Птичка в клетке

***

Утром Олег просыпается значительно раньше будильника. Ворочается, наблюдает, как через тонкие занавески пробивается рассвет. В пять утра выходит кормить Аркана — на улице еще холодно, но эта свежесть приятна. На душе у Волкова легко, он словно заново родился, жизнь обрела смысл. Не зря Шура неделями капал ему на мозги насчет отпуска — всего два дня на природе, и он уже чувствует себя гораздо моложе и живее. И еще Серёжа… С Серёжей все не идеально, но скоро наладится: вчера на ужине он вёл себя безукоризненно, и Олег надеется, что сегодня будет так же. Он заходит к Разумовскому в половину восьмого, будит и отправляет в ванную. Серёжа идет, прихрамывая, но без возражений. Трёт заспанные глаза, и сердце у Олега сжимается. Жест такой трогательный, уютный. Он хотел бы видеть его каждое утро, хотел бы засыпать и просыпаться с Серёженькой в одной постели, но еще рано, он еще не привык, может напасть или снова пытаться сбежать. Всё будет — уверен Волков — и совместные жаркие ночи, и ленивые нежные утра, и долгие годы их счастья и страсти — будет, но не сейчас. — Тщательно почисти зубки, малыш, чтобы мне приятно было тебя целовать, в ванной есть всё для этого, — напоминает Олег ему вдогонку. Когда с ванными процедурами покончено, он кладет Серёжу на кровать и прижимает его колени к груди, сдёргивает трусы. По хрупкому телу проходит волною дрожь, но Разумовский не сопротивляется. Только отворачивается, поджав губы. — Заживает понемногу, — улыбается Олег, проводя большим пальцем по ложбинке между ягодиц. — Постарайся не нарываться на наказания, и через недельку будет порядок. Волков повторяет вчерашнее лечение, чтобы следы порки, гематома на левой ягодице и травмированный анус побыстрее зажили, а потом ведет Серёжу в гостиную. Разумовский притихший, потерянный. Это лучше, чем было, но всё-таки не очень хорошо: Олег хочет видеть своего мальчика счастливым, хочет видеть в его глазах отражение своей любви, а не страх. На завтрак они едят блинчики с клубничным вареньем и сметаной; Серёжа сидит на мягкой подушке, но все равно вертится. Прихлебывает горячий кофе с раздражающим звуком, но Олег не хочет начинать день со скандала. Заведётся еще, ударит, не рассчитает силу, опять придется бежать за аптечкой — зачем это нужно? Вместо этого, Волков смотрит на него во все глаза: ну уж очень его Серёженька красивый. Рыжие волосы, расчёсанные и распущенные, длиной до плеч, притягивают взгляд. Глаза — синие, затуманенные, еще немного опухшие после вчерашней истерики, но каким-то образом даже это его не портит. Ошейник и наручники, соединенные цепочкой, только подчеркивают белизну его нежной кожи — такой тонкой, что на виске проглядывает синяя венка. И его веснушки — созданные природой лишь затем, чтобы свести Волкова с ума, не иначе. Серёжа замечает его взгляд, снова вздрагивает и прячет лицо за волосами, взгляд — в тарелку. — Блинчики понравились, Серёжа? — Да. — Меня бабушка учила их готовить. Потом и тебя научу, солнышко. Губы Серёжи кривятся, словно он вот-вот заплачет. Что, он не готов к долгосрочным планам? Олег готов за двоих. — Милый, я хочу узнать тебя получше, — Олег наливает еще кофе из кофейника и складывает руки перед собой. — Это ведь важно — общаться друг с другом в отношениях, честно и без секретов разговаривать обо всем на свете. — А у нас отношения? — Серёжа резко поднимает голову; чёлка, взметнувшись, падает ему на глаза. — Конечно. Ты мой самый любимый на свете Серёженька, мой котёнок, мое солнышко. Олег не выдерживает находиться так далеко от предмета обожания, он подвигает стул к серёжиному и кладет руку ему на колено, сжимает крепче, боясь, что его