Эта песня для тебя, слышишь?
Моя музыка тобой дышит
Илья тяжело вздохнул и поставил видео на паузу. Сигарета нервно подрагивала в похмельной руке, а от желудка то и дело поднималась нехорошая муть. Хотелось то ли вывернуться наизнанку, то ли схомячить жирной яишенки с беконом, но пока что Третьяков мог только курить, сгорбившись над полным компромата телефоном. Аня сняла на камеру если не все, то почти все: поход в курилку через кусты (потому что так ближе), игру в правду или действие (после которой остаток вечера Илья просидел в сарафане), поиски спизженной кем-то кружки-Олеси («Свою Олесю себе найдите, а мою не трогайте!»), безуспешные попытки пройти по ровной линии (чтоб доказать сомневающейся Оксане свою трезвость), ну и самое позорное — кривой вой под гитару.
Мало того, что Илья очень давно не играл, и пальцы теперь адски болели, так на видео он еще пытался солировать, хотя петь толком не умел. Точнее, чтобы как-то попадать в тональность, ему была необходима распевка и, желательно, регулярная практика. В былые времена Илья брал гитару в руки если не каждый день, то хотя бы несколько раз в неделю, и петь при этом получалось сносно. Конечно, что-то вроде «still loving you» он при всем упорстве не вытягивал и скатывался в нелепое пищание, но вот районы-кварталы пел вполне бодро и даже красиво.
— Пиздец, как уши в трубочку не свернулись? — скривился Илья, возвращая Ане телефон.
— Да ладно тебе.
Аня пожала плечами, поправила прилепленные под глазами золотистые патчи и включила видео. Из динамика нестройный хор пьяных голосов заорал про убийство соседей, которые мешают спать. Земфиру, кажется, вчера просили сыграть раз десять, если не больше.
— Как
нас соседи не убили, а? — Илья неудачно скинул тлеющий окурок в урну, часть пепла осыпалась на белый мыс многострадального кеда.
На вчерашней побухаловке собралось много народа, но явно не прям вся общага. Кто-то наверняка пытался уснуть и параллельно проклинал их веселый этаж.
— А тебе Оксана не присылала? — вскинула удивленно брови Аня, поправляя сползающую с плеча домашнюю майку. Илья, который в курилку из санчасти забежал на две минутки, очень завидовал ее выходному.
— Что присылала? — тут же нахмурился Третьяков и снова тяжело вздохнул.
После выкуренной сигареты тошнило все так же, но хотя бы руки меньше тряслись. Аня показала ему перекинутое из общажного чата сообщение коменды о поступивших жалобах и грядущих вечером разборках с нарушителями порядка. От количества восклицательных знаков рябило в глазах. Рядом по облупившейся лавочке полз черный муравьишка, шустро перебирая своими крохотными лапками. Илье хотелось уменьшиться до его размеров и исчезнуть, у него с Вальдемаровной и без того отношения натянутые, а теперь есть все шансы получить (заслуженный) нагоняй.
— Нам конец?
— Посмотрим, — беззаботно выдохнула Аня. — Может воспитательной беседой ограничится и все.
— Хоть бы, — вздохнул Илья и поднялся с лавочки.
Ну и чего раскис? Будто раньше никогда не получал по шапке, а? Поворчит Мария Вальдемаровна, погрозит пальчиком, уничтожит взглядом и смешает с грязью, пф! Бывшего завотделением Ильи она все равно не переплюнет. В пылу ярости Степан Олегович мог такие словесные конструкции изречь, что у Третьякова не возникало даже желания мысленно с ним спорить. Гондон редкостный, взяточник и лентяй, но языкастый и при связях, мог раз двадцать уволить Илью за дерзкое поведение, однако не делал этого и даже заявление по собственному ему не сразу подписал. Так что если Третьяков с ним как-то жил-уживался, то и с Вальдемаровной сладит. А то кто тогда здесь всех работников лечить будет, м? Сан Саныч, у которого на все случаи жизни йодная сетка и рюмашка клюковки? Или может Маргарита Ивановна, которая по-умному ничего серьезнее ссадин лечить без назначений врача не берется?
