Птичка в клетке

***

Игорь снимает трубку после нескольких гудков. Сердце Серёжи ухает вниз, звон в ушах мешает расслышать его недовольный голос. — Алло! Кто это? Серёжа молчит. Его язык примерз к нёбу, он не может выговорить ни слова. Из подола футболки торчит белая нитка; Серёжа нервно накручивает ее на палец, отпускает и снова натягивает ткань. — Кто это? Говорите! — сердится Игорь. Голос у него хриплый, сонный — у Серёжи уже полдень, а он только встал — значит, другой часовой пояс, потому что Игорь даже с похмелья всегда подскакивал в восемь утра, не позже. Серёжа не может вымолвить ни слова, он рвано дышит в трубку, лихорадочно соображает. — Эй… — голос Грома смягчается. — Это… Серый, это ты? Вскипают горячие слезы, Серёжа зажимает себе рот рукой, но слабый скулеж всё же вырывается из горла. — Серый? Скажи, где ты, мы тебя месяц ищем! Только адрес, и я… Разум, поговори со мной, ну же! Перед глазами всё плывет, сбоку мелькает черный силуэт, и Серёжа в панике роняет телефон, вскрикивает. Подобравшийся неслышно, словно пантера, Олег хватает его за волосы и швыряет подальше от телефона и шкафа, за которым Серёжа прятался. Раздается хруст — это Волков пяткой ботинка разбивает мобильный. — Это — последняя капля, Серёжа, — рычит он, наступая темной тенью. Смотреть в перекошенное от ярости лицо страшно. Серёжа отползает к кровати, опирается спиной и поджимает колени, прячет голову. Чувствует, что ему пиздец. Двойной, если сравнивать с прошлой попыткой побега. Тройной, если вспомнить и про лезвие. Он проебался. Крупно. — Я не сказал, я ничего ему не сказал! — рыдает Серёжа. — Я ничего… Олег, прости, прошу, прости, я не знаю, зачем я его сохранил… Я не собирался им пользоваться! Я решил остаться с тобой, я люблю тебя! — Заткнись, — коротко бросает Олег. — Заткнись, закрой свой ебанный рот! Сережа прикрывает голову руками, кусает ладонь, чтобы не реветь в полный голос, его трясет крупной дрожью. Олег молчит. Не бьет ногами, хотя такое уже было в минуты гнева. Не орет, и это пугает еще сильнее. — Олеженька, — едва слышно шепчет Серёжа, — Олеж… — Рот закрыл. Серёжа поднимает глаза: комната плывет, слезы размывают контуры предметов, но лицо Олега остаётся чётким. Он весь красный, на лбу бьётся жилка. Смотрит с яростью, с жаждой и пламенем, но карие глаза кажутся чёрными и мёртвыми. — Разделся, — рявкает Волков. Серёжа непослушными пальцами расстегивает штаны, снимает футболку. Чтобы снять одежду, приходится встать, но ноги тоже не держат. Оставшись в одном белье, Серёжа заползает на край кровати. Слезы текут неостановимым потоком, руки дрожат, лёгкие сжимаются тупой болью, отказываются сделать вдох. — Полностью. — Я ничего ему не сказал, — едва слышно повторяет Серёжа, снимая трусы. — Я люблю тебя, Олеж, только тебя… — Резинку для волос, быстро, — Олег небрежно кивает в сторону ванной. — И расческу. Серёжа срывается с места, не дослушав приказ. На негнущихся ногах бежит в ванну и приносит требуемое. Времени и сил думать, в чем будет заключаться наказание, нет. Что вообще можно сделать расческой? И зачем ему резинка? Олег забирает у него вещи и толкает на кровать. — Сел спиной ко мне. И рот свой пиздливый закрой. Хоть звук услышу — прибью прямо тут. Серёжа шмыгает, вытирает мокрые щеки и садится на кровати, скрестив ноги. Олег располагается сзади, не касается его, тяжело дышит. Серёжа чувствует прикосновение к волосам. Не видеть, что именно происходит за спиной — пытка, но обернуться он не осмелится, он не может больше злить Олега. Он и так крупно налажал. Так глупо подставился с этим мобильным, не услышал шагов…! Понадеялся, что звонок Олега с ассистентом продлится дольше, а Волков, видимо, освободился почти сразу. Самое пугающее — молчание. Олег обожает читать нотации — и про здоровое питание, про спорт, про поведение, послушание, отношения. А сейчас молчит. Только дышит тяжело. Расческа в волосах Серёжи движется дергано, нервно. Но у Олега нет цели причинить боль — у него, кажется, просто дрожат руки. Он расчесывает Серёжу с минуту или две, потом делит копну волос на три части и плетет косу. Получается ощутимо лучше, чем в прошлый раз. Серёжа чувствует укол совести: Олег учился заплетать ему косы, а он так его расстроил. Предал, по сути. Даже если ничего Игорю не сказал и Олега не выдал — сам звонок значит слишком много. — Надо, чтобы ты был у меня красивый, — отстраненно бормочет Олег, завязывая резинку на конце