радость исчезнет. Мышцы под ладонью замирают, оцепеневший Разумовский поднимает синие глаза на Олега. — Но я… — видно, как он взвешивает каждое слово, нервно сглатывает скопившуюся слюну, — мы только познакомились. Я не могу сказать того же, я не могу тебя обманывать. — И это правильно, малыш, — Волков приближается к его лицу и целует. — Со временем и ты меня полюбишь, а пока поговорим. Ты учишься на программиста, да? Следующие пара вопросов — уточняющие. Олег заранее знает на них ответ, ребята Дракона нарыли на Серёжу отличную базу, пока планировали похищение. Если Серёжа солжёт, Олег это сразу поймёт и предпримет меры: его котёнок пока ещё плохо воспитан, но это поправимо. Есть и то, чего в досье нет, но что Олег обязан знать. — Расскажи, с кем ты был до меня? Разумовский вскидывается, краснеет. — Это важно? — Да, я хочу знать, милый. Были они лучше меня или хуже? Волков весь обращается в слух. Если окажется, что лучше, нужно будет попросить Дракона еще об одной услуге. Когда эти безымянные мужики окажутся в черном мешке в ближайшем лесу, Олег будет спать спокойнее. — Было несколько свиданий, — неуверенно начинает Серёжа, — им нравились некоторые… жесткие вещи, а я… у меня проблемы с тем, чтобы понять, что нравится мне, это из-за детдома, наверное. Я соглашался на разные… штуки, но Игорь считает, это было саморазрушительное поведение. — Кто такой Игорь? Пульс учащается. Волков чувствует, как одно это имя — незнакомое пока, имя без лица и истории, просто раздражающий звук на задворках сознания — одно это имя его злит. — Сосед по общежитию, просто друг. Я же говорю, у меня не было ничего серьезного, только эти свидания на одну ночь. — То есть, ты экспериментировал? — Ну, да? — Хорошо, — кивает Олег. — Эксперименты я простить могу. В конце концов, и наш первый раз получился не таким, как я планировал. Серёжа снова вздрагивает. — Ты меня чуть не убил, — шепотом замечает он, поджимая дрожащие губы. — И первый раз, и второй. Третьего я не переживу. — Я и сам не хотел тебя мучить, малыш, ну что ты, — Олег придвигается еще ближе, берет лицо Разумовского в свои руки, гладит большими пальцами скулы. — Ты хороший мальчик, я это чувствую, но тебя нужно еще немного повоспитывать. И когда у меня это получится, не будет необходимости причинять тебе боль, понимаешь? Я бы пылинки с тебя сдувал, я этого только и хочу, но ты вынуждаешь заняться твоим воспитанием. Разумовский в ответ сжимает руки в кулаки, приоткрывает рот, намереваясь что-то сказать. Сверкает синими глазами — нежный, встрёпанный и рассерженный котёнок. Он ничего не говорит: опускает взгляд в тарелку, шумно выдыхает воздух. — Умница, — Олег целует его в щёку и накрывает его руки своими. — Лучше успокоиться и не скандалить. Со мной спорить — себе дороже. Еще блинчик? Пару минут проходят в молчании. Кофе в чашке Олега остывает и он ставит чайник на газовую плиту, чтобы согреть еще воды. — Ты упомянул детдом и травму, малыш, — снова начинает Волков, — расскажи, что ты имел в виду? — В детдоме меня травили, — признается Серёжа. — Я бы не хотел говорить об этом… — Но если я спросил, то нужно отвечать, ты же помнишь правила? Пункт 5, часть про распорядок: «отвечать на вопросы сразу». Не хотелось бы утро начинать с наказания, — резко отвечает Волков, сбавляя угрожающий тон лишь на последней фразе. При слове «наказания» чашка с остатками кофе выпадает из рук Разумовского, с громким звоном падает на тарелку из-под блинов, но не разбивается. Немного кофейной гущи попадает на стол. — Прости! — голос Серёжи, еще немного хриплый после вчерашнего, срывается, на глаза наворачиваются слёзы, дрожат губы и подбородок. — Прости! Я всё