Постой! Не уходи,
Будь со мной! Пой со мной,
Поговори со мной...
Списки были немаленькими. Илья пробежался взглядом по столбику фамилий, перевернул лист, взял в руки следующий и сдавленно промычал. Девчонка-секретарша, что пару дней назад провела его к кабинету Громова, с сочувствующей улыбкой посмотрела на Третьякова и пожелала удачи.
Илье думалось, что для секретарши такого важного начальника она слишком милая и молоденькая, даже закрадывались смутные сомнения — по какой причине Владимир Иванович устроил ее к себе? Все неоднозначные догадки разогнала Аня, принеся вечером в курилку сплетню о том, что «секретарочка» чья-то племянница, имеет два высших и вообще не хухры-мухры. Последнее было сказано с особым восхищением, и теперь уже сомнения у Ильи были насчет Ани. Омег свободных взглядов он встречал не так уж много, и вдруг она одна из них? Стоило бы спросить напрямую, но для таких разговоров совместных походов в курилку явно было маловато. Нужна совместная попойка. Этим Илья решил озаботиться, как только закончится переаттестация миньонов.
Пожарные жуть как не любили сравнение с желтыми мультяшками, но их форменные куртки так и притягивали к себе определенные ассоциации. Да и чего уж греха таить, некоторые были похожи на миньонов не только куртками, но и уровнем интеллекта. В этом Третьяков убедился лично.
К своей первой что-то типа лекции Илья не особо готовился, глянул присланные из инструкторского центра методички, ничего нового не нашел и решил следовать по пути импровизации. Черканул в заметках, какие темы ему нужно осветить, и с легкой душой поплелся в учебный корпус, который лег между ангарами и штабом. Там слегка заблудился, набрел на запрятанный в конце коридора кофейный автомат и преисполнился ностальгией по ночным дежурствам. Часы на руке показывали, что Илья
опаздывал задерживался, но желание хлебнуть переслащенный ванильный капучино в пластиковом стаканчике превысило желание быть пунктуальным. Как раз в кармане хирургички завалялся полтинник после похода в столовку за картофельным пирожком и компотом. Жаль только зажима с собой не было.
Являться на пятнадцать минут позже заявленного не очень красиво и даже неприлично. Но, во-первых, в санчасть неожиданно заявился их начмед — тот самый старенький врач из городской больницы, который раз в месяц приезжал сводить документацию. Начмед оказался неразговорчивым, почтенно-седым и явно забившим на всех и вся. Илья долго и пылко пытался рассказывать ему о творящемся с инвентаризацией беспорядком и как сильно он в коалиции с Маргаритой Ивановной устал выбивать со склада банальные бинты и зеленку. Начмед покивал, сухо бросил «разберемся» и, закрыв перед носом Третьякова дверь, скрылся в своем кабинете. Не то, чтобы Илья оказался удивлен равнодушием и похуизмом своего очередного начальника, дело, даже можно сказать, привычное, но приятного все равно мало.
Это все во-первых. А во-вторых — химозный кофеек из автомата значительно приподнял настроение Третьякова от «вредной сволочи» до «просто сволочи», что было в интересах самих пожарных. Занимать положенный для лекции час он все равно не планировал, так все успеется.
Нужный кабинет наконец нашелся, Третьяков поудобней перехватил взятую с собой на всякий случай папку с распечатками методички и легким пинком ноги открыл дверь.
— Мда, — высокопарно изрек Илья.
Картина перед ним открылась потрясающая. Здоровенные пожарные рассыпались по нелепым стульчикам с откидным хлипкими столиками, будто школьники-переростки из американских фильмов. Просто сидеть и ждать, судя по всему, им было слишком скучно, поэтому мальчики решили себя развлечь самым простым способом — поиграть в войнушку. Никак иначе назвать действия Зотова, державшего шину Крамера на манер автомата и целившегося им манекен для отработки сердечно-легочной реанимации, Илья не мог.
