Оправдание зла

Таисафинская: «вы что укокошили Орлова, пока меня не было???!!!» «Даша!!!» «ответь, не молчи!» «ты меня пугаешь *смайлик в капельках пота*» Тридцать первое декабря, 15:30. Тая завалила меня вопросами на эту животрепещущую тему. Вернее, уже мёртвую. Я ей не отвечаю. Я всех игнорирую. Не думай о Кире. Не думай, не думай, не думай. Какой самообман. Первая моя мысль, когда я просыпаюсь, и последняя, когда засыпаю — Кира. Вторая и предпоследняя — Саша. Не думать о них, как не дышать. Делать вид, что их нет, как отрицать существование солнца. Но я стараюсь. То же самое с убийством. Это ведь естественно. Человек каждый день делает вид, что смерти нет. Старается не замечать её неизбежность. Со смертью, самой по себе, всё в порядке. Умирание просто происходит. Если бы Орлов скончался от сердечного приступа, я бы слова не сказала. Земля пухом. Вечная память. О мёртвых либо хорошо, либо… Но его кто-то убил. Кира — последний человек, которого бы я стала подозревать. Но пока отсутствовали иные подозреваемые, я считала его доблестным победителем преподавательского произвола. Страшно продумывать это про себя. А вслух произнести — невозможно. Кругом изображаются убийства. Ими пестрят новостные ленты. Постоянно. Случайные, спланированные, грязные, изощрённые, праведные. Они затираются. Перестают быть чем-то значимым, проходят мимо. Мы не проживаем их, не переживаем. Вот и Орлов для меня как бы исчез, а не умер. Умом я это понимаю. Но сердцем не поверила в его убийство. Хотя допытывалась до деталей и мне известно, как оно произошло. В какой момент его жизнь прервалась. Как он в последний раз вздохнул. Но самое главное, когда бы и как это не случилось, я не могу представить рядом Киру. Образы не вяжутся. Мой мозг отказывается возложить на него ответственность за содеянное. Не способен мой нежный Кира убить человека. Пусть и гадкого, который того заслуживал. Меня больше волнует Диана. Её близость к месту преступления играет какую-то роль. Невыносимо тонуть в тревоге, строя из себя детектива. Жаль, что нельзя забыть об Орлове, как о страшном сне. Жить дальше и радоваться. Так хочется покоя в мои законные каникулы. Лежу поперёк кровати, уперевшись ногами в стену. Обои в полоску. Белая чередуется с песочной. Они такие ровные и параллельные. Успокаивающие. И всё лежит на своих местах. В моей комнате всегда идеальный порядок. Мне легче жить, глядя на него. Я читаю «Историю античной эстетики в кратком изложении». Потому что первую сессию никто не отменял. От праведной подготовки меня отвлекает звонок домофона. Родители ключи не забывают. Слишком собранные, с ними такого не случается. Они ушли толкаться в супермаркетах, покупать икру по взлетевшим ценам. Кто? Неужели Алина с Валей? Они уже должны приехать. Впору радоваться. Но эта весть вызвала во мне странные чувства. Кира и Саша — их замена? Или теперь они моя жизнь, а те — прошлое? Я их знала ребенком и восхищалась. Где гарантии, что они не изменились так же как я? Подхожу к домофону. — Откройте, доставка, — слышу в трубке дребезжащий голос курьера. — Я ничего не заказывала. — Погодите, — шелестит бумагой. — Перевалова Дарья Вадимовна? — Да. — Тогда всё правильно. Приходится открыть. Пока он поднимается, я начинаю догадываться, в чём тут дело. Времени переодеваться уже нет. Чёрная пижама в серебряных звёздочках сойдёт. Но явись я в ней перед Алиной и Валей — сгорела бы со стыда. Курьер встаскивает в квартиру увесистую коробку. — Распишитесь, — протягивает бланк. — С наступающим. — Спасибо. И вас, — зарываю за ним дверь. Смотрю на коробку сверху вниз, будто пытаюсь увидеть содержимое как на рентгене. Не выйдет. Вооружаюсь ножом и вскрываю. Внутри оказываются виниловый проигрыватель и две пластинки. The Killers. The Last Shadow Puppets. Что ж, Кирюша. Верный выбор. Ты победил. Подключая новообретённый аппарат, цепляюсь взглядом за другой Кирин подарок. Сложно его не заметить. Он всегда здесь, стоит на виду, чтобы меня радовать. Шахматы — фигуры, выполненные в средневековом стиле: рыцари, монаршая чета, гарцующие кони и дозорные башни. Выставлены на стеллаже как экспонат. Играю я редко. Первым ставлю альбом «Hot