Time Left Today

Из поместья Малфоев в Хогсмид Музыка порхала в воздухе. Слышен был звон бокалов и скрежет десертных вилок, но шум приглушен, словно шепот, словно немногие оставшиеся гости уже в полусне. Северус отмахнулся от домового эльфа, пытающегося стянуть с него пальто, и направился в обеденный зал. Его шаги громко стучали по мраморному полу. Простой взгляд на узор под ногами напомнил ему обо всех случаях, когда он был здесь раньше. Прошли годы, но он ещё помнил, как каждый раз боролся с детским желанием замедлить ход и не наступить ни на один из черных квадратов. — …и поэтому я сказал ей, что это не моя проблема, потому что это правда, понимаете? Я не использовал эти чертовы заклинания, но, конечно, маленький сопляк сломал мою палочку, так что они не могут проверить. Она боится, что ее понизят в должности. Или не повысят, я уже даже не помню, о чем она говорила… Северус замер в дверном проёме. Ламотт сидел, растянувшись в мягком кресле, янтарный ликер в опасной близости от края наклонённого стакана. Хрусталь мерцает в свете огня. Конечно: где банкет, там и Квентин Ламотт. Но уже не так важно, узнал ли он Северуса в Берлине, не так ли? Это лишь отголосок былого страха. — Вероятно, дело в том, что она не полная дура, — фыркает женщина. Она сидит на широком подлокотнике кресла, положив локоть на голову Ламотта. Они оба безбожно пьяны. — О, кто это, Нарцисса? Нарцисса оборачивается. Она выглядит точно так же, как и в молодости. Щеки впали, подбородок заострился, и все же Северус мог узнать ее за милю.  — Северус, — говорит она, и он едва слышит ее из-за музыки и расстояния. Он сдерживает дрожь: с ней по-прежнему что-то не так. — Северус? Мистер С. Снейп? — Ламотт щурится. Все они одеты в роскошные, дорогие ткани, тутовый шелк, кашемир из шерсти молодых животных и рубины, сверкающие на пальцах и ушах, но Ламотт затмевает их всех. Его плащ блестит, как нечто из другого плана существования, и тяжело стекает на пол у его ног. Еще одна старая привычка — Северус хочет подойти к нему и приподнять подол, чтобы тот не испачкался.  — Мистер С., как давно это было! Ну, входи, не стой в дверях. Люциус, ты не говорил мне, что Северус придет сегодня вечером! — Я не думал, что он согласится, — мягко лжет Люциус, слишком вежливо, чтобы разоблачить его, — Северус очень занятой человек, и я боюсь, что он не разделяет твой аппетит на легкие напитки и выпивку, Квентин. — Что ж, не удивительно, — улыбается во все зубы Ламотт. Каждый из них такой белый, что может быть драгоценным камнем. — Тебе нравится моя мантия, Северус? Demiguise threading. Гертруда купила мне его в Японии. Но сейчас я рассказывал историю дуэли — ты, конечно, слышал о ней? Ты понимаешь, что я все еще не могу нормально ходить? Ннене — девушка, Адейеми, ее так зовут. Она, конечно, не из этих краев, так что, наверное, даже не ведала, что делает, но какая же наглость! Вызвать Ламотта на дуэль волшебников — о, я не думал, что доживу до этого дня. Это очень бодрит. — Квентин находит неудачи ужасно захватывающими, — говорит женщина рядом с ним,— Нет ничего лучше публичного унижения, не так ли? Теперь, когда он подошел ближе, он узнает Гертруду Ламотт, которую он знал, скрытую в ее чертах. В последний раз, когда он видел ее, она была всего лишь девочкой, застенчивой и жалкой. Теперь она держится, как королева; Северус чувствует себя слишком плохо одетым и недостаточно утонченным. — Я хотел бы сказать пару слов, Люциус, — говорит он до того, как на его лице появляется самое сильное смущение. Малфои заняты наполнением стаканов, но оба Ламотта замечают: она прячет свою реакцию в глотке, он улыбается в безобразном восторге. — Боже мой, Северус, слишком поздно говорить о делах, — восклицает Ламотт, — Выпей со мной. Я не видел тебя много лет , какая жалость… Люциусу хватило здравого смысла проигнорировать его и взять Северуса под руку. Он ведет их через гулкий зал, забитый искусством кулуар, в кабинет. Появившийся домовой эльф швырнул дрова в холодный камин, изливая магию до тех пор, пока поток теплого воздуха не окрашивает щеки Северуса. — Давненько я ничего от тебя не слышал, Северус, — мягко увещевает Люциус. Графин звенит в его осторожных руках; свет костра отражается от его запонок и рисует на стене трепещущие очертания, — А потом ты появляешься из ниоткуда, одетый в маггловскую одежду — это облегчение, что большинство гостей ушли, а Квентин слишком расположен к тебе, чтобы заметить. Северус понял, что он слишком стар для всего этого. — Кровные чары на Тисовой улице пали, — говорит он без предисловий. Люциус оставил графин и обернулся.  — И как это произошло? — Я не вправе говорить. — Почему тогда я должен этому верить? — Если министерство настолько некомпетентно, что завтра утром ничего не поймет, пошли кого-нибудь проверить в качестве меры предосторожности. В конце концов, последний день суда: каждая мелочь имеет значение. И ты, кажется, не слишком в этом преуспел, не так ли? Люциус сверлит его взглядом. Он никогда не мог хорошо справиться с неудачами. — Я знаю, где сейчас мальчик, — говорит ему Северус. — Я знаю, где он был, почему обереги пали. Если бы я захотел, я мог бы дать тебе информацию об этом и многом другом. Более чем достаточно, чтобы склонить присяжных в твою пользу. — Это не моя милость, Северус. Я всего лишь представитель Министерства… — Уверяю тебя, мне неприятно тратить время на выслушивание лжи. Губы Люциуса кривятся. Он делает глоток вина. Он не предлагает Северусу второй стакан. — Причина, по которой ты в настоящее время обладаешь этой якобы бесценной информацией, — говорит он, — заключается в том, что ты был на побегушках у дорогого директора Дамблдора, делал все, что в твоих силах, я полагаю, чтобы помочь ему проползти по пути этого хаоса. И эти обстоятельства совершенно позорные. Надеюсь, ты понимаешь, что я не хочу обидеть тебя, Северус, но я не ни на секунду не понимаю, почему я должен доверять тебе. — Я помог Дамблдору, — признается Северус, — потому что он смог дать мне несколько вещей, которые я хочу. Что можешь дать ты? Люциус выгибает бровь.  — Зависит от того, что ты хочешь.  Северус переводит дыхание.  — Мальчик. — Что с ним? — Он мой, — заявляет Северус, пытаясь поверить в это сам. — Ты назовёшь меня опекуном. Министерство обеспечивает охрану, а ты сохраняешь доступ, но я занимаюсь повседневными делами. Люциус на мгновение смотрит на него, ища разъяснения, которые Северус не позволяет ему найти: он превращает свой разум в темный колодец, завораживающий на вид, но совершенно пустой. — Наш Северус, — протягивает он, — Никогда не бывает скучен. Его шея стала горячей ещё с тех пор, как он увидел Ламотта, и теперь она действительно горела. Это не та часть его жизни, в которую он когда-либо хотел бы вернуться, но его телу все равно. — Я дам тебе время подумать. — И где я могу найти тебя, когда я это сделаю? Северус усмехается.  — Я сам найду тебя, Люциус. Наклон головы дал Северусу понять, что ему пора. Он вышел из кабинета на трясущихся ногах, пороки контроля ослабли, но никто не видит. Глупо, и все же он хочет вернуться в столовую и принять выпивку, и остаться там до тех пор, пока чистое унижение не станет невыносимым — он хочет чувствовать себя, как он полагает, снова девятнадцатилетним. Намек на звук. Он так быстро оборачивается, что сам удивляется, палочка наготове. В слабом свете он различает маленькую фигурку на лестнице, прячущуюся в тени. — Добрый вечер, — шепчет Драко, — О чем вы секретничали? — Это не будет секретом, если я расскажу тебе, не так ли? — Ш-ш-ш, — упрекает он, — Потише. Дверь кабинета снова открывается. Драко взбегает по лестнице, подол его спального халата исчезает за углом. Северус решает последовать его примеру и убегает. Он не подумал проверить, в какую часть Хогсмида его привел камин, поэтому теперь бесцельно бродил, пиная камни и наблюдая, как клиентура пабов и баров становится все меньше и меньше. Гораздо удобнее иметь возможность аппарировать, куда ему заблагорассудится: сегодня он преодолел больше территории, чем когда-либо справился бы с маггловским