Time Left Today

Закопане (II). Садовые качели издавали скрип. Обивка сидушки была испачкана и изношена до такой степени, что не подлежала починке, но каким-то образом это делало ее более удобной. Северус провел на ней часы, в безделье разглядывая горы и заросший сад, заваленный деревянными досками неизвестного назначения, обрывками старой ткани и тракторными покрышками, или же забор, разрушенный упавшим деревом. Мальчик никогда не присоединялся к нему: он предпочитал сидеть на земле. Сегодня он играл с собакой, старой дворняжкой без глаза, которая выглядела так, будто принадлежала бойцовскому рингу, а не ребенку. Но часто Поттер просто лежал на спине в траве, бодрствующий, но неподвижный, с закрытыми глазами — в такие моменты он так пугал Северуса настолько, что тот едва мог смотреть на него. Страх уже слишком сильно присутствовал в его повседневной жизни, и он ничего не мог с этим поделать — этот страх некуда было девать. Не зная, существует ли в городе волшебное сообщество, Северус оставлял мальчика дома и отправился на поиски магии в одиночку, отчаянно нуждаясь в новостях. Но магические территории были задуманы, как тайные, и хотя он мог прижимать ладони к стенам и деревьям, он вряд ли наткнулся бы на цитадель природной магии, не зная, с чего стоит начать. Ему казалось, что он чувствует какие-то сгустки дикой силы в самой земле на окраинах города, в долинах и скалах, и даже в крутом подъеме к их дому, который возвышался на холме; но она казалась такой тонкой и обширной, как кусок шелка. Половину времени он даже не был уверен, что ему не показалось. Делать было нечего. Он не мог найти магическое сообщество. Даже если бы он это сделал, связываться с Альбусом через камин или совиную почту было слишком рискованно. И насколько вероятно, что кто-нибудь в этом уголке мира одолжит ему номер «Ежедневного пророка»? — У моей мамы была собака? Мальчик оставил паршивое животное в покое и подошел. — Нет. У нее была черепаха, — сказал Северус и сразу почувствовал ее вес на своей ладони. Он уже давно не вспоминал о черепахе. — Он потерялся на территории Хогвартса, когда мы учились на последнем курсе. — Как же его звали? — Она переименовывала его каждые несколько месяцев. Думаю, дольше всех его звали Гарольдом. Поттер ухмыльнулся.  — Меня назвали в честь черепахи ? — Определенно. — Черепахи живут долго, — он поставил одно колено на качели. Когда та завизжал под дополнительным весом, мальчик дернулся, как обожженный. — Может быть, он все еще живет на территории. — Я нахожу это маловероятным. — Вы злитесь? Северус слышал этот вопрос ежедневно уже почти неделю, когда ему было не по себе с мальчиком, или он отвлекался, или хотел спать, а иногда и вовсе без причины. Каждый раз раздражение боролось с этой болью в его груди, которая почти никогда не уходило с тех пор, как ребенок сказал ему, что его тетя любит время от времени мочить его лицо. Он чувствовал, что ему нужно это каким-то образом выплеснуть: может нужно потратить полчаса на то, чтобы выругаться, выпить или закричать об этом. Но они жили в одной комнате, и Поттер однозначно улавливал малейшие изменения в настроении Северуса. — Я щурюсь на солнце, Поттер, — сказал он ему, безуспешно пытаясь скрыть раздражение в голосе. — Почему я должен злиться? — Я не знаю. — Именно. Он закрыл глаза. С этим он ничего не мог поделать. Нужно будет сообщить об этом Альбусу, провести полное расследование, и тогда мальчик уйдет к кому-то другому… Он ненавидел думать об этом, и все же он хотел, чтобы это уже произошло. Но он не мог связаться с Альбусом. А как насчет будущего Поттера, как спасителя волшебного мира? Травмированные дети не так легко вырастают хорошими лидерами. Ему понадобится вся возможная помощь, и им нужен альтернативный план на случай, если эта помощь окажется совершенно бесполезной… но как Северус должен был предоставить эту помощь, учитывая, как шатко его положение? Он ничего не мог сделать и с Ламоттом. Казалось, он вообще ничего не мог делать, кроме как сидеть на проклятых садовых качелях. — Теперь вы злитесь. — Поттер, ради всего