Вы: Фу, оставь такое для фанфиков. Это неэтично по отношению к Кире. Нельзя придавать эту хрень огласке, чтобы не позорить его.
Таисафинская: но ты просто прикинь, как офигенно будет смотреться такой видос в его профиле…Вы: Ты что, подписана на него? Маньячка!
Таисафинская: да что такого? если серьёзно, ты права. может, Орлову это и подмочит репутацию, то не факт, что его уволятВы: Как не уволят?! Это же противоправные действия!
Таисафинская: ладно, тогда кинем этому ублюдку угрозу своими силами, чтобы он задумался? Так мы и договорились встретиться сегодня у аудитории, в которой слушаем лекции Орлова, до того, как туда войдёт первый студент, чтобы оставить послание. Замечаю Таю. Она как спец агент на секретном задании. В безмолвии направляемся в ещё пустующую аудиторию. Доска в ней с белыми разводами — как обычно тщательно не протёрли. Тая берётся за сухую тряпку и цокает языком. Так не пойдёт — только грязь развезём. Достаёт из сумки влажные салфетки. Методично очищает поверхность для нашего письма счастья. — Уверена, что мы поступаем правильно? — перестраховываюсь на всякий случай. — Поймёт ли он? — Не дурак, поймёт, — убеждённо выговаривает она. — Маловероятно, что такого рода натянутые отношения у него завелись с кем-то, кроме Кирилла Волохонского. Когда чистая поверхность доски подсыхает, Тая протягивает мне мел. Я принимаю крошечный огрызок из её рук. У меня понятный почерк. Лучше, чем её — это я хорошо уяснила, пока сидела с ней рядом. Тая мельчит. Буквы Саши больше напоминают греческие, чем русские. Кира вообще редко пишет. У меня же все знаки разборчивые и крупные, а линии ровные. Мои угрозы Орлов разберёт и сослепу. Я вывожу старательно: «Кабинет №37. Десять дней назад. Мы знаем». Ставлю категоричную точку в конце. Вместо подписи. Сегодня на паре не будет меня и Киры. Тая тоже поддержит нашу забастовку. Сашу мы не посвящали в наши планы. Но ему тоже предстоит решить. Прочтя эти два слова и заметив наше отсутствие, я надеюсь, Орлов смекнёт, что к чему. И навсегда отстанет от Киры. Пусть не думает, что Волохонский одинок. — И ещё я покажу Кутёновой видео, которое ты сняла, — говорит Тая, когда мы выходим из аудитории. — Чтобы ударить с двух сторон. Коридоры начинают заполняться людьми, дорвавшимися до перерыва. Я спешу на этаж лингвистов, чтобы разыскать Киру, и обнаруживаю его сразу. Он меланхолично восседает на подоконнике. Скрестив ноги по-турецки и уткнувшись в смартфон. Ни дать, ни взять — Шива. Разве что змеи и бус на шее не хватает. Любого другого мимо проходящая уборщица не преминула бы отхлестать половой тряпкой за неуважение к её труду. Но, завидев Киру, бабули тают и способны, разве что, потрепать его за щёчку. Ласково пожурить как несносного, но любимого внучка. — Бу, — легонько тыкаю его пальцами в бока. — Во что играешь? — «Little Nightmares», — отвечает, не глядя на меня. Значит, ещё дуется. — Кстати, ты мне снилась сегодня. Мы бежали ночью по замёрзшему озеру. Вдруг лёд треснул, и я провалился в холодную воду. — А что сделала я? Вытащила тебя? — Нет, я хватался за твою руку, но ты отпустила её и ушла. — Фе, как неправдоподобно. Я, наоборот, всё разгребаю. Например, кое-что написала Орлову… — Что? Ты опять? — Кира оборачивается ко мне. — Даша, ты издеваешься? — Нет, Кир, это ты над собой издеваешься, пока сидишь сложа руки. А я действую за тебя. Мы сообщили, что нам известно о его поведении. Думаю, его это отрезвит. — Сомнительно, — без выражения произносит он. — Отыщем Сашу, узнаем о его намерениях по поводу предстоящей пары. А сами пойдём прогуливать, — протягиваю ему руку. Он колеблется всего несколько мгновений, потом сжимает мою ладонь. И я увожу его. Это просто фантастика. Кира легко ведом. Но при этом стоически упёрт. Пока, держась