косички. — Чтобы можно было похвастаться, какой ты у меня красивый. — Олеженька, — на грани слышимости пробует Серёжа, — родной, прости, я не… Он всхлипывает, не в силах договорить. Он сожалеет? Конечно. Ненавидит себя за предательство? А как же. Мог ли он поступить по-другому? Нет. Он почему-то помнит, что обещал себе сбежать, даже если думать об этом уже не хочется. Серёжа поднимает руку над головой и осторожно касается запястья Олега. Нежно, ласково, как пёрышком. — Рот закрой. Пошли. Волков сбрасывает его руку, отстраняется. Серёжа подскакивает и торопится за ним. Они спускаются на первый этаж. Олег подталкивает его к лестнице в подвал, и Серёжа сбегает вниз сам — боится, что Олег его столкнет с вершины лестницы. Здесь темно и холодно, как и в прошлый раз. Полки у стены, пыльный матрац, стол-раскладушка и старое офисное кресло. — Какое наказание я заслужил? — не поднимая взгляда, спрашивает Серёжа. — Узнаешь, — отрывисто кидает Олег. — Жди здесь и думай, как сильно ты проебался. — Прости! — Серёжа стукается коленями об пол. — Я никогда так больше не сделаю! Гордости больше нет, даже как концепта — он готов в ногах валяться, лишь бы Олег его простил, лишь бы дал ему еще один шанс. — Я люблю тебя! Я ошибся, мне так жаль, Олег, мне… Волков разворачивается и выходит. С треском захлопывается дверь в подвал, погружая Серёжу в темноту. В детстве он темноты не боялся — в детдоме были вещи и пострашнее. Теперь — боится. Серёжа давится слезами, на ощупь пробирается к стенам, ищет выключатель. Протягивать руку вперед, сквозь плотную темноту, стирать нежные ладони о шершавые стены — не страшно, не больно. Если всё его наказание состоит в том, чтобы провести ночь в подвале, то ему крупно повезло. Но Серёжа нутром чувствует, что не может быть всё так просто. Босые ноги на бетоне быстро мерзнут, пальцы на руках тоже. — Олег! — на пробу зовет Серёжа. — Прости меня, пожалуйста! Мне страшно и холодно! Выключатель находится, лампа под потолком заливает подвал благословенным светом. Серёжа смаргивает новую порцию слез и отправляется на поиски какой-нибудь одежды. Находит на полках старый пыльный плед, и радуется этому безмерно. Завернувшись в колючую шерсть, устраивается на матраце, поджав ноги. — Олеженька! Ответа нет, только слышно, как наверху бьется стекло — звук приглушенный, только отклик его доносится до Серёжи. Потом слышен еще один звон — такой, с каким разбивается бутылка. — Хорошо, — бормочет себе под нос Серёжа. Меньше выпьет — лучше будет себя контролировать. А самоконтроль Олега напрямую влияет на состояние Серёжи. Бутылки больше не бьются. Наверху слышна какая-то музыка — слов не разобрать, мелодию Серёжа не знает, но это похоже на старые рок-баллады, вроде песен «Арии». Снова укол вины — вот, Серёжа, как ты своего мужчину расстроил! Сидит, бедный, пьет под грустный рок. Серёже хочется прижаться к нему, послушать сердцебиение, купаться в волнах его тепла. Сказать, что он никогда больше его не оставит. Серёжа не может вспомнить, что хотел от Игоря, зачем звонил ему. Игорь, вроде бы, должен был вызвать полицию? Полиция забрала бы у Серёжи соцсеть, а у Олега — Серёжу. И тогда зачем туда звонить? Минуты тянутся мучительно, режут, как по живому. Олег, должно быть, забыл его связать, но даже с развязанными руками Серёжа ничего не может — дверь заперта, оружия нет, а на полках — старье, не особенно острое или тяжелое, к тому же. Ящика с инструментами нет. И хорошо, что нет. Серёжа дает себе мысленную пощечину за одну мысль о сопротивлении, оружии, побеге. Он ужасно накосячил, он должен думать, как заслужить прощение своего мужчины, а не планировать новые побеги. Хватит, набегался. Через полчаса никто не приходит, через час — тоже. Серёжа сидит, завернувшись в плед, прислушивается к едва слышной музыке наверху. Высоцкий, вроде бы. Еще спустя два часа Высоцкий уступает место «Королю и Шуту». Серёжа с каждой минутой счастливее — это всё, он просто посидит в подвале, сколько будет нужно. Хоть двое суток, не проблема. Он тоскует по Олегу, и разлука с ним будет для Серёжи тяжелой, но это мелочи. Это всё. Он избежал новых травм. Еще через два часа Олег переключает на «ДДТ». Серёжа дремлет, устроившись калачиком на матраце, как вдруг слышит топот ног в коридоре. Ног много, это точно не Олег. Дверь распахивается с ударом ноги, раздаются окрики, отрывистые приказы: «чисто!», «двое в подвал!», «стрелять на поражение!» Это группа