Time Left Today

Из Инари на Тисовую улицу Дождь барабанил по тонкой, металлической черепице. Дыхание мальчика выровнялось, шея обмякла, руки разжались. Его волосы кажутся жесткими: они не были вымыты должным образом. Даже в тусклом свете видно, как они обгорели на солнце, пряди кое-где приобретают почти каштановый оттенок. Матрас скрипел. Северус не знал, который час. Будущее волшебного мира покоится здесь, согревая руку Северуса. Немыслимо. Но сейчас он мог себе это представить: при правильном подходе травма может подтолкнуть мальчика к величию. Склонность к вспышкам чувств может так легко превратиться в великие магические достижения. Герой волшебного мира — недоверчивый змееуст с извращенным чувством собственного достоинства. Сверходаренный магическими способностями, мало заботящийся о собственной жизни. Мальчик, не знающий своих прав, болезненно мужественный и склонный к доброте, в глазах— вызов. Кем бы он ни вырос, это будет ужасно и грандиозно, и его невозможно будет игнорировать. Это произойдёт однажды. Но изумление, которое испытывает Северус, едва ли реально, потому что Гарри еще не такой. И все же, сколько бы он ни воображал— он не узнает, каким мальчик может быть в далёком будущем. Как и не узнает Северус, каким будет он сам, пока будущее не настанет.  Он не может прожить свою жизнь в ожидании будущего, которое может никогда не наступить: они здесь и сегодня. В настоящем. Он вынимает кисть из хватки Гарри. Тошнотворная реальность пронзает его тело, как сильнодействующий яд, быстродействующий, неудержимый, безжалостный. Дождь теперь звучит иначе, его поза кажется неестественной, руки то слишком большие, то слишком маленькие, когда он плотнее натягивает простыни на плечи Гарри. Всплеск адреналина окрашивает комнату в яркий и мерцающий цвет, но он хочет вернуться на минуту назад, до того, как мир изменился, потому что теперь он держит будущее на ладони, и оно весит тяжелее, чем все, к чему он когда-либо прикасался. Он до сих пор не знает, который час, когда стучит в дверь. Лини сонной походкой доковыляла до двери, чтобы открыть ее. Ее волосы стянуты в узел, который, как он думает, ей будет трудно распутать утром. Ее глаза едва открыты.  — Хм? — Я ухожу, — быстро говорит он. — Если все пойдет хорошо, я вернусь завтра. Утром, днем, точно не знаю. Сейчас мальчик спит, но может проснуться уставшим, так что не беспокойте его своим бесконечным списком дел, если можете. Лини моргает, глядя на него.  — Хорошо, — говорит она. Из-за ее спины Кауко издает мятежный тихий звук, поднимая руку, чтобы помахать ему из своего пухового гнездышка, привлекая внимание.  — Нет, не в порядке! Куда ты вообще идешь? Сейчас полночь, все закрыто… — Ты объяснишь, когда вернешься, — заявляет Лини, — И ты вернешься. — Хорошо. — Славно. Дымоход подключен к британской сети, но только через камин, которым пользуется Альбус. Легкие Северуса сжимаются. Если ему придется проникнуть в кабинет директора по каминной сети… — Ты знаешь, где это? — Не в Хогвартсе. Где-то в Хогсмиде. — Хорошо, — сбивчиво повторяет он, что вызывает улыбку у ведьмы. Он одевается. Рубашка царапает, штаны сползают, ботинок выпадает из рук. Ткань мантии-невидимки Поттера струится в его руках, эфемерная, но ощутимая. Нить боли задерживается в его голове, несерьезная, но достаточно сильная, чтобы повлиять на его мышление. Ему нужна полная ясность, поэтому он роется в кухонном шкафу в поисках ампулы обезболивающего. Язык немеет, когда он проглатывает зелье. Такое ощущение, что летучий порошок сейчас просыпется между его пальцев, что он оставит после себя беспорядок и испачкает рубашку. Но его руки удивительно тверды. — Хогсмид, — говорит он слишком громко в тишине дома. Направление неточное, и поэтому он спотыкается от одного камина к другому, пока, наконец, не проваливается в темную комнату, пахнущую застарелым маслом и дрожжами. Щепка отслоилась от старого пола и вонзилась ему в указательный палец. Открылась дверь, пропуская сияние свечей, пьяный смех и женщину, которая теперь дико смотрела по углам комнаты. Должно быть, он активировал сигнальные чары, вот только стоит он на кухне, окна закрыты, плита выключена на ночь, а