Fuss». Пластинка приятно шипит. Залипаю на несколько минут, глядя в одну точку. Стою посреди комнаты, не в силах пошевелиться, пока песня не сменяется следующей. Тогда я расколдовываюсь и могу двигаться. И тогда же слышу звонок в дверь. Чёрт. Так и не привела себя в порядок. Я иду открывать, не глядя в глазок. Теперь уж точно они. И мне суждено испепелиться в припадке смущения за свой внешний вид. Алина-то ладно, но Валя… — Бонжур, Оладашек! — медноволосая Алина влетает душистым вихрем. Мы кидаемся друг на друга. Обнимаемся долго и крепко, будто срослись. Тихонько пищим. Не верится. Она пахнет привычным апельсиновым Герленом. — Оладашек? — ощупывает меня. Отходит на шаг и оглядывает с недоверием. — А где щёчки?.. Нас разыграли, ты больше не оладушек?! Я хихикаю, не найдя подходящих комментариев. Предоставлю ей выговориться. Фокусируюсь на банте у воротника, который виднеется из-под её расстёгнутой куртки. Боковым зрением ловлю тёмный силуэт позади. Высокий. Выше Сани. Он входит следом за Алиной и закрывает за собой дверь. Пока она беспрерывно тараторит что-то, шурша многочисленными принесёнными пакетами, успевает снять пальто. На нём чёрная водолазка и пиджак. Он выглядит взрослым, но не слишком. Серьёзным, но не чересчур. И спокойным, как обычно. — Здравствуй, — он легонько треплет меня по голове, взлохмачивая волосы. Всегда делал так, когда я была маленькая. — Валя… — еле ворочаю языком. Странное чувство. Я так мечтала об их возвращении. И вот они — будто бы просто уезжали на выходные, а три с половиной года без них мне приснились. Но почему такая фрустрация? Ощущение, что я — неживой предмет. Моё существование бесконтрольно, меня сметает. Вот же навалилось всё разом. Надо держаться. Отныне я не Оладашек, я — Дарий. И всё, что я сделаю… Ой, да к чёрту. — Не пугайся, что я так разговариваю. За этой границей, чтобы не забыть русский, пришлось читать классику. Теперь как старосветский помещик, ей-богу, — Алина подмигивает. Она разувается, снимает верхнюю одежду. Я замечаю, что теперь она ниже меня. И как будто располнела. Причём, только в одном месте. Так между нами встряла не сумка… Я глаз не могу отвести от её живота. Неужели? — Поздравляю. — Спасибо, — она любовно поглаживает живот. — Хотела сообщить лично: по телефону не то, да и по видеосвязи тоже. Двадцатая неделя, — произносит с гордостью. — Как Антверпен? — спрашиваю в попытке ненавязчиво перевести тему. Беременность и дети — не то, о чём я готова болтать. — Красиво, дорого… Все изволят изъясняться на французском, malheureusement. [1] Либо на нидерландском, что slechter. [2] Валю зовут Валентайном, ты представь! Есть свой шарм, да? В общем, притираемся. Между прочим, привезли тебе килограмм шоколада. Вот! — Алина указывает на пакет в руках Вали. Все вместе мы походим на кухню. На обеденном столе растёт гора плиток и коробок. — Мм, класс, — мычу я, судорожно соображая, куда бы сбагрить большую часть этого добра. От греха подальше. А то наем себе не один, а целых пять килограммов за праздники. Отдам Кире — он обрадуется. — Приехали сразу от Валиных родителей. Прилетели-то мы ещё вчера. Самочувствие — хоть выноси вперёд ногами. Знаешь, этот… Как его? — Джетлаг, — подсказывает Валя. — Он самый. Боялись тебя не застать, кстати. Вдруг ты со своими мальчиками гуляешь, — Алина многозначительно улыбается. — Но вы скорее ночью соберетесь, да? Везёт, а нам куковать тут с твоими предками, да ещё и мои пожалуют. Они сговорились вместе праздновать, ты слышала? — Не переживай. Я остаюсь дома, — отвечаю со вздохом. — Чай, кофе? — Мда, про потанцуем даже не спрашиваю, хотя музыка располагает к ангажированию, — Алина всё с полувзгляда понимает. — Мне кофий. — Я приготовлю, — Валя дарит мне одну из своих благодушных улыбок. — А ты что будешь? — Чай, — я не сопротивляюсь и уступаю ему место у кухонной тумбы. Присаживаюсь на диванчик рядом с Алиной. Валя вешает пиджак на спинку стула. Закатывает рукава водолазки. Моет руки. Как часто он готовил для нас раньше! Теперь стоит здесь — и будто всё вернулось на свои места. Планеты идут по верной траектории. Я наблюдаю за его действиями как за таинством. — Из-за чего перчатки