Преисполнившись чувством собственной важности, Илья поковылял в сторону санчасти. Рабочий день никто не отменял, а его пятиминутный перерыв и так затянулся. Возле тренировочного поля в медкабинете дежурила Наташа, а в их цитадели Гиппократа и Авиценны Илье нужно отсидеть хотя бы до четырех. Утром уже заглянуло двое дам из бухгалтерии с жалобами на давление, может после обеда еще кто-то объявится, но лучше не надо.
Около санчасти в импровизированном цветнике красовались распустившиеся люпины и сбившиеся в кучку длинные лилейники. Сан Саныч еще фиалки высаживал, но они что-то не прижились — быстро завяли и осыпались. Фельдшер потом выходил на крыльцо и грустно вздыхал, смотря на разрытую после них землю. Илья давно заметил страсть Саныча к садовым цветочкам, правда сам в них ничего не понимал, но глаз они радовали. Как-то в разы уютней становилось, когда с улицы в окошко кабинета игриво поглядывали пестрые бутоны, покачиваясь под легким ветерком на своих зеленых стебельках.
Илья подошел к входной двери, широко зевнул и выудил из кармана связку ключей. Где-то высоко-высоко в небе гудел летящий прочь от базы самолет и стрекотали в цветнике то ли кузнечики, то ли еще кто.
— Привет, — вдруг раздалось со спины.
Илья от неожиданности крупно вздрогнул, ключи вывалились из рук и звонко шмякнулись на бетонное крыльцо. От хлынувшего во время испуга в кровь адреналина все похмелье будто ветром сдуло, даже тошнить перестало. Третьяков заторможено обернулся, поправляя пятерней растрепанные волосы.
— Прости, напугал? — обеспокоенно спросил Макс.
Шустов стоял около крыльца, спрятав руки в карманах форменных штанов, желтая куртка забавно топорщилась в поднявшихся из-за этого складках. И как ему только в ней не жарко?
— У тебя это входит в привычку, — вздохнул Илья и наклонился за упавшими ключами. — Второй раз уже почти до приступа меня довел.
Макс ничего не ответил, только проследил за ним внимательным взглядом (или показалось?), но, как только дверь в санчасть открылась с громким щелчком, сразу отмер и весело улыбнулся.
— Да брось, всего лишь случайность.
— Почти закономерность, — кивнул Илья в сторону открывшегося коридора, приглашая за собой. — Как твой нос?
— Порядок.
Макс шагнул внутрь, старенький линолеум под его тяжелыми рабочими кирзачами жалобно скрипнул. Илья подошел к кабинету, нахмурился и обернулся, задумавшись. На переносице у него виднелся легкий синяк, больше похожий на потемневшую ссадину.
— Если порядок, то с чем тогда пришел?
— А к тебе обязательно только с травмами приходить? — вскинул брови Шустов, продолжая улыбаться.
Илья лишь фыркнул.
— Это санчасть, Макс, а я врач. С чем ко мне еще сюда приходить?
Чтоб Шустову в глаза заглянуть голову приходилось задирать. Сразу подумалось — целоваться с ним наверняка неудобно, шея к чертям отвалится. Непрошенная мысль обожгла всего Илью изнутри, сразу дышать тяжелее стало и себя куда-нибудь подальше спрятать захотелось от этих внимательных серых глаз.
Можно его посадить и забраться верхом на колени, тогда целоваться очень даже удобно будет…
Илья больно прикусил себя за щеку и шумно вдохнул.
— Я за гитарой пришел, — пожал плечами Макс. — Но если сюда только побитым можно, то…
— Не надо побитым, одного раза хватило, — перебил Илья, а затем удивленно уставился на Шустова. — За какой гитарой?
— Я ее вам в общагу отдавал. Аня сказала, что она у тебя.
— Погоди. Это
твоя гитара?
— Вчера вроде как была моей.
— Ты играть умеешь? — продолжил все с тем же удивлением.
— А что, не похож на того, кто умеет?