за руки, мы минуем два этажа, ловлю на себе многочисленные острые взгляды. За более чем три месяца учёбы в университете я успела привыкнуть к ним. В лицее на нас не обращали внимания, считали отбитыми. Здесь моя близость к Кире — предмет всеобщей зависти. В коридорах чего только не говорят. В курилке я чего только не наслушалась. Стоит учредить отдельную кафедру сплетен и домыслов. Однажды в коридоре Кирина однокурсница неосмотрительно распиналась: «Не представляю, что надо сделать, чтобы привлечь внимание Волохонского. Напяливать колготки в минусовую погоду как та девка, с которой он повсюду таскается? Ноги у неё, может, и от ушей, но в остальном… Она хоть бальзамом для волос пользуется?». Вообще-то, пользуюсь, но это не её ума дело. Действительно, последние три года я предпочитаю юбки штанам. Алина всегда носила соблазнительное мини, а я ей завидовала. По уверениям Вали мне не стоило демонстрировать мои толстые ноги. И я послушно скрывала их. А когда похудела — обрадовалась, что они стали «нормальными» и перешла на юбки. Сперва девчонкам далось, что мы с Кирой пара, как бы рьяно мы это не отрицали. Впрочем, вру. Никогда не слышала, чтобы Кира открещивался от каких-либо слухов. А я наоборот тумана напускаю. Только Саша вечно пытается всем втолковать, как обстоят дела. Но верить истине никто не хочет. Строя гипотезы о нежелания Киры знакомиться, они договорились до того, что он встречается с Сашей. А я всего лишь родственница то ли одного, то ли другого. На Хэллоуин одногруппник Макс, изображавший Дэдпула, поинтересовался у меня: «почему Саша не нарядился Македонским, а Кира Гефестионом?». На мой вопрос «кем же, в таком случае, стоило быть мне?», он без запинки ответил: «матерью Александра — Олимпиадой, ты же вечно с ними нянчишься». Феерически. Саша находит нас во внутреннем дворе. Нервно то открываю, то закрываю зажигалку. Я волнуюсь за исход дела. Кира пишет мысом своего мартинса что-то на тонком слое свежевыпавшего снега. Читаю: «Дашуля» — и сердечки вокруг. Маленький подлиза. — Мы не идём на пару, — сообщаю я Саше, как только он приближается к нам. — Это манифест, призванный показать Орлову, что мы всё знаем. — Тогда я тоже не пойду?.. — предлагает Саша. Не хочется оставаться с Дианой в одной аудитории. Хех, понимаю. — Но я тут подумала… Должен же кто-то остаться там, чтобы проследить за его реакцией, разве нет? — не дам так просто ему отделаться. — А то получается, что мы всё пускаем на самотёк. — Вообще-то здравая мысль. Кир, а ты что скажешь? — но тот лишь пожимает плечами. — Ладно, пойду, но буду помнить, что я шпион, — уголки губ Саши поднимаются, но сложно назвать эти жалкие потуги улыбкой. — Надо его дождаться, чтобы узнать новости, — говорю я Кире, когда Саша уходит. — А он не может написать нам? Ну или позвонить? — перспектива задержаться в универе пугает Киру каждый раз как в первый. — Не будем же мы слоняться здесь полтора часа? — Могу сводить тебя в одно приличное место. Расстояние, пройденное нами, обратно пропорционально тоске Киры. Как только неудобные мысли и разговоры об Орлове остаются позади, а мы остаёмся наедине, он улыбается всё шире и смеётся всё беспечней. Он даже не спрашивает, куда мы идём. Он никогда не спрашивает. Кира всегда готов идти со мной или Сашей на все четыре стороны. Мне знакома природа этой его готовности. С тех пор, как мы с мальчиками дружим, меня не покидает чувство, что где бы нам ни пришлось оказаться, там просто не может быть плохо, если мы вместе. Привожу Киру я, конечно же, в букинистический магазин. Тая открыла мне потерянный рай. В этом подвале, пыльном и шелестящем, тревоги отступают, даже когда я одна. А в комплекте с Кирой — это лучшее место на земле. Самое то, чтобы унять дрожь сейчас. В детстве у меня