метали? — интересуется Алина. — Да глупости всякие. У нас в универе препода убили. Не сошлись во мнениях, кто это сделал, — почти не вру я. — «Следствие вели с Леонидом Каневским», — присвистывает Алина. — Ты же говорила, что поступила в хороший вуз, — не оборачиваясь произносит Валя. — Вуз хороший, — тут же откликаюсь я. — Видимо, некоторые люди не очень. — Что, в таком случае, есть хорошего? Стены или земля, на которой он стоит? — риторический вопрос от Вали. Припоминаю о Дворянке. Да, земля явно не очень. Конфужусь и не отвечаю. — Да ну, бред какой-то, — заключает Алина. — Скоро помиритесь. Вот тот, который красавчик… Как его? — Кира, — я замолкаю на выдохе. Как палевно звучит. — Кирилл. Его зовут Кирилл. — Угу, я на него подписана. Занятный. — Сговорились что ли все? — пытаюсь шутить. Свой аккаунт я забросила много месяцев назад. Делаю Кире фотки и не интересуюсь, какими они выходят при пост-обработке. — Ну тебе-то зачем на фотки глазеть, если ты его вживую лицезреть изволишь? Жаль только, что смазливые мальчики обычно глуповаты, — Алина поддевает меня плечом. — Нет! — сама удивляюсь своей дерзости. В детстве я не смела перечить. Их с Валей слова были законом. — Ничего он не глупый, — пытаюсь оправдать свою горячность. — В софте и железе всяком разбирается. И английский лучше нас с Сашей сдал. — Погоди-погоди, Саша — это кудрявый очкарик? Ботанистый такой? — уточняет Алина. — Ну, в общем, да, — долго объяснять иначе. Алина и Валя не знакомы с моими друзьями вживую. Знают о них только по моим рассказам. И фото. — Алин, руки вымой, — легонько шлёпаю её по руке, тянущейся к шоколадке. — Ты не Оладашек, ты — тиран! — она нехотя поднимается. — Отлучусь в дамскую комнату, раз так. Не скучайте, — бросает она через плечо и выходит с кухни. Скверно. Валя выключает закипевший чайник. И когда находиться с ним наедине стало так тяжело? Раньше меня от него за уши не оттащить было. Несмотря на то, что его краткие и ненадёжные улыбки приходилось покупать. Послушанием и молчаливым согласием с его правилами. Впервые я увидела его, когда мне было одиннадцать. В один из дней, когда уже зацвела черёмуха, Алина позвала меня в гости. Обещала познакомить со своим очередным парнем. Алина была милой. Гипертрофировано милой. На людях. Она нравилась парням, но на деле являлась острой на язык, несносной девчонкой. Со мной она была честна. Мы вместе смеялись над её ухажёрами. Она обожала ставить парней в неловкое положение. Потешаться над ними и придумывать идиотские причины для расставания. Но в тот раз она сразу обозначила, что «тут дело другое». Она не насмехалась как раньше. Валя подсел к ней в метро, заметив в её руках журнал пикантного содержания. После чего заговорил с ней. Повествуя об их знакомстве, она краснела. Это было не похоже на мою Алину, которую невозможно смутить. Она ломалась только делано, для потехи. Была слишком цинична для своего возраста. Это сказывалось и на мне. Но тогда появился больший циник — Валя. Мы грызли печенье, пока его ждали. И я уже смутно предчувствовала беду. Потом передо мной появился тонкий, окутанный мглой Валентин. С этими его блестящими чёрными волосами. С гуталиновыми глазами и всезнающей полуулыбкой, как у ренессансных ангелов. Этот студент юрфака, в пиджаке и с дипломатом, совсем не подходил моей Алине. Он так серьёзно и по-взрослому произнёс «добрый день». Не сюсюкал со мной, как все предыдущие. Я чуть печеньем не подавилась, залилась краской и не смогла ничего выдавить в ответ. У меня разом пропали и адекватность, и внимание к деталям. И все прочие чувства, кроме восхищения. Я была сущим ребенком и ничего тогда не понимала. «Молодой Бутусов! Юный Барретт!» — восторгалась им Алина. У неё на восторг было полное право, раз Валентин стал её парнем. У меня никаких прав не имелось. Но и бесправная я прицепилась к ним как клещ. Не каждый мирился бы с такой прилипалой, будь она даже родной сестрой. А я была всего лишь двоюродной. Но Валентин — рассудочный и доброжелательный, принял нашу с Алиной близкую связь как должное. Тут же он был наречён Валей, а я переименовала в Оладашку. У одной Алины осталось прежнее имя. Я обожала Валентина настолько, насколько