Илья глупо замялся. Было странно понимать, что та причудливая гитара с языками пламени на корпусе принадлежала именно Максу. Теперь до зуда под ребрами хотелось услышать, как он играет.
— Да не, не ожидал просто, — выдохнул Илья. — Она в общаге у меня. Тебе прям сейчас нужна?
— Ага, после обеда возможно на вылет отправят, а я без нее никак.
— Зря только дверь открывал, — сокрушенно произнес Третьяков и кивнул на выход. — Пошли за ней тогда.
Знал бы, что за гитарой придут, взял бы ее с собой в санчасть и не пришлось бы бегать туда-сюда. Макс свой широкий шаг быстро под Илью подстроил. Наверняка щадил усталого и помятого доктора.
Они шли по выложенной старой плиткой дорожке, которая кое-где уже раскрошилась, вдалеке за высоченной липой прятался кирпичный бок общаги. Солнце ощутимо напекало обтянутую в черную футболку спину Ильи, хотелось побыстрее уйти под тень, а вот Макс во всем своем обмундировании даже не вспотел. Ему, наверное, после жара горящих лесов июньское солнышко вообще прохладным казалось.
— Как вчера посидели? — буднично поинтересовался Макс.
Илья, все еще чувствовавший неприятную муть в желудке, тяжело вздохнул.
— Неплохо. Гитару твою мучал.
— Разве мучал? Как по мне ты очень даже здорово на ней играл, — улыбнулся он краешком губ.
— Ой, а ты будто слышал? — с сомнением протянул Илья, а потом задумался и похолодел. — Че, реально слышал?!
Макса вытянувшееся в пугливом удивлении его лицо явно развеселило, аж губы плотно сжал, сдерживая смех.
— Не ржи! — шлепнул его по плечу Илья. — Признавайся, что ты там слышал?
— Ничего такого, — Макс поднял ладони в примирительном жесте, — Аня вчера всего лишь скинула видео-доказательство, что моя девочка жива и в надежных руках.
Глаза Третьяков совсем округлил.
— Надеюсь, она тебе не скинула, как я…
— Ты очень красиво поешь Земфиру.
— …пою Земфиру.
Илья тихо замычал, массируя резко разнывшиеся виски. Макс уже перестал сдерживаться и открыто рассмеялся, запрокидывая голову.
— Уйди и не мешай мне проникаться своим позором, — смиренно произнес Третьяков, хотя к лицу так и пробивалась улыбка.
— Да хорош, — слегка боднул его плечом Макс. — Мне понравилось.
— Не ссы мне в уши, я сам этот видос смотрел. Надеюсь, тебе больше ничего не скидывали?
— Эм… Нет? — чуть замялся Шустов. — А должны?
— Не дай Бог! — резко обрубил Илья.
— Значит точно надо попросить скинуть еще.
— Нет, ты издеваешься?
Илья остановился, стараясь сохранить серьезное и недовольное лицо, но, когда Макс прыснул от смеха, не сдержался и сам начал смеяться, мелко подрагивая в плечах.
— И вот что ты ржешь? — Третьяков чувствовал, как от дурацкой улыбки трескалось лицо и сводило скулы.
— Не знаю, а ты?
От взгляда Макса на душе все нежно мурлыкало и таяло. Копна кудряшек, подсвеченная солнечными лучами, казалась совсем золотой, а когда он вновь запрокинул голову, смеясь, так и хотелось провести носом по вырисовывающейся линии мышц.
— Вот любишь ты надо мной издеваться, — отвернулся Илья и продолжил шагать в сторону общаги.
И минуты в молчании у них не прошло.
—
Пожалуйста, не умирай, или мне придется тоже, — деланным басом запел Макс.
— Тебе сейчас точно придется умереть, если не прекратишь, — угрожающе нахмурился Третьяков, но Шустова этого не проняло.
—
Ты, конечно, сразу в рай, а я не думаю, что тоже…
У Макса был красивый и глубокий бас, но он больше придуривался, чем пел, поэтому Илья хотел его треснуть по жопе, а не самозабвенно слушать.
—
Хочешь сладких… Ай! — вскликнул Шустов.