захвата, это… Серёжа резко садится, в глазах темнеет. В подвал заваливаются вооруженные люди в черной экипировке — человек пять, нет, больше. — Я безоружен! — Серёжа поднимает руки над головой, плед соскальзывает с голых плеч. — Не стреляйте! В первую секунду он чувствует радость и облегчение — значит, Игорь как-то отследил звонок, отправил за ним помощь! Он свободен! Сразу за эйфорией приходит вина, стыд, раскаяние. Его любимый, его мужчина, Олег… — Не трогайте Олега! — вскрикивает Разумовский. — Не трогайте, он не… не стреляйте в него, прошу! Он вертит головой, ища взглядом следы крови, следы того, что Олег ранен или — не дай бог — убит, но замечает другое. У группы захвата нет ни щитов, ни автоматов. Нет эмблем вооруженных сил, никаких знаков отличия. Ворвавшись в подвал, они не бросаются помогать заложнику, они смотрят на лестницу. Лица закрыты балаклавами, но и шлемов тоже нет. Ни автоматов, ни пистолетов. В дверном проеме появляется еще один темный силуэт. Серёжа узнает Олега, и от счастья у него захватывает дух. Радость такая же искренняя, как полминуты назад, когда он был уверен, что это полиция. — Олеж, ты живой! Я так испугался за тебя! Не глядя на Серёжу, Волков медленно спускается по лестнице. Один из людей в черном стягивает балаклаву — под ней широкое загорелое лицо с острыми скулами, короткие соломенные волосы топорщатся, насмешливый взгляд бегает от Олега к Серёже. — Обстановка, конечно, не отель, — с сожалением тянет незнакомец. — Но ладно, мы не гордые. Подвал — так подвал. Кивнув мужчине, Олег бросает на пол перед собой пакет, не особенно тяжелый, судя по звуку. По полу с шорохом разлетаются разноцветные квадратики презервативов. Катится бутылочка лубриканта. Серёжа, заторможенный страхом и радостью, что Олег жив, мучительно-медленно пытается сложить в голове два и два. — Честное слово, Поварёшкин, дешевле было семь дилдаков купить, — вздыхает наемник, оглядывая кучу квадратиков фольги. — Ты бы еще антисептик притащил! — Он в пакете, — сухо бросает Волков. — Влажные салфетки тоже. И проследи за этим, Дракон. Никаких незащищенных контактов. Голос у Олега пьяный, язык заплетается. Пока Серёжа сидел в подвале, Волков, наверное, прикончил целую бутылку своего любимого виски. Разумовский понимает, что у всего происходящего есть очень простое объяснение, но мозг отказывается даже думать об этом. Серёжа смотрит со стороны: как по-дружески и непринужденно общается Олег с короткостриженым блондином, главарем, по-видимому, и как остальные — шесть крепких мужчин в балаклавах и черной амуниции — подвигаются всё ближе и ближе. — Серьёзно? — один из наемников качает головой. — Салфетки? Нам говорили, что Волк бешеный, но мы представляли немного иное. — Поварёшкин, ты меня пугаешь, — смеется мужчина, которого Олег назвал Драконом. — Что же с тобою стало? Мы ж тогда руками жрали просроченные пайки в грязи и говне всяком, а теперь — антисептики! — Это — моё условие, — мрачно цедит Олег, скользнув по Серёже потемневшим взглядом. — В остальном, не церемоньтесь с ним. Творите, что хотите, растягивайте или рвите, мне плевать. Трахайте, пока он не потеряет сознание. — Со смазкой или как? — уточняет Дракон, и в голове Серёжи оглушительно орёт сирена. — Ну, — Олег пожимает плечами, — без смазки он потеряет сознание слишком быстро. Серёжа порывается вскочить на ноги. Бежать. Драться. Но с двух сторон его уже хватают силуэты в черном — безмолвные, точно всадники-назгулы, вот только хватка у них отнюдь не призрачная. Плечи, локти — зафискированы так, что не пошевелить. Жесткие перчатки на голой коже; плед сползает к поясу. Серёже давят на плечи, заставляя усесться на пятки на середине матраца, еще двое обступают его, почти скрывая от безмолвного Волкова. — Олег, нет! Олег, останови это! Что вы творите?! — Ты не хотел быть моим, — хрипло выдавливает Олег за их спинами. — Теперь будешь общим. — Нет! — Серёжа рвется вперед, к нему, но новые и новые пары рук облапывают его и удерживают на месте. — Пожалуйста, не оставляй меня с ними! Я люблю тебя! Олег, я люблю тебя, пожалуйста! Олеженька! Слезы мешают разглядеть, что происходит за спинами наемников. Лицо Волкова исчезает, и в груди Серёжи рвется пружина — ему больно от того, как он любит своему мужчину, и горько, от того, что Серёжа его предал. И любовь эта искренняя — Серёжа рыдает и рвется к нему всем своим существом, зовет и умоляет о прощении, но Олега уже нет. Он ушел, а