***
Сергей выныривает из сна с резким криком, но просыпается в аду. Как минимум, так это чувствуется. Грудь, живот, лицо и ковер под Разумовским залиты ледяной водой, сверху возвышается чёрный силуэт. Он от этого и проснулся — от того, что на него вылили таз холодной воды. — Нормальный душ, а тем более ванную, ты еще не заслужил, — властным тоном говорит силуэт. Разумовский несколько раз моргает, и у незнакомца появляется лицо. Олег Волков, спецназ — так он вчера представился. Тот псих, который причастен к его похищению. Тот, кто вчера его… Сергей жмурится, тихо скулит; в полную силу накатывает осознание. Страх прошибает холодным потом. Спина, шея и плечи ужасно затекли; он спал на ковре, прикрытый пледом. Все тело ноюще болит, как будто его били, но хуже всего сзади — острая пронзающая боль между ног заставляет Сергея вскрикнуть, когда он пытается сесть. — Поднимайся и обработай раны, Серёжа. И подготовься к серьезному разговору — у нас с тобой есть, что обсудить. Разумовский пытается подняться, но падает назад с болезненным стоном. Боль не дает пошевелиться: за каждое, даже самое маленькое движение приходится платить оглушающим шквалом боли. Он привстает и тянет связанные руки между ног, пытается нащупать, насколько все плохо, но цепь слишком короткая, а двигать бёдрами тоже дико больно. — Я не могу. С-сам не могу, ты же видишь! Ты меня порвал там, мне нужно в больницу. — Вместо больницы — я, — резко обрывает его Олег. — Боже, ну пожалуйста, мне нужно к врачу, я умру здесь! — рыдания рвутся наружу, Разумовский прижимает руки к себе и скулит. Он слышит шаги. Олег проходит к двери, приносит поднос и ставит его на кровать, расстилает рядом полотенце и идет к Сергею. Паника захлестывает Разумовского штормовой волной, воздуха не хватает, он поднимает крик, но Олег только лишь подхватывает его на руки и несет в постель. Кладёт спиной на полотенце, сдирает трусы — засохшая кровь с трудом отстает от кожи. Разумовского трясёт, когда ладони похитителя касаются обнажённых бедер. Вчера он большую часть времени находился в шоке, близком к потере сознания — от боли и парализующего ужаса. — Ноги шире, — бросает Олег, глядя на его жалкие попытки прикрыться. — Лежи спокойно, а то заработаешь новое наказание. Сергей замирает, тяжесть в груди не дает дышать. Волков разводит его ноги насильно, берет с подноса мокрое полотенце и смывает запекшуюся кровь вокруг входа. Разумовский не смотрит — он не может смотреть, он с детства боится крови и вот-вот потеряет сознание. Задрав голову, он рассматривает потолок — обычный, белый, достаточно высокий. Они точно не в городе — нет никаких посторонних звуков, нет шумных соседей. Комната без окна, и это тоже отвратительно: замкнутые пространства пугают его, заставляют задыхаться в самый неподходящий момент. — Больно! — шипит Сергей, когда палец Олега, обернутый мокрым полотенцем, давит на надорванный вход. — А ты как хотел? Ты не слушался, мне пришлось тебя наказать, но теперь все в прошлом. Потерпи, я промою ранку и помажу мазью, тебе станет легче. Движения Олега становятся более бережными. Он брызгает спреем без запаха, это размягчает корочки и обеззараживает, дальше направляет антисептик — прямо внутрь, но он прохладный и не щиплет. Удается разглядеть, что раствор похож на Мирамистин, а в общаге Игорь обожал байки про дальнобойщиков, и Сергей знает, зачем он нужен. Потом Олег выдавливает через аппликатор мазь и проходится сначала вокруг воспалённого входа, а потом ныряет им внутрь. Боль адская, Разумовский воет, сцепив зубы, но заставляет себя не двигаться, пока мазь попадает на травмированные мышцы - совсем немного, но уже становится немного легче. Далее мучитель берет пластинку и разрывает, а внутри оказывается свечка. Вставляет ее внутрь. Ощущение не из приятных; Сергею хочется, чтобы посторонний предмет вытащили из его