способен только ребенок. Прекрасный Валентин — нечто божественное, к которому нельзя прикоснуться. Он был табу до того, как я узнала слово «табу». Но он бы и так никогда не посмотрел на меня, как я смотрела на него. Порой мне было стыдно за себя. Нелепый пухлый ребёнок. Лучше бы вообще не попадаться ему на глаза. Но Валентин не может быть жестоким или злым. Он настоящий джентльмен. Всегда придерживает дверь, подаёт плащ. Носит тяжёлые сумки, достаёт вещи с верхних полок. Неизменно учтив, чуток к просьбам. Никогда не повышает голос. При этом скуп на комплименты и похвалы. На многословные тирады может ответить скептическим «гм», не поясняя, как это интерпретировать. Саша самую малость напоминает его. Кира — его полная противоположность. Как вышло, что в их присутствии я чувствую себя комфортно, а Валя теперь наводит на меня иррациональный страх? Мы не говорим друг другу ни слова, пока Алина не возвращается. Он сосредоточенно размешивает в кружке растворимый кофе. Заваривает чай, не оборачиваясь ко мне. Я пялюсь в пол, потому что не могу придумать, что сказать. — Так-с, Оладашек, что это? — Алина возникает в дверном проёме. В руках у неё сборник статей. Я так и не отдала его Саше. Бросила его на тумбу в прихожей. Он пылится там с того самого дня, как я получила его от Кутёновой. — Ты что, стала великим учёным, пока нас не было? — она с интересом листает страницы. — Там Саша печатался, — отмахиваюсь я. — Très bien! [3] Ты только глянь, Валентайн, каких умных друзей завела наша Дашка, — она протягивает тонкую книжку Вале. Он скользит взглядом по обложке. Не раскрывает. Возвращает мне. — Хватит о них. Валентайн, — звучит из моих уст как трепетный вздох. — Прямо как детектив из четвёртого Фолаута, — стараюсь перевести тему. Встретившись с недоумёнными взглядами, поясняю: — Игра такая. «Fallout» называется. — Игры… — усмехается Валя. Интонация из разряда «они же для детей». Он подаёт нам с Алиной кружки. — Знаю, ты признаёшь исключительно настольные логические игры, — непрошенная улыбка касается моих губ. Валя приподнимает бровь. Будто вопрошая: «у неё что, появились зубки?». — Но, между прочим, любая игра, выполняет культуросозидающую функцию, — книжка, которую таскал с собой Кира две недели подряд пришлась кстати. Звучит умно. — У тебя ведь остались те шахматы, что я тебе подарил? — Валя делает глоток чая. «Подарил» — неправильное слово. Скорее оставил, перед отъездом. Избавился от лишнего багажа. — У меня есть новые, из слоновой кости, — произношу я гордо. — Сыграем? — как славно это звучит. Будто я вернулась в свои одиннадцать, и мне не нужно ничего, кроме Валентина, сидящего по ту сторону доски. Клочок мира из шестидесяти четырёх клеток — единственное место, где он воспринимал меня как равную. Почти равную. — О, так-так, стойте, ребята, — вмешивается Алина. Она играть не умеет. Так и не научилась. — Только не смейте опять провалиться на несколько часов в свой клетчатый мир. Одна я помогать нарезать салаты не буду! Я женщина на сносях и требую уважения! 1 января, 13:07. Отодвигаю шторы. Под моим окном на полотне прошлогоднего снега красуется «С НГ, Дашуль». Понятно, где мальчики прогуливались, коротая время до рассвета. А я провела новогоднюю ночь, поедая крабовый салат и слушая Леонарда Коэна. Это любимый исполнитель Вали, поэтому все были обречены. Он владеет искусством всех заставлять делать то, чего он хочет ненасильственным способом. Впрочем, Алина, не лучше. Притащила меня на кухню, чтобы не страдать над луком и морковью с нашими матерями. А Валя был не против. К тому моменту у нас была ничья. Первую партию я продула. Валя применял свою излюбленную тактику. Делал пару бессмысленных и алогичных ходов. Чтобы ввести в заблуждение. Пока я была ребенком, эта стратегия шла на «ура». Отчасти, она сработала и вчера. Мне требовалось время, чтобы подавить приступ восторга от присутствия Вали. Взяв себя в руки, я разобралась, что к чему. Во второй партии победа осталась за мной. Гроссмейстеры могут просчитывать на пятнадцать ходов вперёд. Так говорят. Но математически невозможно просчитать партию дальше второго хода. Я читала об этом. После одного хода-ответа