Птичка в клетке

***

Новый день приносит неожиданный порыв: Олег решает приготовить своему любимому ванну. Выбирает соль для ванны с алоэ, капает туда немного эфирных масел: Апельсина, Нероли, Сладкого мандарина и совсем капельку Жасмина. Соль быстро растворяется в тёплой воде, а ванная комната наполняется чудесным цитрусовым запахом с нотками нежных цветов. Пена получается как в фильмах — стойкая, нежная, словно облако. Финальным штрихом становятся лепестки цветов: засушенные розы, свежие васильки и листочки клевера, сорванные за оградой. Аромат получается чувственный, расслабляющий, идеальный. Олег доливает еще горячей воды и идет наверх за Серёжей. Увидев наполненную ванну, Разумовский улыбается, и в животе Олега от этой улыбки цветёт живое и острое, душит и распирает, будто лёгким мало места в груди. — Рад, что тебе понравилось, малыш, — Олег помогает ему раздеться, снимает ошейник и наручники, чтобы не мешали. Они забираются в ванну вместе, устраиваются спиной к груди — Олег заключает Серёжу в бережные объятия, вода вокруг них успокаивается, куски ароматной пены липнут к рукам и волосам. У Олега встает, член упирается в поясницу Разумовскому, сидящему между его ног, но рыжий не отстраняется, только издает тихий удивленный звук, напоминающий мяуканье. — Ласковый мой котёнок, — шепчет Олег, а Серёжа откидывает голову ему на плечо, закрывает глаза, горячий от воды, нежный, сонный. — Люблю тебя так сильно, маленький мой. Люблю… — Я однажды смогу сказать то же самое, наверное, — чуть дрогнувшим голосом отвечает Серёжа. — Если ты не станешь больше причинять мне боль. В сладостное марево из пара и эфирных масел вмешивается горечь. Олег был уверен, что Серёжа уже полюбил его в ответ, только стесняется сказать, а оказалось, еще нет. — Я не стану делать тебе больно, если ты не будешь вынуждать меня на крайние меры, — Олег шарит под водой и обхватывает мягкий член Разумовского, гладит чувствительную головку. — Давай хоть сегодня не будем портить друг другу настроение, хорошо, зайчик? — Хорошо, — тихо отзывается Серёжа. — А что ты хочешь со мной сегодня сделать? — Нежить моего малыша в ароматной ванне, — перечисляет Олег, двигая кулаком по серёжиному члену, — побрить твое прекрасное личико — понимаешь, у тебя особенно и не растет борода, но я хочу целовать гладкие щёчки. А потом у нас с тобой будет близость. Согласись, я достаточно долго ждал, чтобы снова насладиться твоей сладкой тесной попкой. Серёжа дергается из рук, расплескивая воду, но Олег молниеносно ловит его обратно. Крепко прижимает к груди, перехватывает руки крест-накрест, как в смирительной рубашке, держит своё сокровище. — Олег, нет, пожалуйста! Я даже подумать об этом не могу, меня всего трясет, ты же видишь! Пожалуйста, не надо! Ты же вчера… — Вчера я решил тебя поберечь, — спокойно объясняет Олег, не разжимая захват, — А сегодня пришло время. Я столько для тебя делаю — разве я не заслужил благодарности? — Пожалуйста, не надо! — как заведенный, повторяет Серёжа. — Не надо! — Не думаю, что ты тут что-то решаешь. Я не сделаю тебе больно, если ты не вынудишь меня. И потом, разве близость со своим мужчиной — это наказание? Я растяну тебя, мы используем смазку — на сегодня я выбрал ванильную, тебе понравится. — Олег, прошу, — снова начинает Разумовский, но Олег прижимает ладонь ему ко рту. — Посиди тихо, не капризничай. И приподними немного бедра, будь хорошим мальчиком. Другой рукой Волков ныряет ему между ягодиц, ощупывает заживший вход — мышцы от касания судорожно сжимаются. В воде всё чувствуется чуть иначе — жарче, плотнее, чище. От движений вокруг входа на поверхности воды круги и плеск, а Серёжа, обхватив себя обеими руками, наконец-то стихает. Олег отпускает его рот, дергает узкие бедра немного выше, проникает в Серёжу одним пальцем. — Ай! Больно! — Это с непривычки. Мы с тобой давно этого не делали, — успокаивает его Олег. — Вот закончим с водными процедурами и бритьем, и тогда я научу тебя