Гогот резко стих. Зотов еще пару секунд строил воинственное лицо, затем подавился воздухом и под пристальным взглядом Третьякова положил шину на место, неловко плюхаясь на стул. В кабинете нашлась маленькая черная урна, Илья допил последний приторный глоток ванильного капучино, чуть поморщился и точным броском выкинул туда стаканчик. Кажется, все будет немного сложнее, чем он думал.
— Не прошло и часа, — хмыкнул кто-то с задних рядов, но Третьяков не успел отследить, кто именно.
Пришлось оставить реплику без внимания.
Учебный корпус, как и штаб, был отреставрирован по высшему разряду. Хороший ремонт, плакаты на стенах все глянцевые, а не выцветшие, даже новомодные стульчики с этими уродскими откидными столиками имелись. Илье довелось на каком-то из курсов заниматься в похоже обустроенной аудитории. Писать неудобно, сидеть тоже, а спать или хотя бы подпереть голову и вовсе невозможно! Зато выглядит красиво, что б их.
За широкими окнами где-то вдалеке виднелся кусочек взлетной полосы, а из ангара торчал лаковый нос кукурузника с растопыренными винтами. Должно быть, если здесь открыть окна, то станет очень шумно. Благо хоть кондиционер додумались поставить. Илья встал напротив своего стола (нормального человеческого стола, слава Богу) и оглядел присутствующих.
— И вам здраствуйте, — хмыкнул в ожидании.
Пожарные потупили немного, потом кто-то догадался встать, а за ним подтянулись остальные. В горле тут же пересохло. Вообще-то Илья ожидал, что с ним в ответ банально поздороваются, а тут такое. Когда парни поднялись, ему резко захотелось сесть. Они разом заполонили немаленькую учебную комнату, Третьяков почувствовал себя угодившим в мышеловку.
В хирургичке стало тесно и жарко, но ненадолго. Илья глубоко вдохнул и шумно выдохнул, придавая своему внешнему виду некоторое недовольство. Маскироваться, когда надо, он умел на ура, парни весь его напускной настрой приняли за чистую монету, и кое-кто даже принялся недовольно поглядывать на Зотова, мол, доигрался? Наверняка не хотели получать по шапке от своего бригадира за нарушение дисциплины. Илья кивнул, разрешая всем сесть.
Чувство власти, пускай такой незначительной, приятно растекалось по нутру. Третьяков может и насладился бы им по полной, но вдруг пришло осознание, куда именно он вляпался. Земля из-под ног поплыла. В его случае, конечно, линолеум, но какая разница? Илье предстояло рассказывать про оказание первой помощи, стоя перед два, восемь, пятнадцать, двадцать два… Он сбился, так и не досчитав. Разом вспомнилось, как во время чтения доклада у доски подкашивались ноги, а от прицельных взглядов одноклассников путался языка. Илья принялся доставать из папки методичку, к которой вообще не хотел прикасаться, но занять сейчас чем-то руки было просто необходимо.
Ему казалось, что он давно это перерос. Сколько раз в универе Илью вытаскивали с выступлениями на студенческие конференции, а сколько раз приходилось стоять перед коллегами на летучке и докладывать про особо тяжелый случай? И ведь не путались мысли, не подрагивали пальцы, а тут на тебе!
Третьяков рассеянно перебирал в голове причины своего состояния, ведь не может быть такого, чтобы он банально зассал че-то там рассказывать простым пожарным. Первым на ум пришел микроинсульт, но Илья еще раз глубоко вдохнул и замер. Все оказалось куда проще.
Аудитория с закрытыми окнами, переполненная альфами, и он в состоянии настигающей предтечки. Сочетание лучше и не придумать! На фоне приема блокаторов Илья не сразу уловил, как в воздухе мешались слабые, но все же ощутимые разномастные запахи. В обычное время их почти и не слышно-то, если не притираться ни к кому носом, но сейчас все иначе. Организм готовится к гормональному всплеску, обоняние обострялось, как и прочая сенсорика, пускай не на таком уровне. Третьяков только-только начал пить заветные таблеточки, чтобы в течку не провонять собой общагу, и если выработку собственных феромонов они уже блокировали, то на восприятие пока еще не влияли. Эффект накопления будет достигнут где-то через неделю, а до тех пор справляться с накатывающими побочками Илюше придется самому.