возникает около четырёхсот вариантов развития. Поэтому компьютеры — идеальные противники. Они и подарили мне опыт, который Валя не учёл. Третья партия выходила самой напряжённой. Настоящее сражение. Одержать победу — дело чести для обоих. После миттельшпиля игра складывалась в мою пользу. Я не сомневалась в себе. Эндшпили были моим коньком. Я проштудировала «600 окончаний» Портиша и Шаркози два раза. Король с ладейной пешкой против короля… На этом моменте меня отправили резать лук. Я ждала от него признания моих заслуг. Не рассчитывала на «молодец». Согласилась бы на «неплохо». Но ничего не получила. Валя никогда не балует похвалами. В детстве меня это изредка задевало, но я гнала обиду. Теперь между нами нет непреодолимой разницы. Я смогу приблизиться к ореолу его сиятельности. После боя курантов настал черёд фото. На долгую память. Неизвестно, когда мы соберёмся снова. Перед застольем я накрасилась. Чтобы выглядеть приемлемо. Я совсем не гуру макияжа. Таланта нет, но навык имеется. Сменила пижаму на праздничное платье. Мама мне его всучила вчера. Тёмно-синее и блестящее как звёздное небо. На тонких бретельках. Обтягивающее, по фигуре. Раньше я бы не отважилась такое надеть. Оно из разряда «только для худых». То есть квинтэссенция того, к чему я стремилась. И оно мне идёт. Мама так считает, а я впервые с ней согласна. У нас разные взгляды на стиль. Но это платье делает меня заметной. Таинственной. Почти красивой. Такой, какой я мечтала быть рядом с Валей. Пусть всего лишь на фотографии. Нас запечатлели вместе и по отдельности. Вышло неплохо. Я надеялась на восторженный взгляд. Не комплимент. Не подтверждение умственных способностей. Оладашек, который улыбался от уха до уха на каждом фото рядом с Валентином — он, а не Дарий жаждал разрешения считаться взрослым. Девушкой, а не ребенком. Санкцию от Алины я получила. А Валя сказал мне: «Накинь что-нибудь на плечи. Выглядит неприлично». Хотя ничего неприличного в моих острых плечах нет. Я выложила пару фоток в свой профиль. Утром под публикацией Тая настрочила комментарий: «тааак, что за новый соперник?». Наивная. Кому я нужна, кроме неё? И Кира, забыв, что мы в ссоре, вопрошает в мессенджере: «Даша, кто это?!». Он явно имеет в виду не Алину. Я немного злорадствую. Не отвечаю. Так-то, Кира. А ты не верил, что Алина и Валя существуют. И даже не знал, что Валя — не женское имя. Я понимаю, какого рода чувства одолевают Киру. Ему обидно от того, что какая-то часть моей жизни остаётся для него закрытой. Я тоже ощущала нечто подобное, когда он не рассказал всей правды о смерти Орлова. Если он действительно не сказал правды. Кроме всего прочего, мне прилетел лайк от Дианы. Вот это вообще странно. Я и не подозревала, что она на меня подписана. Раньше, пока она обвивала своими щупальцами Саню, я ещё могла бы понять. Но сейчас-то ей это зачем? Ладно. На каникулах я хочу абстрагироваться от всего. Неделю отдохнуть от друзей, с которыми общаешься 24/7 ведь полезно? Я просто устала постоянно переживать и пытаться держать всё под контролем, пока остальным и дела нет. Хочу отдохнуть. Саня и Кира периодически звонят мне, но я сбрасываю. Пусть подумают над своим поведением. Мне думать за всех осточертело. 3 января, 14:06. Мы с родителями сидим за столом. На еду я уже смотреть не могу. Лениво перемешиваю грибной суп, уткнувшись в учебник. Экзамены неумолимо приближаются. — Не читай за столом, сколько раз говорила, — брюзжит мама. — Я готовлюсь к сессии, — выдыхаю, не глядя на неё. — И что ты сдаёшь? — отец вопрошает так, будто устраивает проверку. Вдруг я совру. — Древнегреческая культура. Латинский язык. Введение в литературное источниковедение. Основной иностранный язык. Не кот чихнул. Очень много информации. — Сложно представить более бесполезные предметы, — произносит он своим флегматичным голосом. Отец всегда так пренебрежительно отзывается о гуманитарных науках. Он сам не физик и не химик, но кольнуть всё равно не упускает возможности. Когда я напросилась в лицей, где много внимания уделяют языкам, он стерпел. Рассчитывал, что это окупится, и я поступлю в МГИМО. На международное право, как Валя. Было бы логично, раз я поплелась