женщина была в грязном фартуке и с затравленным видом обслуживающего персонала: в каком заведении охраняемая кухня? Конечно же, в той, которую Альбус Дамблдор использует для тайных путешествий. Считая эту маленькую загадку несущественной для его текущей миссии, Северус отбрасывает любопытство и неподвижно ждет, пока женщина не сдастся. Как только комната снова погрузилась во тьму, он берет еще одну горсть летучего пороха из мантии и называет следующий адрес: «Дом номер 7, улица Глициний». Огонь полыхнул голубизной. Толстый грязно-серый кот подпрыгнул на три фута в воздух, но остальная часть дома погружена в слишком глубокий сон, чтобы заметить его прибытие. Он беспокоился о защитных чарах, но очевидно, что анонимность Арабеллы уже считалась достаточно хорошей защитой, и никто не беспокоился. Он полагал, что, кроме Альбуса, мало кто в Ордене вообще знал о ее существовании, а те, кто знал, уже забыли. Северус знает только потому, что Альбус иногда говорит о ней, в более спокойные дни. Чувство вины холодеет в его жилах. Он игнорирует его. Входная дверь была заперта лишь на засов, с чем маг легко справился. Воздух снаружи был пропитан дневным зноем. Раньше он никогда здесь не был и должен был бродить без карты: парк, детская площадка, опрокинутая мусорная корзина. Касаясь руками стен темных домов, мимо которых проходил, он надеялся нащупать следы кровных чар, но если они и были, он не мог их ощутить. Гарри бы смог. Когда он об этом подумал, волна магии практически ставит его на колени. Он в правильном доме; отследить место по сквибу оказалось просто. Он дважды нажимает на дверной звонок, затем стучит в дверь. — Что за черт? Кто ты? Ты знаешь, который час? Лицо мужчины опухло от сна. Его халат гротескно скошен, наполовину спущен на одно плечо: тот проснулся от глубокого сна. — Мистер Дурсль, — вежливо говорит Северус. — Мне нужно поговорить с вашей женой. — С моей женой? Моя жена спит, недоумок… Но это было не так: тощий силуэт полуспрятан за дверным косяком, но Северус знает, как выглядит Петуния Эванс, когда она крадется. — У меня есть срочное дело для обсуждения, касающееся ее племянника. Уверен, что она выдержит навязывание старого друга. Силуэт отталкивается от стены. Она двигается так же, как когда они были детьми.  — Северус? — Петуния. — Убирайся из моего дома. — Ты же знаешь, что это никогда не работает, не так ли? — Петуния, ты знаешь этого человека? Она вышла на свет с крыльца как раз вовремя, чтобы показать Северусу свою усмешку. Он хорошо помнит эту усмешку. Что-то в нем странно дергается: это почти похоже на какую-то неуместную радость. — Старый друг моей сестры, — говорит она так, словно не могла придумать ничего хуже. — Я не пущу его в дом. — Подожди, он… ты один из них… один из тех типов, не так ли? — Определенно, я единственный в своем роде. — плавно поправляет Северус. Он наслаждается подергиванием губ Петунии, ее взглядом, полным отвращения. Мерлин, но он скучал по игре с ней. Дурсль хватает его за плечо и тащит в дом. Дверь захлопывается за ними, а затем включается свет. Внезапно Петуния выглядит как человек, которого он совсем не знает. Тонкие морщинки обрамляют глаза, волосы были окрашены в оттенок неестественного, ее фигура пополнела. Они смотрят друг на друга, отмечая изменения, и тяжесть прошедшего времени тяжело оседает между ними: годы с тех пор, как они видели друг друга в последний раз. Годы, что ее нет. — Я не хочу, чтобы соседи видели таких, как ты, на моем пороге, — невежественно продолжает Дурсль. — Говори, что хотел и уходи. Что, ты хочешь, чтобы мы забрали мальчишку обратно? Ты закончил с ним? На днях один из вас говорил, что, по крайней мере, его не будет ещё неделю, но я не удивлен, что вы, люди, сами не знаете, что делаете… — Твоего племянника пришлось вывезти из страны, потому что там есть волшебники, которые хотят, чтобы на него надели намордник, — прерывает Северус, не сводя глаз с Петунии. — С этими людьми нельзя шутить: они сделают все, чтобы получить то, что хотят. И это не говоря уже о катализаторе этого возобновившегося интереса. Только в прошлом месяце Темный Лорд снова попытался убить мальчика. Он ищет способы вернуться