транспортом. Но в этом тоже есть недостаток: часть его скучает по напряжению шеи, боли в бедрах, затекшим ногам. Возможно, если бы он был как следует утомлен путешествием, он бы не думал о предстоящей конфронтации. Он говорит себе, что все в порядке. Он говорит себе, что сделал свой выбор, и теперь нет смысла что-либо чувствовать по этому поводу. Даже если еще было бы не поздно передумать, он бы этого не сделал; так имеет ли ор право страдать? Прошло несколько часов. Может быть. Время ускользает сквозь пальцы. — Северус. Альбус стоит в кругу света от провисшего фонарного столба. Его глаза абсолютно бесчувственны. Левой рукой он приглашает Северуса следовать в тупик. Это последний пункт повестки дня Северуса на вечер. После этого он сможет поспать. Но он обнаруживает, что не может двигаться. Мог ли он сделать вид, что не увидел директора в темноте? — Я не намерен ждать тебя, Северус. Он глотнул. Оба вошли в «Кабанью голову». Внутри это место было подобно тому, где отец Северуса проводил свои ночи, только с чуть большим количеством магии. Возможно, именно в таком месте оказался бы Северус, если бы не принял Метку. Альбус был здесь своим: он кивнул бармену и уверенно поднялся наверх, где они зашли в дверь с табличкой «не входить» и сели на захламлённом балконе. Альбус запер покрытую трещинами дверь и набросил на неё чары. С балкона открывался вид на мусорные баки. Восходящее солнце разрезало туман. — Я только что был на Тисовой улице. Похоже, обереги сняты. — Хорошо, — говорит Северус пятну от сигареты на перилах. — Я полагаю, ты добился того, чего хотел: он не вернется, — Альбус не смотрит на него. Его голос глубоко врезается во что-то хрупкое и безымянное в груди Северуса, — И что же теперь? Куда его отправить, что сделать, чтобы мальчик был в безопасности? Ты вызвал хаос, а теперь я должен разгребать за тобой? — Я был у Люциуса. Он пообещал, что назначит меня опекуном мальчика в обмен на информацию, которая поможет ему выиграть суд. Тишина. — И что это за информация? Старый гнев поднялся на поверхность.  — О, я был вовлечен во все это достаточно долго, чтобы рассказать о многом, если понадобится. Тот факт, что вы оставили его в доме с жестокими людьми и солгали об этом, станет хорошим вступительным заявлением. Как всегда, Альбус видит возмущение Северуса прямо насквозь.  — Если тебе это нужно. Он сжимает руки.  — Если мне это нужно. — Должен признаться, Северус, я впечатлен, — говорит он, что звучит как-то наоборот, — Если я пообещаю тебе Гарри и уговорю тебя не идти к Люциусу, это положит конец всем моим надеждам на разведку в будущем. Но в нынешнем положении единственный способ сохранить твое прикрытие — это позволить тебе отправиться к Люциусу и дать ему контроль над Гарри, чего я не могу сделать. Я попал в действительно хорошую ловушку. — Я не пытаюсь вас шантажировать, директор. Но у каждого из нас есть свои цели, к которым мы должны стремиться, и если вы не можете дать мне то, что я хочу, я должен взять это сам. Теперь Альбус взглянул на него, что оказалось ещё хуже. — А если я откажусь, ты бы действительно пошёл к Люциусу? — мягко спрашивает он, — Ты бы украл мальчика и убежал, и, я полагаю, никогда больше не заговорил бы со мной? В любом случае, вряд ли он снова с ним заговорит, думает Северус; не после этого. — Если вы вынудите меня, то да, я пойду к Люциусу. Но я не могу изолировать мальчика от вас. Он нуждается в вас. Он должен выжить и суметь справиться с грядущими испытаниями — это ваша работа, не так ли? Альбус не отвечает. Теперь он смотрит прямо на солнце. Это очень плохо для его глаз — Северус хотел бы сказать ему, чтобы он отвел взгляд. — Я понимаю, что вы… разочарованы, — говорит он вместо этого. Губы директора кривятся, но не в лучшую сторону.  — Разочарован, — повторяет он, как будто примеряя слово. — Полагаю, это так. Я разочарован, хотя, думаю, не так, как ты думаешь. Разочарован не в том смысле. Как я могу быть против того, что ты хочешь этого? Но то, как ты это сделал — как будто наша дружба ничего для тебя не значила, Северус, что я не… Он замолкает. «Дружба» — совершенно неправильное слово, думает Северус. Это предполагает равное положение. Для него пропасть между ними незыблема; он задается вопросом, не думает ли Альбус так же. С того самого момента, как он впервые обдумывал этот план, на чердаке, гладя Гарри по волосам, он понял, что это все: его отношения с Альбусом должны закончиться. Их нельзя спасти, их нужно положить на покой, он все это время знал. Но он этого не хотел. — Я знаю, что дал вам обещание, — говорит он, стараясь не задохнуться. — И я знаю, что нарушаю его, но… — Твое обещание защитить ребенка Лили всегда было расплывчатым, не так ли? — его голос слишком ровный, слишком бесчувственный: Северус ненавидит это, — Я полагаю, ты намерен выполнить его, хотя и способом, с которым я не согласен. Что касается твоего обещания служить мне… — Я бы выполнил его, только… — Ты выполнил его. Северус в шоке смотрит на него. Он должен спорить. Он не знает как. — Ты отдал мне целый год. Ты каждый день рисковал жизнью, — продолжает Альбус, не обращая на него внимания, — И если этого было недостаточно, ты отдал мне еще десять, десять лет ты приспосабливался к моим неудачам и следовал моим приказам. Я планировал получить все до последней капли из того, что ты должен был дать, и я знаю, что мне еще многое предстоит использовать, но я не могу больше заставлять тебя. Хотел бы я использовать твою вину против тебя, потому что ты — один из моих главных достояний. Мой величайший защитник, Северус. Но, как дурак, я стал заботиться о тебе. Страшная слабость, пожалуй. Так что, если ты этого хочешь, твой долг передо мной окончен. — Я не хочу, чтобы это заканчивалось, — говорит он с мольбой в голосе. — Я отпускаю тебя, Северус. — Я хочу быть вашим достоянием, — схватывает он, — Я знаю, что мои действия сейчас этого не отражают. Но что бы вы ни приказали мне сделать, чтобы помешать ЕМУ вернуться, чтобы бороться против НЕГО, когда он вернется, — я сделаю это, и не из-за долга или каких-то обещаний, которые я дал. И в тот момент, когда вы снова по-настоящему будете нуждаться во мне, это может быть завтра, а может быть, через двадцать лет. Я буду готов отдать свою жизнь за дело, но… — Но ты не собираешься отказываться от своего плана. Их взгляды встречаются. — Нет. Северус не использует окклюменцию, как и Альбус. Ни один из них не пытается взломать разум другого, но достаточно просто знать об этом. На какое-то тихое мгновение они замирают, впитывая понимание, эту нить совершенной честности. На перилах сидит сова, и ее большие темные глаза смотрят на Северуса, она с любопытством ухает. — Хотел бы я, чтобы мы поговорили так раньше, — говорит Альбус. Он нежно и чрезмерно уважительно погладил сову, — О твоём вмешательстве в обереги я не буду спорить, так как бессмысленно, мы не найдём согласия. Но уловка с Люциусом. Хотел бы я, чтобы ты никогда не чувствовал такой необходимости. Это заставляет меня чувствовать… — он поджимает губы, а после слабо улыбается Северусу. — Ну, неважно. Что сделано, то сделано, верно? Возвращайся со мной в Хогвартс, Северус. Поспи немного, прежде чем вернуться в Инари. Затем поговори с Гарри. Если он согласится, ты получишь мою полную поддержку. Вес этого обещания— словно магия Агаты, прижимает его к полу, выталкивает воздух из его легких. Он делает два хриплых вдоха, прежде чем подобрать слова.  — Спасибо, — шепчет он. Альбус уже снимает чары. Балконные двери скрипят, когда он тянет за ручку.  — Я предполагал, что твои цели были подобны моим, Северус, просто потому, что ты никогда не утверждал обратного. Неосторожная ошибка. Северус тоже всегда так считал. Может быть, над этим нужно подумать больше. Но в данный момент он слишком потрясен тем, что он сделал и что собирается сделать. Ночь кончилась, а он ещё здесь: мусорные баки пахнут от жары, пекарня на другой стороне дороги открывает свои двери. Он сделал это. Он делает это. Что он делает? Альбус прикасается к его плечу, показывая, что ему следует встать. Вздрогнув, сова улетает.