Принц Эйгон Таргариен
Если кто-то вдруг захотел бы спросить принца Эйгона, какое время дня он считает самым лучшим, то он без раздумий бы ответил — утро, причем чем раньше, тем лучше.
Принц обожал наблюдать за восходом солнца: как оно лениво вылезало из-за Узкого моря, как дорожка, настолько яркая, что невозможно было смотреть, пробегала от солнечного диска по водам Черноводного залива, как первые лучи, столь мягкие, робкие и ласковые, касались высоких башен Красного замка, согревая камень Белой башни. Именно на ней, обращённой к морю, принц любил встречать восход; худой и нескладный восьмилетний мальчишка не вызывал много шума и не мешал белым гвардейцам его царственного деда отдыхать.
Когда солнце, наконец, отрывалось от моря, Эйгон поворачивался к нему спиной и обращал свой взор на происходящее во внутреннем дворе, где слуги уже вовсю готовились к новому дню: конюхи вычищали конюшни и кормили лошадей, на кухни несли самую лучшую снедь к королевскому столу, горничные выносили грязное белье или заносили в Твердыню свежее. Если пройти по крепостной стене немного дальше к северу, можно посмотреть, как из своих казарм в Восточном дворе выползают сонные городские стражники, становясь на ежедневный утренний смотр. Визерис всегда говорил о столичной страже с презрением оруженосца, который вот-вот станет рыцарем:
— Стражник не рыцарь и даже не солдат, — с важным делом пояснял он младшим братьям. — Он повинуется не зову чести, а приказам, которые выполняет не из чувства долга, а из страха перед наказанием и за жалкое своё жалование. Посули стражнику пару золотых драконов, и он забудет приказ офицера, а то и собственную жену вам в постель приведёт.
— Седьмое Пекло, зачем мне его старуха? — выругался тогда Деймон. — Я найду шлюху помоложе!
— Если тебя услышит бабушка Алисанна, единственной женщиной до твоей свадьбы у тебя будет старая септа, — вставил Эйгон. Средний из сыновей принца Бейлона, разумеется, ещё не познал женщины, но перед братьями отчаянно бахвалился и строил завсегдатая Блошиного Конца, которого и в глаза толком не видел. Визерис громко расхохотался; Эйгону хотелось думать, что смеялся брат не с глупого трёпа Деймона, а с его собственной шутки.
Нагуляв аппетит на замковых стенах, Эйгон спускался в Твердыню Мейгора на завтрак с отцом и братьями. Принц Бейлон, приучив сыновей не опаздывать к столу, всегда выходил к трапезе последним, давая возможность непоседе-Эйгону прибежать с утренней прогулки, а лентяю-Визерису встать с кровати. Идя к своему месту, Бейлон ерошил серебряные волосы двух младших сыновей, а старшего трепал по плечу. С тех пор как Визерис стал оруженосцем у своего дяди, принца Эймона, он страшно обижался на этот жест, считая его «слишком детским». Каждая беседа за завтраком начиналась одинаково. После короткой молитвы отец с сыновьями приступали к еде, и принц Бейлон спрашивал у Эйгона:
— Ну что, разведчик? Не видно ли вражеских кораблей на горизонте? Не летит ли к нам в гости Каннибал?
В ответ Эйгон подробно рассказывал обо всём, что успел заметить на глади Черноводного залива и во дворе замка, после чего Деймон или Визерис, или сразу оба вставляли ехидное замечание, после чего разговор уходил в сторону, переключаясь на более взрослые темы. Отец интересовался у Визериса его успехами в обучении рыцарскому делу, давал советы Деймону по обращению с оружием или просто пересказывал новости или забавные случаи из придворной жизни, которые юные принцы не могли узнать сами в силу юного возраста.
После завтрака начиналась самая скучная часть дня. Отец уходил к деду, заниматься государственными делами, или улетал на Вхагар по его же поручениям к разным лордам Семи Королевств. Визерис убегал к дяде Эймону, а к Деймону и Эйгону приходил великий мейстер Элисар, обучавший их сперва чтению, письму и счёту, а теперь и высокому валирийскому, истории, географии, законам и обычаям Семи Королевств.