многострадальной задницы, он ёрзает и хнычет. — Котёнок, давай подождём, пока лекарство не растворится, еще минут пятнадцать, мне и так тяжело обрабатывать тебя правильно, — говорит Олег, придерживая свечку снаружи, — И даже не пытайся сбежать или ударить меня, — раздается вдогонку. Этого Разумовский точно не сделает, не в этом состоянии. Далее Волков наносит другую мазь — эта охлаждает и немного жжется — на левую ягодицу. Она тоже болит, но Сергей не понимает, из-за чего. А потом вспоминает, что именно туда похитители вкололи транквилизаторы — должно быть, вкололи небрежно, и образовалась гематома. После Олег достаточно быстро его отпускает, выдает свежую одежду — мягкую белую футболку, на пару размеров больше, чем нужно, а еще чёрные шорты — короткие, но свободные. Рядом Олег кладет пару носков, спортивные штаны и свитер нейтрального темно-серого цвета. — На случай, если замерзнешь, — объясняет Олег. — Не советую одеваться, как капуста, когда это не нужно — это все равно не спасет тебя от близости со мной. — Хорошо, — бездумно кивает Разумовский. Ему не до споров. Между ног тупая ноющая боль, и он полностью во власти двинутого маньяка. Лучше соглашаться. Таких спецслужбистов не бывает, этот Волков явно действует сам по себе — теперь Разумовский в это верит. Они там, конечно, те еще садисты и убийцы, но этот — просто безумец. Олег расстегивает ему наручники небольшим ключиком, помогает надеть футболку и шорты, потом застегивает наручники обратно. Ключик прячет в карман брюк. — Умница, — губы Олега растягиваются в улыбке. — Поцелуешь меня? Я тебе всё-таки завтрак принес, хотя ты пока и не заслужил. Он подвигает поднос, вручает Сергею бутылку воды. Пересиливая отвращение, Разумовский подвигается чуть ближе, морщится от боли. Олег с готовностью встречает его на полпути, надеясь на полноценный поцелуй, но Сергей быстро касается сжатыми губами его рта и падает обратно на кровать. — Всё болит, мне так плохо… Не заставляй меня… — Хорошо, отдохни немного. Поешь, — Олег ставит рядом с ним тарелку. — Это, конечно, не горячая еда, но на ужин я приготовлю нам рагу, а пока съешь пару бутербродов, котёнок, подкрепи силы. Я приду через час и объясню тебе всё — у тебя, наверняка, много вопросов. Олег встает, и у Сергея вырывается вздох облегчения. Рано, еще слишком рано. В руках у Олега оказывается цепь, такая, как та, что соединяет наручники Сергея с ошейником, но длиннее. Она тянется к креплению в стене между кроватью и дверью в санузел, и Разумовский с ужасом понимает, что его тут будут держать на цепи, как собаку. Он не успевает ничего сделать: Олег молниеносно наклоняется к нему, хватает за кольцо в ошейнике и пристегивает цепь. — Ты что…? Я… — Не спорь, малыш, это для твоего же блага, — Олег коротко целует его в лоб и заправляет прядку рыжих волос ему за ухо. — Так я всегда буду знать, что ты в безопасности, а для меня это самое важное. Разумовский смотрит на него широко распахнутыми глазами, давит в себе крики и протесты. Держать человека на цепи — чистое безумие, но если этот маньяк снова разозлится и захочет его трахнуть, Разумовский этого не переживет. Нужна неделя, как минимум, пока не заживет все, что он порвал вчера ночью. В отведенный ему час, Сергей даже не пытается заснуть. Он съедает бутерброды, осматривает комнату, пытается осторожно передвигаться — по одному маленькому шажочку за раз. Окна нет, стекла и острых вещей тоже. Книги на полке, запасные подушки и пледы в ящике — вот и все убранство. В ванной обнаруживается персиковый гель для душа, кокосовое мыло, клизма, микроклизмы, ректальные свечи разных фирм и названий, шампунь и расческа. В тумбочке у кровати — разнообразные смазки, несколько вибраторов разного размера, конского размера дилдо, верёвки для шибари, кожаные плетки, а ещё вещи, о которых Разумовских не знает и, если честно, знать не