Оправдание зла

Даша и Кира в очередной раз прогуливают физру. Они настолько ленивы, что делают это прямо в спортивном зале. Просто развалились на матах в углу и корчат рожи, когда я пробегаю мимо. У Киры есть на то основания, а Даша просто демонстрирует свою солидарность. Из спорта Кира признаёт исключительно фигурное катание. И хотя он сам с катка ушёл, по нескольку раз в год впадает в истерию по поводу различных соревнований. Пока идут все эти чемпионаты мира, Европы, четырёх континентов, кубки и гран-при, его за уши не оттащить от экрана с прямыми трансляциями. А уж когда на нашу долю выпали Зимние Олимпийские игры, то и вовсе было не отделаться от выдаваемых им, чуть ли не ежедневно, новостей о том, кто, как и на сколько баллов откатался. Этим его увлечением я проникнуться так и не смог, потому что и древнегреческие Олимпиады недолюбливал. Лучше уж терпеть игры с помощью джойстика, чем собственных рук и ног — у меня проблемы с координацией и зрением. В принципе, мне симпатична лёгкая атлетика, хоть я и быстро выдыхаюсь. Но, тем не менее, всегда напоминаю себе, что в греческих гимназиях изначально занимались именно физической подготовкой. Отсюда слово «гимнастика». И вообще: «Mens sana in corpore sano». [1] Несколько самых настырных девчонок из потока стараются разминаться как можно ближе к матам. Но Кира, как обычно, не обращает на них внимания. Он сосредоточенно пытается заплести Даше косичку, пока та оказывает пассивное сопротивление. Наконец, их безделье задевает препода, и он склоняется над ними. Описывая очередной круг по залу, задерживаюсь около них, чтобы подслушать разговор. — …хотя бы свисток возьмите — посудите игру. Волейбол. Правила знаете? — Я знаю только одно правило: «Не судите, да не судимы будете», — Кира изрекает мудрость, передразнивая меня. Даша еле сдерживает смех. — Бесполезно, — отчаивается препод, отходя от них. Диана делает растяжку в другом конце зала. Пробегая мимо неё, я улыбаюсь. Она отвечает мне тем же. Честно говоря, на большее я не способен с тех пор, как она поцеловала меня. Господь Всемогущий, она меня поцеловала. Она меня, а я не я её. Какой-то стыд, да ещё и на глазах у друзей. И почему она не сделала этого, когда мы были наедине? Мы с ребятами не обсуждали это, но по ходу дела — они просто в шоке. Как и я сам. Я чувствую себя виноватым вдвойне. Во-первых, из-за того, что не поддержал Киру так же как Даша. Во-вторых, потому что продолжаю вместо исправления ситуации и поддержки заниматься этим… Рефлексией. Размышлять, а не действовать. Мои мысли вертятся вокруг двух тем: что делать с Кирой и что делать с Дианой. Одна ситуация отвратительная — её даже полностью продумать противно. Другая — сказочная. Становится щекотно, когда представляешь её в красках. В итоге я бездействую. Не развиваю отношения с Дианой — прошла уже неделя с нашего поцелуя, а дальше дело так и не пошло. И с Кирой… Я не смог сказать, как мне жаль. Мне и в глаза ему посмотреть страшно. Те события, свидетелем которых я стал, сбили меня с толку. Всё будто под толщей воды. Я не до конца осознаю. И понимаю, что не хочу осознавать. Я хожу на пары Орлова и ставлю блок. Отвечаю на его вопросы, пишу тесты, готовлюсь к занятиям. И делаю вид, что этот преподаватель не хранит в своём портфеле бутафорские клыки, извлечённые изо рта моего друга явно против его воли. Диана переживает из-за конкурса, до финала которого остаётся несколько дней. У нас только и разговоров, что о её наряде и выступлении. Я абсолютно точно знаю — всё пройдет идеально, как и всегда. Но ей необходима поддержка. Она не особенно склонна к тактильному контакту, как я заметил. Я и сам не любитель обниматься. Иногда я уворачиваюсь от мамы, когда она пытается погладить меня по голове. Но мне почему-то представлялось, что пара не ограничивается мимолётным поцелуем в щёку при встрече и прощании. Сложно представить, но, видимо, она ещё более целомудренна, чем я. Но тот единственный поцелуй не показался мне невинным. По правде, я имею весьма размытые представления об отношениях. То есть в мифах и эпических поэмах всё более или менее ясно: между героями социальная пропасть, конфликт интересов, коварные обстоятельства и силы зла мешают им быть вместе, а они превозмогают эти препятствия. Иаков служил за Рахиль семь лет, которые показались ему за несколько дней, потому что он любил её. Бегство Елены Прекрасной с Парисом послужило поводом к началу Троянской войны. Блаженная Беатриче вывела Данте из Чистилища к Раю. В результате борьбы любовь побеждает и торжествует, а дальше — коронация, брак, деторождение, почивание на лаврах. Но в реальности всё прозаичней и оттого, как ни странно, сложнее. Сплошные полутона муравьиного копошения и каждодневная методичность каторги вместо бескомпромиссности героического подвига. К тому же на горизонте замаячил день рождения Дианы, о котором я узнал случайно. Она сообщила между прочим, не придавая особого значения этому событию. Голова стала болеть по новому поводу — я категорически не ведал, что ей подарить, а спросить у друзей боялся. От Даши помощи не дождёшься — она не в меру негативно настроена к Диане. Кира специализируется на дорогих подарках, тогда как я не располагаю материальными средствами. К несчастью, я богат исключительно духовно. Сама Диана, конечно, утверждала, что ей