была другая терапевтическая практика. Походы с Алиной в магазин косметики. Мы выбирались туда почти каждые выходные. Двухэтажный, прозрачный, красно-белый, искрящийся и ароматный. Он мнился параллельным миром. Мы обливались элитной парфюмерией. Алина красила мне губы помадой. Такой алой, какой больше никогда в жизни я не осмеливалась пользоваться. Настолько алой, что Вале она показалась вульгарной и неуместной. Я запомнила, что яркий макияж мне не идёт. Не стоит выделяться. Это не для таких как я. Но вот парадокс, мой рот не улыбался шире, чем в те моменты, когда был накрашен той помадой. Этот магазин вовсе не такой. Но Кира может из любого места сотворить «то самое» одним своим присутствием. — Здесь есть комиксы, — я показываю Кире единственную полку, которая может его заинтересовать. Он сразу же самозабвенно предаётся её изучению. Я отправляюсь в отдел, который бы он окрестил «скучной классикой». Покопаюсь там. Тая вернула мне страсть к покупке бумажных изданий. Электронная книга — это, конечно, удобно. Но нет в ней атмосферности. В зале, кроме нас, снова всего два-три человека, рыскающих по разным стеллажам. Нужный мне угол затесался прямо между ужасами и коробками с подержанными музыкальными пластинками. Руки чешутся ознакомиться с их содержимым. Но смысл — мне не на чем проигрывать винил. Поэтому я листаю Стейнбека. — Хей, — слышу над ухом. Истеричным движением разворачиваюсь. — Напугал? Сорян. — Привет, Мирас, — быстро успокаиваюсь. Вид познавшего дзен продавца действует умиротворяюще. Замечаю в его руках стопку пластинок. — О, новые? — Сегодня привезли. Хочешь посмотреть? — Неа, мне всё равно их слушать не на чем, — я невозмутимо возвращаюсь к инспектированию книг. Мирас раскладывает пластинки по соответствующим коробкам, что-то поправляет и переставляет. Я слежу за ним краем глаза. Перехожу к перелистыванию очередной книги. Мирас вкрадчиво произносит: — У хозяина магазина есть Pro-Ject Juke Box. Крутецкая вещь. — Везёт. — Можем послушать что-нибудь вместе, — предлагает он. — Даш, ты глянь, что я нашёл! — Кира появляется из-за ряда стеллажей позади нас. Неожиданно. Как молния ударяет. Я шарахаюсь от Мираса, хотя он и так стоит довольно далеко. — Дашуль?.. — Добрый день, — Мирас кивает ему и невозмутимо удаляется на кассу. — Мм? — изображаю крайнюю степень заинтересованности работами Джона Ирвинга. — Я нашёл мангу, где главную героиню будто с тебя рисовали. Вот, — он показывает мне «Воспоминания Эманон». — И правда, там, где с сигаретой, немного похожа. — Ничего не «немного», — бубнит он. — Пойдём отсюда. Кира приобнимает меня за плечи и отводит от полки. Я едва успеваю захватить одну книгу. Мы идём к кассе. Он сверлит Мираса подозрительным взглядом, как бы размышляя, позволить ли ему пробить покупку. — У нас есть ещё первый том «Скитаний Эманон», — как услужливый продавец сообщает Мирас. — Его я тоже возьму, — цедит Кира. Мирас извлекает откуда-то из-под прилавка упомянутый товар. — Это тоже я покупаю, — Кира забирает «К востоку от рая» из моих рук. Я не спорю. Уж если Кира решит облагодетельствовать своей щедростью — бороться с ним бесполезно. Я принимаю свою судьбу. — Тогда шестьсот семьдесят всё вместе. — Карта, — Кира с видом оскорблённого достоинства подносит телефон к терминалу. Мои глаза близки к закату. Что за позёрство? — Спасибо за покупку, — Мирас — работник месяца. — Приятного чтения. Привет Таеньке. — Окей. Пока. Мы с Кирой выходим на улицу. Мне боязно смотреть на него. Он выглядит как грозовая туча, готовая пролиться ядерным дождём. Ноздри раздуваются прямо так же гипертрофировано как в кино. Из-за снятого мною видео он и вполовину не так рассвирепел. Это что, всего лишь из-за того, что я поговорила со знакомым? — Кирюш, ты паранойю словил? — касаюсь его плеча. — Это родственник Таи, — седьмая вода на киселе, но всё же. — И чего ему надо? — шипит Кира. — Ничего, работает он здесь. Про новые поставки винила мне рассказывал. — Зачем? Разве тебе это интересно? У тебя всё равно нет проигрывателя. — Ну, я бы хотела его иметь, — пожимаю плечами. — Кончай свои деспотические замашки. Тебе не к лицу, — чуть не назвала его абьюзером. Тая постоянно употребляет это слово. Но по мне оно звучит излишне пафосно. Вот придурок, да. Придурок подходит. 