хочет. Дверь на замке. Крепкая, не выбить. Уж точно не силами молодого айтишника. Сперва Сергей храбрится: что ему какой-то озабоченный мужик по сравнению с жизнью в детдоме «Радуга»? Да там таких на завтрак и обед кушали! А Разум выжил, пробился в люди. Поступил в престижный вуз, разрабатывал собственную соцсеть — и всё сам. Мысли о любимом детище нагоняют тоску. Доделать оставалось совсем немного, уже можно было искать инвесторов, а теперь… А теперь коды лежат в ноутбуке в его общаге, и остается только гадать, увидит он их когда-нибудь или нет. Боевое настроение быстро спадает, когда Сергей пытается сесть на постель. Боль простреливает поясницу, и он осторожно укладывается на бок, лицом к двери. Делает частые быстрые выдохи, стараясь лишний раз не шевелиться. За что же так больно, боже… Он вспоминает разговор с Игорем месяца три назад — когда они по-настоящему сблизились и подружились. Сергей вернулся со свидания с очередным мудаком — вот всегда ему везло на таких! — с жутким фиолетовым засосом-синяком на пол шеи. «Нормальные люди такие следы страсти не оставляют, Разум, — серьезно сказал ему в тот вечер Игорь. — Тебе нужно пересмотреть приоритеты.» Они распили на двоих бутылку лимонной водки, припрятанную на конец сессии, и поговорили. О приоритетах, о везении в личной жизни. О детдомовских правилах. О красных флагах на первом свидании. О том, почему Сергей был убежден, что оплаченный в кафе счет он должен отрабатывать. О принципах активного согласия даже — Игорь в этом и сам мало понимал, но его просвещала девушка Юля. Сергей, напившись, основательно прорыдался, выпустил всё, что накопилось, и после этого из вежливых соседей они с Игорем стали друзьями. Вся надежда теперь на Игоря. На то, что Гром будет его искать и поднимет на уши своих будущих коллег, и они хоть раз сделают что-то полезное: например, найдут маньяка, вместо того, чтобы громить редакции независимых СМИ. Отец Игоря был ментом, значит, у него должны были остаться какие-то связи? Но если полиция вдруг найдет его коды? Заинтересуется, конфискует ноутбук, а обратно уже не отдаст, что тогда? Сергей слышит звук открывающейся двери, и все мысли про коды и полицию смывает волной паники. Что этот псих опять хочет? Мало ему вчерашнего? — Привет, котёнок, ты отдохнул? — улыбается Олег, проходя. — Рад меня видеть? Разумовский не может выдавить из себя ответ. Похититель проходит в комнату и становится над ним, в руках у него белый заламинированный лист бумаги, исписанный с двух сторон. — Я пришел поговорить с тобой о том, как мы будем жить, Серёженька. Видишь ли, ты теперь полностью принадлежишь мне. И думаю, ты уже понял, что только я решаю, жить тебе или умереть. И я также решаю, будет тебе больно или приятно во время нашей близости. Поэтому меня лучше не злить, — холодно добавляет Олег, и от его голоса по спине Сергея бегут мурашки. Разумовский не знает, что сказать. Как вообще разговаривать с маньяками? Он молчит, удерживаясь от полноценной истерики, хотя ужасно к ней близок. — Место, где мы находимся, очень далеко от цивилизации, — продолжает Олег. — Кричи — не докричишься. Попытаешься сбежать — накажу. К слову, о наказаниях. Вот, Серёженька, ознакомься. Волков вручает ему лист бумаги и делает шаг назад, чтобы не заслонять свет от лампы. Руки у Сергея дрожат, но чтение дает возможность перевести дух, и он несколько раз моргает, стараясь собрать прыгающие строчки в текст. Правила поведения (Распорядок) 1. Подъём в 6:00. По праздникам и выходным в 6:30. 2. Съедать всю еду, что дам. Исключение: непереносимость продуктов, пищевое расстройство. 3. Сон в 22:00. По праздникам в 22:30. При интимной близости нет ограничений. 4. Выполнять любые требования. Если нет возможности, то сразу объясниться, либо последует наказание. 5. Отвечать на вопросы сразу. 