на неё. Другой был полностью распухшим, левая сторона его лица раздулась и наполнилась синими и фиолетовыми гематомами. Швы тянулись от уголка рта к уху, скрепляя узловатую рану на его лице. Одна рука была скрещена на груди, удерживаемая на месте поролоновой повязкой, пальцы распухли, превратившись в бледные сосиски без костяшек. Раны были настолько ужасными, что Вайолет почувствовала укол жалости сквозь страх. На самом деле он выглядел ещё хуже, чем она. Она просто кивнула, чтобы подтвердить, что это он напал на неё, отодвигая глянцевую фотографию через одеяло обратно к офицерам.       Второе изображение было не таким чётким, переданное ей по телефону, а не на распечатке. Это была фигура, лежащая на больничной койке, такая же, как у неё, с поднятыми перилами и полностью увешанная оборудованием. Она не могла разглядеть лица — там было так много трубок и проводов; пластиковая кислородная маска почти полностью скрывала их из виду, их каркас утопал в простынях. Её пальцы двигались по экрану телефона, пытаясь увеличить изображение и добиться большей чёткости. Её брови сошлись вместе, когда она различила силуэт тёмных пучков вьющихся волос на фоне подушки, что-то искрящееся.       Пальцы на её горле. Полные ужаса глаза, горящие в темноте. Крики, умоляющие вызвать скорую помощь.       — Я не знаю ... — пробормотала она, возвращая телефон обратно. Офицер, который взял телефон у неё, выгнул бровь, безмолвно прося разъяснений. Вайолет покачала головой. Рана протестовала против этого движения. Она не могла дать им то, чего они хотели. Кусочки сами по себе не складывались воедино.       После того, как она подписала заявление, они сфотографировали её травмы. Вайолет чувствовала себя как образец в Чашке Петри, когда они документировали каждую отметину, а медсестра наблюдала за ними. Она смогла немного расслабиться только после того, как расспросила их о Бетси и была заверена, что собака цела и невредима и о ней хорошо заботится старший сержант, у которого было четверо его собственных, пока она не будет в состоянии выписаться из больницы. Это немного помогло, зная, что мальтийка не была в каком-то случайном питомнике. Как только офицеры ушли, она снова погрузилась в сон, до глубины души измученная допросом.       Когда она проснулась в следующий раз, была ночь. Палата была заполнена слабым, водянистым безопасным освещением, что означало, что здесь никогда не было по-настоящему темно. Её кожу покалывало, тело гудело от волнения, в голове крутилась дискуссия, произошедшая ранее в тот день. Ничто из этого ничего не исправило. Она не видела никакой реальной причины или объяснения того, почему это произошло, или почему ей посчастливилось уйти с тем, что, как ей сказали, было довольно поверхностными ранами.       Почему, почему, почему? Непрерывный волчок крутился в её голове, когда она ёрзала под своим шерстяным одеялом. Муравьиное гнездо, которое пнули ногой, обитатели выползли наружу, чтобы ползать по её коже, кусая.       Она не могла оставаться в постели больше ни минуты.       Какие-то экспериментальные манипуляции перекрыли клапаны для капельницы, подающей ей жидкости. Её нос сморщился от дискомфорта, когда она с тихим хлопком вытащила трубку из канюли, прикрепленной скотчем к тыльной стороне ладони. Свесив ноги с кровати, она сделала первые неуверенные шаги. Суставы угрожали прогнуться под ней, как желе. Она протиснулась вперёд, и с каждым шагом становилась всё увереннее, когда пальцы ног прижимались к холодному линолеуму пола. В конце палаты была ванная, и она проскользнула внутрь, держась за край раковины, чтобы не упасть, после того как заперла дверь. Как только она отдышалась, она подняла взгляд, на мгновение поражённая человеком, который смотрел на неё в ответ.       Глубокие разноцветные синяки расцвели от её ключиц до челюсти, словно радужная палитра пятнистой плоти. На её руках было ещё больше брызг, отпечатков пальцев от жестокого обращения, и красно-фиолетовое пятно на левом виске, где её ударили по голове. На правой стороне её шеи была большая квадратная повязка, больше её ладони. Рыжие пальцы поковыряли уголок, пока она не смогла отклеить его. Во рту у неё пересохло, когда она заметила рану, рваные края которой тянулись от левого уха почти до впадины на горле, стянутые ярко-синими швами.       