13: 04. Мы покупаем шаурму в ближайшем ларьке. Обедаем, сидя на скамейке. Снежные хлопья медленно кружатся в воздухе. Дополнительный соус из воды. Покончив с едой, мы бредём к магазинчику «Табак». На витрине красуются многочисленные версии нашего будущего. Преждевременное старение. Рак лёгких или горла. Пародонтоз или эмфизема. Импотенция или недоношенные дети. Самоуничтожение и страдание. Верёвка или ничего? Вот так рулетка. Кира берёт пачку, игнорируя все предостережения Минздрава. Покупает коробок спичек. Обычно он прикуривает от моей зажигалки, но сейчас решил обзавестись своим огнём. Винтажным и естественным. Он совсем забросил свои электронные привычки. В них мало драмы. Ветер крепчает, грядёт метель. Но сердце Киры, напротив, оттаивает. Мы опаздываем. Саша встречает нас уже в холле, одетый в свой пуховик. Выражение лица у него тревожное. Плохие новости? — Орлов сразу заметил надпись на доске, — без вступления начинает он. — Перепугался не на шутку. Быстро стёр её. А потом всю пару нервно барабанил пальцами по столу, поглядывая на ваши пустующие места. — Но не спросил про отсутствующих? — уточняю я. — Нет, Ирочка как всегда забрала списки у старост в конце занятия. — Кстати, о старостах… Как там «наша бывшая»? — имя Диана предано забвению. Теперь мы называем её так. — Выглядит потерянной, — Саша произносит это осторожно, будто боится навлечь на себя наш гнев. — Это потому что упустила самого классного парня на филфаке, — Кира ободряюще похлопывает Сашу по плечу. — Ладно, к выводам: Орлов всё понял. Испугался. Следовательно, отвалит навсегда, — резюмирую я. — Аминь. — Аминь, — хором отзываются мальчики. 22 декабря. 14:30. Снегопады заполняют собой всё пространство. Такие сугробы навалило, что во внутреннем дворе почти нет места. Я смотрю из окна кабинета, где мы изучаем «Культуру Древней Греции», на этот белый квадрат. А внутри тепло. Вернее, жарко. Топят щедро. И Саша под боком. Иллюзорный уют. Последние дни перед зачётной неделей. Пережить её — и праздники. И только потом сессия. Пока она кажется отдалённым будущим, которое, может и наступит, но не факт. Совсем нет ощущения приближающегося праздника. Новый год. Хм. Приносил бы он действительно что-то новое. Я почти не вспоминаю, что должны приехать Алина и Валя. Они сообщили об этом недавно. Я скучала по ним. И жду встречи. Но проблемы оттесняют приятные мысли о них на периферию сознания. Инок как индюк важно расхаживает по кабинету, вещая о великом. В порядке вещей, что его занятия выдаются напряжёнными. Но в преддверии зачётов он гоняет нас как никогда раньше. И никаких автоматов не обещает. А уж мне с моими редкими ответами невпопад предстоит поостеречься вдвойне. Даром только задерживает после пар. Его любимая привычка. На пять, а то и на десять минут укоротить нам перерыв. — К чему стремится философ? Вы скажите «к благу» и будете правы. Но что такое это «благо»? — риторически вопрошает Инок. — Нельзя ответить на этот вопрос с наскоку. Тут надо поразмыслить. Если есть чем, уважаемые, кхм. — Может, любовь? — Юля произносит своё предположение так робко, будто сейчас упадёт в обморок. Она всегда близка к этому состоянию на парах Инока. — То есть «филиа». — Филиа… Ха, оставьте эту филию равным. Сидите и