6. При звонке брать сразу трубку, если не взял трубку после 3 раза — наказание. 7. Любые эксперименты с внешностью — только после моего разрешения. 8. Принимать подарки с радостью и благодарностью. 9. Приобретение новых вещей только с моего разрешения. 10. Следить ежедневно за своей гигиеной. 11. Если необходима медицинская помощь — сразу сообщать мне. Запреты 1. Никаких криков, повышенных тонов. 2. Неуважение в любом его проявлении. 3. Отказ от еды. 4. Фаст фуд. По праздникам разрешено: газировка до литра и одно любое блюдо. 5. Пренебрежительно относиться к своему здоровью. 6. Причинять мне физическую или душевную боль. 7. Флирт по отношению к посторонним. 8. Общение с другими людьми без моего ведома. 9. Курение, употребление спиртного и наркотических веществ. Исключение: бокал на твой и мой день рождения. 10. Причинение себе увечий. 11. Лгать, обманывать меня. 12. Иметь мнение, отличающееся от моего. 13. Чавканье и раздражающие звуки за приёмом пищи. Наказания 1. Лёгкие 1.1 Порка в пол силы 25 — 50 раз. 1.2 Пощёчина и фиксация положения для оставления меток. 1.3 Оставление без десерта. 1.4 Фиксация в позе на некоторое времени с беседой. 1.5 Подвешивание за руки на час. 1.6 Пет-плей с фиксацией и на поводке. 1.7 Минет. 2. Средние 2.1 Порка в пол силы от 50 раз. 2.2 Фиксация в позе на некоторое время с беседой, с добавлением порки и/или горячего воска на тело. 2.3 Глубокий минет с удушением. 2.4 Пет-плей с фиксацией и шлепками. 2.5 Проведение целого дня без света. 2.6 Анальный секс на выбор: без смазки или без растяжки. 3. Тяжелые 3.1 Порка во всю силу любое количество раз. 3.2. Фиксация в позе на некоторое времени с включенным на полную силу вибратором от 2 до 5 часов. 3.3. Ходить с распоркой для рта целый день. Кроме времени приёма пищи. 3.4. Анальный секс на «сухую». 3.5. Фистинг. При криках или сопротивлении будут использованы дополнительные меры. Разумовский чувствует, как в животе сворачивается липкий комок страха. Это даже представить трудно — жить по таким правилам, но это реальность. На лице Волкова нет улыбки, только ожидание, надежда даже. Сергея тошнит, сердце колотится, как сумасшедшее. Его накрывает паникой, руки дрожат, перед глазами все плывет от слез, накатывает истерика. Он вскакивает на ноги и кидается на Олега с кулаками — он не сможет так жить, он не будет, пусть лучше убьёт сразу! Он слышит собственные крики и проклятия, но слов не осознает, они вырываются помимо его воли. Олег отталкивает его от себя, на лице — злость и разочарование. Сергей, как безумный, бросается к двери, но на середине комнаты что-то дергает его со всей силы за шею назад — это натягивается цепь. Он падает на ковер, еще мокрый от утреннего «душа». — Ну? Далеко убежал? — холодно спрашивает Олег, наблюдая за ним со стороны. Волков стоит у кровати, сложив руки перед собой, с издевкой поднимает бровь. Цепь не дает сделать ни шагу к свободе, весь ее диапазон — это кровать и маленький санузел за стеной. — Помочь тебе, солнышко? Я даже дверь могу открыть. — Сволочь! — кричит Сергей, снова кидаясь на него. — Я убью тебя! Мразь, какое ты право имеешь…! Волков хватает его за ошейник и крепко прижимает к себе, не давая больше пинаться и драться. Шепчет срывающимся шепотом Сергею в ухо: — Это тянет на тяжелое наказание, котёнок. Хочешь выбрать сам? Вместо ответа Разумовский резко поворачивает голову, стараясь укусить его — куда получится, в ухо, щёку, нос. Но зубы клацают, хватая только воздух: Олег дергает его за волосы назад, грубо кидает на кровать лицом вниз. — Тогда я выберу сам, — раздаётся сзади, и с бёдер Сергея резким движением сдергивают шорты. Сейчас нужно бежать и драться — бьётся в голове Разумовского — или всё повторится. Он изворачивается, пытается встать, но Олег забирается сверху на бёдра, давит немаленьким весом, садится спиной к нему и защелкивает на лодыжках Сергея небольшие кожаные