Птичка в клетке

***

Сон и реальность — две прямые, которые пересекаются. Иногда реальность хуже сна, иногда — наоборот. Серёжа не всегда понимает, где он. Детали сбивают с толку, настроение Олега скачет от ласкового до раздражительного. Есть лишь один четкий индикатор: во сне Серёжа полностью здоров, а в реальности у него есть еще остаточный кашель. Границы между сном и явью размываются до такой степени, что только этот индикатор позволяет определить, где сейчас Серёжа. Другой вопрос — зачем ему это определять? — Ну что, зайчик, ты у меня практически здоров? — Олег зевает, укладывает голову Серёжи себе на грудь. После оргазма он сытый и расслабленный. Серёжа тоже, хотя у него побаливает челюсть. Но Олег говорит, что он делает успехи в минетах, и от этой похвалы ему хорошо и тепло где-то под ребрами. Можно и потерпеть. — Наверное. Хотя я кашляю ещё. — Ну, да. Поэтому тренировки на свежем воздухе мы отложим на пару дней. А йогой ты можешь заняться хоть сегодня вечером. Хотя нет, сегодня у меня на тебя другие планы. Волков кладет руку Серёже на ягодицу и сжимает сквозь тонкую ткань хлопкового белья. «Олег, нет, пожалуйста, еще рано!» — почти срывается с языка, но Серёжа вовремя его прикусывает. Разрывы зажили, а вчера Волков уже брал его пальцами, хоть и осторожно. Стоят ли бессмысленные протесты риска нового наказания? Или лучше сдаться, но на своих условиях? Например, заняться этим в ванной — там невозможно будет двигаться резко и грубо, иначе вся вода расплескается. Озвучить свои предложения Серёжа не успевает. Олег хлопает себя по лбу. — Точно, я и забыл. Ты ведь сильно меня расстроил во время своей болезни, Серёженька. Ты очень плохо ел, а в правилах есть один пункт, помнишь, какой? — Съедать всё, что ты мне даешь, — по памяти цитирует Серёжа. — Прости, у меня не было аппетита, иначе я бы всё… — Именно, — игнорируя вторую часть сказанного, кивает Олег. — Я сделаю скидку на болезнь, конечно, поэтому, вместо каждого отдельного случая недоедания, наказание будет общее для всех. От слова на «н» Серёжу дёргает — он ничего не может поделать, это реакция организма. Из горла вырывается всхлип. Кулаки сжимаются на чужой пижаме — Серёжа тут же расслабляет ладони, чтобы Олег не воспринял это движение как враждебное. Оно продиктовано безотчетным страхом, и только. Он ведь не боится Олега — только наказаний. Олега он… любит, кажется. Из груди волной поднимается душащая нежность, она распирает горло, и хочется плакать. Серёжа поднимает голову, ловит взгляд карих глаз. Снова прижимается ухом к его груди, но уже сам — медленно, бережно — и слушает чужое сердцебиение. — Котёнок, наказание будет простым, не бойся. Я хочу, чтобы ты надел хвостик. И мы тогда объединим приятное с полезным — узнаешь, как. — С-сейчас? — Нет, сначала завтрак и зарядка. Потом помоем тебе голову, чтобы мой малыш был самый красивый. Олег целует его в макушку, гладит по голому плечу, прижимает крепче. Серёжа обнимает его в ответ.

***

После ужина Олег отправляет Серёжу в душ и напоминает, чтобы он вышел чистым везде. Набирая воду для клизмы, Серёжа старается не смотреть в зеркало — ему не нравится, что он там видит. Радикальных изменений во внешности нет, но отражение видеть не хочется. Всё это — как серые зоны, белые кляксы на карте, по границе которых Серёжа научился ходить. Не щелкать пальцами, не сербать чай, потому что эти звуки раздражают Олега. Не разглядывать себя в зеркале и не думать, как было раньше, потому что эти действия расстраивают самого Серёжу. Шахматная партия, в которой нет победителя. Уже раздетый, Олег ждет его в спальне, со смазкой и лисьим хвостиком в руках. Пробка, прикрепленная к рыжему меху, кажется небольшой, но Серёжа помнит, как она чувствуется внутри, и не позволяет себе расслабляться раньше времени. — Становись на четвереньки, попкой ко мне, вот так, малыш. Олег выдавливает немного смазки и лезет Серёже между ягодиц. Холод металла у входа заставляет его сжаться. На самом широком месте пробки поясницу простреливает вспышкой боли, но она быстро проходит. Волков медленно вынимает пробку и вводит обратно, растягивая тесное отверстие, еще раз и еще, гладит Серёжу по спине. Это не приятно, но и не особо ужасно. Можно жить. — Какая славная послушная лисичка, — улыбается Олег. — Собери волосы в хвостик — посмотрим, какой из них длиннее. Длиннее оказывается меховой, но Олег все равно перехватывает волосы Серёжи и держит в кулаке, заставляя запрокинуть голову. — Как считаешь, лисонька, я заслужил от тебя немного благодарности? — Конечно, заслужил, — отзывается Серёжа. — А за что? — За то, что ты