в лицей, который он закончил. Папа Валентина уважает. В пример ставит. Ещё бы — он же идеал. Воспитанный, из хорошей семьи. Французский уровня С2. В самой ВОИС [4] работает. Мне такое не светит. Я подвела всех. Избрала самый бесперспективный путь. — Это вроде фигурного катания, понимаешь, — обречённо отвечаю я. — Фигуристы ведь чёрт знает, зачем это делают. Спорт не спорт. Искусство не искусство. Нечто слишком возвышенное, чтобы простые смертные поняли. — Нда уж. Вот потому я и не удивлён, что у вас кого-то пришили, — отец цокает языком. — Хотя меня и убеждали, что у этой вашей академии безупречная репутация, от людей науки ожидаешь нечто в этом роде. Всё-таки есть в этих «высоких материях» что-то нездоровое. Вопросов больше, чем ответов. Объективное познание, необъективное, истина или как посмотреть и так далее. Не пойдёт здоровый человек на это сознательно. Каждый учёный в чём-то больной человек. А за своими абстрактными построениями просто-напросто отгораживается от реального мира. Отец занимается ревизией финансов юридических лиц и компаний. Выявляет не скрываются ли они от налогов, не ведут ли чёрной бухгалтерии. На мой взгляд — веселее вздёрнуться, чем иметь такую работу. Зато он твёрдо стоит на земле. Он не задаёт вопросов — ему всё ясно. Это, в какой-то степени, дар. Возможно, мне следовало пойти по его стопам. Стала бы финансистом. Титаном и стоиком. Как завещал Драйзер. — И не говори, — соглашается с ним мама. Она кредитный эксперт, и разделяет все его взгляды. Но больше моего карьерного роста её волнует моя социальная адаптация. Переживает, что я замуж не выйду. — Кстати, вы с Алиной собираетесь увидеться? — Через пару дней, — уклончиво отвечаю я. Маме будет сложно объяснить все нюансы. Да и не к чему. Долгожданная встреча с Алиной и Валей обернулась не тем, что я представляла. Потому что я изменилась. И удосужилась заметить это. А они нет. — Поторопитесь, пока они не улетели обратно. И ещё я давно ничего не слышу про Кирюшу. Вы что, поссорились? — не отстаёт мама. — Нет, — я захлопываю учебник по общему языкознанию. Начинаю есть суп с рекордной скоростью. Пора бежать, а то начнётся. Мама уверена, что, если на мне кто и женится, так это будет Кира. Она укрепилась в этой мысли на Хэллоуин. Мы не первый раз ночевали вместе. Летом я жила на даче Волохонских. Но маме далось, что «это другое». Я уверяла, что «то же самое». Мы чуть не поругались тогда. Она держится за Киру как за последнюю надежду. «С твоим характером, попробуй устрой личную жизнь» — любит причитать она. Переживает за наши отношения больше, чем я. Наш главный (и единственный) шиппер. Лучше соврать и вовремя скрыться, чем ввязываться в разъяснения. Завтра я собираюсь кое-куда. Но не к Кире. И не к Сане. Мне нужно к Мирасу. Ну, то есть в книжный. Маме это знать необязательно. Пусть думает, что я развлекаюсь с друзьями. А не вдыхаю книжную пыль. Так не будет переживать за мою социализацию. 4 января. 13:20. Я тащусь на метро с пересадками. Потом по проспекту, по ужасной слякоти. Неожиданно потеплело и теперь вместо снега — месиво. Ненавижу такие зимы. Они маскируются под весну. Обещают пробуждение и освобождение. Но не дают ничего. Одно расстройство. Мне нужны «Диалоги» Платона. Я могла бы скачать их на электронную книгу. Но я хочу в магазин. Тая называла его местом силы — так оно и есть. Мне необходимо пространство, где я могла бы спастись от мыслей и тревоги. Было глупо полагать, что, не отвечая на звонки, я заживу безоблачно с Алиной и Валей. Я скучаю по Кире и Саше и не могу перестать волноваться за них. Запутавшись в своих мыслях, как в паутине, я добредаю до магазина. Я была уверена, что он открыт — так и выходит. Но и прогулка среди полок и стеллажей не приносит желанного покоя. Я довольно быстро разыскиваю Платона. Натыкаюсь на книгу «Один день в Древнем Риме». Красота. Суперобложка просто шик. С иллюстрациями. Сразу вспоминаю о Саше. Он на стороне Киры, а должен быть на моей. Но у него скоро день рождения. А это в его духе. Придётся брать. Подхожу к кассе с двумя книгами. — Даша, — Мирас щёлкает пальцами. Будто доволен, что вспомнил моё имя. — Банзай. — Здравствуй, Мирас, — я