расскажу, только не надо… пожалуйста, Олег, пожалуйста! — Не люблю беспорядок, — цедит сквозь зубы Олег, вертит головой в поисках тряпки. — Наказание придумаю позже, а пока говори — от степени твоей честности будет зависеть его тяжесть. — Однажды всё стало совсем плохо, — бормочет Серёжа, опустив глаза на свои колени. — Меня постоянно били, пихали жвачки в волосы, рвали рисунки и учебники — но это еще ничего, это я мог… не принимать близко к сердцу. Это как будто омывало меня, понимаешь? Как волна. Проходило мимо. А один раз… я был один в комнате, все гуляли, выпал первый в году снег, и вдруг… в комнату набилась пьяная компания — семеро, часть даже не из нашего детдома, и они начали угрожать, что… говорили, что п-пустят меня по кругу, что сзади разницы никакой — из-за моих волос, как у девчонки, и что можно будет не бояться, что я забеременею. Они не успели ничего сделать, точнее… только раздели и прижали к столу, я думал, умру там от страха, но мне повезло — воспитатель услышал шум и разогнал их, но я… каждый раз, когда нахожусь в одном пространстве с мужской компанией, слышу эти слова. Их голосами, как пластинку на повторе, понимаешь? «Пустим по кругу, пустим по кругу, пустим по кругу!» К концу рассказа Разумовский уже рыдает, спрятав лицо в ладонях. Волков тут же подставляет плечо и обнимает его обеими руками, прячет в своих объятиях. Серёженьку хочется утешать, нежить, целовать, но Олег, привыкший за время службы мыслить другими категориями, думает — значит, вот оно — его слабое место, один из его главных страхов. Этим можно угрожать, чтобы научить послушанию. Угрожать, а не исполнять, конечно — Олег слишком привязан к нему, чтобы делиться Серёжей с кем-то еще. — Ну-ну, малыш, тише, — Олег гладит его по голове, пропускает между пальцев шёлковые рыжие прядки. — Я вижу, что ты говоришь честно. Поэтому наказание будет совсем легким — всего лишь минет, но давай-ка ближе к обеду. Сейчас мы так объелись, что это может плохо кончится. Услышав про минет, Серёжа дергается в его руках, но снова проглатывает возражения. Они замирают в этой неудобной позе, склоненные друг к другу за столом, молчат, пока тихие всхлипы Разумовского затихают. Олег не может разорвать объятие, а Серёжа обессилен и напуган, боится вызвать его гнев. — Ну вот, котёнок, так лучше. Посмотрим с тобой фильм? Пока я добрый, разрешу тебе выбрать. — Ну, мне нравятся лёгкие комедии и сериалы на подобии Теории большого взрыва, Компьютерщики, может тогда посмотрим Грешников? — Больше не нравятся, — Олег качает головой. — Эти сериалы — ужасная пошлость. Посмотрим лучше классику, но, так уж и быть, выберем фильм попроще. Будем смотреть «Хатико». Серёжа не спорит. Они устраиваются на диване, и Олег колдует над телевизором, подключает через кабель мобильный — в такой глуши ничего другого работать не станет. Они сидят близко — бедром к бедру, но всё равно недостаточно. Едва заканчиваются начальные титры, Олег лезет Серёже под футболку, другой рукой крепко обхватив за плечи. Зажав между пальцами горошину соска, он прокручивает теплую плоть, и Серёжа взвизгивает от неожиданности и боли. Он весь напрягается, сжимает руки, но не спорит и не возмущается. И не отталкивает его — одно это ощущается маленькой олеговой победой. — Тише, котёнок, — усмехается Олег, растирая сосок и переходя ко второму. — Смотри фильм. Ты же не хочешь потерять сюжетную нить. На втором щипке раздается беспомощный писк, но он снова не сопротивляется. Довольный результатом Волков переходит к поглаживаниям: шея, грудь, талия, низ живота. Серёжа сводит колени, когда рука Олега оказывается поблизости резинки его шорт. Обкусанные губы дрожат, слезы