Вдох-выдох, ничего страшного. Скоро он привыкнет, и чужое присутствие перестанет так бить по ноздрям. Всего лишь легкое чувство страха и нервозности, продиктованное инстинктом самосохранения. Убегай, глупый, в безопасное место, готовь гнездо и жди своего альфу с оттопыренной кверху жопой! Но у Ильи не было альфы, не было «безопасного места», где можно устроить гнездо (траходром, если выражаться яснее), поэтому градус внутреннего напряжения скакал знатно. Седативных попить, что ли?
Последний раз Илью так штормило после окончания школы. Предтечка совершенно отвратительно выпала на период подачи документов в универ. Лето, жара, куча таких же уставших и потных абитуриентов, толпящихся у дверей приемной комиссии. Третьякова стошнило от переизбытка запахов, впечатлений и отсутствия возможности вернуться в свою любимую комнату в дедушкиной квартире.
Поняв, что листает методичку слишком долго, Илья решил осмотреть присутствующих еще раз. Получилось кое-как успокоиться. Сидевшие перед ним ребята теперь уже казались совсем обычными, нос не щекотало, а нахлынувшая волна нервного жара сошла на нет. Стоило отметить присутствующих. Илья откровенно терялся и не знал, что ему вообще надо делать. Вот тебе и путь импровизации, ну так импровизируй, хули!
Немного позлившись на свое раздолбайство, Илья глянул в лежавшие на столе списки.
— Алексеев, — чуть осипшим голосом произнес он.
— Я, — громко ответили с задних рядов.
Илья постарался сдержать смешок. Пиздец, он будто школьная учителка, ну что за сюрреализм? Деваться некуда, раз уж начал.
— Зотов.
— Здесь, — буркнул Сережа, сцепив перед собой руки в замок.
Стрельнув в него быстрым взглядом, Илья покачал головой. Ну вот и как ему так везло перед доктором подставляться? То в санчасти к кабинету пропускать не хотел, приняв за паренька из технического, то шиной решил поиграться. По сложному выражению лица было видно, что Сережа и сам этому не рад. Может даже злился, ведь прикалывались все вместе, а в придурках остался он один.
Игнатьев, Ковалев, Лопухов, Петров, Ревенко… На все слышалось отрывистое «я» и «здесь». Наконец Илья дошел до последнего в списке.
— Шустов, — прокатилось по языку, будто шипучая карамель.
Илья вскинул голову чуть резче, чем хотел, зацепился взглядом за поднятую вверх широкую ладонь, а после за спокойную улыбку и взвесь светлых кудряшек.
— Тут, — качнул в воздухе Максим ладонью, той самой которой обхватывал изнывающую от боли лодыжку Ильи.
Которой придерживал за талию, жаром проникая к коже через тонкую ткань футболки, пока помогал добраться из кладовой до кушетки. Которой поливал перекисью на вспоротый сколом банки палец. Которой протянул зажигалку, обжигая случайным прикосновением.
Третьякову пришлось силой заставить себя прекратить об этом думать. Сухо кивнул, откладывая в сторону список, и глянул на часы.
— Думаю, управимся минут за двадцать, принципиально новой информации вы от меня не услышите, но повторить некоторые моменты стоит. Если появятся вопросы, задавайте, — Третьяков позволил себе немного расслабиться, вытягивая вперед ноги под столом и откидываясь на спинку стула.
Когда хотел начать свое подобие вступительной речи, со второго ряда вытянулась обтянутая в ткань желтой куртки рука.
— Что, уже вопросы есть?
— Да, — широко улыбнулся парень. Петров, кажется. — Илья Евгеньевич, а вы замужем?
Кто-то подавился смешком, кто-то заухмылялся, Илья закатил глаза. Началось в колхозе утро.
— А что? Метишь на роль жениха? — с каменным лицом ответил он. — Учти, мне нужно кольцо с бриллиантом и личный лимузин, на меньшее не поведусь
— Все, Сань, копи на брюлик, и будет тебе счастье, — гыкнул Зотов, обернувшись к Петрову.