дружите. В дружбе нет развития. Философ не равен мудрости. Он капля, она — океан. Только эрос. Вот, что испытывает философ к истине. Подлинный и чистый эрос, а не вашу хилую филию, — Инок горит праведным гневом. Сегодня ровно неделя с тех пор, как мы оставили Орлову послание. Его лекция была предыдущей парой. Кира на неё, разумеется, не пошёл. А я — да. И невозмутимый вид Орлова меня не порадовал. Он игнорировал моё присутствие и отсутствие Киры. Он никак себя не проявляет. Это затишье можно принять за победу, а можно — за ловушку или хитрый манёвр. Да, торжество эфемерно. Час от часу ожидаешь подвоха. Всё это время для меня слилось в один сплошной ватный сон. Я много сплю и нехотя бодрствую. Не люблю зиму. Она неправдоподобная. — … поэтому Платон намекает нам, что созерцать прекрасное следует тем, чем его и надлежит созерцать. Только правильное созерцание сумеет родить не призраки добродетели, а добродетель истинную. Потому что, предаваясь правильному созерцанию, мы постигаем истину, а не её призрак. Итак, что же значит «правильное созерцание прекрасного»? Единственный способ, — Инок оглядывает всех с плохо скрываемым презрением. — Умозрительное? — Саша наш спаситель. — Вот именно, — лицо Инока вытягивается. — Прекрасное, как таковое, мы в силах созерцать только нашим разумом, а не глазами. Так вот… Так вот нам удаётся освободиться от власти Инока только в самый разгар перемены. Я сгребаю тетради с тысяча и одной заметкой к зачёту в сумку. Мы с Кирой договорились встретиться во дворе. С каждым днём становится холоднее, а мне лень застёгивать дублёнку на все пуговицы. Вот зараза. Наша группа вываливается в коридор. Уже около двери на лестницу мы с Сашей натыкаемся на Кутёнову. Она стояла там, теребя руки. И явно кого-то ожидая. Я знаю кого. — Дарья, можно на пару слов? — обращается она ко мне. — Иди, я догоню, — бросаю Саше и следую за Кутёновой. Мы заходим в лаборантскую рядом с нашим деканатом. Сейчас он пустует. Надеюсь, она не продержит меня долго. И не будет читать нотаций. Если она восприняла видео в штыки — это катастрофа. — Вы, наверняка, знаете, по какому поводу я вас позвала, — ведёт себя неуверенно. Избегает смотреть в глаза. Непохоже на неё. — То видео, которое мне показала Таисия… Я всё понимаю и это, разумеется, недопустимо. Мы приняли меры. Всё будет улажено. Но у меня к вам просьба, — она выдерживает паузу. — Больше никому не показывайте его, ладно? Удалите. И вы, и Таисия с Кириллом. Оно не пойдёт на пользу… Никому. Я смиренно киваю. Ага. Чёрта с два. Это видео, какая-никакая, гарантия безопасности. Да я флешку с ним в сейфе бы держала. — Славно! — она хлопает в ладоши и вмиг веселеет. Съехала с неудобной темы. — Удачно, я вас поймала. Вот, — берёт со стола и протягивает мне тонкую книжку в мягкой обложке. Сборник студенческих статей «Первые шаги в науке». — Татьяна Ивановна просила передать Селифонтьеву, а я забыла. Уже неделю как он готов, а друг ваш и не спрашивает. Но вы же ему передадите? — Непременно, — принимаю из её рук сборник. Убираю его в сумку. — До свидания, — спешу уйти. Разговор с ней не принёс удовлетворения. — Всего доброго! Выхожу во двор, на ходу закуриваю. Обжигаюсь. В крохотном, очищенном от снега, пространстве Киры нет. И Саши тоже. Беспокойство касается моих костей липкой лапой. Белизна режет глаза. Во дворе непривычно малолюдно. Кроме меня — всего лишь кучка из четырёх человек. От мороза? Или труднопроходимости? Звоню Кире. Безответно. Звоню Саше. Бесполезно. Во мне колеблется глухая тревога. Я бросаю бычок в сугроб. Блуждаю взглядом по красным стенам. Может, не стали мёрзнуть и пошли к кофейному автомату? Возвращаюсь в холл, но не нахожу их и там. Зато замечаю другой знакомый силуэт. Тая сидит на низком диване и греет пальцы