Птичка в клетке

***

План срабатывает не до конца. Олег просыпается первым, но ласковых объятий на себе не чувствует. Под утро в спальне прохладно, но, обернувшись, он видит только серёжину спину. Шейные позвонки трогательно проглядывают сквозь кожу, открытую в вороте футболки. Его малыш спит, свернувшись в позе эмбриона, поджав руки и ноги для тепла, и вовсе не стремится обниматься. Развернувшись на спину, Олег думает, вперив взгляд в потолок. Что же он делает не так? Может, дарить больше подарков? Но Серёжа не меркантильный, совсем нет. Больше секса? Но Олег и так старается, как может. В документах, которые Волков нашел по Серёже времен детдома — куча наград за олимпиады и личная характеристика от какой-то воспитательницы. «Недоверчивый, непримиримый, недисциплинированный.» Всё, в принципе, сходится, но Олег не хочет концентрироваться на плохом. Когда влюблен, замечаешь другое: как свет падает на мягкие изгибы его спины и плеч, как рыжие ресницы подсвечивают синие глаза золотом. Как он смотрит. Как говорит. Как, нервничая, трогает пальцами волосы — привычка, особенно дорогая для Олега. Потоком приходят мысли и воспоминания, мечты, ставшие для него реальностью в этом небольшом коттедже, вдалеке от цивилизации. Захлебываясь нахлынувшей нежностью, Олег подвигается к Разумовскому ближе, обнимает и прижимает к себе — к самому сердцу. Если бы он мог, он бы свернул Серёжу в лучистый теплый комок и спрятал в грудной клетке — так, чтобы Серёжа всегда был с ним. Если та воспиталка права, и Серёжа действительно «недоверчивый, непримиримый и недисциплинированный, » Олег сможет это исправить. Дать больше времени, чтобы поверил. Привязать к себе, чтобы ответил на чувства Олега. Наказывать, чтобы стал послушным. А пока — просто лежать вот так, прижавшись губами к цепочке хрупких шейных позвонков и согревать замерзшую кожу дыханием. То, что он чувствует к этому упертому мальчишке — не просто любовь, желание, нежность или похоть. Это что-то большее. — М-м-м, холодно, — жалуется еще не проснувшийся Серёжа. — Сейчас станет тепло, — Олег целует его в шею. — Без одеяла лучше, зайчик, ты привыкнешь. Олег не говорит, что без одеяла лучше лично ему — потому что лишний раз вспоминать о том, как он однажды сутки лежал под завалами своей разрушенной взрывом казармы, скрытый от осколков под трупом сослуживца, не хочется. Это же странно — одеяло легкое, оно не должно вызывать тревогу, но… И к тому же, спать он приучен в любых условиях, и Серёжа тоже приучится. В отношениях нужно идти на жертвы. Когда оба просыпаются окончательно, Серёжа с виду всё такой же, но Олег чувствует, как что-то поменялось. Разумовский не спорит, не истерит, но и не ластится в ответ на его попытки поцелуев и прелюдии. Он тихий, он шарахается от Олега, хоть старается это не показывать. За завтраком Олег пытается это исправить, всеми силами вызывая Серёжу на разговор. Тот отвечает с задержкой, вяло ковыряет вилкой в овсянке, поэтому после еды Олег решает растопить лёд нежностями. Ведёт его на диван и сажает так, чтобы удобно было целовать. Ноги Серёжи он складывает себе на колени, приобнимает рыжего за плечи. С другой стороны от Олега — подлокотник и шкаф, и деваться Серёже особенно некуда. Они целуются. До первой прокушенной губы. — Ай! — Перестарался, прости, — Волков усмехается и целует его в висок. — Слишком ты вкусный, понимаешь? Оторваться не могу от тебя, котёнок. Разумовский трогает ранку на нижней губе, устало кладет голову Олегу на плечо. Жест такой обезоруживающий, беззащитный, мягкий, что Олег забывает, что хотел от Серёжи этим утром минет. Момент кажется удобным, чтобы сблизиться немного иначе. — Но меня расстраивает, что я так мало о тебе знаю, Серёженька. Например, еда: я готовлю то, что умею, и так, чтобы это было