ничего не нужно, но я счёл своим долгом хотя бы пригласить её на свидание. У нас ведь не было ни одного, а встречи на обеде — лишь жалкие подобия. В итоге, сегодня воскресенье, и я встречаю её возле Кропоткинской. Я не сообщил заранее, куда мы пойдём, чтобы не портить сюрприз. Наблюдаю, как тонкие чёрные деревья, обозначенные карандашными штрихами, покачивают ветвями в такт ленивому ветру. Их отданные земле листья укрыли газон и уже успели подёрнуться голубоватым инеем. Диана выходит из метро и не выглядит счастливой именинницей. В своём клетчатом пальто и красной беретке она походит скорее на героиню драматического фильма. Думаю, она предпочла бы приехать на машине, но в центре кошмарные пробки и, к тому же, дорогая парковка. Я сказал, что идти от метро до пункта назначения совсем недалеко. И не обманывал. Она еле дотрагивается до моей щеки и одаривает тихим «привет». Пора раскрыть карты: я веду Диану в своё любимое место — античные залы Пушкинского музея. Алые стены, белые статуи, тишина. Красота и гармония, среди которых я чувствую себя цельным и переживаю настоящий катарсис. Я таскал сюда ребят бессчётное количество раз. Мы обошли всё вдоль и поперёк. Они никогда не отказывались, сколько бы раз я ни просил их пойти со мной. Ходить одному — это совсем не то. Даша и Кира ступали бесшумно, чтобы не мешать мне, не нарушать моей сосредоточенности. Только Кира изредка интересовался шёпотом: «А потом мы пойдём в Шоколадницу, правда? Я проголодался». Иногда мы втроём останавливались напротив какого-нибудь экспоната и несколько минут его рассматривали, что-то обсуждая, или я рассказывал им, о чём это. Они никогда не говорили, что им скучно или надоело. Для них это означало то же важное время со мной, что и для меня с ними. Греческий дворик нам особенно дорог. Кира всегда говорит, что чувствует себя в нём так, будто попал в фильм, Даша в сон, а я — в прошлое. Мы даже нашли здесь себя — на барельефе «Орфей, Эвридика и Гермес». Как увидели, сразу подумали — ну чисто мы трое, даром, что изображению больше двух тысяч лет. Мы никогда не могли решить, кто из нас кто. Даша, понятное дело, Эвридика, как единственная женщина. А вот роли Орфея и Гермеса мы с Кирой разделить никак не можем. Когда мы посещали музей в последний раз, незадолго до начала этого учебного года, ребята дурачились больше обычного. Кира шутил, что отныне мы с Дашей полностью переходим в мир мёртвых изваяний и застывшей агонии на лицах, в простонародье — филфак. Он желал нам удачи, брал нас за руки и соединял наши ладони. Мол, венчает нас вынести это испытание. Я вырывался и говорил, что мы ещё посмотрим, кому из нас будет сложнее. Даша не сопротивлялась, оставаясь в объятиях Киры, и он кружил её по залу, что выглядело забавно и неловко. Я сквозь смех пытался петь им песню в качестве аккомпанемента: Ты приказала мне падать замертво, Перерождаться — и снова в путь. Будь я героем поэмы гекзаметром, Я бы восславил судьбу. [2] Хорошо, что мама не слышала мои жалкие потуги попасть в ноты. Ими я навлёк на нас гнев музейной бабушки, из-за чего танцы пришлось прекратить. Диана взирает на всё окружающее её великолепие с прохладной вежливостью. Переходя от одного экспоната к другому, не меняясь в лице, она как бы вопрошает: «И это всё? Всё что может мне предложить ваше хвалёное эллинское искусство? Как старомодно и неактуально, а их перекошенные лица — просто уродство, а не экспрессия. Лучше бы сводил меня в ресторан». Кажется, мне в голову лезут Дашины мысли… Я чувствую укол обиды. Стараясь реабилитироваться в её глазах, веду Диану к статуе знаменитого мастера Леохара, выбранной мною не случайно. Она изображает богиню Артемиду или иначе — Диану Версальскую. Поразительная работа: модель запечатлена со священной ланью, протягивающей руку к стрелам в колчане, в порыве, в движении, складки её одежды будто развеваются на ветру, мышцы ног наряжены, а лицо — загадочно и сосредоточено на неведомых нам божественных помыслах. — Мощная, — передёргивает плечами Диана, взирая на свою тёзку. — Здесь она изображена как Агротера — охотница, — пытаюсь пояснить я, однако понимаю, что ей мои слова ничего не дают. — Это великий скульптор, здесь есть ещё две его работы. Пойдём покажу. Я подвожу её к Аполлону Бельведерскому, но и он не производит на неё впечатления. Тогда остаётся показать ей последнюю скульптуру. Это Ганимед, похищаемый орлом. Мы останавливаемся напротив. Я замечаю внизу собачку, задравшую вверх голову и в изумлении наблюдающую за начинающимся полётом своего хозяина. Усмехаюсь и спрашиваю себя, почему Кира не полюбил этот экспонат благодаря столь очаровательной детали. И осекаюсь. Вспоминаю миф о троянском юноше Ганимеде, который был настолько прекрасен, что Зевс превратился в огромного орла и похитил его, принёс на Олимп и, одарив бессмертием, сделал своего любимца виночерпием богов. Мне становится не по себе. Хочется побыстрее отсюда уйти. Раньше со мной не случалось подобного. — Говоришь, ты любишь бывать здесь с друзьями. А им на что нравится смотреть? — будто читая мои мысли, спрашивает Диана. — Даша любит галерею искусства XIX–XX веков. Можно пойти туда, — предлагаю я. Особенно ей нравится картина «Воспоминание о Люксембургском саде» Менцеля. Даша может смотреть на неё четверть часа, а то и дольше. «Похоже на место, где бы я