к своей прежней власти, и когда он это сделает, начнется новая война, на этот раз вокруг твоего любимого племянника. — Что ты, черт возьми, такое… Северус вытаскивает палочку. — Предлагаю вам помолчать, — шепчет он. — Мы с вашей женой пытаемся поговорить. Дурсль отшатывается, его лицо разрывается от ужаса и ярости. Взгляд Петунии на мгновение останавливается на нем, прежде чем снова остановиться на Северусе. Они с Лили никогда не были особо похожи, но разрез глаз у неё такой же. — Почему ты говоришь мне это? — ее голос дрожит, — Я не видела тебя много лет, а теперь ты забрел в мой дом, угрожаешь моей семье… — Именно поэтому я и говорю тебе. Пока мальчик называет это место своим домом, он представляет угрозу для вашей семьи. Я так легко сюда забрел, Петуния. Ты помнишь, что делает проклятие Круциатус? Я рассказал все об этом, не так ли? Она бледнеет. Северус неторопливо улыбается.  — Все, что мне нужно, — это моя палочка: я могу наложить ее на твоего мужа прямо сейчас, чтобы продемонстрировать то, что ты изо всех сил пытаешься вспомнить. Если тебе угодно, я так же могу наложить заглушающее заклинание. Я бы не хотел, чтобы крики разбудили вашего сына. — Ты отвратителен, — выплевывает она,— Как и всегда. Я до сих пор не понимаю, как Лили этого не видела. — Ты часто испытываешь отвращение, не так ли, Петуния? Кто еще вызывает у тебя отвращение — быть может, твой племянник? — Заткнись… — Мне без разницы! — кричит он, взволнованный сильнее, чем ожидал от себя, идя сюда, — Меня не волнуют твои маленькие грехи, Петуния, или то, что ты сделала с мальчиком. Мне доставило бы большое удовольствие увидеть, как тебя и твоего мужа заставляют обслуживать скучающего Пожирателя Смерти. Заставляют с помощью магии отгрызать себе конечности одну за другой. Держат в клетках, как цирковых уродов. О, потому что именно ими вы и являетесь. В том числе и для меня, ведь, как ты помнишь... — Прекрати! — Хорошо, — он переводит дыхание. Ему снова кажется, что ему пятнадцать, и ему это не нравится, — Это принесло бы мне удовольствие, но вместо этого я только предупреждаю. Кровные чары — единственная причина, по которой мальчик продолжает оставаться здесь. Сломай их. Скажи мне, что ты не примешь его обратно. Реши , что ты никогда не примешь его обратно. Мне понадобятся все его вещи, которые остались в доме. Когда чары разрушатся, их нельзя будет восстановить, и ты будешь в безопасности. — Забирай их! — кричит Дурсль, — Черт возьми, забирай их и убирайся, ты… Северус прижимает кончик палочки к губам мужчины.  — Меня ни на йоту не волнует твое мнение по этому поводу, Дурсль, как и волшебство, окружающее ваш дом. Мне нужно, чтобы Петунья сказала это. Ее руки трясутся. Она запихивает их в карманы халата. Затем она смотрит на него с вызовом. — Нет, — говорит она. Сдавленный звук, сорвавшийся с его губ, — это наполовину смех, наполовину отчаяние.  — Клянусь Богом, Петуния… — Я не буду этого делать, — клянется она, — Я не буду ломать обереги. — Забавно, — усмехается он, делая шаг к ней: она сжимается, но не отводит взгляда. — Ты годами обращаешься с ним, как с грязью, а теперь вспоминаешь про моральное превосходство и что, надеешься, что это спасет твою душу? Думаешь, от этого все станет лучше, Петуния? Ты чувствуешь себя оправданной? Его дыхание сбилось. Северус закрывает глаза и использует окклюменцию, пока чувства не покидают его, ​​пока мир перед глазами не становится чётким. Гнев отступает. — Дамблдор… — Я займусь Дамблдором. — А что будет с мальчишкой? — выплёвывает она, — Может быть, сейчас его здесь нет, но неужели ты действительно ожидаешь, что стоит меня запугать, и я выставлю его на улицу? Что я позволю, чтобы его схватили те волшебники, которыми ты мне только что угрожал? За кого ты меня принимаешь, грязный кусок... — Думаешь, я позволил бы этому случиться? — он снова кричал. Вот вам и окклюменция. — Что я буду стоять здесь и упрашивать тебя, если бы хоть на мгновение подумал, что это может навредить ребенку Лили? За кого ты меня принимаешь? — Я не знаю! Ты ни слова не сказал о том, что с ним будет, если я соглашусь на это безумное требование! — Я… — Северус понял, что он ещё никому и никогда этого не говорил, еще нет. Петуния Эванс услышит первой. Как же нелепо. — Я собираюсь взять его к себе. Она выгибает бровь. Стыд заставляет его отвернуться. — Куда? — издевательским тоном спросила она. — Он останется со мной, — говорит мужчина почти шепотом, — У меня есть план, но чтобы он сработал, мне нужно, чтобы кровные чары исчезли. Он ощущал на себе ее взгляд. И снова почувствовал себя подростком, который боится, что над ним вновь посмеются. С выдохом он поднимает голову, чтобы встретиться с ней взглядом. — Ты хочешь этого?