Третьяков, оставшийся довольный своей выходкой, выразительно поднял брови. Ущипнуть Макса сквозь куртку было тяжело, но он справился.
— Продолжишь петь, и я твою гитару изыму в качестве моральной компенсации.
— Убедил, — кивнул со всей серьезностью Макс, хотя по глазам было видно, какие хохочующие черти там плясали.
Весело ему, видите ли, было с позора Третьякова, хотя Илья сейчас сам едва сдерживался, чтоб не заулыбаться.
Поднявшись до комнаты, Илья осознал две вещи. Первая — он вел себя как влюбленная в мальчика-старшеклассника школьница. Вторая — ему пиздец. Глобальный, полномасштабный и требующий сеанса психотерапии у Сереги на кухне. Он же реаниматолог, да? Так вот пусть Илью из этой поплывшей жижи реанимирует в нормального человека.
Третьякову стоило поторопиться и отнести подхваченную с кровати гитару ждущему внизу Шустову, но пальцы сами легли на гриф. Жесткие струны больно врезались в чувствительные после вчерашней игры подушечки. Снизу и по бокам корпуса ползли языки пламени с четкими выжженными контурами, а вверху на потускневшем от времени лаковом покрытии рассыпались мелкие царапинки и кое-где даже трещинки. Макс брал свою боевую подругу на вылеты, и она наверняка всякое успела повидать: и тлеющие леса, и ночные привалы на жесткой голой земле, и высоту карельского неба, и раскрывающийся в свободном падении парашют.
«Моя девочка жива и в надежных руках».
И с какой ведь обыденной лаской Макс про простую гитару тогда сказал, хотя вряд ли для него она была такой уж простой. Это Илья свою коллекционную продал и глазом не моргнул, а ту, которая была у него до и которая провела с ним не одно ночное дежурство, он малодушно попросил Серегу сбагрить куда-нибудь. У самого рука не поднялась. Тогда ему не хотелось играть, а все выученные, вырезанные на подкорке песни казались тупыми и жалкими, как и он сам. Сколько слезливых баллад про вечную любовь Илья посвятил Вере, играя на их общей кухне и смотря ей в глаза? А скольким до нее он так играл?
Стоило признать, что столкнувшийся с личным кризисом Илья просто распсиховался, нарубил дров, а потом долго и мучительно от всего отходил. А вчера как ни в чем не бывало бренчал по заявкам просящих Нервы, Сплин и черт знает что, подсунутое на экране телефона плывущими в глазах аккордах поверх текста. Пускай сбивался с ритма, пускай заминался, но ведь играл. И ничего внутри жалостливо не скреблось, не возвращало к тоскливым воспоминаниям, были только подрагивающие струны и льющийся из-под пальцев мелодичный перебор. К этому, пожалуй, хотелось вернуться.
С трудом отодрав себя от созерцания чужой гитары, Илья поспешил выйти из комнаты, оставив позади себя открытую настежь форточку (зря, опять мошкара налетит) и разворошенную еще с утра постель. Это все, конечно, очень здорово, что в его великовозрастную головушку начинали заглядывать светлые мысли, но внизу ждал Макс.
Третьяков быстро перешагивал со ступеньки на ступеньку, свободной рукой придерживаясь за потертые перила. Он выскочил из общаги и уже было хотел торжественно вернуть Максу его гитару, но все слова застряли тугим комом где-то в глотке.
— Добрый день, Мария Вальдемаровна, — пискляво поприветствовал комендантшу Илья.
Шустов с сочувствием на него покосился.
— Добрый, Илья Евгеньевич, — отчеканила она и окинула Третьякова колючим взглядом. — Я так понимаю, это вы ночью устроили филиал концертного зала?
— Что вы, — изумленно вздохнул Илья, в экстремальном порядке вытряхивая наружу все свои актерские способности, — разве я мог?
— А как вы
это объясните? — кивнула Вальдемаровна на гитару в его руке.
Третьяков ошарашенно похлопал глазками, мозг словил жесткий тупняк и отказывался генерировать оправдания. Комендантша на это глухо хмыкнула.