Вайолет дважды пересчитала стежки. Двадцать два узла, на идеальном расстоянии и параллельно.       Сильные пальцы на её шее. Сильные, но не удушающие. Отталкивал её руку, когда она пыталась бороться с ними. Крики о помощи в темноте. Лицо, которое она не могла опознать, маячившее где-то на периферии её зрения...       В ванной стояла корзина со свежими хлопчатобумажными халатами, сложенными и постиранными без смягчителя, отчего их текстура напоминала бумагу. Она схватила одно из них и надела задом наперёд, завязав его, как халат, поверх того, что уже было на ней. Пригладила пальцами волосы, как будто это могло чудесным образом сделать её более презентабельной, пока её кожа была цвета пюре из черники, затем открыла дверь и вышла из палаты.       В коридорах слышались слабые звуки борьбы, ночной персонал всё ещё ухаживал за пациентами. Она наугад выбрала направление и пошла, стараясь быть менее заметной, какой должна была выглядеть. Прошло совсем немного времени, прежде чем она подошла к столу дежурного, расположенному в центре крыла, за которым сидела сестра в тёмно-синей форме и что-то стучала по клавиатуре компьютера. Вайолет сложила руки на столешнице, по какой-то необъяснимой причине пытаясь изобразить безразличие, и наклонилась вперёд с вымученной улыбкой, поймав взгляд медсестры. Полная женщина средних лет и приятной наружности пристально посмотрела на неё, ответив на улыбку своей собственной кривой улыбкой.       — Разве вы не должны быть в постели, лепесток?       — Я не могу уснуть, — ответила Вайолет, всё ещё пытаясь играть в нормальную игру, — Я хотела спросить, не могли бы вы мне помочь. Там был мужчина, который поступил со мной, его тоже впустили. Я хотела спросить, не могли бы вы сказать мне, в какой палате он находится, пожалуйста? — Говоря это, она легонько постукивала кончиками пальцев одной руки по стойке в праздном жесте, как будто спрашивала о погоде.       — Конечно, любимая, как его зовут? — Медсестра уже двигала мышкой, готовая начать новый поиск в своей базе данных. Вайолет судорожно сглотнула.       — Я не знаю...       Пожилая женщина пристально посмотрела на неё, рука, двигающая мышью, остановилась.       — Понятно. Вы знаете, зачем он пришёл?       Зубы долго прикусывали внутреннюю сторону её нижней губы, прежде чем Вайолет покачала головой, и, к своему разочарованию, почувствовала, что начинает плакать, а внутренние уголки её глаз горят.       — Я ... с нами что-то случилось, и... я просто хочу посмотреть, всё ли с ним в порядке ... — пробормотала она, и её голос слегка дрогнул, когда она изо всех сил пыталась сформулировать более веские доводы, чем необходимость знать "почему". Зуд в её глазах усилился. Она знала, что они были туманными. Медсестра пристально посмотрела на неё, и в мгновение её взгляд метнулся к повязке на шее. Раздался тихий свист, когда она посасывала зубы, размышляя, прежде чем она, наконец, перевела взгляд обратно на экран своего компьютера, начиная печатать.       — Вайолет Чалмерс, верно? Родились в мае 1990 года?"       Вайолет кивнула, снова сглотнув, чтобы попытаться подавить неприятное чувство в груди.       — По тому же звонку, что и вы, поступил неизвестный мужчина. В данный момент он находится в отделении для особо зависимых. Как насчет того, чтобы я написала записку, что завтра тебя там встретит носильщик, и ты сможешь поговорить об этом с одним из моих коллег, а? Проведать его?       Ещё один кивок.       — Если это нормально, то да, пожалуйста.       — Это не проблема. А теперь отправляйтесь спать, лепесток, утром мы во всём разберёмся.       