***
Телефон оживает в самый неподходящий момент: Олег ищет машину на стоянке продуктового, груженный пакетами с едой и лекарствами из соседней аптеки. Чертыхается, наконец находит машину — её подпёр какой-то козёл, и теперь не выехать. Благо, Серёженька дома надежно связан, да и с высокой температурой сбегать не будет, но долго его оставлять так нельзя, особенно во время болезни. Олег с трудом удерживается от битья чужих стёкол, но уговаривает себя повременить — нельзя привлекать внимание полиции, пусть и по мелкому хулиганству. Никаких улик и следов в этой части Урала он оставлять не должен: продукты за наличку, неприметный вид, заляпанные грязью номера. Сгрузив пакеты на заднее сиденье, Волков закуривает и набирает Дракона. — Звонил? — Да, Поварёшкин, звонил. Можешь говорить? — Валяй. Серьёзное что-то? — Да не особо. Может, я по стряпне твоей соскучился. Лик твой светлый давно не видел… — Не подлизывайся, Вадь, ты всё равно не в моем вкусе, — Олег улыбается и делает затяжку. — Да больно надо! Мне тут доктор рассказал пару деталей о визите в ваше семейное гнёздышко, — усмехается Дракон. — Говорит, там пиздец и кровавая баня. Куколка хоть жива еще? — Конечно, — улыбка сходит с лица Волкова. — Я не собираюсь оправдываться за свои методы воспитания, Вадь, если доктора это смущает… — Его смущение я щедро оплатил, не беспокойся. По тройному тарифу, да ещё пришлось послать ребят на вертолете за ним на какой-то полустанок — прикинь, у этого недотепы в поезде телефон вытащили! — Вот же вертлявый засранец, — восхищается Олег, — я ему сразу после консультации заплатил сверху, а он и с тебя денег стряс. Дракон смеется в трубку. — Вот уж, действительно, засранец! Но я за любовь к деньгам не наказываю, иначе мне пришлось бы начать с себя. Второй визит вам понадобится? — Пока нет, я надеюсь, температура спадет, а с остальным я и сам нормально справлюсь. Спасибо, Вадь. — Да говно вопрос, свои же люди. Ну что, не надумал пока своей рыжулей поделиться со старым другом? — Вадь, — с укором тянет Олег, — у нас с ним отношения, ты же знаешь, если бы не чувства, я бы для тебя никого не пожалел, но Серёжа… — Да ладно, Поварёшкин, не оправдывайся. Олег почти видит этот искренне-насмешливый прищур Вадима, небрежный жест рукой. Он вдруг понимает, что только Дракону может рассказать то, что на душе; только Дракон поймёт, только он видел самое темное в Олеге и не отвернулся. У них поэтому на службе и не вышло ничего — они двое слишком одинаковые, разрушающие всех, кто подберется достаточно близко к их обожженным сердцам. — Хотя я иногда так злюсь на него, Вадь. Просто такая ярость застилает, нет сил. Он пытался сбежать недавно, собственно, из-за этого и заболел. Я так злился, что хотел не просто сделать ему физически больно — я хотел надавить на самую больную точку, и подумал даже про тебя и твоих парней, потому что он с детства боится… Знаешь, Вадь, — Олег делает затяжку, смотрит, как дым растворяется в прохладных сумерках. — Если он снова попытается сбежать, я позвоню тебе. — О, так мне отведена роль плохого полицейского? — Почти так, да, — Олег тушит сигарету мыском ботинка, перекладывает телефон к другому уху. — Но я надеюсь, что мне не придется звонить тебе. Я надеюсь, он всё понял. Дракон, скептичный касательно всего на свете, не спорит и никак его надежду не комментирует, за что Олег отдельно благодарен. Они прощаются, а спустя минуту из дверей магазина выходит мужик и решительно топает в сторону Олега, звеня бутылками в пакете. — Ты че около моей ласточки трёшься? — сипит, хмурится, оценивающе разглядывает Олега. — Твоя «ласточка» не дает мне выехать, а я опаздываю, — Волков произносит это без угрозы, даже без негатива почти — разговор с Драконом вернул его в хорошее расположение духа. Даже череп этому алкашу проломить не хочется. Мужик, считав властную уверенность в тоне Олега, конфликт не развивает — молча сгружает дребезжащие пакеты в машину и сматывается. Дома Олег в первую очередь проверяет Серёжу: тот опять без сознания, горячий, как печка. Быстро покормив Аркана, Волков раскладывает на столе лекарства и составляет план лечения. Лекарств куча — фармацевт в аптеке насоветовала еще целую гору препаратов, и список доктора увеличился раза в три. Своим поведением Серёженька, конечно, не заслужил таких трат, но что поделать — надо поскорее поднять его на ноги. Сначала — жаропонижающее. Олег собирался взять детское, с клубничным вкусом, чтобы кормить Серёжу со шприца, как малыша, но ему подсказали, что у детского слишком маленькая дозировка. Второе по важности — для заживления разрывов. Для лечения Серёжиной задницы у Олега были препараты, но всё равно пришлось докупить пару мазей для лучшей регенерации и