полезно, но могу внести в наше меню некоторые коррективы, если ты со мной поделишься своими предпочтениями. — Предпочтениями? — Ну, какую еду ты любишь? Серёжа задумывается. Цепляет прядку волос на палец. Олег оставляет короткий поцелуй у него на макушке — не может не, когда Разумовский в его руках такой податливый и теплый. — Ну, пиццу очень люблю. Фаст фуд, конечно, тоже… Кто его не любит? Особенно крылышки в панировке, только если соус не очень острый. И сладкое… — Глупость несусветная, малыш, скажи что ты шутишь, — Олег вопросительно поднимает брови. — Это же сплошные жиры животного происхождения и быстрые углеводы — такое просто противопоказано есть! — Но иногда можно же… — Да, если тебе наплевать на свое здоровье, то конечно, — возмущается Олег, — иди и ешь «мусорную» еду, забивай свои сосуды холестерином, убивай свою печень и поджелудочную! Ты еще и энергетики, наверное, пьёшь, да? Чтобы и сердце добить? Серёжа неуверенно кивает. — В сессию без них невозможно. — Возможно, — отрезает Олег, — ты просто не старался достаточно. Об энергетиках забудь. Можно их заменить Пуэром и другими тонизирующими натуральными напитками. Сладкое ты тоже ешь? — Фисташковое мороженое люблю, это моё любимое, — голос Разумовского становится тише и неуверенней с каждой фразой, но он хотя бы говорит что-то кроме «да» и «нет», и Олег чувствует, что они движутся в правильном направлении. — Жуткая блевотного цвета гадость, — кривится Волков, — я бы еще понял шоколадное. Ладно, к нему ещё вернёмся, думаю, мы найдём компромисс. Шоколад, кстати, я не запрещаю. Только нужно есть качественный и горький, 75% и выше, потому что какао-порошок на самом деле полезен, когда там нет тонны сахара и пальмового масла. — Тебе кажется, мне надо худеть? — уточняет Серёжа. — Просто это похоже на диету. — Это — про правильное питание, худеть тебе не надо, а вот набрать массу — надо. Мы будем тренироваться, поэтому в рационе у тебя должно быть побольше белка. Будем есть молочные продукты, бобовые. Нежирное мясо — птицы, в особенности индейку, её не пичкают антибиотиками, кролика или говядину. Рыба, наоборот, полезнее та, что пожирнее, палтус, лосось, тунец, например, в них большое количество витамина D и Омеги 3 — для работы мозга и иммунитета. Ты же собираешься свою соцсеть дописывать? — Рыбу не люблю, — признается Серёжа. Подумав немного, он рассказывает, что, когда им первый раз в детдоме дали рыбу (наверное, и по качеству отвратительную), то половина группы, включая Разумовского, подавились костями. Рассказал, что до сих пор помнит ту панику и боль, что принесла ему та кость в горле, и что даже во взрослой жизни избегает рыбные блюда. — Хмм, тогда как насчёт красной рыбы и селёдки? Я приготовлю так, что не будет костей, и ты не только всё съешь — а ты помнишь тот пункт в правилах — но и добавки попросишь, родной, — обещает Волков, поглаживая своего котёночка по голове. — Думаю, можно попробовать, только обещай, пожалуйста, что там не будет костей? — неуверенно просит Сергей с жалобным взглядом. — Пойми, родной, ты должен основательно поменять свой рацион: всё острое, сладкое, жирное, солёное, это вредно, про энергетики вообще молчу. Я сам не против выпечки, но иногда, очень редко, и только домашней: без консервантов, усилителей вкуса, жирных кремов и тонны сахара. Я думаю, что чем чаще ты будешь помогать мне готовить, тем быстрее привыкнешь к полезной домашней еде. — То есть, и мороженое нельзя? — Если будешь есть много сладкого, Серёженька, попа слипнется. А мы её тогда будем бутылкой расширять — иначе никак. — А кофе? — с тревогой спрашивает Серёжа. — Я без кофе просто не встану. — Можно, но только тот, что варю я. Никакой растворимой гадости 3 в 1. И курить нельзя. Надеюсь, ты не куришь? — Я — нет, — с ударением на первое