хотела жить. На день, в котором мне хотелось бы остаться» — призналась она как-то. — Двадцатый век? Давай! — Диана оживляется. — Мне нравятся Мане и Ренуар. А что предпочитает Кирилл? — Кира — поклонник местного буфета и тамошнего фирменного жульена, — честно признаюсь я. Кира. Как больно о нём думать. — Ясно, — в интонации Дианы сквозит недовольство. Чем оно вызвано?.. Наша с Дианой экскурсия проходит по укороченному и значительно ускоренному маршруту. Надолго она останавливается лишь у картин с танцовщицами Дега. Диана рассматривает их внимательно и сосредоточено, но, в итоге, будто разочаровывается. Остальные экспонаты минуем стремительно, не обсуждая. Когда выходим на улицу она, предупреждая моё намерение пригласить её на обед, сообщает: — Вечером планируется банкет в мою честь, так что не могу задерживаться. Извини. — О, ничего, — не хочу ставить её в неудобное положение. — Будешь отмечать с друзьями? — Мне не настолько повезло, — она рассеянно смотрит на лужи под ногами. — Всего лишь с отцом, мачехой и некоторыми родственниками. — Мачехой? — не слишком деликатное восклицание, но я не могу сдержать удивления. — Ненавижу её. Она старше меня на десять лет и… Ладно, неважно. Сразу отвечу на дальнейшие вопросы: мама умерла от рака костей, мне было двенадцать, сейчас всё отлично. Мне не надо сочувствовать, — тараторит она скороговоркой. — По белому завидую, — выпаливаю я, не успевая подумать, чем вызываю недоуменный взгляд. — В смысле, что ты продолжаешь жить дальше. Мой брат умер, когда мне было четырнадцать, а я до сих пор не оправился, — свободной рукой нащупываю очередную упаковку мармеладных мишек в кармане. Не успел скормить Кире. — Это нормально — не быть в порядке какое-то время. Долгое время, — произносит Диана после долго молчания, когда мы подходим к метро. — Но смерть — это не только хаос. Ещё и возможность выстроить новый порядок. Пока. Спасибо за день. Диана едва прикасается своей щекой к моей на прощание, а потом скрывается за колонной под аркой. Сдаётся мне, это свидание вышло неудачным. Уж насколько я в этом не разбираюсь, но это как пить дать. В день, когда длившаяся больше месяца эпопея, называемая «мисс студенчество», подходит к концу, все на взводе. Ректорат отменяет пары: после второй нас уже сгоняют в зал. Существуют счастливчики, которые избегут этого наказания: обязательно присутствие только тех курсов, студентки которых вышли в финал. Среди первокурсниц-античниц не оказалось таких талантов, но я всё равно умоляю Дашу сопроводить меня. Кира плетётся с нами, потому что староста их группы — главная претендентка на победу и всеобщий фаворит. Юля идёт из солидарности, как член студсовета и приятельница Дианы. Феерия снова происходит в актовом зале четвёртого корпуса. Он относительно нов — на восемьдесят лет младше нашего, но всё равно успел обветшать за почти шестьдесят лет существования. Здесь учатся искусствоведы и культурологи: те, самые, у которых одежда с абстракциями, всякие этнические украшения и татуировки «со смыслом». Другой их подвид, как выражается Даша, «то ли битников косплеит, то ли воплощает свои представления об экзальтированных и оригинальных творческих людях». Она говорит, что они из кожи вон лезут, чтобы выделиться на фоне остальных. Иногда мне кажется, что в нашем универе, чтобы обратить на себя внимание по-настоящему, нужно наоборот быть как можно более обычным. Принадлежащее их факультетам здание, действительно, по сравнению с нашим, выгодно выделяется: древесина светлее, окна пластиковые, стены разрисованы энтузиастами, интерактивные доски. Видно, всё получаемое университетом государственное финансирование уходит сюда. Но есть минус — не чувствуется та слегка меланхоличная атмосфера, настраивающая на романтический лад. Зрительный зал потихоньку заполняется. Первые ряды занимают преподаватели и администрация. Большая их часть — пожилые люди с не слишком довольными лицами. Заметно, что их подобные затеи не вдохновляют, потому что наша академия придерживается традиционного курса. Ректорат и профессорско-преподавательский состав продолжают заниматься тем, чем и раньше — поддерживать статус «во всех отношениях положительного учебного заведения». Но в чём-то приходится и подстраиваться под современные реалии. Диана говорила, что конкурс важен не только для четверых вышедших в финал девушек и их друзей, но и для всего вуза в целом, ведь победительница будет представлять его в городском этапе «мисс московское студенчество». А, если совсем уж повезёт, и в главном соревновании на уровне страны. Дальше не знаю. Вряд ли эта потеха выходит на международный уровень. Но, так или иначе, коронованная мисс получает не только почёт и восхищение, но и грант от муниципалитета в денежном эквиваленте. А часть гранта получает и её университет. Поэтому, если вдруг какая-нибудь наша красавица дойдёт до дефиле на всероссийском уровне, она обеспечит вузу новые преимущества. Интересно, если победит Диана, сможет ли она выбить финансирование на ремонт именно нашего корпуса? А то электропроводку в нём поправить явно не помешало бы. На втором ряду замечаю Орлова, а рядом с ним Ирочку. Меня передёргивает. Именно к ним мне придётся идти по научению Татьяны Ивановны. А, да вот и она сама рядом. Я откладываю этот поход, как могу. И кому пришло в голову заставлять