о дымящийся пластиковый стаканчик. Вид у неё неважный. — Привет, — подхожу к ней. — Ты как? — Дороу, — говорит в нос. — Простудилась, видать. Пора на больничный. — Давай, поправляйся, — если не пересилю себя и не начну запаковываться на все пуговицы — пойду по её стопам. — Знаю, что шансы малы, но ты не видела случайно Киру? Или Сашу. — Случайно видела, — усмехается Тая. — Но это не точно. — В смысле? — Показалось, что видела, как Саша заходит в первый корпус. Но у меня всё куда-то плывёт, так что, может быть, это и не он совсем. Просто похож или в этом роде. Чего? Что он там забыл? Пытаюсь рассуждать логически, пока меня прокалывают иглы паники. Так! Вначале определимся. В первом корпусе факультеты истории и этнографии. Так. Зачем бы Саше туда? Если только вслед за Кирой. Зачем туда ему? Определённо, причина в Орлове. Так… Сердце подпрыгивает до самого горла. — Там истфак, — выдавливаю из себя это многозначительное словосочетание. — А ещё библиотека, — Тая оптимистично шмыгает носом. В этот момент коридор погружается во тьму. — Опять обесточились… — Ладно, пойду гляну, что к чему, — кошусь на вмиг погасшие лампы. Они сливаются с тёмным потолком. — Спасибо за инфу. — Не за что. А я домой, не то отрублюсь как этот свет. Иду в предательский корпус, пожравший моих друзей. Из-за внезапного блэкаута пропуск на кпп прикладывать не приходится. Но я всё равно останавливаюсь. Куда идти? Со слов Саши здесь целый лабиринт. Хаос лиц и толкотня, возникшие из-за неполадок с освещением, заметно затрудняют поиски. Я мечусь от одного поворота к другому и обратно. Этаж, вроде, четвёртый. Три дня на оленях. Поди туда, не знаю куда. На Кудыкину гору, к деду Егору. В Тмутаракань. Куда ворон костей не заносил. К чёрту на рога. Пытаюсь отвлечься от одолевающих меня мыслей, перечисляя знакомые фразеологизмы. А они всё мрачней раз от раза. Кира и Саша. Кира и Орлов. Чёрт. Над лестницей замечаю звонок. Вот так сюрприз. В нашем здании его нет. А здесь прямо как в школе. Или в тюрьме. Людской поток иссякает. Ощущаю себя в гнетущем кошмаре. Том самом, где всё рвёшься и рвёшься куда-то, пытаешься добраться до пункта назначения, выполнить какую-то задачу. Но в итоге петляешь кругами. На лестничной площадке третьего этажа, уже совсем пустующего, вижу Киру. Он стоит, привалившись к стене. На нём расстёгнутая парка. Взгляд у него отсутствующий. Но более вменяемый, чем на Хэллоуин. И менее испуганный, чем, когда он выбежал из кабинета Орлова. И налетел на нас Таей, снимавших происходившее там непотребство. Он не замечает меня. Только когда я дотрагиваюсь до его волос, он признаёт факт моего существования. — Кира, что? – звучит так, будто я мать, выпытывающая у ребенка «где бо-бо». А малыш не в состоянии объяснить толком. — Чего он опять хотел? — Хм, того же, чего и всегда, — у меня мурашки бегут от его усмешки. Да, он вполне владеет собой. Он в себе. Он привык?.. — С конца октября у него ровно две темы для разговора. Либо угрозы отчислить за неуспеваемость, либо уверения, как он жаждет поставить мне автомат по своему предмету. И убедить других преподов проявить лояльность. — Да он сама любезность! — не удерживаюсь я. Видимо, увещевания Кутёновой не произвели на Орлова впечатления. — Ага, вот только его благодеяния не безвозмездны. Ему нужен честный обмен. — Отвратительно… — я сжимаю кулаки. Так, спокойно. Раз, раз. Выдох. Не буду допытываться до подробностей. Они не так важны. Важно то, что мы теперь не знаем, как его запугать. Ему всё нипочём. Какой-то непуганый. А Кутёнова ещё говорит «всё улажено». Как же. — Но это скоро прекратится… — Кира улыбается. Криво. Нехорошо. Что он имеет в виду? –– Конечно, прекратится. Иначе и быть не может. Мы найдём способ от него избавиться, — произношу