повсюду, куда ни глянь — черные балаклавы, берцы, закрытые лица, одноликая форма. — А я говорил, — подмигивает Дракон своим наемникам, — Поварёшкин — большой оригинал. Нам за секс в таких условиях никогда не платили, но зато вы гляньте, какая принцесска. Двое наемников устраиваются на потертых офисных креслах, двое других держат Серёжу за плечи и локти, заломив руки назад, а еще один хватает за косу и заставляет запрокинуть голову. — Олеженька! — снова кричит Серёжа. — Я больше никогда, пожалуйста, Олеж! Не отдавай меня им! Отпустите! Дракон подходит к нему неторопливо, по-хозяйски треплет по мокрой от слез щеке. Обводит большим пальцем нижнюю губу и подбородок. — Рыжуля, поздно ты спохватилась. — Отпустите, — понизив голос, Серёжа заглядывает главарю в лицо — единственное открытое лицо в этой комнате. — Олег ошибся, вы же понимаете, что я — его. Я — с ним! Разве это по-пацански? — Ты его разочаровала, милашка, — Дракон наклоняется, обдает Серёжу запахом сигарет и крепкого одеколона. — И он позвал нас, чтобы тебя наказать. — Как? — Серёжа знает ответ, но ему кажется, что если продолжить разговор, то можно договориться, отыграть назад. Пока он говорит — они не начнут. — Что вы хотите со мной…? — Проще некуда, рыжуля. Мы пустим тебя по кругу. Фраза его — как красная кнопка; запускает неведомые процессы, которые Серёжа не контролирует. Он визжит и брыкается. В голове — семеро пьяных подростков в общей спальне и чужие потные ладони на тощем теле. «Пустим по кругу! Пустим по кругу!» Воспоминания накладываются на реальность, как трафарет. Серёжа кричит, и кричит, и кричит, пока хватает дыхания, а когда голова начинает взрываться от недостатка кислорода, ему приходится замолчать. Наемник, стоящий сзади, пользуется секундой затишья и зажимает ему рот рукой в плотной перчатке. Серёже пытается ее прокусить, но быстро понимает, что не выйдет. Он воет, дергается, плед слетает с его бедер, по обнаженной коже скользят крепкие ладони — много их, не сосчитать. — Хочешь узнать наши планы, крошка? — Дракон расстегивает ширинку, снимает пояс с оружием и плотные перчатки. — Мы собираемся тебя ебать. Жестко, много, долго. Мы не просто пустим тебя по кругу, мы тебя разъебем так, что родная мама не узнает. И в конце ты попросишь еще. — Сначала в рот? — спрашивает кто-то из-за спины у Серёжи. — Да, сначала в рот. Отпускай, только медленно. Рука в перчатке, зажимавшая рот Серёже, исчезает, и он кричит во всю силу своих легких. Не бесцельно кричит: зовёт Олега, убеждает, что раскаялся и что любит его всей душой. Дракон морщится от крика, нехотя шлепает его по щекам, точно обморочного. — Ну покричи, рыжуля, покричи. Кто тебя тут услышит? Сердце колотится, а по телу скользят руки-змеи: гладкие или шершавые — те, что в плотных перчатках. Серёжа и рад был бы потерять сознание, но он воспринимает все ужасающе четко, картинка выкручена до максимальной яркости, только заволакивает слезами время от времени. Наёмник, держащий его за косу, давит на шею, нагибает к ширинке Дракона. В нос бьет соленый пот, одеколон и мускус. Налившийся кровью член с крупной головкой покачивается у самых губ. — Открывай ротик, принцесска, — усмехается Дракон. — Сначала обслужишь меня и моих ребят вот так, а потом решим. Наемник поднимает с пола квадратик презерватива, дает Дракону. — Серьёзно? — хмыкает кто-то сзади. — Даже в глотку ему не спустишь? — Я не буду цапаться со старым другом из-за такой хуйни, — спокойно отвечает Дракон, раскатывая презерватив по члену. — Поварёшкин хочет, чтобы мы не запачкали его принцессу, пока трахаем, а мы люди не гордые. Правда, рыжуля? Еще одна рука — уже четвертого наемника — лезет Серёже в рот и насильно удерживает челюсти раскрытыми. Дракон вводит член медленно, торжественно даже — словно победитель въезжает в покоренный город через триумфальную арку. Тошноты нет — Серёжа давно ничего не ел, но болят растянутые до предела губы и ноет челюсть. Привкус латекса. Головка широкая, как шляпка гриба, скользит по языку. Размер примерно как у Олега, но толще. — Будешь сосать сам, куколка? Или тебя нужно контролировать? Серёжа невнятно мычит, что сам, и наемник отпускает его скулы. Тот, что держал за косу, двигает головой Разумовского взад и вперед, насаживает на член Дракона почти до конца. Серёжа давится, с новой силой брызгают слезы, но так он хотя бы может дышать. — Не стой без дела, — бросает безликий силуэт сбоку и подсовывает свой