наворачиваются на глаза. Он не говорит ни слова, но Олег слышит язык тела: не надо, нет, не трогай. Послушание вознаграждается — шорты Волков не трогает, а гладит бедра и колени Серёжи, скользит по прохладной нежной коже, чувствуя под пальцами мурашки. Коленки у его Серёженьки острые, худенькие и покрытые веснушками. Олег, ощутив очередной прилив щемящей нежности, наклоняется и кусает его. Серёжа снова пищит — ну, как есть, беспомощный милый котёнок. — Какой же ты сладкий, — шепчет Олег, задевая губами его ухо. — Так бы и сожрал целиком. От волос пахнет шампунем, а от нежного места за ушком — самим Серёжей, и Олег не выдерживает. Лижет и кусает тайное местечко, после прихватывает зубами ушную раковину. Разумовского трясёт, он задушенно скулит и пытается отодвинуться подальше, но другой рукой Олег тесно прижимает его за плечи. — Чего дрожишь? Тебе что, не нравятся ласки твоего мужчины? Тебе больше по нраву, когда я делаю тебе больно? — Нет! — быстро отвечает Серёжа. — Нравятся. Я просто… замерз. Волков приносит ему тёплый плед и накрывает их обоих. Теперь ему ничего не помешает потискать Серёжу, нет никаких отговорок. Олег забрасывает ноги Разумовского себе на колени, подтягивает его поближе. Прихватывает зубами шею, кусает и целует, не в силах оторваться от запаха и вкуса его кожи. Тот тихонько постанывает, отвернувшись к экрану, сидит у него в руках послушной безмолвной куклой, но Олег счастлив и от этого. Он привыкнет. Он полюбит в ответ — надо только дать Серёженьке время. Волков почти не осознает происходящее на экране; сюжет пролетает мимо него, есть только точеный профиль с острым лисьим носом, есть всполох огненных волос слева, есть кровь, стучащая в висках. — Расскажи мне что-нибудь о себе, малыш. Что ты любишь, как проводишь время? — Люблю ай-ти, — глухо отвечает Серёжа. — Провожу время, изучая ровно это. Еще искусство итальянского Возрождения, но ты ведь не отвезешь меня в Италию, правда? — Мы обязательно туда съездим, — оживляется Волков, — и убери этот язвительный тон. Он тебе не идет. В какой город ты бы хотел поехать? — Флоренция. — Тогда решено, — Олег тянется к нему и целует в закрытые губы. — Съездим на Пасху. А потом я бы отвез тебя на Карельские озера — там очень красиво, котёнок, тебе понравится. Серёжа смаргивает слезы, его рука, вцепившаяся в плед, слегка подрагивает. Олег чувствует укол разочарования: он тут мечтает об их путешествии, планирует совместное будущее, а Серёже опять что-то не нравится. Может, досуг ему такой не подходит? — Любишь ходить по клубам? — спрашивает Олег, глядя на экран. — Почти не хожу, — отзывается Серёжа. — Но иногда друзья зовут, и мне, в целом, нравится — танцы хорошо прочищают голову. — Теперь тебе это не нравится, — отрезает Олег. — И эти твои друзья, без них будет гораздо лучше, хочу, чтобы ты забыл о их существовании сейчас же, тебе будет достаточно лишь меня. От них ничего полезного, я-то знаю. Только и думают, как напоить тебя и залезть тебе в трусы. Нечего тебе видеться с ними. Серёжа оглядывается на него с непониманием в глазах, но вопросов не задает. Олег вспоминает, как наблюдал за ними в первый день их знакомства. Как высокий брюнет танцевал с Серёжей, блондинистый очкарик не сводил с его куколки взгляда, а красноволосая девчонка его обнимала. Волкову хочется стянуть с пояса ремень и хорошенько, до красных полосок на заднице, отхлестать Серёжу за эту сцену. Наказать как следует. Олегу до зубного скрежета хочется выбить из него всю эту дурь, это блядство и распущенность — но Волков сдерживает себя. Это было до встречи с ним. Это было до того, как Серёжа стал принадлежать ему. Теперь уж он позаботиться