Разница в три года между младшими братьями давно перестала иметь значение при изучении школярских наук. За четыре часа до обеда Деймон уходил тренироваться владению мечом и иными видами оружия или верховой езде, а Эйгон оставался с Элисаром и продолжал пачкать нос в чернилах. Болезни преследовали Эйгона с самого рождения и настолько ослабили его организм, что отец, посовещавшись с королём, бабушкой и принцем Эймоном, решил оградить младшего сына от излишних нагрузок, которые могли бы не укрепить его, а лишь ослабить и спровоцировать новую череду недугов. Имея больше времени на книги, чем брат, Эйгон скоро догнал Деймона, а по части знания законов и истории так и вовсе оставил его далеко позади.
Конечно, он считал своё положение несправедливым. Конечно, ему хотелось большего, хотелось быть наравне с братьями во всём, но мейстеры оставались непреклонны и пичкали его укрепляющими отварами. Однако к восьми годам Эйгон кое-чему всё же научился: сбегать от Элисара с наиболее скучных уроков, при удобном случае аккуратно выплёскивать горькие и кислые отвары, в которых он не нуждался, подглядывать за братьями и стражниками во время их тренировок, чтобы потом на закате отрабатывать увиденные удары в пустой богороще.
Если мейстеры не жаловались на здоровье принца в течение двух или трёх недель, отец позволял младшему сыну упражняться вместе с Деймоном во внутреннем дворе. Тогда радости принцев не было предела и прогонять их со двора приходилось не наставникам, не мастеру над оружием, а самому принцу Бейлону. Эйгон возвращался в свою спальню совершенно без сил, покрытый ссадинами и синяками с ног до головы — победить Деймона с помощью затупленного меча, а не с помощью книги или карты всегда было гораздо сложнее — но был при этом счастлив, как кот, стащивший с кухни хороший кусок мяса. Хорошие деньки редко длились больше недели и заканчивались одинаково: мейстеры грозили отцу или сразу деду-королю, что на следующий же день принц Эйгон непременно оступится от слабости, а принц Деймон по неосторожности или из-за неопытности обязательно сломает ему его тонкие кости. Тогда мечи принцев запирали в самом дальнем сундуке оружейной под личным присмотром мастера над оружием, а заигравшиеся мальчишки несколько дней изнывали в покоях без права выхода во двор.
Когда король с королевой бывали в отъезде, а дядя с отцом заняты государственными делами по самую голову, два младших принца умудрялись сделать пакость сразу всем наставникам. Они сбегали с уроков и, упросив Визериса дать им тренировочные мечи, занимались с ним, пока их кто-нибудь не хватился. Все трое потом, конечно же, получали знатную выволочку, но едва ли их это останавливало.
Утро четвёртого дня третьего месяца 92 года от Завоевания Эйгона начиналось просто прекрасно. Как всегда, проснувшись до рассвета, Эйгон наскоро натянул на себя свежие штаны и тунику, с вечера принесённые предусмотрительными слугами, и выскользнул из своей комнаты. Тише замковой мыши пробравшись мимо спален Визериса и отца, из которых доносился басовитый храп, и подозрительно тихой спальни Деймона, маленький принц лёгкой ланью пронёсся по коридорам замка, едва не сбив с ног служанку с корзиной белья, и уже через пять минут любовался спокойными водами Черноводного залива.
Привычным образом поприветствовав восходящее светило, Эйгон оглянулся на внутренний двор и, к собственному удивлению, увидел Деймона, державшего в руках по тренировочному мечу. Брат тоже его заметил, поднял меч и указал концом прямо на Эйгона. Сначала тот подумал, что его просто приветствуют и даже помахал в ответ, но Деймон и не думал опускать меч.
— Сволочь, — восхитился Эйгон, догадавшись, что старший брат вызывает его на поединок. В отличие от Деймона, младший сын Весеннего принца догадывался вовремя прикусывать себе язык и не позволял себе тех крепких выражений, что разучил его брат; «сволочь» наряду с «предателем» и «Пеклом» было в его арсенале самым страшным ругательством.
Кошкой спустившись с Белой башни, принц едва не навернулся на лестнице и почти гарантированно разбудил кого-то из белых гвардейцев. Когда же он наконец вышел во двор, Деймон бросил ему один из мечей.
— Потренируемся перед завтраком? — блеснул улыбкой он.