Тот его беззлобно пнул по стулу, а затем вернулся взглядом к Илье. Смотрел изучающе, с огоньком, как на понравившуюся девчонку, которую планировал дергать за косички. Петров хотел что-то еще ответить, даже жвачку за щеку спрятал, чтоб та говорить не мешала, но Илья опередил.
— Никакого счастья, пока не сдадите аттестацию, — покачал головой.
— Да ее сдать, как два пальца, — отмахнулся Петров, нахально улыбаясь. — А потом на счастье рассчитывать можно?
Илья надеялся, что его рожа была достаточно постной, чтобы отбить у всех желание катить к нему яйца или испытывать на прочность. Что ж, не проканало, придется действовать по-другому.
— Как два пальца, говоришь? Ну тогда давай проверим, женишок, — прищурился Третьяков. — Вы с бригадой осматривали лес, бригадир тебя отправил проверить дальнюю тропу. Там ты нашел деревенского дедульку, которому придавило руку обломившимся деревом. Дерево нетяжелое, но дедулька слаб и сам сдвинуть его не смог. Твои действия?
Кто-то рядом с Петровым вскинулся, чтобы ответить, но Илья осек. Тише, парни, пусть мой «жених» отвечает, раз такой выскочка.
— Сообщить командиру бригады по рации и…
— Рация не работает, да и ты от своей бригады далеко. Дальше что? — Илья выпрямился и подался ближе к столу.
Уж прости, Саня, но не Илья первым полез с вопросом про женитьбу. Хотелось дотронуться до безымянного, где раньше была обручалка. Третьяков сравнил бы это с фантомной болью, да только болеть уже нечему, прошло все. Сане просто не повезло сунуться на запретную территорию и попасть под хреновое настроение.
— Ну? Давай быстрей, дедулька корчится от боли и молит тебя о помощи, а ты бездействуешь! Еще тучи над головой собираются, вот-вот ливень начнется. Если дед промокнет, то простынет и умрет от пневмонии.
— Поднять дерево, довести старика до лагеря и там уже оказать помощь, — выпалил Петров под напирающим давлением.
— Ты поднял дерево, довел старика до лагеря и там у него остановилось сердце. Конец. Старик умер.
Петров нахмурился, не понимая, в чем подвох. Наверняка думал, что Илья решил поиграть в суку (что было почти правдой), поэтому лишь пожал плечами и флегматично поднял руки.
— Тогда сдаюсь.
И это все… ?
— Быстро ты, — опешил Илья.
Удовлетворения чужая капитуляция вообще не принесла, Илье хотелось клещами вытянуть из Петрова правильный ответ, а потом хорошенечко ткнуть, как котенка в ссаки, театрально бросив «не видать тебе моей руки и сердца с такими знаниями, стыд и позор!». Саша сидел как образцово-показательный школьник, смотря на него со всем вниманием. Настрой оказался сбит, такому покладистому и доказывать ничего не хотелось. Небось Петров сам прекрасно знал, в чем ошибся и как надо было ответь правильно, просто решил побыстрее соскочить и оставить Илью ни с чем, хитрая падла. Притворился невдупленышем, а потом наверняка подойдет и начнет лить в уши о том, какой Илья Евгеньевич умный и балдежный дядька.
Коротко обрисовав, что сначала надо было сообразить старику на руку кустарный жгут, прежде чем поднимать дерево, чтобы застоявшаяся кровь с токсинами не хлынула дальше, а потом оказать посильную помощь и уже куда-то вести, Третьяков тихо вздохнул.
— Еще глупые вопросы будут? Или вы хотите меня убедить, что двадцати минут быстренькой лекции вам недостаточно и стоит отчитать полный час? — В ответ протестующе замотали головами. — Вот и славно, тогда приступим. Слушайте внимательно, чтоб на аттестации не обделаться. А то рассказывала мне Маргарита Ивановна, как ей кто-то ляпнул про кровь цвета крови.
— Зотов, эт про тебя, — совсем не тихо хрюкнул раскосый паренек, пихая Серегу в плечо. Тот набычился и отмахнулся.