кандалы, прикрепленные к столбикам кровати. Он не видел эти кандалы раньше — наверное, были спрятаны под матрасом. Всё происходит слишком быстро, чтобы сопротивляться. Два щелчка — и ноги Разумовского надежно зафиксированы и разведены в стороны, открывая доступ к промежности. — Не смей! — истошно орёт Разумовский. — Не смей! Пусти! Сволочь, ублюдок, не смей меня трогать! — Я выбрал для тебя ремень, — Олег шлёпает его ладонью по обнажённой ягодице и встает. — На этот раз должно хватить, но держи в голове, малыш, что в следующий раз будет кожаная плетка со стальными наконечниками. Постарайся вести себя так, чтобы мне не пришлось ее использовать. Он подходит к тумбочке и берет тюбик смазки, вертит её в руках, что-то прикидывая. — Тебя, конечно, ещё рановато иметь в попку, но я всегда могу передумать, так что не зли меня. И ещё, что касается защиты: презервативы мы использовать не будем. Я — чист, и ты, судя по базе, которую я нашёл, тоже. Плюс, пока тебя везли ко мне, ребята сделали дополнительные экспресс-тесты на ЗППП и ВИЧ. Слова Волкова пролетают мимо Сергея, как листья на ветру. Он не воспринимает их как что-то, имеющее смысл. Шелест губ и языка, ветряные мельницы. Он дергается в кандалах, силясь свести ноги, но это невозможно. Часто дышит, громко уродливо всхлипывает — он не до конца понимает, чего ждать, но тело, догадавшись раньше головы, уже бьётся в истерике. — Посчитаешь удары за меня, малыш? — Олег расстегивает ремень на брюках и снимает его. Движения спокойные, взгляд властный и холодный. Волков складывает ремень петлей, прячет железную пряжку в кулак. Подходит к Сергею и ловит его взгляд; зрачок так расширен, что карие глаза Олега кажутся черными. Разумовский первым делом думает о наркотиках, но быстро отметает эту мысль: нет, Волков точно не наркоман, с наркошей можно было бы договориться. Волков — армеец с ПТСР, это видно невооруженным глазом, он идейный, и это гораздо хуже. И он помешанный на Разумовском, а зрачки широкие не от наркоты, а от возбуждения. — На первый раз дам поблажку, — Волков усмехается уголком рта, — выбери сам количество ударов. — Пять! — быстро отвечает Сергей. Пять — это немного, пять он перетерпит. Лишь бы не насиловал, как вчера. — Мало, — морщится Олег. — Будет пятьдесят. Ты напал на меня, нарушил правила. Я ведь не жестокий, знаешь? Я справедливый. «Он и вправду в это верит,» — обречённо думает Разумовский, а потом Олег замахивается и бьёт. Первый удар попадает прямо по гематоме; боль оглушающая. Сергея выгибает до хруста, он кричит и безуспешно пытается отползти — как неповоротливая улитка, приподнимаясь на локтях. Мучитель стоит слева, и второй удар снова попадает по больному месту. Третий опускается равномерно на обе ягодицы, и боль прошивает нижнюю половину туловища, отдаётся в спине. Пострадавший вход, только затянувшийся после вчерашнего, обжигает нестерпимой болью. Сергей истошно кричит, а удары сыплются на него без перерыва, сильные, жестокие. — Не двигаться! — рявкает Олег. — Хочешь, чтобы я бил в полную силу?! Его голос меняется: Сергей теперь чувствует разницу. До этого с ним говорил другой Олег — более рассудительный, менее безумный. Порка не просто заводит его похитителя: она превращает его в жуткого зверя, не знающего границ собственных сил, не знающего жалости. Разумовский, обезумев от ужаса и боли, прячет лицо в простыню и рыдает, содрогаясь всем телом. Задница горит, как от каленого железа, боль копится и увеличивается с каждым взмахом, словно в геометрической прогрессии. Удары становятся еще сильнее, ещё чаще. Он не знает, сколько это длится, он не может перестать орать и плакать, но это ни к чему не приводит, Олег только распаляется от его криков. — Чем раньше ты покоришься мне, тем меньше будешь страдать, — хрипит Волков, переводя дух. — Я покорюсь! — обещает Сергей, он готов наврать что