— Давай, — с готовностью согласился Эйгон. В последний раз они устраивали спарринг недели полторы назад, но поединок был прерван, когда Эйгон в очередной раз растянулся на земле. Всё бы обошлось, но это случилось на глазах у бабушки Алисанны, устроившей на пустом месте переполох. Однако одно обстоятельство не давало ему покоя. — Как ты достал мечи?
Деймон улыбнулся ещё шире:
— Они перестали запирать сундук.
— Отец заметит, что мы потные и грязные, — проявил неожиданную для себя осторожность Эйгон.
— Отмоемся, — отмахнулся Деймон. — Я спрятал в богороще пару полотенец, оботрёмся в том пруду.
— Водой из пруда в богороще?
— Конечно. Это же просто вода. Или ты веришь в этих деревянных истуканов? — подначивал Деймон. — А может ты просто боишься, что я опять тебя побью? Что придётся показывать мейстерам твои тоненькие беленькие косточки?
— Нет! Не верю и не боюсь! — затряс головой Эйгон.
— Тогда защищайся!
С этими словами Деймон бросился в атаку. Эйгон вскинул меч и успел парировать удар, отбросив клинок брата. Удар стали о сталь отозвался в костях неприятными ощущениями. Тем временем противник сделал финт и попытался ударить сбоку, но Эйгон вовремя отскочил и разорвал дистанцию, тут же об этом пожалев. Деймон начал кружить вокруг него, и младшему принцу пришлось поворачиваться вместе с ним. Снова несколько ударов и снова отход. Принцы кружили по двору, напряжённо всматриваясь друг в друга, не обращая внимания более ни на что. Деймон снова пошёл в атаку и добился своего; отступая под его натиском, Эйгон вышел из тени внешней крепостной стены и теперь стоял против восходящего солнца.
— Пекло, — прошипел он сквозь зубы, уходя из-под новой атаки. Ему приходилось сильно щуриться и не терять из виду Деймона.
— Что, во имя Семерых, здесь происходит?! — раздался чей-то громкий и очень грозный оклик.
— А? — Эйгон оглянулся в поисках источника звука и лишь краем глаза успел заметить мелькнувший слишком близко клинок Деймона. Еле успев парировать удар, принц потерял равновесие, сделал пару шагов назад и оступился.
Падая, Эйгон успел оглянуться через плечо и донельзя удивился:
«Неужели мы так близко подошли к Длинной лестнице? Не может быть!» В следующее же мгновение что-то вышибло воздух из груди и сразу вдохнуть не получилось, он услышал тревожный возглас Деймона, затем правую ногу обожгло драконьим огнём, а затем в голове что-то взорвалось и наступила темнота.
***
В темноте был коридор. В стенах горели светильники, выдолбленные прямо в толще скальной породы. Каким-то образом Эйгон понял, что находится в пещере и должен идти вперёд. Собственных шагов Эйгон не слышал, как будто сапоги были обмотаны тряпками; раздавался лишь тихий свист ветра, заставлявший пламя в светильниках трепетать под его порывами. Попытавшись дотронуться до стен, принц почувствовал тепло, исходившее из недр горы, под которой он находился.
Внезапно стены расступились, образовав широкую залу, во тьме которой едва можно было различить высокий потолок. Тропа, шедшая по коридору, вывела Эйгона к небольшому помосту, как и всё здесь, высеченному прямо на месте из тёмного камня. Поднявшись на семь ступенек и оказавшись на вершине помоста, принц Таргариен начал вглядываться в черноту пещеры.
Сперва ничего не происходило, но затем Эйгон услышал глубокий, низкий рокот, который постепенно всё нарастал и нарастал, становился всё громче и отчётливей, как будто приближался. Вдруг принц заметил, будто впереди во тьме что-то шевельнулось и блеснуло. Затем скорее ощутив, чем услышав тяжёлые шаги, Эйгон понял, что к нему движется что-то большое и страшное, но сдвинуться с места и спрятаться в коридоре он не смог.
Из темноты вынырнула огромная голова дракона. В трепещущем свете светильников за спиной Эйгон увидел чешую, будто отлитую из бронзы и маслянисто блестящие обсидианами рога и шипы зверя.
«Вермитор», — Эйгон сразу узнал дракона короля Джейхейриса. Когда Эйгону исполнилось три, дед впервые взял его с собой в Драконье Логово и показал всех живущих там драконов.