— спросила Петуния. — Да. Она глотнула. Такое ощущение, что они стоят на грани, будто им нужен всего один шаг. — Это больше не дом Гарри Поттера, — мягко говорит Петуния, — Если он постучит в дверь, я его не впущу. С груди Северуса спадает груз. Он опускает палочку. — Спасибо, — говорит он. Она напряженно кивает. — В спальне наверху есть кое-какие вещи. Спальня — это громко сказано. Кровать есть, конечно. Северус обыскивает простыни в поисках забытых игрушек, но не находит ничего, кроме старой салфетки. На всякий случай он уменьшает подушку и одеяло и кладет в карманы: неясно, что считать личной вещью, но он полагает, что они могут иметь определенную сентиментальную ценность. Одна из ножек стола слишком короткая, из-за чего тот провисает в сторону; ящики пусты.  Пара трусов, три разных носка и одна рубашка большого размера с дыркой на рукаве — все, что он находит в шкафу. Это жутко и неприятно; он не ожидал найти много, но это просто неправильно. Мальчик прожил здесь всю свою жизнь. Разве нет? Петуния и ее муж переговариваются шепотом, когда он возвращается вниз. Оба посылают ему ненавистные взгляды. На мгновение они выглядят такими похожими, словно брат и сестра. — Есть ли еще одна комната, которой пользовался мальчик? Где-то, где он провел значительное количество времени?— тень набегает на ее лицо, и в животе Северуса набухает разочарование, — Если я пропущу что-нибудь существенное, обереги… Женщина прошла мимо него. Ему пришлось обернуться, чтобы пойти по ее следу. Она натянула рукав халата на свои пальцы и сквозь ткань вцепилась в задвижку на двери под лестницей, чтобы открыть. После этого она протёрла руку, словно пыталась убрать какую-то грязь, которая могла коснуться незащищенного участка кожи. Северус сгибается пополам и дергает за шнур внутри. Его тошнит от ужаса, и это совершенно бессмысленно, ведь он уже знает, что найдет. Это не столько импровизированная кровать, сколько гнездо из рваных одеял, испачканных и вонючих. Он не может заставить себя прикоснуться к ним. Направив палочку, он шепчет уменьшающее заклинание, затем левитирует сверток в карман, стыдясь самого себя. Плохо склеенная картонная коробка, сдвинутая к задней стенке кладовки, содержит несколько школьных учебников, помеченных потертыми каракулями и пятнами от жирных пальцев. Поверх них он аккуратно кладет фигурки рыцарей, расставленных на полке, старую банку из-под Нутеллы, наполненную фломастерами, несколько расколотых мелков и плюшевого слона, сидящего на перевернутом ведре, как король на троне. Он снимает со стен рисунки: замки, леса, лошади, похожие на собак. Голубой клей присох, и ему пришлось соскабливать его со стены. Часть застряла под ногтем. Он мог бы просто оставить это: никто, вероятно, не обратит внимания. Но он хотел, чтобы это место было чистым, опрятным. Как только он взял все, что мог, он полностью открыл дверь, чтобы проветрить кладовку. Ему хотелось вернуться в Инари прямо сейчас. Он знал, что в этом нет смысла, что мальчик спит и в полной безопасности, но он хотел это увидеть. Кивнув Петунии, он повернулся, чтобы уйти. Может быть, он должен был сказать что-то, но он не мог: если бы попытался, звук, который вышел бы, не сложился бы в слова. Оказавшись на крыльце, маг набрасывает на себя мантию-невидимку и некоторое время стоит, вдыхая воздух, пока магия истекает кровью из дома, сбрасывая свой вес. Кладовка. Проклятая кладовка. Кладовка, в общем-то, ерунда. Он не может позволить этому факту омрачить его рассудок: у него много дел сегодня вечером. С этой мыслью он закрывается, превращает свое лицо в полное безразличие и аппарирует в поместье Малфоев.