Илья прокашлялся и приступил к лекции. И все двадцать минут, пока он рассказывал про особенности оказания первой помощи, на него поглядывал полностью довольный своей выходкой Саша. Улыбался уголками губ, взглядом Третьякова облизывая.
Зотов скучающе наблюдал, как за окном из ангара на буксире тянули кукурузник, а Шустов то и дело вдумчиво косился на Петрова, но того Илья не заметил.
— Илья Евгеньевич, — подскочил по окончанию лекции к столу Петров, прислоняясь бедром к его краю. Еще бы рукой уперся, чтоб над Третьяковым нависнуть и томно заглянуть в глаза, тогда будет все десять баллов пикапа из десяти, тьфу.
— Ну? — собирая листы методички в папку, безэмоционально выдохнул Илья.
— Вы не в обиде? За мою шутку, — с прищуром улыбнулся Петров.
Глаза у него, конечно, красивые. Голубые такие, как озерный лед, но ничего хорошего в их блеске не было. Как пить дать, очередной Дон Жуан, которому на самого Илью было в общих чертах плевать, но вот оставить в покое без попытки закадрить просто не мог. Даже внимания обращать не стоит.
— На обиженных воду возят, — отфыркнулся Илья. — Шутка как шутка.
— Вот и славно, — оттолкнулся от стола Саша, ныряя руками в карманы форменных штанов и направился к выходу. — Буду ждать следующей лекции, вы очень здорово рассказываете.
— А главное быстро, — кивнул Зотов, который подтолкнул товарища к двери. — Саня, не тормози, в столовке сейчас все пирожки разберут!
Петров что-то смешливо буркнул в ответ и, перед тем как все же выйти, обернулся и подмигнул Илье.
Третьяков тяжело вздохнул, качая головой. Ему безусловно льстило чужое внимание, но все же такое иногда заебывало. По этой же причине в студенческие годы Илья отрастил усы, из-за симпатичной мордашки его попросту не воспринимали серьезно, а когда немного подкачался и перестал быть похожим на суповой набор (или традиционно тонкую-звонкую омежку), внимание от назойливых малознакомых альф сократилось аж вдвое. Стоило возобновить тренировки, за последний год своей меланхолии Илья чутка сдулся. Руки хоть и не были тощими, но уже без былых крепких рельефов, да и спина о себе напоминала все чаще.
Над столом нависла тень, Третьяков не сразу понял, что в кабинете остался не один. Все уже давно вышли, и только Шустов отчего-то рядом мялся.
— А тебе чего? — без раздражения спросил Илья, едва ли не улыбаясь.
Смотреть на Максима снизу вверх было не очень удобно, шею пришлось запрокинуть. Кудряшки красиво подсвечивались от ламп, золотясь, плечи с такой перспективы казались нереально широкими, да и вообще весь сам Шустов какой-то длинный и бесконечный. Среди пожарных было много высоченных-здоровенных, но Максим удивительно сочетал в себе огромность с простотой и мягкостью. Возможно это все из-за кудряшек и открытого взгляда, а может Илья просто запал, хоть и старался доказывать себе обратное.
— Как твоя нога? — обеспокоенно спросил Макс, потерев нос. — Мне показалось, что ты еще немного похрамываешь.
Это был запрещенный прием. Вот так стоять, смущенно тереть переносицу и спрашивать о том, болит ли у айболита лапка. Илья поспешил встать, чтобы наконец перестать таращиться на Макса с задранной головой, как олень на свет фар. Удивляло две вещи: с какой точностью Шустов заметил, что полностью опираться на ногу ему еще тяжеловато, и как легко он обращался к нему на «ты». Все вокруг «ИльяЕвгенич», а этот «как
твоя нога». В целом, после того, как Макс помог ему перебрать кладовую, забинтовал ногу и дал зажигалку в курилке, формальности можно опустить, да и поздно уже выебываться. Илья так Илья, Шустову можно. И Ане еще.