возбужденный член ему под руку, второй наемник следует примеру товарища. Серёже выть хочется от невозможности этому противостоять: вот же, он не связан, он может сопротивляться, кусаться, царапаться, но он обхватывает два члена ладонями и пытается двигать руками синхронно, не забывая дышать, когда есть возможность. Дракон перехватывает его за косичку, насаживает на член глубоко, размазывает слюну по щеке и подбородку Серёжи. Разумовский больше не вырывается. Решать проблемы по мере их поступления и не сойти с ума — вот его программа-минимум. — Я всегда знал, что ты огонь, рыжуля, но теперь уже на сто процентов понимаю Поварёшкина, — делится Дракон. — Уж очень ты хорош. Строптивый, но уж очень милый щеночек. — Дак он же не сосёт сам, — не соглашается один из наемников, — ты ж сам всё делаешь, Драконыч. — Умеешь лучше? — щерится Дракон. — Вот и не мешай. Я больше месяца ждал шанса выебать эту принцесску, не обламывай кайф. Кончив, Дракон уступает место следующему наемнику, проследив, чтобы тот надел резинку, и отходит. Серёжу вдруг настигает осознание, что ему действительно придется обслужить семеро мужиков — семеро! чертов Олег и его злой юмор! и зачем Серёжа рассказал ему… — и крупно повезет, если они ограничатся минетами. В перерыве между одним членом и другим, он громко зовет Олега, но получает только новую пощёчину. — Тебе что, с нами скучно? — наклонившись к уху Разумовского, шепчет Дракон. — Семь хуев тебе мало? Хочешь восьмой? Могу достать тот, который на дне сумки — самый большой, ты навряд ли сможешь его принять, даже если тебя отымеют вдвоём. Колени затекают, руки ноют от неудобной позы, а горло саднит, и с каждым толчком безымянного наемника боль только сильнее. Никто из них не раздевается, только расстегивают ширинки. Серёжа, обнажённый, мёрзнет в подвале, но не осознает этого — есть проблемы и посерьёзнее. Шуршит фольга презервативов, наемники меняются местами. Двое всегда держат Серёжу, заломив руки, а другие лапают — между ног, по животу и бедрам, по шее и груди, везде, куда могут дотянуться. Неизвестно, что хуже — когда они трогают его голыми потными ладонями или жесткими перчатками. — Хватит, пожалуйста, — откашлявшись, всхлипывает Серёжа в перерыве между четвертым и пятым членом. — Боже, прошу, перестаньте, я не могу больше! — Да как так не можешь? — неискреннее возмущается Дракон. — Вся ночь впереди, принцесска. Давай-давай, наша радость, ротик пошире и через «не могу». Глаза печёт, потому что слёз больше нет, кончились, наверное. Серёжа ждёт, пока кончит последний, седьмой наёмник, и едва презерватив заливает изнутри теплым, Серёжа резко отстраняется и рвётся из чужих рук. — Хватит! Не надо больше! Вы наказали меня, я всё понял! Олег! Олег, помоги мне! — Теперь-то можно перейти к главному блюду, — Дракон потирает руки, берет новый квадратик фольги и бутылочку смазки. — Нет! Не смейте! — взрывается Серёжа. — Олег, это бред! Олег, останови их! Он дрыгает ногами, заезжает одному из наемников по колену, умудряется даже вырвать правую руку из чужой хватки, но их больше, они повсюду — окружают Серёжу, как тени. Это хуже, чем если бы они его связали. Чужие руки вызывают тошноту, ладони скользят по телу, тискают и сжимают, силуэты окружают его — точно огромное многорукое чудовище заплетает Серёжу в плотную паутину, парализует ужасом и ядом похотливых прикосновений. — На живот его, и держите крепче, — приказывает Дракон. — Чувствую, что визгу тут будет, как на скотобойне. Разумовского опрокидывают на матрац, лицом вниз, держат ноги и руки, распихав их по сторонам. Дракон устраивается у его разведенных ног, лапает: ягодицы, внутренняя сторона бедер, промежность. — Какая сочная, упругая, — восхищается Дракон, — жаль, что у тебя пизды нет, киса, мы бы и туда тебя отъебали. Но придется всем ждать своей очереди. По крайней мере, на этом круге… — Нет! Нет, стойте, хватит! — кричит Серёжа. — Олег не мог вам разрешить такое! Он просто не знает! Позовите Олега! — Твой благоверный набухался и спит, рыжуль, — участливо говорит Дракон. — И скажу больше, ты ему надоел. Поварёшкин обещал, что я могу забрать тебя к себе. — Что?! — Серёжа оборачивается, натыкается на издевательский и голодный взгляд Дракона. — Это невозможно! Он любит меня! — Видать, прошла любовь, завяли помидоры. А у меня условия жестче и требований больше, и я, к тому же, любитель групповых. Но зато я легко воспитаю такую принцессу, как ты, под себя, путём