святого… — Потому что вам не нравится, когда я спрашиваю, сердитесь ли вы. — Мне не нравится, когда мне каждую чертову ночь подают на ужин квашеную капусту, но я же не кричу об этом повару, не так ли? — Да, но вы все еще злитесь из-за этого. — Я предпочитаю закончить этот разговор сейчас, пока я действительно не разозлился. Его спасла хозяйка: она вернулась с рынка с корзиной еды и набором полиэтиленовых пакетов. К этому времени Северус обычно задыхался, поднимаясь к их дому на холм, сунув свои покупки, заколдованные почти ничего не весить, в карманы пальто. Ее же ежедневные подвиги говорили о какой-то нечеловеческой стойкости. Она поманила Гарри, чтобы дать ему маленький мешочек из фольги с сыром, соленым и мягким. Это было большей частью того, что ребенок ел в эти дни. Северусу он понравился в первые несколько раз, но к настоящему времени он был по-настоящему сыт по горло. Дети, полагал он, слишком ценят постоянство. Он убедил себя, что именно поэтому они все еще здесь: постоянство. Все в Северусе заставляло его уйти, чтобы начать что-то делать , но мальчик был травмирован и истощен, и ему нужна была безопасность в знакомой среде. Вот почему они остались. Это была не совсем правда, хотя Северус не собирался обличать его сомнения в слова. Ему не нравилось считать себя трусом, упивающимся бездействием в месте, которое было вне времени, неспособным что-либо сделать, даже если бы захотел. Когда они с Лили разговаривали на последнем курсе, они не были друзьями. Они спорили, ругались, им было больно, но они не могли остановиться: и в тот день черепаха ушла с того места, где они сидели у озера. Друзья Северуса заметили их и что-то выкрикнули, и он сказал ей игнорировать это, и она безобразно рассмеялась. — О, они меня не беспокоят. Нет, я имею в виду, Ламотт? Меня должен беспокоить бедный маленький Квентин? Уволь. Знаешь, Сев, это грустно: даже не то, что ты тусуешься со всеми этими отвратительными, ужасными людьми, а то, что эти отвратительные, ужасные люди такие скучные. О, они будут говорить о том, как хотят революции и о том, что Сами-Знаете-Кто станет следующим большим событием, и, может быть, они даже подкинут денег, если папочка разрешит. Но они никогда ничего не сделают. Они не собираются пачкать руки, они слишком заняты, тратя кислород. Он подумал тогда, что она была права, по крайней мере, в отношении Ламотта, Эйвери и всей их банды: богатой, чистокровной, скучающей и ленивой. Но она также была наивной, думая, что они были единственной фракцией в Хогвартсе, симпатизирующей Темному Лорду. Она не думала о полукровках, детях семей, брошенных в забвение из-за скандала или финансовой нищеты, о тех, кто находится между крайностями и стремится к чему-то большему. Она не думала о Когтевране, Валериане и его маленьком кругу или о парне Яксли, отставшем от них на два года, вернувшемся после лета, чтобы рассказать своим товарищам-слизеринцам истории о гнусных вещах, которые он сделал с маглами из соседнего дома в деревне. — Ты пытаешься меня подзадорить? — прошипел он на нее. — Потому что я не уверен, что это умно с твоей стороны. — О, ну и что ты собираешься сделать? — она преувеличенно нахмурила лицо и фальшиво всхлипнула, — Назвать меня плохим словом? Пожалуйста, Северус. Я тебя знаю. Ты ребенок, прячущийся в темном углу. Ты ребенок, который никогда не поднимет руку в классе, даже если знает ответ, потому что ты ждёшь, когда кто-то другой ответит за тебя. Ты лучше будешь молчать и дуться, чем говорить, потому что ну, это же так утомительно. Возвращайся, как только ты, я не знаю, убьешь своего первого маггла или чем ты там хотел бы заниматься в свободное время? Тогда, может быть, я начну относиться к тебе и твоим друзьям как к угрозе, которой ты так отчаянно хочешь быть. В ту ночь Северус сидел не с Ламоттом, а с Валерианом и его компанией. Он так и не простил ей этого. Но это была не та история, которую сыну Лили было бы интересно услышать, и Северус вскоре поймал себя на том, что вместо этого думает, куда могла пропасть Черепаха Гарольд и сможет ли мальчик найти её, если попытается.