Но если быть честным, Третьяков сам не очень любил, когда к нему обращались по батюшке, если это не пациенты, конечно. Чувство сразу такое, будто ему не двадцать девять, а сто двадцать девять. Может Илье в душе все еще двадцать, а? Да, Илья Евгеньевич звучит солидно, но это никак не билось с внутренним мироощущением Третьякова.
Макс стоял и ждал от него ответа, Илья проморгался и неуверенно пожал плечами.
— Нога побаливает, но жить буду.
Шустов поджал губы и тихо вздохнул. Третьяков сейчас предпочел бы думать, что к нему подошли справиться о здоровье не из-за чувства вины, а в попытке завязать разговор.
— А кардиограф?
— А что кардиограф? — вопросительно нахмурился Илья, выходя из кабинета. Макс вышел за ним следом.
— Нашелся?
Пока Илья пытался закрыть кабинет, Макс рядом привалился к стене, подпирая ее плечом. Замок заело, Илья нервно дернул ключом в замочной скважине.
— Дай я, — Макс оттолкнулся от стены.
Потянул дверь на себя, а потом чуть вверх, обхватил руку Ильи и провернул ключ. Замок щелкнул, в голове у Третьякова воцарилась пустота. Он даже обернуться не успел, как стоявший позади Макс учтиво отошел на два шага, не задерживаясь рядом ни на секунду. Хотелось разочарованно хныкнуть, ведь Илья даже не успел насладиться столь близким присутствием большого и классного мужика. А Макс казался определенно классным, в отличие от того же Петрова (уж его-то хитрая моська Илью никак не трогала).
— Кардиограф не нашелся, я даже пытался начмеду о нем поплакаться, но все в пустоту. Такой дед вредный, — фыркнул Илья, потихоньку шагая к выходу из корпуса.
Макс его жалобы на начальство выслушал спокойно, даже бросил пару шуток в тему, они посмеялись и разошлись. У Ильи после их короткого разговора внутри заворочалось что-то теплое и приятное.
***
Пожарных, которым в этом году необходимо было пройти переаттестацию, разделили на три группы, и всем трем группам Илья читал эти дурацкие лекции. Дурацкими они были хотя бы потому, что после них у Третьякова болело горло, и на плечи набрасывалась такая усталость, будто он вагоны разгружал, а не языком чесал. Сразу стало жалко всех преподов, на чьих лекциях он по-свински спал или болтал с одногруппниками.
Серега, с которым Илья стабильно созванивался раз-два в неделю, гиенил над другом от души и советовал пить теплый чай, чтоб не сорвать горло.
— Нахуй, если не свалю отсюда, то в следующем году хрен на меня кто эти лекции повесит, — воинственно хмурился Илья, нарезая круги по общажной комнате, из-за чего сотовая связь сбоила.
— Вангую, что повесят, и как миленький читать их будешь. Просветительская работа с населением тоже относится к нашим должностным обязанностям, не забыл? — хмыкнул Серега, будто отчитав по учебнику.
— Да че их там просвещать? И без меня все знают, — вздохнул Третьяков, плюхаясь на пружинящую кровать.
Когда одной из групп он рассказывал про виды и способы остановок кровотечений, на него смотрели такие скучающие и унылые рожи, что аж самому тошно стало. Многие из ребят академию вообще-то закончили, их знаниями про первую помощь там хорошенько напичкали, а Илья не виноват, что инструкторский центр это нихуя не учитывал и присылал методички, будто лекции читаются для людей с белым листом вместо мозгов. Он тогда плюнул на все, и рассказал парням про мужика с оскольчатым переломом со смещением бедренной, которая еще бы чуть-чуть и пропорола артерию. Там бы такое кровотечение могло хлынуть, что мама не горюй! Тоска на лицах сменилась интересом.
Под конец Илья обвыкся. Температура за окном росла, на смену душистой весне катилось душное лето. Когда Третьяков специально начал пропускать ужин, а затем и обед, пришла мысль, что пора бы написать заявление на отпуск по состоянию скорого нестояния. Перед течкой у него жор всегда сменялся полным отсутствием аппетита.
— Сегодня у вас последняя лекция, так что быстро повторите сердечно-легочную на манекене и будете свободны, — сходу заявил Третьяков, залетая в аудиторию снова припоздав.