угодно, лишь бы пытка прекратилась, — Только не надо больше, я всё сделаю! — Не верю. Еще двадцать пять ударов, сука, если не заткнёшься — пожалеешь. Сергей и рад был бы заткнуться, но он не может: боль слишком сильная, к ней невозможно привыкнуть, она не притупляется, а только усиливается, по мере того, как его задница превращается во что-то ужасное. Он не видит, и видеть не хочет, но боль такая, как будто все уже распорото до крови. Это вряд ли так, он не чувствует, чтобы по бедрам что-то текло, но легче от этого не становится. Когда ремень попадает по гематоме, хуже всего. Это пытка, каких, наверное, и Инквизиция не использовала. Олег порет его, кажется, вечность, а Сергей, визжащий от невыносимой боли, считать не может, но уж очень долго всё это длится. Через бесконечные минуты становится ясно, что ударов уже гораздо больше пятидесяти, а Олег всё не останавливается. Он так запорет его до смерти — с ужасом думает Разумовский и снова пытается уползти, а когда Олег отвлекается, чтобы вернуть его на место, тараторит: — Уже было пятьдесят! Точно было, стой, хватит, пожалуйста, ты убьешь меня! — Мне лучше знать, было или нет, — распалённый, Олег хватает его за волосы и вжимает лицом в постель, — а дряни вроде тебя слово не давали! Но в одном ты прав — этого наказания тебе действительно хватит. Сергей понимает всё за секунду до того, как слышит звук расстёгивающейся ширинки. Этого наказания хватит, но будет ещё одно. Шорох одежды раздаётся у тумбочки, ремень глухо падает на пол. — Нет! — он отчаянно пытается кричать сквозь сорванный голос. — Нет! Ты что, ебанутый?! Ты меня порвал вчера, ты не можешь! — Ты, видно, невнимательно читал про наказания средней тяжести, — рычит Олег, наваливаясь на него сзади. — Иначе заметил бы пункт про анальный секс без смазки или без растяжки. Я решил выбрать второе. Или хочешь, чтобы я трахнул тебя «на сухую»? Между ягодиц капает что-то холодное и липкое, крепкие ладони широко разводят их в стороны, уже начиная разрывать едва зажившее место, а Разумовский понимает, что ему конец. Он обездвижен, придавлен сверху горой мышц, от боли в выпоротой заднице сознание плывет, и нет никаких аргументов, чтобы убедить Олега остановиться. — Нет-нет-нет! Нет! Нет! — как заведённый, повторяет он, ёрзая под насильником. Незажившего входа касается смазанная головка — горячая, крупная, как шляпка гриба. Разумовского парализует ужасом, а в следующую секунду Олег с силой проталкивает толстый член внутрь. Едва затянувшийся разрыв расходится вновь, по коже бежит струйка крови, а Разумовский даже не может кричать, он хрипит давно сорванным голосом, пока Олег насаживает его на своего монстра. Войдя до упора, Волков стонет, толкается бедрами по избитой заднице, добавляя еще боли. — Какой тесный, — шепчет Олег, точно в бреду, — какой сладкий. Научу тебя послушанию, и заживем с тобой… Да, маленький, вот увидишь… Разумовский чувствует, что толчки теперь более резкие, бешеные и оттого еще более болезненные. Под ним становится вдруг тепло и мокро — на простыни под животом расползается пятно. Он вертит головой, боясь увидеть кровь, но её нет — он просто обмочился от ужаса и боли. Олегу это не мешает. Он вбивается в разорванный проход с прежним усердием и частотой, кровь хлюпает внутри. Перед глазами у Сергея пляшут чёрные точки, их становится все больше и больше, пока наконец сознание не ускользает от него, оставляя блаженную темноту.***