Внезапно Вермитор взревел, да так, что принцу показалось, что на него сейчас же рухнет гора, и выпустил из пасти пламя. Огонь заливал пол, лизал стены, языки его взметались до потолка, и только тут Эйгон увидел, насколько велик зверь. Решив, что он достаточно напугал жалкого человека, дракон с щелчком захлопнул пасть и воззрился на стоящего перед ним мальчишку. Эйгон, яйцо которого так и не проклюнулось, даже в тот день в Драконьем Логове вместе с дедом не был к дракону так близко, как сейчас.
Горячее дыхание огромного зверя задевало щёки и шевелило пряди свисавших до плеч волос. Эйгон осторожно вытянул руку вперёд. В горле Вермитора родился какой-то клёкот, но дракон подался вперёд. Когда руку Эйгона и драконий нос разделяли едва ли пара ладоней, пещеру озарила ярко-белая вспышка, поглотившая и дракона, и самого Эйгона.
***
— Осторожнее, вашу мать!
— Седьмое Пекло…
— Как это могло случится?! Как, я тебя спрашиваю?!
— Готовы? Тогда разом, аккуратно, осторожно… По моей команде… Подняли!
Эйгон почувствовал, как его и правда подняли и куда-то понесли. Сквозь заливший всё свет медленно проступали образы белых гвардейцев, мастера над оружием, где-то за ними мелькал отец и смертельно испуганный Деймон. Эйгон хотел сказать, что у него всё хорошо, у него просто закружилась голова и нести его никуда не нужно, как его догнала боль и вместо слов из горла принца вырвался жуткий крик. На мгновение всё замерло, но боль не утихла, а лишь набирала силу.
— Что вы встали?! Несите его!
— О-отец, я… — где-то на самых задворках сознания, куда семижды проклятая боль не успела добраться, промелькнула мысль:
«Деймон что, начал заикаться?»
— С тобой я буду говорить позже! — раздался окрик отца. — Почему ты ещё здесь? Уведите его!
— Эйгон, мальчик мой маленький! — охнула где-то спереди-сбоку бабушка Алисанна.
— Пустите, матушка! — отодвинул её Бейлон, но та увязалась за ним, продолжая причитать и, судя по всему, плакать.
Как он оказался в своей постели, Эйгон так и не понял, зато услышал бормотание мейстера Элисара, стоявшего спиной к нему и звеневшего чем-то на его столе. Служанка внесла таз с тёплой водой, от которой поднимался еле видный пар. Бросив случайно взгляд на принца, она громко ойкнула и чуть не выронила ношу. Эйгон, проследив за ней, посмотрел туда же, куда и она. Из кровоточащей ноги торчал осколок чего-то желтоватого.
— Эйгон, сын мой, не смотри, — одновременно попросил и потребовал отец. Принц послушно перевёл взгляд на него. Бейлон принял из рук Элисара чашку и, присев на край кровати, поднёс её к губам сына. — Выпей, это маковое молоко, тебе станет легче. Эйгон, ты упал с лестницы и сломал ногу. Мейстер Элисар всё поправит, ты снова будешь ходить…
Эйгон на секунду прикрыл становящиеся всё более тяжёлыми веки. Сломал ногу. Значит, та жёлтая штука, торчащая из ноги, на самом деле кость? И совсем она не белая, как уверял Деймон. Вспомнив о брате, Эйгон торопливо распахнул глаза и затараторил:
— Отец, Деймон не виноват, я сам упал, правда, сам! Он ни при чём!
— Конечно, конечно, сам, — кивнул отец.
— Не наказывай его, отец! Деймон не виноват!
— Посмотрим, — попытался увильнуть Бейлон.
— Нет, ты пообещай, что не накажешь его! И что дедушка не будет его наказывать!
— Хорошо, я обещаю, что не буду наказывать твоего брата, — сдался отец и тут же исправился: — Но с его милостью он будет говорить сам.
Хорошо, что он успел сказать про Деймона, подумалось Эйгону. Боль как будто бы утихла, глаза закрывались, но принц ещё не всё сказал:
— А ещё передай ему, что он лжец…
— Почему? — нахмурился отец. — Что он тебе наговорил?
— Кости… Они не белые… А желтоватые. Не белые…
И тут Эйгон снова рухнул в темноту.