я. Спокойно, точно у меня всё под контролем. Понадобится, конечно, другой план, раз этот не сработал… Возможно, всё же придётся вынести на всеобщее обозрение. Но это потом. А пока нужно увести отсюда Киру. — Кстати, ты не видел Сашу? — я приобнимаю Киру. — Неа. Я думал, он с тобой. — А я думала с тобой… Пока мы спускаемся, ступенька за ступенькой, тишину нарушает только скрип ботинок. Загнанные в аудитории студенты (лекции можно слушать и в полумраке!) превратились в невидимок. За окнами белый морок. Только мокрая тряпка поломойки где-то наверху с влажным звуком шлёпается на паркет. В холле первого этажа тоже ни души. Охранника на кпп нет — видно, выясняет, когда снова дадут свет. Мы с Кирой натягиваем шапки у зеркала. Я снова набираю Сашин номер. Не берёт. Но вдруг появляется сам. Вживую. Выныривает откуда-то из-за угла, из фикусов. Как блуждающий огонёк на болотах. — Ты где был? — спрашиваю я. — Я? Эм… В библиотеке, — лицо у него в этот миг фантастическое. Как лист, скомканный настолько, что текста не разобрать. Тая как в воду глядела. Мы выходим во внутренний двор и вдыхаем морозный воздух. Ещё не все курильщики разошлись. Парочка осталась. Мы с Кирой присоединяемся к их губящему здоровье занятию. Саша пассивно вдыхает смог. Снежинки парят невесомо. Но тут мерную и тихую идиллию учебного процесса нарушает пронзительный вопль. Он доносится из первого корпуса. Так голосят дурные бабы в деревнях. Взвывают нечто вроде «погубили, иродыокаянные, душегубцы, господибожемой». Такой звук не ожидаешь услышать в стенах высшего учебного заведения. Кира выпрямляется, натягивается как струна. Саша весь обращается в слух. Что там? Кто-то окно разбил? Воду из ведра разлил? Начертал на доске ругательство? Нет, подобные вещи не заслуживают такого вопля. А его источник спускается, между тем, всё ниже. — Помогите! — я вздрагиваю. Плохо слышно, но разобрать возможно. Словно старый сон снится. Вернее, он стал взаправду сбываться. Будто я угадала расклады. Как Кассандра провидела это. Как сивилла заглянула за грань. Рукам в карманах тепло, но они всё равно холодеют. Нас от крика отделяют несколько метров, штукатурка и прочные стены. Невиновность и чистая совесть. Из корпуса доносится грохот. Лампы внутри снова загораются. Какая-то дверь со всего размаху ударяет по стене. Кто-то с остервенением топает по ступеням. Сквозь панорамное окно первого этажа видна немая сцена. Появляется охранник. Я инстинктивно пытаюсь пригнуться, чтобы он нас не заметил. А то начнутся вопросы, наподобие «эй, ребята, вы чего так пялитесь?», а мы не найдёмся с ответом. — Убилиии! — лаборантка Ирочка врывается в холл истерическим вихрем. — Убили! — она кидается к охраннику. Да, её визг слышен даже снаружи. А кого убили-то?.. Как нарушить гробовое молчание, последовавшее за исступлёнными воем Ирочки, которая обнаружила чей-то труп? Мир молчит. Никто ещё не успел ответить на призыв подивиться смерти. На приглашение к краю могилы. На этот случай из ряда вон. Только вижу, как сереет лицо Киры. Нам не слышно разговора, но наверняка охранник озадачен тем же вопросом, что и я. Отчётливо слышу в своей голове: «кого?». Ирочка указывает рукой куда-то наверх. Всё затихает. Но эффект от её криков есть. Из кабинетов начинают выглядывать озадаченные преподаватели. Они безмолвно вопрошают друг у друга «что случилось?». Тревожно. Никто не находит ответа. Курильщики, стоящие позади нас, не сводят глаз с окна. Кого-то убили. В университете. Безопасном, священном месте. Кого же? Мне хочется засмеяться над своей неизбежной догадкой, как над дурацкой шуткой. Но я не смеюсь. Я смотрю на Киру. «Это скоро прекратится». Скоро прекратится, да, Кира? Конечно, прекратится. Уже прекратилось. Contra vim mortis non est medicamen in hortis. [1]