Сознание возвращается, когда Олег расстёгивает на нем ошейник. Его руки свободны, Сергей лежит ничком на кровати на мокрой простыне. Он осознает, что происходит, но ничем не может выдать свое состояние — нет сил даже открыть глаза, сорванный голос не дает стонать, хотя боль ужасная. Если бы Разумовский мог, он бы снова потерял сознание, но по щелчку пальцев такое не сделать. — Боже, весь в крови, бедный мой малыш, — тихо ужасается похититель, переворачивая его. Волнение, как ни странно, искреннее — Олег до сих пор уверен, что его жертва без сознания, а значит, не притворяется? Тело Сергея перемещают в пространстве; звона цепи нет, его несут на руках, потом опускают на холодную керамику. Шумит вода, и тёплые струи душа попадают на него. Чужие руки снимают футболку, прислоняют голову к стене и разводят ноги в стороны — Разумовскому инстинктивно хочется их свести, страх управляет его телом вместо него, но сил нет и на это. Олег подмывает его неожиданно бережно, мягкой мыльной губкой проходится по бедрам и ягодицам, но от воды и мыла распоротую задницу начинает невыносимо щипать, и Сергей больше не может притворяться: он хрипло стонет, открывает глаза. Вода в душе розовая. Олег, с закатанными до локтей рукавами рубашки, нависает сверху, с губкой в руке. — С возвращением, Серёженька, — слабо улыбается Волков, — давай-ка тебя помоем? Сразу станет легче. Разумовский жмурится, желая хоть так избежать разговора. Он не способен даже рот раскрыть, а тем более закричать или снова драться. Когда вода снова попадает на раны, он полузадушенно скулит от боли и получает поцелуй в лоб. Сладко пахнет кокосовым мылом, теплая вода успокаивает если не душу, то измученное тело. Волков моет ему волосы шампунем, тщательно массирует кожу головы сильными ловкими пальцами. Приятно, как будто делают массаж; если бы не события ранее, было бы совсем хорошо. Сергею трудно сопоставить эти два образа: ему кажется, он сходит с ума, кажется, что есть два близнеца-Волкова, один мразь и маньяк, а другой — просто влюбленный в него парень. Закончив ванные процедуры, Олег закутывает его в большое махровое полотенце и кладёт, как гусеницу, на ковёр, а сам хлопочет у кровати. Сергей наблюдает за ним сквозь прикрытые веки. Похититель меняет промокшую простыню — на ней и кровь тоже, меньше, чем Разумовский ожидал, но больше, чем ему бы хотелось. Олег застилает матрас двумя пледами, сверху — чистую простыню. Взбивает подушки, расправляет одеяло. — Сейчас мы ещё раз поиграем в доктора, малыш, и сможешь отдохнуть, — обещает мучитель. Лечение выглядит так же, как и в прошлый раз, только на избитую задницу Волков накладывает ещё один слой мази и спрей-пену. Лекарства не делают хуже, но вот каждое касание его пальцев к ранам причиняет дополнительную боль, и Сергей хнычет сквозь стиснутые зубы. Олег помогает ему одеться в такую же большую футболку, хлопковые трусы с большой прокладкой и мягкие спортивные штаны. Значит, кровь ещё не остановилась — тупо осознает Разумовский, но сил переживать об этом уже нет. Олег не даст ему умереть, Олег еще не наигрался. — Вечером я устрою нам романтический ужин в честь знакомства, — Олег помогает ему улечься на бок, накрывает одеялом, нависает над ним и шепчет, целуя мокрую от слез щёку. — Обеда я тебя лишаю, и до ужина тебе придётся посидеть в темноте. Понимаешь, Серёженька, твой проступок очень меня расстроил, и хотя ты уже понёс наказание, я считаю, что необходимо закрепить материал. Радуйся, что я добрый — эти наказания очень лёгкие. Сон к Разумовскому так и не приходит. В кромешной темноте у него начинается приступ паники и клаустрофобии, раскручивается новый виток истерики. Он ревёт, как ребёнок, спрятав лицо в подушку — последний раз он так рыдал, когда только попал в детдом, когда понял, что все взрослые его бросили, а дети жестоки. От ужаса тяжело дышать, от истерики начинается икота — он далеко от цивилизации, во власти наглухо отбитого психопата и его безумных правил, в плену маньяка, который избивает его и насилует, когда ему заблагорассудится. Единственный шанс на спасение — что Игорь поднимет тревогу — но что они могут сделать? Олег даже не его знакомый, его не будут подозревать — Сергей вообще не знает род его деятельности. У Волкова чёрный внедорожник и какие-то