слово, отвечает Разумовский, — а вот от тебя как-то пахло сигаретами. — Твоё здоровье мне гораздо важнее своего, — быстро находится Волков. — К тому же, я старше, и у меня нервная работа. Поверь, малыш, ты не захочешь иметь со мной дело, если я решу бросить курить и стану беситься с каждого твоего вздоха. Серёжа поджимает губы и разговор не продолжает. — Думаю, мороженое можно тебе разрешить, но исключительно по большим праздниками и только натуральное, без всякой химозы. А сладкое, если ты без него жить не можешь, мы иногда будем готовить — яблочный пирог, например. У меня есть гречишная мука, она гораздо полезнее обычной белой, — Олег поглаживает Разумовского по плечу, быстро целует в скулу, извиняясь за прежнюю грубость. — Она не так сильно поднимает гликемический индекс, и в ней сохранено больше полезных веществ. Ну так как, испечём к ужину шарлотку? — Если хочешь. — А ты что хочешь? Серёжа осекается на полуслове, моргает испуганно, и по одной его реакции Олег понимает, что означает это молчание. Домой хочет, не привык еще. Ничего, у них есть время: всего только первая неделя отпуска кончается. — А я для тебя подарок приготовил, котёнок. Олег встает и идет за коробкой, перевязанной лентой. — Угадаешь, что там? — Не знаю, — Серёжа дергает плечом. — Одежда? — Близко. Открывай, и мы поиграем. На секунду лицо Разумовского жалобно кривится, но он быстро берет себя в руки и напускает ту же отстраненную покорность. Открывает коробку и вертит в руках подарок — анальную пробку с роскошным пушистым рыжим хвостом, цвет в цвет с его волосами. — Лисий хвостик для моей лисички, — улыбается Олег, усаживаясь на место. — Тебе нравится? Серёжа ошалело моргает, рассматривая подарок. Молчит. — Посмотри, там на дне коробки еще поводок с креплением для ошейника. А наручники я сниму — как же лисичка будет с ними ходить, правда? Волков тянется к его наручникам, и Серёжа вдруг шарахается в сторону — осознав, что он сделал, тут же подвигается обратно, заглядывает в глаза снизу вверх с прежней мягкой покорностью, и это отчего-то выбешивает Олега сильнее, чем само непроизвольное движение. — Мне не нужно твоё притворство! — кричит он, отвешивая Серёже резкую пощечину. Тот охает, шипит, рыжая голова стукается в спинку дивана от удара. Разумовский жмурится и закрывает руками лицо. — Мне нужно, чтобы ты любил меня искренне, Серёжа! Ты понимаешь? — Да. — Да — что? — требовательно вопрошает Олег, отбросив от лица Серёжи его скованные руки. — Что ты понимаешь?! — Что я должен полюбить вас, хозяин. Олегу вся кровь бросается в голову. Новая пощечина сильнее, злее, от неё на веснушчатой щеке остается красный след. — Какой я тебе, к чёрту, хозяин?! — рычит Олег, схватив Серёжу за подбородок. — У нас отношения, я люблю тебя! Как смеешь ты так меня оскорблять? Я что, давал тебе повод? — Прости, Олег, — Серёжа опускает глаза, вниз по щекам уже бегут мокрые дорожки. — Конечно, не давал. Прости, я не подумал. — Конечно, не давал! — соглашается Олег. — Ты от меня ничего, кроме любви и обожания, не видел. Если я наказываю — это тоже любовь, потому что я хочу, чтобы ты стал лучше. Знаешь, как еще в Древней Греции философы говорили, что без страданий человек не очищается. Не пройдя свою долю боли и печалей, он ничего не достигнет. «Через тернии к звёздам», знаешь такое? — Я всё понял, — голос срывается, и Серёжа начинает плакать уже в открытую. — Я всё уже понял, Олег, прости. Пожалуйста, пусти, задушишь. Олег моргает пару раз. Он и не заметил, как ладонь его соскочила с подбородка Серёжи на шею и теперь давит поверх ошейника. Волков разжимает пальцы. — Хорошо. Но лисичку надо дрессировать, а то от рук отбилась совсем. Олег снимает наручники, помогает Серёже раздеться и крепит тонкий черный поводок к ошейнику. Дергает за