студентов приносить свои статьи на флешке? Отослал бы по почте, так нет — они требуют личного присутствия, чтобы у тебя на глазах проверить на соответствие требованиям. А если несоответствия найдутся — тебе на них тут же укажут. Они считают такой способ более быстрым и продуктивным, но я бы предпочёл переписку. Мы располагаемся недалеко от выхода. Как в прошлый раз. Неприятное дежавю. Я смотрю на Киру, который сидит между мной и Дашей. Всё, что я могу — не выпускать его из зала одного. Если он захочет выйти — я пойду следом. Рядом с Дашей сидит староста Юля. Она настроена вполне оптимистично, смотрит по сторонам и улыбается. Даже пытается вести диалог со своей соседкой. — Красивая водолазка, — она проводит ладонью по тёмно-фиолетовому рукаву Даши. — Кашемировая? — но ответ ей как бы и не нужен. — А что за кулончик любопытный? Буква «п»? По фамилии, да? Странно, обычно первую букву имени выбирают. — Это Пи. Шестнадцатая буква греческого алфавита, — отрезает Даша. Вроде бы Кира подарил ей эту серебряную подвеску на прошлый день рождения. Конечно, в первую очередь подразумевалась математическая постоянная, а с фамилией Перевалова просто удачно сложилось. — Аа, креативненько, — одобряет Юля, которая подвеску явно расценила как выражение приверженности классической филологии. В толпе очередных новоприбывших появляется несколько знакомых лиц с литературоведения. Среди них синеволосая девочка, которая сидела с Дашей, пока не было Киры. — Хола! — она машет Даше какой-то книгой. — Гляди, кто тут у меня — сам Веселовский! — Поздравляю, — вполне дружелюбно отвечает ей Даша. Синеволосая девочка пробирается по нашему ряду, отдавливая нам с Кирой ноги, и даже не извиняется. Мы с ним переглядываемся, но молчим. Затем она бесцеремонно оттесняет Юлю и занимает место рядом с Дашей. — Я думала, ты считаешь конкурсы красоты инструментом угнетения женщины в патриархальном обществе, — говорит ей Даша. — Так и есть, — за неё отвечает девушка с пирсингом. Она проталкивается следом и опускается на соседнее с Юлей сидение. Та, похоже, рада её видеть. — Но, если победит наша единомышленница — она станет рупором новых идеалов. И мы разрушим систему изнутри, — она слегка картавит, что, как ни странно, придаёт её речи весомости. — Точняк, Яна дело говорит, — подтверждает синеволосая, раскрывая своего Веселовского. — А то ваш Иннокентий, который у нас античную литературу читает, достал уже со своими сексистскими пассажами. — Вы точно о Диане? — уточняет Даша, Яна и Юля кивают. Улавливаю в её голосе скептицизм. Я бы и сам его разделил — Диана никогда не заикалась ни о каком угнетении. — Ой, а я думала, она участвует, потому что её мачеха — мисс Москва позапрошлого года, — вставляет Юля. — Скорее она участвует вопреки этому факту, — усмехается Яна, которая явно знает детали, нам неведомые. — Куда мы попали, Саня? — шепчет мне Кира, и я теряю нить девчачьего разговора. Я ощущаю вибрацию телефона в кармане. Отключаю блокировку экрана, а там сообщение от Дианы. «Санечка, иди срочно в 16 кабинет. С Кириллом». Хм… Я показываю это Кире, к нам тут же наклоняется Даша. — Что происходит? — Пожалуйста, — прошу я Киру, которому эта идея не по нраву. — Ну ладно, — нехотя протягивает он. Я буквально выталкиваю Киру сперва с кресла, а потом из самого зала. Даша провожает нас недоверчивым взглядом. Мы с Кирой выходим в коридор. Так, шестнадцатый кабинет — это следующая дверь за актовым залом. Что-то вроде импровизированной гримёрки. Нам навстречу изредка попадаются опаздывающие зрители. Мы молчим, Кира выглядит так же беспечно, как и раньше. В смысле, до того случая. С конца октября мы ни разу ещё не оставались с ним наедине. И я не спрашивал его… — Кира, ты… — отваживаюсь заговорить я. — Вот вы где! — из двери прямо рядом с нами возникает Диана. Она уже успела переодеться в конкурсное платье. Золотое, облегающее, будто из множества мельчайших чешуек. Оно блестит и переливается даже в свете наполовину перегоревших ламп. Хм, да. Всё же этот корпус не слишком отличается от нашего. — Я как раз хотела поговорить с вами обоими. — В чём дело? — её реплика настораживает меня. У Киры отсутствующий вид. Он всегда его напускает, стоит кому-то заикнуться о серьёзном разговоре. — Саша, скажи, — она подходит ближе и смотрит мне прямо в глаза. — Ты меня любишь? У меня руки трястись начинают. Что за вопрос? Почему сейчас и при Кире? Зачем? Наверное, она просто волнуется. Распереживалась. Ей нужна поддержка. Как тогда Кире. Да. Саша, не будь тряпкой, сделай что-нибудь. — Да, Диана, — ответ выходит механическим, будто меня заставили. Кира косится на меня как на слабоумного. — Тогда ты не бросишь меня в беде? Поможешь мне, правда? — теперь уже она смотрит на меня снизу-вверх, из-под ресниц. Так трогательно. — Конечно, чем смогу. — В начальной проходке, нам нужно выйти с кавалером и станцевать некое подобие вальса, — её тон становится деловым. — Буквально не больше минуты. Я договорилась с одним второкурсником — профессиональным танцором, но он, как назло, заболел. И сообщил мне только сейчас. Это катастрофа! — Я готов, — сглатывая, произношу я, всё понимая. Абсолютно не умею танцевать, совсем, ни капельки. Боже, мы опозоримся — я её опозорю. — Санечка, ты понимаешь, дело в том, что… — она отводит взгляд. — Ты не подходишь мне по росту. Слишком