о правильном воспитании своей принцессы. — Ты спал с тем брюнетом из клуба? — не выдерживает Волков. — С тем, который тёрся об тебя на танцполе? — Ты… ты следил за мной! — Это не ответ, — Олег давит в себе раздражение, но оно рвется наружу шумным потоком. — Не спал. Это мой друг Игорь, я говорил. Он был добр ко мне и помогал, когда мне было очень плохо. — Больше чтобы я не слышал этого имени. Поцелуй меня, котёнок. Серёжа поворачивает голову и касается его губ своими. Коротко и без должного внимания, а затем тут же отстраняется. Волков кладет ему руку на шею и целует сам — мокро, жадно, так сладко, что темнеет в глазах. Губы Олега скользят к горлу, где уже налился лиловым засос. Олег кусает и зализывает покрасневшее место, лезет под футболку — кожа Разумовского под пледом нагретая, как жаровня. Гладить и сжимать — одно удовольствие. — Поцелуй ещё, — требует, оторвавшись от нежной шеи. Серёжа приоткрывает губы и позволяет себя целовать, но сам инициативы не проявляет. Олег придерживает его затылок, толкается языком в чужой рот, а потом отстраняется, тяжело дыша. — Ещё. — Господи, — взрывается Серёжа, — я и так с ног до головы в твоей слюне, хватит! Сказав это, он замолкает, неверяще хлопает глазами. Пальцы сжимаются на пледе, он замирает на вдохе. Моргает. — Прости… — Вот так ты принимаешь мою ласку, да? — Олег вздыхает, удерживаясь от того, чтобы залепить пощечину зарвавшемуся наглецу. — Ты мне, кстати, должен минет за утреннее происшествие. Это твое наказание, помнишь? Серёжа снова моргает. — Не помнишь? Ну, не дрожи ты так, это же просто минет, а я сегодня добрый, разрешу даже использовать смазку — специально для нашего медового месяца купил несколько вкусов. Сегодня попробуем шоколадную. Олег отходит за смазкой к шкафу, а когда возвращается, видит картину: Серёжа обернут в плед, как в кокон, спрятан полностью, с головой. И снова плечи дрожат. Ну что за ребячество! — Если ты играешь в прятки, то не думай, я тебя вижу, — усевшись рядом, Олег откидывает плед с его головы и с нажимом целует в щеку. — Видишь, я тебя нашёл. Теперь поработай немного ротиком, может, это отучит тебя дерзить мне. — Олег, я… — Не капризничай, — Волков подносит палец к его губам, заставляя замолчать. — Оближи-ка. Подушечка пальца накрывает обкусанные губки Серёжи, гладит их и ныряет между, в жаркий влажный рот. Олег вытаскивает палец, но тут же проникает сразу двумя, толкается к горлу, а Серёжа сдавленно хнычет. У Олега стоит уже до боли, но пальцы так хорошо скользят по горячему языку, что он не может оторваться. — Умница, — Олег убирает руку и садится поудобнее, откидывается на спинку дивана. — Теперь приступай к делу. — Я почти не умею, я не смогу… — признается Серёжа, глядя в пол. — Что же, твои любовники никогда тебе за щёчку не давали? — Представь себе, — огрызается Разумовский. Совсем страх потерял. Олег дергает плед на себя, хватает наглеца за волосы на затылке. — Ну что ж, Серёжа, градус наказания повысился, — с напускным спокойствием объясняет Олег. — Если снова дерзить вздумал — научу сразу горловой делать, и практика будет шикарная. Первый совет: спрячь зубки, а то возьму распорку. Серёжа жмется к дивану, всхлипывает и цепляется за плед, будто тот может его защитить. Сжав рыжие волосы в кулаке, Олег тянет его голову вниз. — На колени, сейчас же. Вздрогнув, Серёжа стекает на пол, садится на колени перед Олегом. Тот пошире расставляет ноги, твердая ткань брюк давит на возбужденный член. — Достань его. Приказ звучит отрывисто и жестко: таким голосом Олег строил новичков у себя в отряде, и это непривычно — использовать тот же тон к его хрупкому мальчику. Непривычно — но необходимо, если