— Так ведь скоро же день медика, Мария Вальдемаровна, — обезоруживающе улыбнулся Макс и посмотрел на нее самыми честными глазами. — Награждать, говорят, будут наших бывалых.
— И? — на немолодом лице даже тени улыбки не появилось, все то же прежнее недовольство.
— Ну так Илья Евгеньевич коллег своих поздравлять будет, — кивнул Макс. — Песней. Для этого гитару и просил.
Мария Вальдемаровна долго смотрела ему в глаза, затем развернулась к Илье, строго поправив кремовую блузку.
Третьяков гулко сглотнул.
— Да, поздравить хочу.
— Тогда репетируйте свое поздравление тише, молодой человек. И не позже десяти, а то людям спать мешаете, — с чопорным видом произнесла Вальдемаровна и ушла прочь в общагу.
Илья тут же подхватил Макса под локоть и поспешил увести в сторону.
— Какое к черту поздравление? Какая к черту песня?! — громким шепотом заворчал Илья, как только они вывернули на дорожку за высоким кустарником.
— А что еще оставалось? — таким же громким шепотом отозвался Макс, а затем остановился, стопоря вместе с собой и Илью. — Как думаешь, поверила?
Илья чувствовал себя испуганным оленем в свете фар, глупо пялясь с задранной головой на обеспокоенное лицо напротив. К слову, Макса он все еще крепко держал за локоть и отпускать не планировал. Но пришлось.
— Нет, конечно, — выдохнул Третьяков и сунул гитару Шустову в руки. — Ее таким не проведешь. Может еще выскажет все свое мнение с глазу на глаз.
— А я надеялся, что прокатит, — раздосадовано хмыкнул Макс.
Выбившаяся из челки кудрявая прядка упала прямо ему на лицо. Илья не успел отследить, как потянулся к ней рукой, чтоб убрать, а как опомнился — уже поздно было. Макс замер, крепко сжав руками гриф гитары, смотрел внимательно и даже будто не дышал. К щекам прилило непрошенным стыдом, но отступать было некуда, поэтому Третьяков с непроницаемым выражением убрал упавшую на лицо Макса прядку и решил топить до конца.
— Просто ты очаровашка, вот она и сделала вид, будто поверила, — усмехнулся Илья и отступил на пару шагов назад. — Слушай, а может Вальдемаровна твоя тайная поклонница? Который раз к тебе благосклонность проявляет.
— Ух, — с тяжелом вздохом поморщился Макс. — Лучше как-то без этого.
Илья тихо рассмеялся.
— Ладно, я пойду. Спасибо за гитару, ну и что перед Цербершей прикрыл тоже, — коротко подмигнул на прощание и зашагал в сторону санчасти, не дожидаясь ответа.
Макс со спины бросил немного растеряно «ага, давай», но Илья уже на то не обратил внимания. Вместо внятных мыслей в голове стоял матерный ор, сердце хуярило хард басс, а дышать получалось с попеременным успехом. Только дойдя до санчасти Третьяков кое-как успокоился.
Совершенно очевидно, что его крыло, как обычно кроет в шестнадцать, когда удалось впервые подержаться за ручку. Да только Илье не шестнадцать, ему двадцать девять, в мире муток он матерый волк. Для него было вполне привычно чувствовать пузырящееся, как глоток шампанского, предвкушение, интерес, влечение, в конце концов! А тут будто током прошибало, и всего как на шарниры подвесили - только прыгать и плясать оставалось. То, что к Максу его тянет, он и так признал уже, сдал себя самому с потрохами, расписался в беспомощности как-то это остановить и понадеялся на фантомное «а вдруг пройдет». Но вот они сегодня пересеклись, за несколько коротких минут устроили шутливую перебранку, бесконечно улыбаясь и смеясь, а потом у Ильи и вовсе тормоза слетели. Очаровашка, блять. Ну вот надо же додуматься такое сказать?
Кажется, Макс тоже в нем заинтересован не меньше. Если раньше его поведение можно было как-то списать на природное радушие, то сейчас Илья нутром чуял — ну не просто так он ему улыбался, подкалывал за Земфиру и смотрел в глаза чуть чаще, чем требовалось. И от этого начинало конкретно плавить.