кнута и секса. А если ты и мне надоешь, то сдам в бордель или подарю, как вещь, хорошим знакомым, тем ещё извращенцам. Нравится перспектива? Серёжа не отвечает — не может. Он надрывно кричит и зовет Олега, пока один из наемников снова не зажимает ему рот. Серёжа кричит через кляп, воет, надрывается. Слезы жгут воспаленные глаза. Воспоминания накладываются на реальность, но она страшнее. Тогда его нагнули над столом, плевались и ржали, что «один раз — не п*дорас», спорили, кто собьет целку первый. Сейчас хуже, потому что воспитатель Константин Львович не придет, привлеченный шумом из общей спальни, не разгонит малолетних преступников, и Серёжу не спасет. Серёжу сейчас вообще никто не спасет. — Ну что, пустим по кругу нашу принцессу? — Дракон окидывает своих наемников взглядом, те одобрительно гудят, обступают их, чтобы ничего не пропустить. Он капает немного смазки в ложбинку между серёжиных ягодиц, проезжается членом взад и вперед, размазывая лубрикант. Член кажется обжигающе-горячим даже через резинку, он задевает судорожно сжимающийся вход, чуть надавливает. — Не ори, себе же больнее сделаешь, — Дракон шлепает его по заднице. — Рыжуля, ты слышишь меня? — Да он в истерике, Драконыч, че ты его уговорить пытаешься? — отвечает наемник, который зажимает Серёже рот. — Еби так, через силу. С такими шл*хами иначе не получается. Получит хуй в задницу — сразу присмиреет. — Слышишь, милашка? — Дракон наклоняется к Серёже, давит крупной головкой на вход сильнее. — Приготовься, будет больно. Обливаясь слезами, Серёжа пытается докричаться до наемников — чтобы те остановились, чтобы добавили больше смазки, чтобы подготовили его хоть немного — но крики смешиваются в неразборчивое мычание. Дракон проталкивает свою громадную головку в неразработанное колечко мышц, прорывается. Рука в перчатке прижимается сильнее к его рту, истошный крик выцветает до болезненного скулежа. Серёже кажется, что его снова порвали, но по промежности ничего не течет — Дракон продирается в тугой проход с натугой, практически на сухую. Порыкивает от удовольствия, двигает мощными бедрами, загоняет свое орудие в нежное и узкое. — Блять, рыжуль, ты просто пиздец, — выдыхает Дракон, замерев внутри. — Разожми попу, ну же, ты меня раздавишь сейчас. Получается не сразу, но Серёжа вспоминает тот же лайфхак, что использовал однажды с Олегом. Роняет голову на матрац, расслабляет всё, что может. Дракон довольно урчит, шлепает по ягодице и принимается трахать его, стиснув ладонями бедра. Серёже больно так, что хочется орать, но напрягать живот нельзя, и он может только скулить и стонать сквозь слёзы. Толчки у Дракона сильные, жесткие, Серёжу качает на матрасе, хотя он лежит плашмя и ничего не контролирует. — Как тебе сучка? — интересуется хриплым голосом один из наемников. — Лучшая из всех. Наши прошлые артефакты и рядом не стояли, ты только глянь на эту холеную принцесску, на узкую дырку, на глазки эти умоляющие… Приходится думать о люстрациях, чтобы не спустить прямо сейчас. — Эй, петушок, в рот возьмешь? — Серёжу дергают за косу, заставляя задрать голову. Пока рот свободен, Серёжа не теряет времени на бесцельные крики. Он зовет Олега, угрожает полицией, а потом, когда ничего из этого не работает, плачет и просит: — Отпустите, не надо, пожалуйста! Больно! Мне очень больно, хватит! Он будто бы со стеной разговаривает: единственный, кто отвечает ему — это Дракон, но лучше бы он не отвечал. Серёжа борется с тошнотой и болью, толстый член поршнем ходит в его заднице, растягивая вход до предела. — Значит, возьмешь. Драконыч, погоди, дай-ка я… Наемник садится на матрац, прижав ногами серёжины руки, и подтягивает рыжую голову к своей ширинке. — Оближи, сука, не халтурь давай, — распоряжается он. — Презик надень, — напоминает Дракон, снова входя в Серёжу сзади. — Хочу кончить ему на лицо или в глотку, — упрямится мужик с хриплым голосом. Серёжа поднимает взгляд на наемника, но видит только узкую полоску вокруг глаз в отверстии балаклавы. Глаза карие, жадные, жаркие. — Поварёшкин психанет — сам будешь выкручиваться, — предупреждает Дракон. — А психует он часто, он контуженный, предупреждаю. — Ну нахуй тогда, — бросает наемник и тянется за очередным презервативом. Вскоре Серёжу трахают уже вдвоем, и тошнота достигает своего предела. Серёжа надсадно кашляет, но ничего не выходит — он давно не ел и не пил. — Умница, как ты меня хорошо принимаешь, — урчит Дракон, наваливаясь