любить анальный секс. Стенки обхватывают палец очень плотно, словно тисками — голова у Олега идет кругом от предвкушения. Он не позволяет себе увлечься: планы и обещания надо выполнять в точности. Покрутив пальцем в тугом проходе, он вытаскивает его и устраивается поудобнее, тянет Разумовского на себя. Притихший, тот укладывается рыжей головой на его грудь, по шею спрятанный в воде и слое густой пены. Волков гладит его по талии, кружит у поясницы, тискает задницу, снова кружит по спине. Убаюкивает нежными обещаниями, а потом чувствует, как на него капают слезы — абсолютно бесшумные, без всхлипов и рыданий, только дыхание у Серёжи неровное. — Не плачь, котёнок, ну чего ты? В этот раз больно не будет, тебе понравится. Ты же не дал мне возможности показать, каким нежным я могу с тобой быть, помнишь? Не повторяй своих ошибок, и всё пройдет хорошо. Олег не любит, когда его мальчик расстроен, но есть вещи, от которых он не может его защитить — Серёжа должен принять его сам, понять, что Олег желает ему только добра, смириться и полюбить свое новое положение и своего мужчину. Если ему нужно для этого наплакать целую ванну — Волков готов его ждать. Когда вода остывает, Олег помогает ему встать и вытереться банным полотенцем. Усадив его на бортик ванны, Олег идёт за лезвием и пеной для бритья. Серёжа заторможенный, отстраненный, но послушный. Приподнимает голову, сидит тихо, моргает, глядя на Олега своими глубокими синими глазами. — Умничка, какой послушный малыш, — закончив бритьё, Олег целует его в кончик носа. — Такого мальчика хочется брать нежно и ласково, такому мальчику не хочется делать больно. Будь таким всегда, и я всегда буду с тобой добрым. Поцелуй меня, ну? Серёжа резко подается вперед, точно разгневанная дикая кошка. Выхватывает лезвие из руки, замахивается, но ему не сравниться с инстинктами спецназовца — Олег отступает, тело действует на автомате, все движения вызубрены, вбиты в него дурноватым сержантом еще в учебке. Лезвие, нацеленное в горло, впивается в предплечье — Волков ставит блок, и это его спасает, но руку прошивает болью. — Сука! — шипит он, отшатываясь. — Тебе пиздец, мелкая дрянь! В синих глазах напротив ярость бледнеет, сменяется осознанием и страхом. Боец из Серёжи никакой, но он все равно бросается снова. Обезвредить его несложно — три отточенных движения, даже без ударов, так, небольшое давление в нужных местах — и Серёжа уже на полу с заломленными сзади руками. Полотенце валяется рядом, а Олег, тоже обнаженный, сидит на Разумовском сверху, надежно фиксируя руки. — Я бы выебал тебя прямо здесь, мразь, — рычит Волков, пережимая тонкие запястья, чтобы те онемели, — но ты сегодня даже члена моего не заслужил. Ты будешь умолять меня, чтобы я тебя трахнул, тебе придется это заслужить. Лежать, блять! — прикрикивает, когда Серёжа под ним бестолково дергает ногами. — Никогда! Я тебя ненавижу, маньяк ты сраный! — визжит Серёжа. — Не смей меня трогать, больной ублюдок! Дальше всё как в тумане: Олег запихивает ему в рот мочалку, связывает руки обычной веревкой, потому что до наручников отсюда не добраться. Вторым куском веревки связывает лодыжки. Слезает с него, разворачивает связанного Разумовского на спину и с наслаждением бьет по лицу. Серёжа воет сквозь импровизированный кляп. — Хотел полоснуть меня по горлу и сбежать, да, сука? Так ты ко мне относишься? После всего, что я для тебя сделал, тварь неблагодарная! Ещё удар. Из носа Серёжи течет кровь, и Олег хватает его за волосы и макает головой в ванную, чтобы ее смыть. Держит под водой брыкающегося Разумовского: достаточно, чтобы тот перестал сопротивляться, но недостаточно, чтобы захлебнулся, и достаёт, почти заламывая шею — Серёжа успевает набрать носом мыльной воды и теперь надсадно кашляет через кляп. — Я надеялся, мне никогда не придется вести тебя в подвал, — цедит Олег, презрительно глядя на мокрого и напуганного до истерики Разумовского. — Но ты не оставил мне выбора. Олег подхватывает