большая разница. Будет неудобно и некрасиво. Тем более, ты не умеешь танцевать. — О, — только и выдыхаю я. Не припомню, что бы я говорил ей об этом. Впрочем, я не утверждал и обратного. Поэтому справедливое замечание. — Я хотела попросить Кирилла помочь мне, — теперь она смотрит на Киру. — Ты выше меня ровно на столько, насколько нужно. К тому же Саша рассказывал, что ты занимался фигурным катанием, значит, имел дело с хореографией. — Всё так, — Кира жмурится как от удара. Смотрит на меня умоляюще. «Саня, нет, Саня спаси меня» — я будто читаю его мысли. Но лишь развожу руками с беззвучным «прости». — Рад бы помочь, только вот у меня проблемы с ногой. — Не страшно. Это будет совсем незаметно в банальном вальсе. Так ты не против? — Диана не спускает с него глаз. — Пожалуйста. — Я бы с удовольствием, но мне кажется, это, — он указывает на свой свитшот с похожим на него персонажем из какого-то аниме, как на последний аргумент. — Не очень сочетается с твоим прекрасным платьем. — Это не проблема, — она скромно улыбается. — За кулисами есть белая рубашка. — Моего размера? — недоверчиво уточняет Кира. — Велико – не мало, — отвечает практичная Диана. — Так что, идём? Санечка, ты же не против? — Нет. — Спасибо! — она обнимает меня и целует в губы. Снова. Меня оторопь берёт. Затем она молниеносно хватает Киру за руку и убегает в сторону зала, таща его за собой. Несколько минут я стою в коридоре в полном одиночестве. Потом получаю сообщение от Киры: «Ты мне должен будешь». Я отправляю короткое и обречённое «ок» и возвращаюсь на своё место. Докладываю Даше, что произошло. Ожидаю нагоняя, но она лишь смеётся, хохочет, заливается. Да что с ней?! Она наклоняется к уху своей синеволосой соседки. Та тоже начинает хихикать. Чувствую себя не посвящённым в какой-то заговор. Когда пары выходят на сцену, Диана и Кира приковывают к себе все взгляды. Они впрямь чудесно смотрятся вместе. Я бы не вписался. И у Киры «рабочее» лицо. Его ведь этому учили на тренировках, да? Не показывать недовольства, когда выступаешь. Он выглядит так будто, всю жизнь только и мечтал об этом моменте. А вот довольство Дианы, по-моему, вполне искреннее. Как удачно сложилось с рубашкой. И как хорошо он танцует, несмотря на дефект. Он почти и не заметен, если не знаешь. Ну, подумаешь, припадает человек на левую ногу, переступая. Кто обратит внимание на такую мелочь, если речь идёт о Кире? Со стороны, должно быть, кажется, что он специально так занятно выворачивается на поворотах, что так и было задумано. Его движения и впрямь выглядят вполне уместными. Я бы в жизни так не смог. Замечаю, как Даша нервно стучит ногой. Просто пол ходуном ходит, даром, что музыка всё заглушает. Её веселость сменяется гневом. Я боюсь что-либо у неё спрашивать. Они танцуют всего пару минут, не больше, но эти мгновения длятся и длятся, будто никогда не закончатся. Скрипки опускаются на тон ниже, снова звучат выше. Мелодия делает виток. Я не разбираюсь в музыке. Мама бы наверняка просветила меня, разъяснив, какая звучит композиция. Что-то настолько знакомое, что стыдно признаться в своей забывчивости. Как называется танец, от которого пылают щёки? Прожекторы светят так ярко, а в ушах стучат то ли барабаны, то ли кровь. Надо же, никогда бы не подумал, что виде двух дорогих тебе людей вместе, столь близко друг к другу, так… Будоражит. Причём, в отрицательном смысле. Мне хочется отвернуться, но я не могу отвести глаз. Как славно, когда Кире плевать на всех людей, кроме меня и Даши. Как удобно, что он забывает их имена, едва переговорив с ними. Никто его не трогает. Как это правильно. А то, что происходит на сцене… неправильно. Есть в этом что-то ненормальное. Надо было отказать Диане. Господи, когда это закончится? Я наощупь нахожу руку Даши. Она сжимает мою в ответ. Она меня понимает. Держу пари, она чувствует то же самое. Раскрасневшиеся пары кланяются и уходят со сцены. Ведущие продолжают нести какой-то бред. Через некоторое время Кира возвращается к нам, уже переодевшимся в свою одежду. Плюхается на сиденье. — Фу, меня всего облапали, и я пропах тошнотными духами, — он морщится, словно только что из морга вылез. — Какие-то озабоченные мадмуазели собрались за кулисами: то бретельку им поправь, то посмотри, как там сзади волосы. Бе. Да-а-аш, давай уйдём, а? — Давай, — соглашается она и сразу же поднимается. — Чао, — бросает она мне. — До завтра, — мы с Кирой обмениваемся рукопожатиями. — Я с вами! — спохватывается синеволосая, захлопывает книжку и вопреки увещеванием своей старосты, увязывается вслед за Дашей и Кирой. Хочется спросить «а как же я?», но я себя сдерживаю. Дождусь победы Дианы, а то она обидится. Ещё часа полтора на сцене мельтешат люди, меняются песни, наряды, кто-то поёт, другие говорят, зрители хлопают, члены жюри что-то обсуждают. В голове проносятся все песни о ревности, которые мне известны, и я будто существую в параллельной реальности. И почему раньше я не ощущал настолько остро, как скучнеет всё вокруг, стоит Кире с Дашей покинуть помещение. Будто свет гаснет. Вполне ожидаемо Диана побеждает, что никого не удивляет. Меня уж точно. Она произносит длинную и нудную благодарственную речь. Ей на голову водружают диадему, вручают букет цветов, грамоту и подарочный пакет. Все снова хлопают. Она подходит к ступеням, чтобы спуститься