поводок не сильно, только чтобы показать, как всё работает. — Теперь повернись, надо надеть тебе хвостик. Серёжа жмется спиной к дивану, подтягивает колени к себе. — П-пожалуйста, ну не надо, я всё понял. Я больше никогда… — Ты не слышишь? Встань на четвереньки и приподними попку. В паху наливается тяжелое сытое чувство, руки чуть подрагивают от предвкушения. Его обнаженный малыш так красив сейчас — обнимающий худые коленки, с черной полосой ошейника на белой коже и огненных волосах. Беззащитный, испуганный и сладкий — так бы и вылизать всего, сожрать целиком. — Олег! Это унизительно, прошу, давай просто поговорим! — Унизительно — когда твоя лисичка тебе дерзит, — не соглашается Олег, рванув Разумовского на себя. — Но я это исправлю. Во-первых, лисички не разговаривают. Он приносит две распорки: для рта и ног — последняя выглядит просто как железная черная труба, с двумя кандалами на концах — не длинная, но достаточная, чтобы Серёжа не мог свести ноги. Сопротивления нет: его малыш обмякает в руках Олега тряпичной куклой, давится слезами и ни о чем больше не просит. Олег застегивает кандалы на лодыжках, ставит его на четвереньки и просовывает два пальца в его широко растянутый распоркой рот, набирает немного слюны и гладит расщелину между ягодиц. Пробка входит туго, она небольшая, но металлическая, и от холода в интимном месте Серёжа жалобно скулит. — Т-шш, всё уже, лисонька, всё прошло. Прогни спинку, покажи себя. Хвост смотрится на Серёже как влитой — гармонирует с волосами и белой нежной задницей. Серёжа прогибается, задирает попу вверх, и возбуждение Олега достигает крайней точки. Он расстегивает штаны и быстро, жестко дрочит себе, не отводя взгляда от рыжего хвоста между маленьких подтянутых ягодиц. — В следующий раз поимею свою лисичку под хвостик, — жарко шепчет он Серёже на ухо. — Приподниму его и оттрахаю прямо так, вместе с пробкой. Нужно будет получше тебя растянуть, да, малыш? Разумовский неопределенно стонет, сжимается весь, напрягается всем телом. — Послушная лисичка — та, что не возмущается. Лисичка должна быть ласковой, а иначе её ждет очень болезненная дрессировка. Волков двигает кулаком по члену, уже чувствуя приближающийся оргазм, а свободной рукой дергает за поводок. — Повернись, лисонька. Хочу кончить тебе в рот. Серёжа неловко топчется на диване: распорка для ног мешает ему двигаться, как обычно. Олег не дает ему упасть на пол и поворачивает сам, подтягивает за ошейник в своему паху. — Надо использовать распорку почаще, — он проводит большим пальцем по нижней губе Серёжи, — так сладко, когда ты не споришь и не выёбываешься. Ну-ка, вытяни свой болтливый язычок. Олег кончает, разбрызгивая сперму по подбородку Серёжи, часть все же попадает ему в рот на язык. Пара капель вот-вот стекут на обивку дивана, но Олег вовремя подхватывает их и толкает пальцы Серёже в рот, чтобы тот облизал. — Какая неряшливая лисичка, ты посмотри… Волков размазывает немного спермы по щеке Серёжи, проходится по губам и подбородку. Наклоняется к его лицу и лезет языком в раскрытый рот, чувствует собственный вкус, смешанный с серёжиным. После оргазма тело ленивое, сытое, приятно кружится голова. Олег откидывается на спинку дивана и чешет Серёжу за ушами, гладит по загривку. Злиться на него больше не хочется, но Волков оставляет его в таком положении еще на час, чтобы закрепить результат. Обращается, как к животному, шлепает по заду, если ему не нравится реакция на свои слова. В остальном Серёжа — идеальная лиса. Прогибается, когда прикажут, вертит бедрами, чтобы рыжий хвостик шевелился в разные стороны. Закрыть рот он не может, спорить тоже. Идёт за поводком, если потянуть, совсем по-звериному скулит, если шлепнуть посильнее. В процессе дрессировки у Олега снова встает, и он сбрасывает