протягиваю ему книги. — Учишь древние языки, — он понимающе кивает, пробивая покупки. — Таенька говорила. — Пока только латынь. Но скоро начнётся греческий. — И как тебе? — Такое себе занятие, — ему нет смысла врать, как родителям. Он не скажет: «тогда какого лешего ты теряешь время на своём филфаке?!». — Когда-то давно я немецкий учил. Ещё в школе, — он многословней обычного. — Ты сегодня одна. Без того парня. — Да. Отдыхаем друг от друга, — будто оправдываюсь. Бесит. — Мм, вот оно что, — Мирас облокачивается на прилавок. — А вами тут очень интересовалась одна девушка. — В смысле? — Из универских. Знаешь, Тая ведь сюда целые экскурсии водит. Та тоже с ними приходила. Невысокая такая, темноволосая. Сразу ко мне рванула. Расспрашивала, была ли тут некая Даша Перевалова. Когда и, главное, с кем. И что этот «кто» покупал, — определённо, самая длинная речь, которую я слышала от Мираса. — И что ты ответил? — узнаю Диану даже по рассказу немого. — Что блондинчик любит комиксы, — взгляд Мираса останавливается на мне. В магазине, кроме нас, больше никого нет. Немного некомфортно. — Надеюсь, я не выдал секретные сведения? — Совсем нет, — машу рукой, чтобы разрядить обстановку. — А что та девушка сделала потом? — Купила книгу «Богиня живет в мелочах» и ушла. Больше не появлялась. — Оу, — нужно переварить эту информацию. — Спасибо, что рассказал. — Нет проблем, — Мирас подмигивает. — Кстати, мы так и не послушали пластинки. — Верно, — как бы ответить потактичней? Он всё-таки родственник Таи. — Но мне уже подарили проигрыватель на Новый год, так что… — Понял, — он вовсе не выглядит обиженным. Он всегда выглядит так, будто слегка обкурился. И не табака. — Что ж, думаю, мне пора. Было приятно повидаться, — время валить. — Давай. Заходи. И друга своего приводи. — Непременно. 6 января. 15:47. Встречи с Алиной и Валей нельзя избежать. Так необычно собираться на неё нехотя. Не испытывать восторга, встречая их у метро. Не улыбаться до ушей, обнимая Алину. Сердце замерло лишь на секунду. При взгляде из-под ресниц на силуэт Валентина. Тёмный и молчаливый. Строгий и безразличный. Tall, dark and handsome. Привет, Хитклифф, мистер Дарси и иже с ними. Алину притягивает живопись. Что неудивительно. Антверпен пестрит музеями и выставками. Но она соскучилась по московским красотам. Поэтому я предложила пойти в Пушкинский музей. Я бы назвала его своим местом силы. Если бы верила в иную силу, чем та, которая является результатом произведения массы тела на ускорение свободного падения. Так или иначе, я не была в Пушкинском с лета. Скучала по этим стенам. По Кире и Саше в этих стенах. По нашему смеху и единству. Мыслимо ли утратить единство одновременно со всеми? Ты постаралась, Даша. Ты смогла. Мои спутники проигнорировали античные залы. Мы сразу отправились в галерею искусства XIX–XX веков. Алине нравятся Писсарро и Мунк, а Вале — Гоген. Где-то здесь висит и моя любимая картина с осенним садом. Я не разбираюсь в искусстве. Но она напоминает мне лучший день в жизни. — Третьяковка мне, всё-таки, больше нравится, — комментирует Алина. — Я так на Васнецова с Нестеровым залипла в последнее время, сил нет. Хотя, казалось бы, да?.. — Тоска по родине, — предполагаю я. — А почему нет? — Алина строит печальную мину. — Может, ещё не поздно перебежать? До скольких там открыто? Валь, посмотри… Валя достаёт смартфон, но не успевает разблокировать. Его прерывает жуткий визг. На Алину налетает какая-то девица. Они верещат уже вместе. Обнимаются. Общаются нечленораздельными предложениями. — Очередная подружка, — вздыхает Валя, вбивая в поисковую строку «Третьяковская…». — За несколько дней мы их штук десять встретили. Алина кидается на всех как полоумная. Она стала жутко сентиментальной из-за беременности. — Бывает, — откликаюсь я. Алина с подругой в это время движутся к лестнице. — До девяти. Можно ехать, — продолжает Валя, не глядя на меня. — А в античные залы мы разве не пойдём? — спохватываюсь я. Было бы обидно уйти, не заглянув туда. — Не насмотрелась на древние статуи в универе? — снова эта ухмылка. Раньше она казалась мне обаятельной. Теперь подбешивает. — Мы с друзьями любим туда ходить. Там красиво. — Тогда