Вайолет одарила сестру, как она надеялась, теплой улыбкой и, повернувшись, как будто собиралась сделать то, что ей сказали, зашагала обратно по коридору. Однако, когда она добралась до палаты, она продолжила идти, вместо того чтобы зайти внутрь, плотнее запахнув халат, чтобы защититься от холода больницы, дрожа, когда шла по коридору вглубь здания. В конце концов она подошла к двойным дверям и, толкнув их, оказалась на лестничной клетке, площадке между пролётами. На стене висела большая вывеска с напечатанными на ней разноцветными стрелками, каждая из которых была помечена белой надписью, указывающей случайному посетителю на больницу: Ядерная медицина; Театральные кабинеты 1-4; Патология; Отделение интенсивной терапии.       Следующим этажом выше.       Посещение было меньше, чем то, из которого она пришла, разделённое на отдельные комнаты, каждая с открытой дверью и широким окном для удобного наблюдения. Было тихо, если не считать гудения и щелчков оборудования, и Вайолет обнаружила, что затаила дыхание в подсознательном усилии никого не потревожить, превратившись в маленькую бледную тень, когда она заглядывала в каждую комнату в поисках. Она не была уверена, чего пытается достичь, только то, что, возможно, если бы она увидела его лично, в безопасности, как и она, спросила его почему — может быть, тогда он был бы более чем напуган, крича в её голове.       Он был в четвёртой комнате, которую она проверила. Застыв в дверном проёме, всё, что она могла сделать, — это заглянуть внутрь, и мгновения тянулись гораздо дольше, чем это было возможно. Его тело было широким и длинным, почти слишком длинным, чтобы поместиться на кровати, на которой он лежал, но, казалось, оно каким-то образом сжималось в нём, как будто оно могло поглотить его. Он полулежал, откинувшись назад, но его голова лежала на подушке, мёртвая для всего мира. На нём всё ещё была герметичная кислородная маска, из-под которой торчали тёмные клочья бороды, его грудь поднималась и опускалась слишком быстро — учащённые вдохи пытались компенсировать то, насколько поверхностными они были. Видимая кожа его горла была липкой от пота. Капли, экраны, провода и трубки, казалось, окружили его, словно в клетке, как образец, приколотый для демонстрации в центре всего этого. Низкое янтарное свечение лампы над ним только удлиняло тени и делало всё более резким. От её внимания не ускользнуло, что его запястья были обмотаны двумя брезентовыми ремнями, прикрепляющими их к перилам кровати по бокам…       Обхватив себя руками, Вайолет медленно вошла в комнату, стараясь ступать бесшумно. Когда она подошла к краю кровати, то смогла разглядеть немного больше его лица. Большая часть его черт была скрыта маской и развевающимися густыми кудрями, которые затеняли его глаза, но она могла разглядеть хмурый взгляд, даже когда он был без сознания —тяжёлые брови сошлись вместе в страдальческом выражении. Его кожа была очень бледной, её текстура будто менялась, когда её глаза пытались вспомнить его: блестящая и сморщенная на правой стороне лица и спускающаяся к горлу; старые раны, — возможно, шрамы от ожогов — более мягкая плоть, отслоившаяся в какую-то другую ужасную ночь перед их общей.       Пытаясь собрать больше кусочков воедино, она посмотрела вниз на его руки в их переплётах: костяшки пальцев разбиты и распухли. Средний и безымянный пальцы правой руки срослись вместе. Остатки ржавого цвета всё ещё остаются под ногтями. Синяки от осколков на кроватях. Руки, которые казались карликовыми. Которые многое пережили. У которого были сломаны кости и разорвано лицо, как папиросная бумага. Это поддерживало её жизненную силу, пока не пришла помощь.       Дыхание изменилось. В тишине возникла заминка.       Невольный трепет пронзил Вайолет, когда она снова посмотрела ему в лицо: глаза открыты, зрачки расширены так широко, что кажутся почти чёрными. Ужас в них пронизывал, когда они смотрели на неё, страх стопроцентно стойкий и чистый. Правая склера окрасилась в малиновый цвет из-за повреждённых кровеносных сосудов. Нетронутым осталось самое узкое кольцо лесной зелёной радужки, обрамляющую черноту. Он был под чем-то. Не просто напуганным. В его организме было что-то опиатное.       