— Вы так хотите от нас побыстрее избавиться, Илья Евгеньевич? — с наигранной грустью протянул Петров.
— Поверьте, это не я хочу от вас побыстрее избавиться, а вы от меня. Шустрее, ребят, вам еще в столовую бежать за пирожками, а мне к Громову документы подписывать, — Илья без опроса отметил, что все присутствуют, глянул на часы, а затем на лежащий на носилках около окна манекен. — Зотов, давай бери Вову и начинай.
— А почему сразу я? — похлопал глазами Серега, но к манекену-Вове подошел.
— Ты его из шины расстрелял? Расстрелял. Теперь откачивай! — махнул рукой Илья и закинул ногу на ногу.
Джинсы плотно натянулись по коленкам, оголяя щиколотки. Обычно Илья гонял в хирургичке или халате, потому как от него даже на занятиях требовалось быть в форме, но сегодня он планировал сразу из учебного корпуса заскочить в штаб, подписать заявление на пятидневный отпуск и пулей сгонять в город до аптеки. Времени на переодевание не было. Первый день течки всегда проходил очень тяжело, и без обезбола Илье не жить, да только не каждая таблеточка его брала. Третьяков был в полной уверенности, что у него в запасе есть целая пачка, а когда сунулся вчера эту пачку проверить, то она оказалась практически пустой. В санчасти имелся только беспонтовый анальгин. Если верить внутренним ощущениям, в запасе у Ильи было еще пару-тройку дней.
Серега вытащил в середину учебной комнаты Вову и принялся с невероятным актерским мастерством изображать, что откачивать будет сейчас не манекена, а настоящего и пока еще живого человека. Даже попытался его разбудить, имя узнать и, не дождавшись ответа, уперся руками в грудь.
Илья дернул ворот белой футболки, в кабинете было душновато. На столе лежал пульт от кондиционера, поэтому через пару тыков на разноцветные кнопочки спасительный агрегат зажужжал, раскрывая створки и выдувая из них прохладный воздух.
— А, а, а, а, — запел в такт качающему Сереге Петров, — стейн элайв, стейн элайв.
Серега неминуемо заржал и послал Сашу куда подальше. Он вообще-то жизнь спасает, не до смеха!
— Хватит Зотова сбивать, — отозвался Илья, хотя и сам немного улыбался.
Он так же на парах прикалывался с одногруппниками, и было в поведении парней столько всего родного и ностальгического, что не хотелось их в этом упрекать. Еще двое желающих помучали Вову, почти продавив пластиковую грудину, и на этом Илья всех распустил.
— Ты в порядке? — спросил Шустов, снова задерживаясь напротив его стола.
Илья, до этого наслаждавшийся обдувающим его кондиционером, лениво разлепил глаза.
— А у тебя в привычку входит интересоваться моим здоровьем?
Это становилось странной закономерностью. Что, спросить больше нечего?
— Просто выглядишь неважно, — обеспокоенно кивнул Макс и коснулся ладонью его лба. — Да ты горишь!
На ум пришла тупая шутка «если горю, так потуши, ты же пожарный», но Илья и слова не крякнул, внутри тут же все обмерло. Если лоб и правда горел, то это означало только одно — у Ильи в лучшем случае день-полтора. Макс убрал ладонь, и сразу стало как-то пусто, хотелось вернуть ее обратно. С кондиционера обдало новым потоком прохлады, Третьяков вздрогнул и покрылся крупными мурашками. Макс смотрел на него застекляневшими глазами.
— Порядок, — отмахнулся Илья. — Приболел.
— Т-тебе, — Шустова прокашлялся, возвращая взгляду прежнюю ясность. — Тебе что-нибудь нужно? Я сегодня после обеда в город еду, в аптеку могу заскочить.
И если сначала Третьяков вновь хотел отмахнуться от чужой помощи, то когда низ живота нехорошо потянуло очень резко передумал.
— Было бы здорово. Давай свой номер, я в телеге тебе напишу, — вымученно улыбнулся Илья, доставая телефон.
И где таких отзывчивых ребят только делают, а?