смягчения. Антибиотик — тоже в форме жидкости, с апельсиновым вкусом, чтобы его малыш все выпил и не пришлось вливать лекарство насильно. Олег свою силу знает: еще сломает ему ненароком челюсть и останется на пару месяцев без минетов. В дополнение — витамины. Витамин Д и витамин С — Олег выбрал самый вкусный, черничный, Серёже должно понравиться. Без витамина С ему пришлось бы каждый день есть много цитрусов, а аппетита у него сейчас никакого — отсюда лишние скандалы и новые, отложенные пока, наказания. Олег не знает и не может оценить, насколько его воспитание подействовало, потому что Серёжа эти дни редко бывает в сознании. Он скучает, жутко скучает, а потискать не может — заразится еще от него. Олег изнывает от тактильного голода, довольствуется крохами: короткими поцелуями в лоб, касаниями рук тут и там, пока меняет повязки. Он проявляет заботу, потому что ничего другого пока не может: лечит его, разговаривает, даже в мелочах старается облегчить его состояние. Потому — никаких таблеток, которые пришлось бы глотать — всё в форме шипучек или жидкости. Первую ночь после визита доктора Серёжа спит уже крепче. Олегу приходится принести в его спальню раскладушку и самому спать на ней, чтобы всё время быть рядом. Окон в Серёжиной спальне нет — то, что было преимуществом на первых этапах воспитания, теперь недостаток: чтобы впустить немного свежего воздуха, Олег вынужден проветривать гостиную и открывать двери в коридор, следя за тем, чтобы не переохладить его больного малыша. Утро начинается с приготовления завтрака на скорую руку, но очень питательного: манная каша с кусочками сухофруктов. Пока та остывает до комнатной температуры, Олег быстро кормит Аркана и проветривает дом. Приходит к Серёже: тот учащенно дышит и кашляет так, будто у него в лёгких целый океан и снова вырубается спать. Волков разводит в воде антибиотик и, пока таблетка растворяется в воде, приносит завтрак и снова будит своего котёнка. Тот нехотя приходит в себя, с туманным взглядом, в котором читается беззащитность и непонимание ситуации. Волков заставляет его выпить сначала лекарство, потом с ложечки кормит завтраком, предварительно капнув в него две капли витамина Д. К середине тарелки Серёжа начинает упрямиться. Кормить насильно нет смысла: Олег ставит тарелку на тумбочку, разочарованно вздыхает. Серёжа ведь знает правила, зачем же… Но наказывать его сейчас нельзя, это помешает выздоровлению. Олег может только сделать мысленную пометку о недоедании, чтобы вспомнить об этом позже. — Ты не доел, малыш. Тебе не понравилось? В ответ Серёжа опускает глаза вниз, кривит губы, точно вот-вот заплачет, дёргает плечом — может, его снова знобит из-за температуры? — Ладно. Надеюсь, к обеду аппетит будет лучше. Олег разводит шипучку с витамином С в теплой воде и подносит к его лицу. — Что ты… — слабо хрипит Серёжа, но новый приступ кашля не дает ему договорить. — Это витамины, зайчик, пей смело, — Олег наклоняется к его бледному до зелени лицу, придерживает подбородок. — Разве ты мне не веришь? Во взгляде Серёжи мелькает паника, и он без возражений тянется к напитку. Допивает его молча, но с трудом. Олег отходит сменить холодное полотенце на лоб и слышит из комнаты хныканье. Тут же понимает, что не так — это просьба о туалете. Просьбы у Серёжи неоригинальные — ему хочется пить, в туалет и, реже, обезболивающее, и каждый повод Олег умеет отличать по интонации. Он понимает Серёженьку с полуслова, им и слова не нужны. Идиллия, омраченная лишь ужасным кашлем его малыша и невозможностью близости. Дни текут тягуче и медленно, часы разделяются приступами кашля и писком градусника. Утром — жаропонижающие и антибиотики, перед завтраком — синбиотик. К обеду — гранулы от кашля, чтобы мокрота выходила из бронхов. Под вечер — лечение заднего прохода: обработка швов, заживляющие мази и свечи. На ужин — домашний йогурт с ягодами и медом, где размешано мягкое слабительное и снова антибиотик. В течении дня — разные мелочи: горячее питьё, смена постельного белья, впитавшего пот. Смена положения с помощью Олега, подушки и пледы в неограниченном количестве. Мытьё с мягкой губкой и персиковым гелем в тёплой воде — от слабости, его золотце едва стоит на ногах, поэтому Олег приспособился сажать его в душе на полотенце, а другим, более пушистым полотенцем вытирал и укутывал в тёплый халат. И ласковые слова: его котёнок тянется за ними, как цветок тянется к солнцу.***