Наручники на его запястьях. Ограничения в его венах.       — Всё в порядке... — Вайолет вздохнула. Желание утешить стало рефлексом. Тонкий, мяукающий звук издала фигура на кровати, бессловесный, пронзительный скулёж, который был слишком тихим для такого крупного мужчины. Испуганный скулёж раненого животного. Глаза Вайолет снова загорелись.       — Всё в порядке. Ты в порядке...— нежные пальцы рискнули коснуться его плеча почти шёпотом. Он весь дрожал. Все нервы обнажены и наэлектризованы.       — Ты в больнице. Ты в безопасности. Ты в порядке...       Её большой палец очертил крошечный круг на его плече. Он дышал так быстро, что кислородная маска запотела. Ещё один из тех ужасных, почти умоляющих тихих звуков вырвался из его горла. Его страх был осязаемым, пропитанным воздухом комнаты, нуждающимся, грубым и неописуемым. Вайолет смотрела прямо на него, в то время как её глаза удерживали его затуманенные успокоительным глаза, и это выбивало её из колеи.       Её рука покинула его плечо. Легла поверх его большой, горячей, тугой и шершавой. Мозолистые пальцы сомкнулись вокруг её большого пальца, сжимая так сильно, что стало больно. Отчаянный, цепляющийся за что-то, ищущий хоть какой-то прочности. Она боролась с желанием отпрянуть, вместо этого её свободные пальцы коснулись костяшек его пальцев, пытаясь уговорить его ослабить хватку.       — Полегче… Всё в порядке. С тобой всё в порядке… Мы оба в порядке. Мы оба в порядке, благодаря тебе. Всё в порядке...       Хватка не ослабла. Он уставился на неё, не мигая, как будто боялся отвести взгляд хоть на миллисекунду, потому что она могла исчезнуть. Как будто она привязывала его к чему-то. Вайолет сглотнула, чувствуя огромную тяжесть этого пристального взгляда.       — Я... я не знаю, помнишь ли ты меня...       Кивок. Едва заметный, но есть. Его хватка переместилась на её большой палец, как будто он мог бы проглотить больше его в свою ладонь. Она почувствовала, как уголки её рта дрогнули в слабой улыбке, невесёлой, но благодарной за то, что хоть что-то дошло до неё.       — Я Вайолет...       Открытый доступ, приглашающий к обмену.       Ничего.       — Есть ли кто-нибудь, кому я могу позвонить для тебя? Семья, или...?       Почти несуществующее покачивание из стороны в сторону бессловесного ответа.       Костяшка её большого пальца щёлкнула. Если он будет держаться ещё крепче, то сломает её.       Он кашлянул под маской. Звук был влажным, и она увидела, как в его глазах промелькнула боль, смешанная со страхом. В этот момент Вайолет решила, что он может взять её большой палец, если захочет.       — Хочешь, я останусь с тобой ненадолго?..       Ещё один кивок.       Это было интересное испытание — опуститься в кожаное кресло у его кровати, будучи связанными вместе, а странный угол наклона её руки, когда она садилась, напоминал игру в Твистер. Однако она не просила его отпустить её. Он поставил её на якорь. Это казалось справедливым обменом.       — Ты можешь уже спать, — пробормотала она, как только легла, — Я всё ещё буду здесь. Это безопасно.       Снова ничего. Просто немигающие глаза. Однако его дыхание немного выровнялось. Вайолет подтянула ноги, поджав их под себя в углу сиденья. Без долгих раздумий она потянулась, чтобы провести свободной рукой по его волосам. Их текстура была липкой и немытой. Хотелось немного успокоить его, если бы она могла, доверием. Электрический ток его дрожи пробежал от прикосновения, но он не протестовал.       — Ты в безопасности, — снова прошептала она, пальцы продолжали свои движения, желая, чтобы он поверил ей, — Ты в безопасности. Мы оба в безопасности.       Его хватка на её большом пальце не ослабла, даже когда он, наконец, отвёл от неё взгляд. Тяжёлые глаза закрылись, что-то в его истощении было глубже, чем просто физическое.       Вайолет сдержала своё обещание и осталась, пока он спал. Теперь они были связаны, неразрывно связаны. Кровь связывает. Её рука свела их вместе. На вопрос "Почему" можно было бы ответить позже. В ту ночь она просто осталась.