его за связанные ноги и тянет за собой, тот проезжается спиной по всем порогам, пересчитывает головой ступеньки в подвал. Места там много, подвал по большей части пустой: у стены байдарка и пара велосипедов, шкафчик с крупами и консервами у другой стены, а посреди помещения брошен пыльный матрас. В углу сложенный стол — такой, какой достают на праздники в каждой пост-советской семье, а кроме него два потрепанных офисных кресла. — Не заслужил лежать на мягком, — решает Олег, бросив его прямо на пол. — Жди здесь, сука, и только дернись — я тебя на части разорву. Он забирает из серёжиной спальни виброзажимы для сосков, большого размера вибратор в форме анальной пробки, смазку и еще больше верёвок. В ванной наскоро перевязывает собственный порез на внутренней стороне предплечья — мелочь, но неприятно, бинт быстро пропитывается кровью, и Олег добавляет еще несколько слоев. Обиднее всего то, как Олег старался сделать своему Серёженьке хорошо — и ванна, и ласки, и нежности на ушко, а в ответ — попытка убийства. Желание, проснувшееся ранее, исчезает; сегодня Волков не будет сам трахать Серёжу, он не заслужил. Спустившись снова в подвал, Олег застает его в том же положении. Серёжа неразборчиво кричит через кляп, и по мимике это напоминает извинения, но слушать их Волков не намерен. — Здесь ты сможешь орать, сколько влезет — из дома я тебя даже не услышу. Спрашиваешь, что тебя ждет? Море удовольствия, Серёжа. Его будет так много, что ты в нем захлебнешься. Рывком перевернув Серёжу на спину, Олег принимается перевязывать его более тщательно. Руки — за спиной, связаны в запястьях и локтях. Заодно осанку поправит, а то вечно сутулится. Ноги раздвинуты по-лягушачьи, привязаны так, чтобы он не мог разогнуть колени. Прочные красные веревки для шибари ему посоветовал купить Дракон, и он оказался, как всегда, прав. Связанный со всех сторон Серёжа — не только надежно, но еще и красиво, узорными узлами, от шеи, через грудь до впалого живота и гладкого паха — картинка горит перед глазами Олега, распаляет его и оглушает. На белой коже еще цветут следы его засосов — знаки принадлежности. — Сначала я хотел посадить тебя на кулак, — рассказывает Олег, разматывая проводки виброзажимов. — Хотел запихнуть в тебя руку по локоть, чтобы навсегда отучить тебя от непослушания, но мне стало лень. Вместо меня поработают они. Для начала. Он нажимает кнопку на небольшом пульте управления, и зажимы, закрепленные у Серёжи на сосках, включаются. Разумовский взвизгивает через кляп, мокрые волосы липнут к лицу, синие глаза широко раскрыты. Олег вытаскивает мочалку из его рта, и тот откашливается, жадно дышит. Ровно в этот момент Олег включает режим посильнее. — Ай, прекрати, стой, пожалуйста! — скулит Серёжа, дергаясь в путах, — Олег, прости, я не знаю, зачем я… Не надо! — А как ты меня остановишь? — издевательски-изумленно спрашивает Олег. — Что ты можешь сделать, кроме как просить и плакать? — Я ошибся, прошу, Олег, не делай этого. Я больше так не буду, никогда, клянусь, только перестань! Олег окидывает его оценивающим взглядом, убирает со лба мокрую прядь. В волосах обнаруживается размокший василек — застрял, должно быть, пока Олег держал его голову под водой. Сладость нежностей в ванне отзывается горечью Серёжиного предательства. — У тебя не очень чувствительные соски? Не беда, сделаем посильнее. Разумовский снова кричит. Его тело дергает, как от разряда тока, он вертит головой, потому что ничем больше шевелить не может. — Больно, блять, ты мне их оторвешь сейчас! — Я? — удивляется Волков. — Я тебя и пальцем не трогаю, если ты не заметил. Он делает вибрацию еще сильнее, ставит на предпоследний режим. Серёжа слезно упрашивает его прекратить, потом вопит, что Олег палач и инквизитор. Может, про второе он и прав — инквизитор это тот, кто спасает людей, пусть и жестокими методами. Олег в Бога не верит, но верит в себя: он знает, что нужно Серёже, чтобы исправиться. Он знает, что имеет право