для меня делаешь? — Именно, моя милая лисичка, именно. За то, что я лечил тебя все эти дни, хотя это именно твой проступок послужил причиной болезни. — Спасибо, Олег, — на выдохе стонет Серёжа, подмахивая движениям пробки внутри него. — За то, что лечил меня. — Но я хочу что-то более существенное. Совместим приятное с полезным, как я и сказал. Хочу трахнуть свою лисичку под хвостик. — Ты буквально хочешь… Серёжа оборачивается, ловит потемневший от вожделения взгляд Олега. Он оставляет пробку внутри, рыжий пушистый хвост опускается вниз, прикрывая промежность Серёжи. Щекочется. Волков сплевывает в ладонь, смазывает головку колом стоящего члена. — Оближи, лисонька. Покажи, как ты научилась сосать. Серёжа берет член в рот и старательно облизывает, пытаясь уложить план Олега в голове. Он что... собирается трахнуть его, не вынимая пробку? — Но у тебя такой большой, — шепчет Серёжа, подобрав нужные слова, — и пробка ещё, он не поместится. Олеженька, родной, мне будет больно. — Я знаю, что ты просил врача вызвать полицию, — вдруг говорит Олег. Счастье, что Серёжа уже выпустил член изо рта — от слов Волкова его дергает, словно разрядом тока. Он не падает лишь потому, что уже стоит на четвереньках. В ушах звенит, сердце ухает в желудок. — Я не буду наказывать за это, — ровным голосом обещает Олег, — у тебя была температура и бред, но ты должен знать, что ты меня очень расстроил, Серёжа. — Я не помню такого! Я не мог так сказать, это же глупость! Олег, Олеженька, — Серёжа льнет головой к его руке, прогибается в спине, виляет пушистым хвостом, — милый, я бы никогда так не сказал. Клянусь, это какая-то ошибка. Может, он соврал тебе? Может, он тебе позавидовал и решил меня оговорить? — Я не хочу в этом разбираться, Серёжа. Я хочу трахнуть свою маленькую послушную лисичку под хвостик, а для лисички ты как-то очень много болтаешь! Серёжа прикусывает щеку изнутри. Олег задирает рыжий хвост наверх, трогает растянутое вокруг пробки отверстие. Проталкивает палец рядом с нагревшимся от тепла тела металлом, вводит второй. Теперь Серёже становится по-настоящему больно, но права жаловаться у него нет — если Олег будет недоволен, если он хоть раз еще вспомнит про серёжину просьбу врачу… Так просто Серёжа не отделается. Он сдавленно вскрикивает. Крупные пальцы Олега раздвигают чувствительные стенки, пробка меняет положение и давит на простату. Кроме боли появляется механическое, неприятное возбуждение — зуд, будто от укуса комара. — Чего кричим? Во снах так стонал подо мной, так просил… Этого ты тоже не помнишь, лисонька? Серёжа всё помнит. Каждый эротический сон с участием Олега. Одна мысль о них заставляет его щеки вспыхнуть. Возбуждение мешается со стыдом. Во снах Олег был с ним нежен, по большей части. Не всегда. Но разницы особой нет — один тот факт, что Серёжа видел во сне своего… похитителя мужчину, желал его ласк, его поцелуев и его крепкого члена в себе — одного этого достаточно, чтобы Серёжу захлестнул стыд. Он может сколько угодно убеждать себя, что просто терпит, старается не нарываться и ждёт спасения, но мозг не обманешь. Он всего лишь пытается запутать сам себя. Два пальца превращаются в три, Олег пытается ввести их внутрь, но тугой вход, заполненный пробкой, не поддается. Серёжа взвизгивает, старается не зажиматься. Дышит. Жмурится. — Обожаю то, какой ты узкий спустя всё это время, — Олег шлепает его по ягодице, по второй. Шлепает еще несколько раз. Звонко, не сильно, но неожиданно. Давит глубже, с нажимом протискивает пальцы, и пробка впивается в простату. — Б-больно, Олег, еще смазки добавь, прошу. Волков вытаскивает пальцы, но смазку не берёт. Он наваливается сверху, мокро целует Серёжу в загривок. Вводит член медленно — наверняка самому неприятно тереться о твердую анальную пробку. Член толще пальцев, и жжение возрастает в разы. Серёжа воет сквозь сжатые зубы. — Терпи, лисонька, мне тоже было больно, когда врач сказал про полицию. Жаркие губы — на шее, ладонь зажимает ему рот. Теперь Серёжа может мычать и стонать, не боясь, что громкие звуки рассердят Олега. — Надеюсь, ты понимаешь, что любые разговоры с посторонними людьми о наших отношениях полностью запрещены? — Олег входит до конца, замирает так, давая себе и ему время привыкнуть. Убирает руку, давая ему ответить. — П-понимаю, — шепчет Серёжа. Он тщетно старается сделать вдох, но это не так уж просто — кажется, что член Олега занял то место внутри, которое предназначалось для воздуха, и легкие отказываются работать. — Ты понимаешь, что наши отношения касаются только нас? Ты не можешь обсуждать меня или нашу жизнь с кем бы то ни