друзья, по виду — бывшие военные: вот и вся информация. Всех, кто в числа его похищения уехал из города, не опросишь. Сбежать из этой глуши — почти невозможно, но Разумовский обещает себе, что будет пытаться. Дождётся нужно момента, а пока лучше Олега не злить. Перетерпеть, дать затянуться ранам, и тогда… К вечеру боль немного утихает. Разумовский, как следует прорыдавшись, забывается коротким сном, свернувшись в позе эмбриона. Во сне он — Фёдор Басманов, провинившийся любовник Ивана Грозного, и царь казнит его, сажая на кол. У Ивана Грозного отчего-то лицо Олега, а боль, которую Сергей ощущает во время казни, для него знакома — совсем недавно, в этой же комнате было даже хуже. Во сне он кричит, но проснуться не может. Олег будит его поцелуями, свет из коридора бьёт в глаза, привыкшие к темноте. Отстёгивает цепь и выводит из комнаты, придерживая за плечи. Разумовский даже не помышляет о побеге — с каждым шагом поясницу простреливает болью, каждое движение — пытка. На первом этаже свет приглушен, на столе в гостиной стоят свечи и бутылка вина, дымится котелок, источающий запах мясного сытного рагу. — Садись, милый, сейчас будем ужинать. Если ты внимательно читал правила, то помнишь, что алкоголь тебе нельзя, но я решил, что один бокал в честь знакомства можно. У нас свидание всё-таки, не хочу, чтобы ты чувствовал себя обделенным. Сесть на стул — решение ошибочное. Сергей с трудом удерживается от крика, но не показывает виду. Больше злить его нельзя, еще одного наказания Разумовский попросту не переживёт. Он приподнимает руки в кожаных наручниках, намекая, что без них будет удобнее есть, но Олег даже не удостаивает его ответом, и больше Сергей не пытается. Цепочка между наручниками позволяет держать вилку, а нож ему и не нужен. Кусочки мяса очень мягкие, тушеные в овощном соусе. — Нравится, солнышко? — спрашивает Волков, разливая вино по бокалам. Разумовский угукает, чуть меняет позу, но сидеть все равно больно до жути. На глазах снова выступают слёзы — а он-то думал, что они давно закончились. — Тогда кушай на здоровье. У тебя глаза красные, — заботливо замечает Олег. — Может, аллергия на что-нибудь? Зря я добавил патиссоны, это точно от них. Глаза у Сергея красные, потому что он ревел полдня, но спорить бессмысленно. Только бы не злился больше и не наказывал, только бы оставил его в покое… Олег поднимает тост за новое начало и за знакомство, и его слова льются сквозь Сергея как фоновый шум, помехи на радио. Он пьёт, сухое красное вино обжигает горло — кажется, он и правда сорвал голос. — Чего ты ёрзаешь? — вдруг хмурится Олег. — Опять хочешь меня выбесить? «Нет, — в ужасе кричит Разумовский у себя в голове — нет, только не снова.» Язык прилипает к нёбу, сердце колотится так, что вот-вот остановится, слёзы текут ручьем. Вилка со звоном падает из дрожащих рук. — Нет, пожалуйста, — хрипит Сергей. — М-мне сидеть б-больно, п-пожалуйста, не надо… Олег встаёт, и сердце пленника уходит в пятки. Он жмурится, всхлипывает, мысленно прощаясь с жизнью, но тут его плеча касается рука. Ласково касается, не требовательно. Олег помогает ему подняться и подкладывает на стул большую мягкую подушку. — Так лучше, котёнок? Сергей открывает глаза. В лице напротив только участие и забота, нет и следа той звериной ярости, которую ему довелось испытать на себе. Облегчение затапливает Разумовского, как волна, он плачет уже от благодарности, а не от страха. Благодарность не притворная: когда Олег тянется к нему, чтобы поцеловать, Сергей, сам понимая, зачем, запрокидывает голову и раскрывает губы ему навстречу. Поцелуй бережный и сладкий. — Умничка, — расплывается в улыбке похититель. — Хороший мальчик, вот теперь ты усвоил урок. Давай поднимем еще тост, да? За то, чтобы ты поскорее принял своё новое положение, привык ко мне и к своей новой роли. И всё у нас будет прекрасно.