Остаток рабочего дня Илья провел в детальном самокопании, раз двести прокрутив в памяти хриплый смех сквозь щербатую улыбку и подсвеченные золотом воздушные кудри. Отвратительно, что из всех сотрудников базы к нему заглянуло лишь два бригадира для подписания разрешения на вылет. Где все люди с головными болями, скачущим давлением и прочими жалобами? Они Илье помогли бы здорово отвлечься, но как назло даже никто из молодняка не ковылял в санчасть с ушибами или вывихами.
Вечером в курилке Илья выслушал от Ани душещипательную историю, как Вальдемаровна прошлась по комнатам и выразительно напомнила о правилах пребывания в общежитии. О том, что сам Третьяков вышел сухим из воды, благоразумно умолачивалось. Через открытую в комнате форточку залетело несколько противных пищащих комаришек, даже фумигатор не спасал. Илья пялился на его горящую зеленую лампочку и нервно думал о том, насколько сильно хотел написать Максу. Рассказать про обход комендантши, посетовать на скучный рабочий день, спросить про гитару, ушел на вылет или нет. Но не будет ли это слишком для одного дня? Если уж подкатывать, то с умом. С чувством, с толком, с расстановкой. Чтоб прощупать почву и в случае чего аккуратно съехать во френдзону. Но туда попадать Илья отчаянно не хотел, поэтому продолжал пялиться на огонек фумигатора и изредка отмахивался от подлетающих к лицу комаров.
Когда телефон пиликнул новым уведомлением, Третьяков чуть не выронил его из рук.
Макс записал ему видео-кружочек в телеграме.
— Ты не подумай, что я продолжаю издеваться. Нет, — он сидел на кровати, устроив гитару у себя под рукой, в одной лишь майке и под тусклым светом работающей где-то вдалеке лампы. — Просто вспомнил, как меня в академии одногруппницы на общих пьянках тоже постоянно просили сыграть Земфиру. Только другую песню, ща…
Он прокашлялся, перехватил гитару удобнее и нахмурился, над чем-то задумавшись. Илья зачарованно смотрел, как его пальцы зажали первый аккорд. У Макса просто невероятные ручищи, с таким размахом наверняка любую барэшку возьмет и глазом не моргнет. Что ему там одним пальцем пережать целый лад? Сущий пустяк, а вот Илье с непривычки пришлось попотеть, хотя на длину своих пальцев никогда не жаловался. Тихий проигрыш сменился боем куплета.
—
Море, — начал он тихо, бархатисто, —
обнимет, закопает в пески, закинут рыболовы лески…
Илья следил за плавающей рукой, как она невесомо покачивалась в привычном ритме, задевая струны. Играл Макс ровно, красиво, да и пел так же, хотя явно старался быть потише. В конце концов, уже время позднее. Под ребрами растеклась какая-то щемящая нежность. Не то, чтобы Третьякова так легко впечатлила сыгранная на гитаре песня, но Шустов в этом видео-кружочке выглядел как-то слишком красиво. Легкий поворот головы, взгляд куда-то в сторону, мягкая хрипотца и расставленные длинные пальцы. Будто был создан для того, чтобы покорять чужие сердца одним лишь фактом своего существования. Илья вот покорился.
Кружочек прервался прежде, чем Макс успел дойти до конца второго куплета. Третьяков отмотал в самое начало и пересмотрел еще раз.
Илья: это в каждом дворе сыграть могут
Илья: давай что-нибудь из рока?
Ответа не было добрых десять минут. За это время Илья успел себя накрутить, что уже время отбоя, и вряд ли Максу повезло не иметь соседей. Насколько он помнил, у пожарных общага была казарменного типа, по шесть-восемь коек в комнате. Но раз Шустов сейчас умудрился ему кругляшок записать, то наверняка возможность на это есть?
А потом пришло новое сообщение.
Макс: Легко.
Макс: ДДТ, Чайф, Ария, КиШ. Выбирай :)
И Илья выбрал.