со сцены. — Может, ваш кавалер поможет вам? — говорит ведущая прямо в микрофон. Я вскакиваю и через весь зал бегу к лестнице. Встаю в тени, чтобы свет прожекторов не попадал на меня, и подаю Диане руку. С моей помощью она спускается. Тень не скрывает её растерянности — она будто вовсе не рада победе. — А где Кира? — снова она за своё — как же режет слух. Никто не зовёт его так, кроме нас с Дашей. Сие наименование намертво пристыло именно с её подачи. Тогда как мама с бабушкой кличут его Кирюшей, папа Кирюхой, а дед Кириллом. Надеюсь, пока они были наедине, Диана не использовала наш вариант, а то бы он смертельно оскорбился. — Ушёл, — отвечаю я. — Кстати, поздравляю с заслуженным первым местом. — Спасибо, — она благодарит без энтузиазма и слегка сжимает мою ладонь. Зрители расходятся, а я жду, пока Диана переоденется за кулисами. Она устала, поэтому разрешила проводить себя до машины — кто-то должен помочь нести цветы и подарки. Когда она выходит из шестнадцатого кабинета, куда недавно уводила Киру, я замечаю в ней разительную перемену. На контрасте с былым шиком, без макияжа и с распущенными волосами, она выглядит измученной и трогательно беззащитной, совсем девочкой. Пока мы идём по коридору, тени ложатся на её сосредоточенное лицо. Она не целует меня на прощание. Я долго стою у дубового главного входа, провожая её автомобиль до поворота — он подмигивает фарами и скрывается. Плетусь к метро, жалея, что Кира с Дашей уже ушли. Неделю новая королева не появляется на занятиях, об этом мне сообщает Кира, но я и сам не слепой. Это в порядке вещей — она готовится к межвузовским соревнованиям, снова проходит отборы, репетирует, чтобы не ударить в грязь лицом. Каждый вечер я пишу ей и справляюсь об успехах, но она отвечает односложно. Когда же Диана возвращается, приветствует меня издалека, но не приближается. Я долго раздумываю, стоит ли первому подойти к ней, но так и не решаюсь, хотя мне этого хочется. Впервые действительно хочется, не из необходимости «расширить круг знакомств» и «зажить нормальной жизнью». После нашего единственного свидания в музее я взглянул на Диану с другой стороны и впервые ощутил между нами некоторую связь. Нас объединяет потеря близкого человека, поэтому мы можем понять друг друга. К тому же она утрату смогла пережить, а это непросто — у неё бы поучиться. Мне хочется о многом у неё спросить, но робость и нежелание навязываться сковывают меня, заставляя ожидать первого шага с её стороны. Ноябрь движется к завершению, выпадает первый снег. Обделённый вниманием Дианы, во время длинного перерыва я решаю отправиться на истфак. В конце концов, статью нужно сдать, чтобы не подводить Татьяну Ивановну, я ведь ей обещал. Однако делать этого вовсе не хочется, я оттягивал этот момент, как мог. Изначально я действительно верил, что мою статью выбрали из-за её достоинств, но оказалось, что Кира прав — сборник должен заполняется вне зависимости от значимости и качества исследований. Есть план, который надо выполнять. В других вузах проходят всякие «дни науки», где студенты выступают со своими статьями, их оценивает учёный совет, который распределяет места, а по результатам несколько лучших работ печатают в сборнике. Здесь же так не принято. Написал нечто пристойное — печатаем и нечего усложнять. По сути, мне нечего спрашивать, статья завершена и оформлена по госту. Я иду из покорности данному слову и любопытства взглянуть на обиталище монстра. От охранника на кпп первого корпуса узнаю, что Орлов сейчас переезжает в новый кабинет. Нужно подняться на четвёртый этаж, пройти левый коридор до конца и свернуть направо. Там прозрачные створки и коридорчик поменьше, где есть свежеокрашенная дверь без номера. Пусть путано, но я справляюсь. Стучу в безымянную дверь и слышу с той стороны гнусавое Ирочкино «да-да». Она всегда говорит в нос и кажется простуженной. Вот и сейчас, зайдя внутрь, вижу её за кипами бумаг с платком в руках. Она поправляет квадратные очки, скрывающие голубые слезящиеся глаза. Ловлю себя на мысли, что она мне кого-то напоминает. — Селифонтьев? — я известен ей, как один из самых успешных студентов курса, ведь именно она ведает посещаемостью и баллами. — А я как раз список должников с вашего потока составляю. Чего хотел? Апчхи. — Будьте здоровы, — скорее всего, у неё аллергия на пыль или что-то в этом роде. — Я насчёт статьи для сборника, меня к вам Татьяна Ивановна послала. — Это правильно, — Ирочка кивает. — Какие у тебя вопросы? — Их нет, я готовую принёс, — протягиваю ей флешку. — Так, ну это посмотреть ещё надо, насколько она правильно оформлена. Хотя я почти уверена, что у тебя всё в порядке, — она вполне дружелюбна. — Были бы все такие сознательные, а то на носу зачёт, у них ничего не сдано… Пока Ирочка совершает необходимые манипуляции с компьютером, я блуждаю взглядом по кабинету. Чувствую себя Одиссеем в пещере Полифема. Но в действительности вокруг ничего примечательного: крошечная комнатка — перевалочный пункт, в котором еле умещаются два стола, заваленных документами, качающиеся на волнах хаоса в стихии переезда. Искоса разглядываю рабочее место Орлова. Тоже ничего необычного — море папок и бумаг. На подоконнике позади засохший цветок, а на полках узкого стеллажа учебники, методички, скоросшиватели и маленькие фигурки рыцарей. Ирочка сверяет