исправить Серёжу. Это не божественное предназначение, но по смыслу почти оно — Олег знает, что должен перевоспитать Серёжу для его же блага, и что с того, если его мальчик медленно всё усваивает? Время у Олега есть. Устав от криков и рыданий, он выключает виброзажимы, дает Серёже пару секунд отдышаться, а потом резко включает на самой последней скорости. Разумовский орет сиреной, и Олег, промучав его еще минуту, снимает проводки с его сосков. Серёжа обмякает, откидывает голову назад, прикрыв глаза. — Теперь перейдем к главному блюду. Волков выдавливает немного смазки и наносит ее на вибратор в форме широкой и длинной анальной пробки. Серёжа распахивает глаза и меняется в лице. — Олег, он меня убьет, что ты делаешь?! Он же огромный! — Ну, и проступок твой был не маленький. Я оставлю тебя так на шесть часов, а ты можешь кричать, если хочешь. Кончать разрешаю, если сможешь, без прикосновений к члену. — Я не могу! Нет, Олег, нет, это уже не смешно, боже! — истерически смеётся Серёжа, — Это же дубина, а не пробка, господи, ты же не серьёзно? Какие шесть часов? — И смотри, какое дело, Серёжа, — продолжает Олег, размазывая лубрикант по вибратору. — Если ты его вытолкнешь, то обратно запихнуть сам не сможешь. А если я приду и увижу вибратор где угодно, кроме твоей дырки, я устрою тебе фистинг прямо тут, без смазки и даже минимальной подготовки. Потом сам наложу швы, если придется. Ты думаешь, я шучу? Ты пытался меня убить. Поверь, Серёженька, я держу свои обещания. — Олег, прости, прости меня, я ошибся, я не хотел тебе вредить! — тараторит Серёжа, захлебываясь слезами. — Одумайся, пожалуйста, я не смогу, ты снова порвешь меня, пожалуйста, Олег! Я раскаиваюсь! Олег! Не надо! — Я не садист, — кивает Волков и складывает смазанные пальцы вместе, давит двумя на вход. — Растяну тебя немного. Но не слишком сильно, а то наша игрушка выскользнет. Он проникает внутрь на одну фалангу, Разумовский изгибается в немом крике, безуспешно пытается привстать на связанные за спиной руки. Вторая фаланга, два пальца полностью. Жар обжигает, стенки судорожно сжимаются, сопротивляясь напору. Поработав пальцами в тугом проходе, Олег приставляет пробку к отверстию и давит. Серёжа лежит на спине; колени в стороны, угол проникновения крайне неудобный. Мышцы поддаются, натягиваются до предела, Серёжа болезненно шипит, а на самом широком месте не удерживается от крика. — А знаешь, что будет, если ты снова меня разочаруешь? — буднично спрашивает Олег, втискивая пробку дальше и дальше. — Я сдам тебя в бордель. Или как это сейчас называется? Эскорт-услуги? Словом, туда, где у проституток нет ни прав, ни паспортов, и я лично прослежу, чтобы тебя подкладывали под групповых клиентов. Чем больше, тем лучше. Заберу домой через месяц-другой, а может вообще не заберу. Кто знает? Серёжу как ледяной водой окатывает — он даже плакать перестает: смотрит на Волкова безумными глазами, ищет в его лице намек на то, что это шутка. — Ты… ты говорил, у нас отношения, — срывающимся голосом шепчет Разумовский. — Разве ты можешь так со мной поступить? — Если у нас отношения, что правда, — утвердительно кивает Волков, — то разве ты можешь нападать на меня с бритвой? Это, знаешь ли, нездорово как-то. Но пока я тебя никуда не сдаю, постараюсь воспитывать сам. Полежи и подумай о своём поведении, почувствуй благодарность за то, что я для тебя делаю, и смирись со своей дальнейшей судьбой. Олег встает, отряхивает колени, вытирает смазку с рук и берет еще один пульт управления. — Пожалуйста, только не это! — скулит Разумовский, зажмурившись. — Мне и так больно! — Ну что ты, вибратор — это ведь приятно. Я же сказал — тебя ждет море удовольствия, — мрачно улыбается Олег. — А сейчас как раз начинается прилив. Пробка вибрирует, и Серёжу подбрасывает на полу, выгибает едва ли не до хруста, он кричит — бессвязно, бессмысленно, отчаянно. Волков ставит максимальную скорость и частоту — достаточно он с ним нежничал за сегодня. В