В одну из ночей Олег просыпается от стонов. За неделю с лишним болезни Серёжи он хорошо изучил все его стоны и скулеж, и что они означают. Причины разные: либо котёнок просится в туалет, либо мучается температурой, либо выпрашивает ласку. Но эти стоны другие. Они тише и, как будто, нежней. Олег привстает на раскладушке, опирается на локти, слушает. Серёжа спит так крепко, что нельзя точно сказать, что он в сознании, но он говорит во сне. Голос слабый от долгого кашля, но сейчас хрипов нет. — Олег, — стонет его малыш, — еще… В паху наливается тяжесть от этой сладкой просьбы. У них так давно не было близости, а его малыш всегда рядом, красивый, беззащитный, уязвимый. Волков встает, чертыхаясь на скрипучую раскладушку, подходит к изголовью. Лоб у Серёжи горячий, опять набирается температура, но дыхание чистое, не хриплое. — Что, котёнок? Чего ты хочешь? — Олег, — снова зовет Серёжа, — а-ах, пожалуйста… Он лежит, откинув голову; волосы, бережно вымытые Олегом этим утром, разметались по подушке. — Малыш, ты только скажи, я всё сделаю, — Олег припадает к его лицу губами. От прилившего возбуждения ноги Волкова не держат, он опирается на кровать. Колени стукаются об пол. Он целует Серёжу в горячий лоб, щеки и шею со всей лаской, на которую способен. Сердце поёт и болит от любви. Серёженька сам позвал его. Серёженька соскучился по близости со своим мужчиной. — Сделать тебе хорошо, котёнок, да? Я тоже так по тебе скучал, башню рвёт. Не могу больше, сладкий мой, ласковый… — Олег, — неразборчиво стонет его малыш. — Я здесь, родной, я рядом, — Олег откидывает одеяло в сторону, запускает руку Серёже в трусы — тот беспокойно ворочается и снова стонет. — Сейчас будет хорошо. Склонившись к его лицу, Олег целует его с языком — из-за температуры он горячий, как печка. Волков не думает о том, может ли заразиться сам. Тихие сладкие стоны Серёжи поджигают его кровь, словно текилу. Створки обжигающе-нежных губ — как врата Ада. Олег пьет его дыхание, ласкает его рукой — член реагирует на касания, но Серёжа не просыпается. Олег решает, что это и не обязательно: если его малышу легче притворяться, что он без сознания — ладно, лишь бы слушался и подчинялся. — Ты такой жаркий, боже, так хочу взять тебя… Но еще рано, да? — несвязно бормочет Олег, вылизывая соленую от пота шею Серёжи. — Еще пара дней полечить, чтобы швы рассосались. Я подожду, не хочу вредить моему любимому малышу. Кончить Серёже не удается. Олег двигает кулаком по его члену, но тот вскоре теряет твердость. Серёжа вертится во сне, жалобно стонет, и Олег оставляет попытки. Может, из-за болезни у его котёнка понижено либидо, тогда мучать его нет смысла. — Олег, — зовет его Серёжа, обжигая лицо дыханием. — Ах, ещё… А-ах! Теперь сомнений никаких — Серёже снится эротический сон с его, Олега, участием! Волков на радостях целует его еще раз, толкается языком в горячий рот, придерживая голову двумя руками. Насытиться невозможно — эта мягкая влажная и неестественно жаркая бездна манит его, собственное возбуждение уже болезненное. Олег приспускает пижамные штаны, распределяет смазку по стволу. Все тело звенит предвкушением, желанием кончить. Тяжелым жарким комом в паху скручивается пружина. — Я не буду иметь тебя в попку, да? Не буду трогать швы, а ты за это сделаешь хорошо своему мужчине, правда? Ответ очевиден. Олег приставляет набухшую головку к губам Серёжи, водит, смешивая слюну с естественной смазкой. Мучительно-медленно толкается внутрь. Жар нестерпимый, но мысль, что придется покинуть этот нежный рот, кажется еще ужасней. Придерживая рыжие волосы в кулаке, Олег понемногу продвигается дальше, следя, чтобы не спровоцировать новый приступ кашля у Серёжи. — Дыши носиком, лапочка, хорошо? Умница… — Волкова плавит и ведёт, ноги дрожат. Он бормочет, сам не понимая, что. Признается в любви, обещает заботу и ласку, даже извиняется за фистинг, хотя на самом деле виноватым себя не чувствует — это ведь было справедливым наказанием. Но он готов сказать что угодно, лишь бы это продолжилось — влажный жар вокруг его головки и ствола. Серёжа хнычет сквозь сон, дергает головой — Олег держит его за волосы, но в остальном двигается очень бережно. Он просовывает пальцы рядом с членом, чтобы обезопасить себя — вдруг тот спросонья укусит? Каждое движение — наружу и внутрь — как полёт, как электричество по венам, жар проникает в него, плавит кости и кровь. Безумие и колдовство. Свет и огонь. — Когда ты поправишься, мы повторим — я трахну тебя в ротик после горячего чая, должно получиться примерно так же, да? Я не знал, что это так… господи, Серёженька, что ты со мной делаешь? На долгий заход его не хватает. Олег вытаскивает слишком поздно, и часть спермы оказывается у Серёжи на лице и шее. Обтерев его от следов своей страсти, Олег садится на край кровати, чтобы прошло головокружение. В ушах звенит — такого оргазма у него давно не было. Может быть, никогда. Серёжа не просыпается, но и не зовет его больше. Похныкав еще немного, он отворачивается к стене, и Олег укрывает его одеялом.