мою статью с гостом, а я от скуки разглядываю список, который она составляла, пока я не пришёл. Там мелькают знакомые фамилии: Агафонов, Бабич, Борисова, Валеев, Вольгин, Гуладзе… Это студенты с отделения лингвистики, но где тогда Кира? Ведь он точно не сдал ни одной работы и прогуливал яростнее всех. — Извините, — произношу я, и вздрагиваю от звука собственного голоса. В ушах стучит кровь. — А у Волохонского нет долгов? — Что?.. — не сразу понимает Ирочка, переводя взгляд с экрана на меня. — Кто это? — Мой друг — Кирилл Волохонский, из лингвистов, — я называю имя ещё до того, как успеваю осознать, что делать этого не следовало. — Не припоминаю. Значит, не ходил, — Ирочка поджимает губы. На кого она всё-таки похожа?.. — Хм, но почему тогда у Сергея Геннадьевича он не помечен должником? — она открывает какую-то записную книжку, видимо, принадлежащую лично Орлову. Я пялюсь в неё, чуть ли, не наклоняясь к столу, отыскиваю фамилию Киры, а там… Плюсы, одни сплошные плюсы — стопроцентная посещаемость и отличные ответы на каждом семинаре. Что за бред: Кира не присутствует на его парах уже почти месяц. — А, да, вот оно что… Спасибо. До свидания, — я пячусь спиной к двери, а сжавшаяся в непонятном напряжении Ирочка не обращает на меня внимания. Я выдыхаю, лишь покинув кабинет. Не нравится мне это. Гадкая мыслишка точит мозг: а вдруг Кира с ним каким-то образом договорился. И представлять не хочу, каким именно. Ну, нет — Кира на такое ни за что не пошёл бы, ведь правда? Правда ведь?.. Вспоминаю о том, что забыл у Ирочки флешку только на следующий день. Мы с ребятами стоим во внутреннем дворе уже в тёплых куртках. В воздухе пахнет зимой. Я не поведал им о вчерашнем посещении орловского кабинета. Моё открытие нежданного таланта Киры к истории ничем не помогло бы, разве что подкинуло ещё больше вопросов. Также мы не обсуждаем Диану: ни её победу, ни её молчание. Мы, вроде как, пытаемся абстрагироваться. Ребята, припорошенные снегом, на фоне кирпичных стен напоминают статуи в алых залах музея. Даша рассказывает, как она читала «Возвращение в Брайдсхед». — Там такой занятный любовный треугольник, — Кира прикуривает от её сигареты. Он совсем забросил свой новомодный вайп. Прерывая речь Даши, из боковой двери первого корпуса, где располагается его родная кафедра истории, выходит Орлов. Он пересекает двор наискосок, направляясь к корпусу психологов и социологов, и выглядит задумчивым. Замечая нас, он замедляет шаг. Скверная ситуация. — Кирилл, пройдите со мной, пожалуйста, — он повышает голос, чтобы Кира точно его услышал. Несколько студентов, курящих в других кучках, рассыпанных по двору, оборачивается, но быстро теряют интерес. — Зачем? — спрашивает вместо Киры Даша. — Чтобы мы могли обсудить его постоянные прогулы. Перевалова, скажите спасибо, что я отвечаю вам, поскольку совершенно не обязан отчитываться перед студентами в своих действиях, — Орлов сдвигает брови. Какая-то пантомима: разве не он сам наставил плюсов?.. Кира смотрит поочерёдно то на меня, то на Дашу. Мне кажется, я забыл, как моргать. Даша аж вся краснеет. Кира мнётся на месте. — Кирилл, я жду, — Орлов едва не начинает ногой притоптывать и на часы поглядывать. Мне хочется что-то сказать, дать какой-то совет, но я не могу. У меня будто атрофировались органы, которые отвечают за коммуникацию с миром. Кира тяжело вздыхает и делает несколько несмелых шагов к Орлову. У того уголки рта (мне не показалось?) приподнимаются. Даша хватается за мою руку. Я сжимаю её ладонь. Какая-то мизансцена. И говори после этого, что искусство и жизнь — разные вещи. Вот орёл, похитивший Ганимеда, а вот и мы — Орфей и Эвридика в Аиде. Сцена в камне и помутнении сознания. Орлов, а следом за ним Кира скрываются в первом корпусе. От соседней группы курящих к нам подлетает девчонка с синими волосами, которую Даша зовёт Таей. Она выглядит взбудораженной и рассерженной. — Даша, не стой! Нельзя это так оставлять! — она вырывает руку Даши из моей, а та не сопротивляется. Они вместе бегут в первый корпус. Что она ей рассказала? Эта Тая знает что-то, чего не знаю я? А что я знаю? И хочу ли знать? Вопреки всему, ноги сами несут меня вслед за ними. Я прохожу по коридорам, так напоминающим наши, ориентируясь на цветные волосы, маячащие впереди. Они ищут нужную аудиторию. Они находят. Я вижу их вдвоём, прильнувшими к щёлке в двери какого-то кабинета. В руках Даши телефон. Она что-то снимает на видео. Очень сосредоточенно, будто проделывая операцию по обезвреживанию бомбы. Я хочу подойти ближе и заглянуть в щёлку. Узнать, что там происходит. Но не решаюсь. Я трус. Я давно знаю это. Мне легче зарываться в мёртвые тексты, обнимать холодные статуи и говорить о патетическом на языках, которые никто больше не использует и не понимает. А знать правду, которая здесь и сейчас, я не хочу. Правда — это больно, это опасно. Она ранит и налагает ответственность. Я не хочу ни истекать кровью, ни решать проблемы. Я хочу, чтобы все от меня отстали. Почему мир несправедлив? Почему люди страдают? Почему кругом одни мрази? Господи, почему? Я не хочу знать ответов. Я убегаю. Иногда я думаю, что лучше бы вместо Симы умер я. Он был сильным и смог бы справиться с жизнью. А я не могу. Не могу не то что защитить своего лучшего друга, а даже разделить с ним ношу его травмы. Не могу