с ними туда и отправляйся. — А ты не особо вежлив. — Подумай сама, — о, его любимая фраза. — Кому будет приятно служить чьей-то заменой? Тем более, заменой каких-то мальчишек, за которыми ты волочишься, — гадкая ремарка. — Ты что, ревнуешь? — во мне просыпается Тая. Невероятно. Но похоже на то. Когда они с Алиной переехали, мы еженедельно созванивались. По видеосвязи или обычной. Переписывались. Потом появился Кира. Я упоминала о нём вскользь. Не хотела вдаваться в подробности. Мне было как-то стыдно. Тем более я сама не могла поверить, что он дружит со мной. А как это другим объяснишь? Затем к нам присоединился Саша. И я пропала. С тех пор мы редко общались с Алиной и Валей. Да и у них была своя, неведомая мне жизнь. Никогда бы не подумала, что, хотя бы её крохотную часть составляет ревность. Меня к кому-то. Фантастика. Поднимает самооценку лучше, чем невысказанные комплименты фигуре или мозгам. — Какая глупость, — фыркает Валя. Да, продолжай отрицать очевидное. — Просто задумайся, чего стоят друзья, которые бросили тебя в праздники, — так это выглядит со стороны? — И сделай правильные выводы. Оставь их. — Что? — показалось, что ослышалась. — Не нужно тебе с ними общаться. То есть ради этого затевался разговор? Какое дежавю. Валя постоянно что-то запрещал. Не носи юбки. Не крась губы. Не ешь быстрые углеводы. Не ругайся матом. Или настоятельно рекомендовал. Переводись в гуманитарный лицей. Читай Набокова. Катайся на велосипеде. Слушай Криса Айзека. Советы не всегда были плохи. Порой оправданы. Но сам факт… — Я уже не ребенок, которого можно поучать. — Бывают и взрослые, которых надо учить, — Валя кладёт руку мне на плечо. Покровительственно. Жест убеждения и наставничества. Жест превосходства. Раньше мне было бы приятно. Но сейчас… Его рука тяжела. И посыл на поверхности. Он считает меня идиоткой. Всегда считал и мнения не изменит. — Меня — не надо. Наслушалась уже, — я резко сбрасываю его руку. Получается грубо. Но я не жалею. Он грёбаный пассивный агрессор. Я за активную агрессию, если уж совсем без неё не обойтись. — Маленькая истеричка, — цедит он в своей холодной манере. Тоном, не терпящим возражений. Возвещающим истину в последней инстанции, с которой остаётся только смириться. — Последнее слово всегда должно оставаться за тобой, да? А слабо что-нибудь доброе сказать? Лицо Вали вытягивается. Он явно не ожидал от меня такого. Где же подобострастный Оладашек? Не найдя, что ответить, он молча пялится на меня. — Такс, что тут у нас? — возвращается Алина. — Ничего. Мне пора. Пока, — приобнимаю её. — Так резко? Что-то случилось? — Спроси у Валентайна, — бросаю я на ходу. Общаться с Алиной, я не против. Но она и шагу не ступает без своего Валентина. Она не знает, как мило мы с ним побеседовали. И, даю руку на отсечение, никогда не узнает. Валя не из тех, кто докладывает о своих провалах. А это был провал. На улице ледяной ветер. Смотрю на часы. 16:20. Зимние сумерки. Вдыхаю их. Раз. Два. Иду по людным улицам центра. Сегодня рождественский сочельник. В который я осталась совсем одна. Надеюсь, дух грядущего Рождества не явится ко мне сегодня ночью, чтобы предсказать мою одинокую старость. Передёргивает от этой мысли. Становится холодно и неуютно. В безотчётном порыве останавливаюсь перед витриной, украшенной гирляндами. Косметический магазин. Нужно спрятаться от наружной тьмы. Захожу без раздумий. Нужны тепло и свет. Старая ноющая боль ведёт к отделу с помадами. Требуется самая яркая. Красная. Как ягоды остролиста. Покупаю её и сразу крашу губы. С чувством выполненного долга выхожу. Флаг протеста против деспотии на моём лице. На истории литературы Кутёнова рассказывала о мономифе и пути героя. Чтобы вырасти нужно «убить отца». Не буквально, но отринуть свои детские авторитеты. Кажется, именно этим я сейчас и занимаюсь. Но вместо настоящей крови — помада. Как идеальный Валентин может вести себя так неидеально? Он представился мне каким-то незнакомцем. Заставил меня ощущать отчуждение, о котором я и помыслить не могла. Хорошо, что у меня есть Кира и Саша. Они любят меня. Они никогда не относились ко мне пренебрежительно. Даже если мы в ссоре. Пока в ссоре.