ему на спину. — Тесный такой… видно, что не целочка, но хорош, хорош. Обслужи моих парней, как следует, и обойдемся без жести. Кончив, Дракон отпускает его, и сзади сразу же пристраивается еще один. Надежда, что после крупного члена Дракона будет не больно, не оправдывается: у безымянного наемника член поменьше, но боль никуда не девается. Серёжа скребет ногтями по матрацу, заставляет себя дышать, и второй член, долбящийся в горло, совсем в этом не помогает. Наемник милосердно доливает еще смазки, но зато начинает драть его такими бешеными толчками, что от тряски Серёжу тошнит. — Давай-ка поиграем, милашка, — улыбается Дракон, поглаживая Разумовского по голове, — чтобы мы не заскучали. Нас семеро — как гномов у Белоснежки, и каждый хуй уже побывал у тебя во рту. Теперь мы пустим тебя по кругу в другом порядке, а ты должен будешь угадать, какой номер тебя сейчас трахает. Я — номер первый, тот, кто был за мной — второй, и так далее. Угадаешь — отпустим. Вот сейчас тебя дерет четвертый — это так, подсказка от меня. Собрав остатки сил и здравого рассудка, Серёжа пытается разобраться в правилах игры. Дракон — номер первый. Номер второй, точнее его член, насколько Серёжа помнит, был чуть кривоват. А дальше — пустота. Сейчас — четвертый. Он чувствует отчаяние сродни тому, какое бывает на экзамене, к которому не готовился. Четвертый заливает презерватив спермой и вытаскивает. — Вот сейчас, — подсказывает Дракон. — Кто следующим будет разъебывать твою дырку, а? В промежность толкается горячая головка. Медленно входит и весь член полностью. Больно. Толстый. Распирает. Серёжа не видит его обладателя, только чувствует чужие руки на бедрах. Руки без перчаток… У каких же номеров были руки без перчаток? — Шестой, — хрипло отвечает Серёжа. Горло содрано, кажется, до мяса, говорить и глотать больно, жжение и боль в заднице только нарастают с каждым разом. Угадать наемника — последний шанс для него, чтобы выбраться из этой преисподней. — Не-е-правильный ответ! — декламирует Дракон. — За неправильные ответы мы будем ебать тебя еще сильнее, рыжуля. Наемник ускоряется. Серёжа вскрикивает, но его опять затыкают членом. Он будто попадает в круговорот, в адскую карусель — один наемник всегда держит, второй трахает его в рот, до самого горла, а третий таранит истерзанную задницу. Остальные отдыхают. Кто-то выходит в туалет, за пивом или перекусить. Когда кто-то кончает, он освобождает место для другого, уже возбужденного и готового к новому раунду. Серёжа не угадывает ни одного из наемников. Думать больно, дышать сложно. Серёжа проваливается в бессознательное, но его ставят раком и заставляют держать позу самому. Это невозможно: долбежка такая, что его мотает из стороны в сторону. Когда наемникам надоедает раз за разом поднимать упавшего на матрац Серёжу, они раскладывают посреди подвала стол и нагибают его прямо там. Стол, помнящий лучшие времена, скрипит и скрежещет, но не ломается. Вместо него ломается Серёжа. Он теряет счет кругам и членам: одни люди уходят на перекур, другие болтают о чем-то своем на потрепанных офисных креслах, но из семерых всегда находятся двое с возбужденными членами, и Серёжа всегда при деле. Это длится и тянется, закольцовывается, как день сурка. В подвале нет окон. Наемники приходят и уходят, но Дракон почти все время с ним. Он шепчет пошлости и покрывает Серёжино тело засосами, но его слова — фоновый шум. Серёжа замечает, что его насилуют бутылкой из-под пива только потому, что стекло холодное, а члены горячие. Боль приходил с опозданием: сонливость слетает с Серёжи, перед глазами встает лицо Олега и другая бутылка, побольше, пострашнее. Запихнув в Серёжу горлышко пивной бутылки, один из наемников замахивается, будто бы собирается вбить ее полностью, и Серёжа орет из последних сил. Удара нет; они добивались именно его реакции. Сзади раздается гогот, новые шлепки, а потом на спину льется холодное, утекает на стол. Горько пахнет пивом. Бутылка снова входит в него, а в рот тычется новый член. Серёжа рассеянно думает о том, что скоро они устанут, а вот бутылок станет только больше. Силуэты теряют четкость, глаза слипаются. Член, потыкавшись в горло, отступает, Сережа больше не смотрит, и голоса наемников долетают до него как сквозь толщу воды. — Смотрите, как мы его разъебали, — присвистывает Дракон, растягивая ягодицы Серёжи в стороны, — он уже и от бутылки не дергается. — Петушкам к бутылкам не привыкать, да, — кивает