было, кроме меня. — П-понимаю. Не б-буду. Не буду ни с кем обсуждать. — К тому же, мы с тобой оба из детдома — лучше, чем я, никто тебя не поймёт, лисичка. И никто не полюбит так, как я. Олег делает пробный толчок. Воздух обжигает легкие Серёжи, голова кружится. Он упал бы, но впереди изголовье кровати, и Олег держит его под животом крепкой рукой, прижимаясь всем телом. Свет и темнота прыгают у Серёжи перед глазами, пробка немилосердно давит на простату, член поршнем движется в саднящем проходе. В этот раз, кажется, без крови, но это — все равно пытка, это — слово на «н», даже если Олег так не считает. — Сладкий мой, хороший… Конечно, я тебя простил, за всё простил, блять, Серёженька, ты не представляешь, как сильно… Ты — лучшее, что было в моей жизни. Самое лучшее. Серёжа поворачивает голову и тыкается губами в его губы — поцелуй смазанный, поза неподходящая, но Олег с жаром отвечает. Это — любовь, вдруг осеняет Серёжу. Самая сильная и настоящая, что он когда-либо видел. После оргазма Олег стирает с них обоих сперму и пот полотенцем, а потом откидывается на подушки. Серёжа пристраивается рядом; они лежат, лениво целуясь, совсем как сегодня утром. И вчера. И позавчера. И несколько последних дней, когда Серёже стало лучше. — Ну вот, счетчик наказаний снова на нуле, — радостно сообщает Олег, — я бы очень хотел, чтобы так дальше и оставалось. — Я тоже. Тоже бы этого хотел. Внизу звонит телефон. Олег чертыхается, вылезает из Серёжиных объятий. — Ложись спать, а я сейчас подойду. Если через пять минут не закончу — засыпай без меня. Наскоро запахнувшись в халат, Олег спускается на кухню. Подслушивать Серёжа не хочет — смысла нет. Он прячет пробку с хвостом и смазку в тумбочку в ванной, умывается. Прислушивается к звукам внизу. Олег еще говорит с неким Шурой — по работе, всегда по работе. Серёжа достает из-за шкафчика обернутый в туалетную бумагу сверток, осторожно разворачивает. Смартфон. Его последний шанс выбраться отсюда. Уровень заряда там достаточный, если не держать телефон включенный — спасибо безымянному трусливому доктору, что он зарядил свой мобильный, прежде чем Серёжа его стащил из сумки с лекарствами. Серёжа включает телефон, проверяет сеть — конечно, опять не ловит. Сеть была всего пару раз, но позвонить он не решился. Было мало времени. Было страшно. Было жутко. После кражи, он не сделал ничего, чтобы помешать отследить этот телефон — напротив, пожалуйста, приезжайте по этому адресу, хоть полиция, хоть сам трусливый доктор. Если кто-то приедет за телефоном, Серёжа будет только рад, но позвонить самому отчего-то страшно до чертиков. Не только потому, что если Олег узнает, ему конец. Этот телефон — последняя возможность вернуться к старой жизни, но Серёжа уже не уверен, что хочет этого. Ему снятся эротические сны с Олегом — это ли не доказательства взаимности чувств? Куда он от этого сбежит? Как он посмеет выдать своего мужчину полиции? Но, если ничего не делать, то можно сойти с ума. Если телефон попал ему в руки — можно ведь хотя бы попытаться. Позвонить Игорю, позвонить в полицию. Вернуться к соцсети. Серёже требуется минуты две, чтобы вспомнить, что именно он хотел сделать с соцсетью — он слишком давно о ней не думал. Он слишком сильно полюбил Олега. Мыслей в голове тоже слишком много. Он приучил себя не думать, жить на инстинктах самосохранения, выживания. Он приучил себя разбивать день на простые составляющие: сон, еда, близость с Олегом, отдых, готовка, купание, фильмы по вечерам. Серёжа вертит телефон в руках и мучительно соображает. Если Игорь ответит — что Серёжа ему скажет? Если полиция ему поверит — какой адрес назвать? Это несправедливо, что Серёжа должен принимать такое решение. Олег нежен с ним, когда он не нарывается на наказания, но это же его, Серёжина, вина — если бы он не ошибался, они жили бы мирно и счастливо. С другой стороны, Серёжа имеет право позвонить в полицию — он не может сформулировать словами, аргументировать, почему, но отчего-то уверен в этом. Мысленно Серёжу швыряет, как на американских горках — вверх и вниз, от перепадов высоты сводит живот. Сеть не появляется. Внизу стихает разговор. Серёжа быстро выключает телефон и заворачивает его в бумагу, чтобы удобнее было заткнуть сверток за шкаф. Страх, что Олег случайно обнаружит мобильный, постоянно с Серёжей. Фоном — всю последнюю неделю, как маленькие настырные молоточки в мозгу. Это даже хуже, чем муки выбора — звонить или не звонить. Если он отдаст телефон Олегу и честно признается, Олег будет им доволен. Если нет — Серёжа может стать свободным, но он, кажется, забыл, почему он этого хотел.