Люби меня, целуй меня!..

Эскал понял, что случилось что-то ужасное, когда дверь в комнату его племянника оказалась заперта.

Это случилось вечером. Герцог, следуя давней традиции, шел пожелать хорошей ночи своим домочадцам. С начала он навестил Париса, брат засыпал самым первым. Побеседовав с ним о какой-то нелепице, он направился к Валентину. Младший племянник не любил засыпать один потому что, как и положено ребенку его возраста боялся монстров под кроватью. Конечно, Эскал умел с ними сражаться, ведь чтение сказок перед сном, как известно, отпугивает монстров не хуже святой воды. Валентин прижимался к дяде, ища тепла, которого ему так не хватало. Засыпать под спокойный баритон родного человека было не страшно, потому что мальчик знал, он всегда его спасет. Эскал поцеловал заснувшего племянника в лоб и аккуратно переложил его на кровать, накрыв пуховым одеялом. Мальчик улыбнулся во сне. Со спокойной душой герцог завершал свой круг старшим племянником. Он дернул за дверную ручку… Эскал понял, что случилось что-то ужасное, когда дверь в комнату его племянника оказалась заперта. Меркуцио никогда не запирал дверь в свою комнату, независимо от того находился он в ней или нет. Даже незваных гостей он встречал с улыбкой и распростертыми объятиями. То, что сейчас она была заперта, говорило лишь об одном. Это произошло. Эскал знал, что возможно, Меркуцио был не самым удачным образцом его воспитания. Можно сказать, что на нем, он только учился общаться с детьми. Давайте сразу, племянники свалились на него слишком неожиданно. Герцог был ещё молод. Конечно, у него был младший брат, но его большую часть времени воспитывали родители, а на момент их смерти Парису уже было двеннадцать. Самому же старшему из племянников, а именно Меркуцио — едва исполнилось шесть, и он, откровенно говоря, был не сам обычным ребёнком. Мальчик никогда не плакал. Даже когда его только-только привезли из того поместься, где он чёрт знает сколько, провел с трупами своих родителей, и в отличие от младшего, которому едва-едва исполнился год, понимая, каких их убили, и понимая, что они мертвы. Но, к слову, вспоминая о том ужасном времени, Меркуцио в тот момент не делал вообще ничего. Он не разговаривал, не ел, не спал, не пытался общаться ни с друзьями, ни с родственниками, единственное, он лишь иногда заглядывал в колыбель к Валентину, пока ещё мог вставать с кровати. К концу второго года этого ада для всех, кому мальчик запал в душу, и кто хоть мельком видел его до всех ужасов, Меркуцио был чуть ли не присмерти. Он сливался с белыми простынями, черные кудри и веснушки поблекли, зелёные глаза опустели и тоже сделались мутными, как у мертвеца, его тонкое тело било в конвульсиях от хриплого кашля, а любая еда вызывала приступы рвоты. Эскал проводил часы у его кровати, стараясь хоть как-то взбодрить ребёнка, но грустные зелёные глаза, смотревшие на него с жалостью и тоской, всё также оставались неизменно пусты. Потом началась лихорадка. Врачи говорили, что истощенный организм не переживет… Герцог временно переселился в комнату к племяннику. В комнату вошел Парис с блокнотом в руках и застыл… «Ты нарисовал.» — тихо, на грани слышимости, произнес Меркуцио. Мальчик сидел на кровати, его слегка потряхивало, но он впервые выглядел счастливым. После двух лет апатии, Меркуцио всегда был счастливым. Племянник рассказывал смешные шутки, улыбался и радовался жизни. За все десять лет в Вероне мальчик ни разу не пожаловлся ни на что, он ни разу не устраивал настоящих истерик, он даже не пытался говорить о чем-то, что его тревожит, задевает, ранит, волнует… Эскал пробовал, много раз пробовал, разговорить его, но ни одна из попыток не увенчалась успехом. У Меркуцио всегда всё было хорошо. Шрамы от драк, синяки, красные глаза — мелочи, которые не стоят внимания. Он улыбается — это главное. Герцог знал, что это ложь, но тащить из него правду железными клещами — было бы бессмысленно и не менее травмирующей. Парис, твердивший, что из волчонка не выйдет цепного пса, был прав. И тогда Эскал сделал то, чего возможно не должен был делать, а именно, позволил себе поверить, что у Меркуцио всё хорошо. Дал ему убедить себя. Ложь была такой искусной, что в итоге её стало не отличить от правды. Меркуцио стал пороховой бочкой, которую привели в действие. — Меркуцио… — тихо позвал Эскал. — Всё хорошо. — также тихо отозвался за дверью племянник. Эта была ложь.