подвале эхо. Визг Разумовского теряется в жужжании вибратора — бешеном, злом, какой издает стая диких ос. — Попадает прямо по простате, да, солнышко? Пока это приятно, ты сейчас даже возбудишься. А вот после… третьего, скажем, оргазма, это превратится в пытку. Тогда ты поймешь, как нужно себя вести. Олег встает, собирает принесенные с собой вещи и направляется к выходу. — Нет! Не уходи! Не оставляй меня так! Пожалуйста, мне очень больно! Олег! — воет Серёжа, задрав голову. — Олег! Щелкает выключатель, и Серёжу поглощает тьма. Олег поднимается по лестнице в дом, слышит его жалобные завывания. За закрытой дверью в подвал они становятся тише, а в гостиной слышны лишь отголоски. Он заводит будильник на шесть часов и идет на кухню. Перекусывает, наливает себе немного виски, меняет повязку на предплечье. Алкоголь не смывает привкус горечи. Олег не может уложить это в голове: в одну секунду всё было идеально, нежно, прекрасно, Серёжа сидел в его руках сонный, теплый и ласковый, мило смущался от разговора про их близость, а потом — лезвие, перекошенное от ярости лицо, прыжок, такой отчаянный, будто для него это было делом жизни и смерти. Олег не понимал этого радикализма, этого детского упрямства, которое вдруг овладело его Серёженькой. Олег отвлекает себя от невесёлых мыслей еще двумя порциями виски и уборкой. Меняет постельное белье себе и Серёже, пылесосит обе спальни, влажной тряпкой проходится по мебели в гостиной и кухонному гарнитуру. Замешивает тесто на яблочный пирог с корицей. Подойдя к двери в подвал, слышит скулеж и свое имя — Серёжа зовет его и умоляет отпустить, выключить, хотя бы убавить мощность. Олег, никак не выдавая свое присутствие, нажимает на пульте к вибратору минимальную скорость, ждет примерно минуту, чтобы Серёжа точно поверил своему счастью, а потом снова врубает на полную. Не один Разумовский умеет обманывать ожидания, в конце концов. Вернувшись на кухню, он включает посредственный детективный сериал на фоне и лепит котлеты из индейки — в ней меньше гормонов, чем в курице, и меньше холестерина, чем в свинине. Волков режет яблоки, предплечье ноет, но виски помогает это игнорировать. Когда котлеты готовы, а пирог в духовке, скулеж из подвала сменяется на хриплые крики — они доносятся до Олега приглушенными, но всё-таки различимыми, и он делает сериал погромче. Будильник звенит, когда Олег заканчивает телефонный разговор с Шурой — тот хвастается хорошей отчетностью и двумя новыми высокопоставленными клиентами, которых предстоит охранять их ребятам. Олег почти не врет про свой отпуск — просто не говорит всей правды — а, повесив трубку, идет в подвал, прихватив с собой халат и сухое полотенце. Серёжа лежит на том же месте, но не подает признаков жизни. Он без сознания: Олег убеждается в этом, когда подбегает и щупает его пульс. Учащенный. А дыхание, напротив, замедленное, слабое. Работающий вибратор всё еще в его заднем проходе. Волков отключает его, и жужжание стихает. Лицо красное и опухшее от слез, рыжие пряди спутались, налипли на лоб и виски. На бедрах и животе Серёжи белые засохшие потеки спермы, а под ним — лужа. Волков ничего другого и не ожидал — он знал, что пытка окажется действенной. Он только надеется, что в голове у Серёжи после наказания что-то останется, и больше он не посмеет нападать на своего мужчину. Пара несильных пощечин приводят Разумовского в чувство. Он медленно моргает, расфокусированным взглядом гуляет по потолку, Олегу, снова потолку. — Сколько раз ты кончил, прежде чем отключился, детка? Просто интересно. — Н-не помню, — хрипло шепчет Серёжа, — говорить больно. И там… Глаза закатываются, и он обмякает у Олега в руках, будто принцесса в старых сказках на руках у принца. Олег бережно вытягивает вибратор и оценивающе смотрит Разумовскому между ног — там всё стерто в кровь, несмотря на смазку. Открытых ран нет, а значит, заживет быстро. Поразмыслив, Олег решает, что оргазмов было как минимум три — по количеству спермы.