наемник, очевидно, двинутый на тюремной иерархии. — Я сразу понял, что он у нас опущенный. — Не опущенный, не, — качает головой другой наемник, со своими понятиями, — он просто девочка. Сладкая хорошенькая девочка с розовой щелкой, а нормального мужика из такого бы и не получилось. — Чего-то он притих совсем, Драконыч, труп ебать неинтересно, — жалуется третий, который перед оргазмом всегда выкручивал Серёже соски, чтобы насладиться чужими криками. — Милашка, ты там дрыхнешь? — Дракон наклоняется к Серёже, машет ладонью перед лицом. Серёжа моргает распухшими от слез глазами. Голова раскалывается от крика и плача, всё тело — сплошная боль, и пока его никто не трогает — да, почему бы не закрыть ненадолго глаза? Он до безумия хочет к Олегу, но позвать его сил уже нет. Серёжа поджимает ноги, рассеянно трогает вспухшее и покрасневшее колечко мышц. Дракон кривит лицо, а потом стаскивает Серёжу со стола и тащит его обратно на матрац. — По моей команде, поняли? — бросает он наемникам, и они черными силуэтами движутся за ним, обступают полуночными кошмарами, стоит лишь на секунду забыть об их существовании. Перемещение в пространстве удивляет Серёжу, но не пугает — ни страха, ни надежды на спасение уже не осталось. Дракон ложится на спину и затаскивает Серёжу на себя, заставляет сесть верхом. Член проникает в саднящую задницу, Дракон смотрит ему прямо в глаза и делает пару движений. — Как в тебе теперь свободно, рыжуль. Я сразу почувствовал, что из тебя получится хорошая шл*шка, еще тогда, в кафешке. Драл бы тебя днями напролет, пока не сдохну. Такую шл*ху еще поискать надо, а тут нам еще и платят за твое воспитание! Слова проскальзывают у Серёжи между пальцев. Ему жутко от мысли, что Олег может и вправду отдать его Дракону — не из-за Дракона как такового, нет, а потому, что жизнь без Олега ему не нужна. Больше не нужна. Серёжа не прислушивается к похотливому шепоту Дракона, и зря, потому что тот рывком тянет Разумовского на себя, заставляет улечься грудью к груди. Серёжа — тряпичный мальчик. На любое действие есть противодействие. На попытку сопротивления они отвечают новой вспышкой боли, поэтому Серёжа — тряпичный мальчик. Он опирается руками о матрац над головой Дракона, слабо подмахивает. Дракон кивает кому-то за спиной Серёжи, и к заднему проходу Разумовского пристраивается еще один член. «Он торопится,» — отстраненно думает Серёжа, — «Дракон еще не вытащил.» Мысль медленная и ленивая, вполсилы. — Рыжуль, — зовет его Дракон, ухмыляясь, — приготовься. Эту нежную попку сейчас порвут на британский флаг. Слов Серёжа не воспринимает, он уже не способен, но разгадка находит его на физическом уровне. Несмазанная головка давит на колечко мышц, растянутое вокруг члена Дракона, и сначала кажется, что она подавит и отступит — дураку понятно, что это невозможно, человеческое тело не подготовлено для такого, особенно такое истерзанное и измученное, как серёжино. Но головка с силой проталкивается внутрь, продирается по живому, разрывает на сухую, а кричать Серёжа уже не может — воет сорванным голосом, скребет ногтями по матрацу. — Да, милашка, а я предупреждал, — Дракон держит его, сцепив руки за спиной, не давая отстраниться. — Сильней его дери, номер четвертый, не жалей. Поварёшкин же сказал с ним не церемониться. Наемник рывком продирается до конца, резко выходит, и Серёжа чувствует кровь — она течет по бедрам, тошнотворный запах меди бьет в нос. — Порвали сучку, погляди, — замечает кто-то, лезет холодными пальцами к промежности и мочит их в крови. — Ну а нехуй было выебываться. Дракон притягивает голову Серёжи к себе и мокро развязно целует, толкается языком в горло. Наемник вгоняет член, замирает глубоко внутри. — По крови легче скользит, — говорит он Дракону, а потом они оба начинают двигаться в Серёже. Амплитуда не особенно большая — они путаются в направлении, дергают полуживого Серёжу то в одну, то в другую сторону, но долбиться в разорванный проход не перестают. Серёжа хрипит и пытается вырваться, поэтому двое других наемников хватают его за руки и ноги, прижимают к матрасу и груди Дракона. Ад закольцован. Выход там же, где и вход. Карусель из красного и черного раскручена до предельной скорости, когда остановиться уже невозможно. Четвертый наемник кончает, стряхивает кровь с презерватива. Его место занимает новый, отдохнувший — это номер третий, но то, что Серёжа узнал его, теперь не имеет никакого значения.