мальчик плохо себя ведет. Серёжа поднимает руки в наручниках, мягко позвякивает цепочка. Он расстегивает ширинку Волкова и достает член. Давление ткани исчезает, и Олег не удерживается от хриплого стона. Дыхание тяжелеет от одного вида — белая узкая ладошка на красном от прилившей крови стволе его члена. — Возьми смазку и нанеси на член, тебе будет так легче. Теперь открой ротик и высунь язык. Серёжа робко открывает рот и чуть запрокидывает голову. Розовый язычок застывает у самой кромки зубов. Олег направляет член рукой: медленно водит головкой по губам, потом скользит по языку внутрь. Хватает за волосы, не давая отодвинуть голову. — Теперь просто держи ротик открытым, малыш. Раз ты ничего не умеешь, придется всё сделать самому, вот только тебе это может не понравиться. Член обволакивает жарким и мокрым, глаза непроизвольно закатываются, но Олег не хочет терять и секунды этого драгоценного вида. Рыжие ресницы его Серёженьки уже влажные, слипшиеся от непрошенных слез. Серёжа у его ног такой уязвимый, красивый и беззащитный… Волков тянется за пультом и выключает фильм, на который обоим уже давно плевать. Тихо всхлипнув, рыжий цепляется за руку Олега, но сказать ничего не может — во рту уже крупная головка и треть толстого ствола. Волков толкается еще, и Серёжа закономерно давится, напрягает шею и плечи в попытке отстраниться. — Не убегай от наказания, — рокочет Олег, — а то получишь новое. Он покрепче хватает Серёжу за волосы и начинает движения — насаживает его рот на себя, ускоряясь с каждым толчком. Сначала Серёжа пытается стонать и скулить, но скоро обмякает, замирает с широко открытым ртом и не сопротивляется, когда член Волкова толкается ему в нёбо. Слюна, перемешанная с ароматным лубрикантом, пошло хлюпает у него во рту, а по красным щекам в полную силу текут слезы. — Расслабь горло, Серёженька, не пытайся говорить, — инструктирует Олег. — Когда ты хнычешь или сопротивляешься — ты не дышишь, а дышать нужно. Он чуть наклоняет голову Серёжи к себе и меняет угол проникновения. Входит длинным плавным движением, чувствует, как вокруг головки его члена спазмирует узкое горло. Серёжа мычит и давится, содрогается в рвотных позывах, но Олег знает меру. Дает передышку, и его малыш надсадно кашляет, сглатывает слюну, красный, с расширенными от испуга глазами. — Теперь снова в горлышко, да, милый? Будешь знать, как со мной нужно разговаривать. Олег насаживает его ртом на член, размашисто двигает его голову, обхватив двумя руками, слушает мокрые хрипы серёжиного горла, как самую сладкую музыку на свете. Толкается глубоко, не щадя. Кончает, не вытаскивая члена из Серёжиного рта, напротив, прижав его носом к паху, до упора. Когда сладкая нега проходит, он отпускает Серёжу и тот выкашливает сперму на ковер, падает рядом в изнеможении, красный и зареванный. — Семя своего мужчины нужно принимать с любовью и глотать всё до конца, — хмурится Волков. — Не можешь удержать в себе — получишь позже наказание. Я ещё не решил, какое. В очередной раз Олег поражается странному сочетанию своих желаний. Серёженьку хочется нежить и целовать, хочется вырисовывать узоры из его веснушек, облизывать каждый сантиметр его сладкой кожи, дышать его вкусным запахом. И так же сильно хочется остервенело вбиваться в его тесное нутро, чтобы он орал от боли и удовольствия. Хочется расцветить его всеми оттенками красного и синего, не оставив ни единого чистого кусочка. Хочется душить и драть в сокращающееся горло, пока он борется за каждый глоток воздуха. Хочется выпороть его, потеряв счет ударам, потеряв голову от чувства всепоглощающего и слишком сильного, чтобы ему противостоять — чувства обладания.