напряжение, трахая Серёжу в рот — глубже и сильнее, чем раньше, не боясь случайного касания зубов. Вторую порцию спермы его малыш уже глотает, хоть и не без труда. Перед ужином наступает время тренировки. Олег решает вводить Серёжу в мир спорта постепенно, а потому разрешает выбрать род занятий самому — Серёжа выбирает йогу. Волков находит ему видеоурок на телефоне, помогает по мере возможностей. Хоть ему и кажется, что йога — распиаренная глупость для домохозяек, он не оспаривает выбор Разумовского: если это его успокоит — пускай. А возможность полюбоваться и пощупать подтянутую задницу Серёжи в облегающих шортах примиряет Олега с йогой окончательно. Уже поздно вечером, когда оба готовятся ко сну, Олег зажимает Серёжу у раковины. Ловит его взгляд в отражении зеркала — его малыш растерянный, вспугнутый, словно птенец. Волкову мало: мало касаний, секса, мало Серёжи. В пижамных штанах становится тесно. Он не говорит ничего, просто разворачивает Разумовского к себе и целует, прижав поясницей к раковине. Вылизывает свежий вкус мятной зубной пасты у него изо рта, кусает, перехватывает запястья. — Опять? — Серёжа прикусывает губу, шумно сглатывает. — Конечно, котёнок. У нас же медовый месяц, и я хочу тебя постоянно. Вообще из постели бы не вылезал, если бы не домашние дела. Одним плавным движением Олег подсаживает Серёжу прямо на раковину, скрещивает его ноги у себя за спиной. Целует ещё и ещё, не может надышаться им — как наркотик, только хуже. — Холодно сидеть, — жалуется Разумовский, прижав лицо к его плечу. Олег подхватывает его, придерживая за бедра, несёт на кровать. Целует шею, еще фиолетовую от его старых меток страсти, задирает футболку и выкручивает соски — Серёжа взвизгивает от неожиданности. — Так хочу тебя, котёнок, безумно, — срывающимся голосом шепчет Олег. — Мой маленький, я так давно хотел… В этот раз больно не будет, обещаю. Все уже зажило, а я растяну на три пальца, и тебе будет приятно… Разумовский резко поднимает голову. Сглатывает. Моргает. — Можно — завтра, Олег? — Серёжа кладет ладошку на его плечо, но не отталкивает, а поглаживает через футболку. — Давай, как будто мы только познакомились? Мы же явно не с того начали, да? И когда люди только знакомятся, их первый секс редко включает проникновение. Они привыкают друг другу, да? — Ну, да. Олег чувствует, что его развели, как лоха, но он и правда говорил что-то подобное. На такого ласкового Серёжу и ругаться не хочется. Член возбужден до боли, но Олег может потерпеть, если это улучшит их отношения. — Давай сегодня без проникновения, Олеж, хорошо? Я рукой могу… А завтра… Завтра — это завтра. Отказать такой нежной просьбе Олег не может. Он ложится сбоку от Серёжи и сначала дрочит ему. Любуется румянцем, заливающим веснушки на щеках, приглушенными мяукающими стонами — такими тихими, что Олегу приходится напрячь слух. Глаза у Серёжи закрыты, и это злит Волкова — а вдруг он представляет с ним в постели кого-то другого? — Смотри на меня, малыш, — говорит Волков, чуть сильнее сжимая ладонь вокруг головки. — Скажи, как тебе со мной. Серёжа вздрагивает, хлопает рыжими ресницами, но потом всё же отвечает: — Хорошо. Мне… хорошо. — Не закрывай глаза. Кончи для меня, Серёженька. Этот приказ он тоже исполняет. Притихший и сонный после собственного оргазма, Серёжа ласкает Олега рукой, расположившись у него между ног. Указаний ему не требуется: Олег и так на грани, стоит у него до боли, и нескольких движений узкой ладони по стволу вполне хватает. Олег кончает, думая о том, как завтра трахнет его по-настоящему — больше отговорок у Серёжи нет. Оргазм накатывает волной, сперма попадает Серёже на лицо, и от этой картины Олег кончил бы еще раз, если бы мог. Приведя себя в порядок, они лениво целуются, а потом засыпают. В обнимку. Без одеяла.