признаться в своих истинных чувствах никому — ни себе, ни исповеднику, ни Богу. Если свет, который во мне — тьма, то какова же тьма? [3] Я второпях выбегаю из чужого корпуса. Прохожу через кпп, с первого раза не попадаю пропуском по турникету, выслушивая недовольное бормотание охранника. Толкаю дверь, перехожу дорогу, захожу в ближайший продуктовый. Ищу витрины с водой. Надо успокоиться. Расплатившись на кассе, я выхожу на улицу и делаю спасительный глоток. В кармане вибрирует телефон. Я достаю его и вижу сообщение от Даши в мессенджере, сразу же открываю его. Видео. Дрожащим пальцем нажимаю на экран. Кира стоит напротив Орлова. Между ними преподавательский стол. Орлов что-то говорит, он явно недоволен. Я прибавляю звук на максимум, но снято издалека, поэтому я могу разобрать лишь отдельные фразы: «отчислю и платника», «дед не поможет», «прямиком в армию», «что там делают с такими как ты». Остальное — неясный шепот. Орлов указывает на какой-то бланк, видимо Ирочкин, со сведениями по успеваемости. Кира понуро кивает, не глядя на него. Вдруг Орлов огибает стол и, подойдя вплотную к Кире, хватает его за подбородок, заставляя посмотреть на него. Я вздрагиваю. Он что-то ему втолковывает, но я могу расслышать лишь странное «хотя бы руками». Орлов всё сильнее сжимает пальцы, пока Кира пытается вырваться. Когда ему это удаётся, он кидается к выходу и на этом видео обрывается — видимо, Даша отскочила в сторону в тот момент. Отпиваю ещё глоток воды. Меня колотит. Видео автоматически проигрывается снова. И ещё раз. Я пялюсь в экран, не в силах нажать на «стоп». Я такой слабак, что не могу остановить насилие ни в реальном, ни в мультимедийном формате. Выглянувшее солнце отражается в глянцевой глади смартфона. Я разглядываю проступающие на ней отпечатки пальцев и стараюсь не фокусировать взгляд на том страшном, что происходит с моим другом в этом видео. На экран падают крохотные хрупкие снежинки, тут же тая и исчезая. Я продолжаю бессмысленно пялиться. — Саша, — слышу совсем близко, позади себя, вкрадчивый голос. Чуть не подпрыгиваю от неожиданности. Быстро прячу телефон. Такое чувство, что она стоит здесь довольно давно. — Да, Диана? — я стараюсь выглядеть нормально, но мне кажется, что пот льётся с меня градом. — Здравствуй. — Привет. Что это ты там смотрел? — она стягивает с руки перчатку из тонкой кожи. — А, это Даша прислала какой-то прикол, — хочется самому себе дать пощёчину. — Вот оно что, — у Дианы просто непроницаемые глаза. И улыбка Моны Лизы — ногу сломишь в её истолковании. — Мне нужно сказать тебе кое-что очень важное, — короткая пауза. — Думаю, ты и сам об это задумывался… Пришло время расстаться. Дежавю. В тот раз было всё иначе. Пришли из полиции, родители открыли дверь. Из своей комнаты я услышал: «мы обнаружили труп». Но удар такой же — словно камнем по темени. На счёт три перехватывает дыхание, всё мутится и кружится, по ощущениям ты теряешь сознание, но остаёшься стоять. Глохнешь, отъезжаешь, но стоишь. Мир бесповоротно меняется, реальность обволакивает настолько тягучей патокой беспросветного ужаса всего от одного несчастного слова. Тогда было «труп», сейчас — «расстаться». — Но почему? — глупый вопрос, но другого не могу придумать. — Слышал поговорку про двух волков? — она неожиданно затихает, задумавшись. Я лихорадочно вспоминаю, будто от этого зависит моя жизнь. На ум идёт только «Lupus in fabilus». [4] Но Диана вряд ли имеет в виду её. — Впрочем, неважно. Ты не можешь отрицать, что мы слишком разные, поэтому не даём друг другу развиваться, а только тормозим. Плюс твои друзья мне не рады, а ты, как я посмотрю, предпочтёшь меня им. — Это не так… — ощущение от её слов такое, будто мне баскетбольным мячом по затылку заехали. А самое главное то, что она в чём-то права. — Всё можно исправить?.. — жалкий полувопрос. — Не думаю, — она качает головой. — И самое главное: я не люблю тебя, а ты меня. По-моему, одного этого вполне достаточно. Теперь она напоминает Саломею, но не ту, что стыдливо или брезгливо отворачивается от отрубленной головы, поданной ей на блюде. Другую — смотрящую прямо, с дерзким вызовом, затаённой злобой и явным превосходством. Мол, чего пялишься? Ты ожидал другого? И что ты мне сделаешь? А ничего. Ничего я не сделаю. Как и всегда. И она знает. Как это странно. Отчего она знает меня лучше, чем я её? Ведь говорила всегда только Диана. Все наши разговоры были о ней. Я её не интересовал, но я ею интересовался. Как вышло, что я как на ладони, открытая книга, а она — осталась тайной за семью печатями? — Раз ты так решила… — мне одновременно грустно и смешно от своей беспомощности. — Я бы хотела, чтобы решение было обоюдным. Осознанная необходимость. Ты согласен? — Да, — я не согласен, но ей не возразишь. — Я рада, что мы друг друга услышали. Диана не дотрагивается до меня — просто уходит. Она рада, я не рад. Я сказал бы, что не чувствую вообще ничего, кроме некоего оглушения. Бывают в жизни неправдоподобные эпизоды. И это один из них. Сказочно то, что она заинтересовалась мной. Отчего же тот факт, что её интерес иссяк, представляется мне ещё фантастичнее? Странное дело — первой проявить инициативу, провести вместе два месяца и остаться такой безразличной, критически рассудочной, неимоверно чужой. Наверное, и вправду, она не любила меня. Ни секунды не любила.