Третья голова дракона

Принц Эйгон Таргариен В двадцать седьмой день десятого месяца 101 года истек полугодовой срок, заложенный Малым советом на то, чтобы все великие и малые лорды Семи Королевств прибыли в Харренхолл на берегу Божьего Ока, дабы определить будущее государства. Лорд Отто Хайтауэр предполагал, что явятся более пятисот лордов со свитой и слугами; дядя Вейгон, так и не сложивший знак десницы, заявлял, что их будет намного больше. Реальность превзошла все ожидания: не менее тысячи стягов благородных домов реяли на стенах самой большой крепости Вестероса, а также в полях вокруг Харрентона. Ни один королевский турнир не мог сравниться с такой представительностью. Утром того дня, едва Эйгон заставил себя встать с кровати в своих покоях в башне Королевский Костёр, над Божьим Оком раздался громоподобный рык. Будь молодой принц суеверным мещанином из Харрентона, он наверняка бы подумал, что это Завоеватель вместе с Балерионом вернулись из своего Седьмого Пекла, чтобы закончить начатое разрушение замка. Но то был не покойный Чёрный Ужас, а вполне себе здравствующий Бронзовый Гнев. Вермитор, лениво взмахивая крыльями, почти касавшихся тихой глади озера, летел медленно и величаво. Когда дракон стал набирать высоту, закладывая вираж над Речными воротами, Эйгон увидел в седле деда: приникнув к седлу, он почти распластался в нём, а длинные волосы из полураспутавшейся косы развевались за его спиной, как ещё один драконий гребень. Король верхом на своём драконе трижды облетел Харренхолл, демонстрируя всем своим подданным своё появление, а затем Вермитор внезапно пропал из поля зрения. В следующее же мгновение колоссальная башня заскрипела, застонала, заскрежетала, а мимо окна, облюбованного Эйгоном пролетело несколько камней размером с человеческую голову, после чего раздался рёв, от которого у принца завибрировали внутренности. Джейхейрис Первый с помощью Вермитора с вершины Королевского Костра оповестил лордов о начале Великого Совета. Разумеется, кренящаяся и оплавленная башня не могла служить гнездом для дракона, и король вынужденно посадил своего зверя во дворе между Вдовьей башней, башней Ужаса и Королевским Костром. Эйгон видел, как дракон припал к земле, почти растёкся по ней, странным образом согнув крыло; дед долго возился с ремнями седла, крепившимися к поясу, и ещё дольше спускался вниз. Вермитор подставил своему всаднику запястье крыла и медленно опустил его к собравшейся на почтительном отдалении свите. Едва Джейхейрис оказался на земле, Бронзовый Гнев поднял голову и оглядел замок изнутри. Внезапно дракон замер, и Эйгон почему-то понял, что дракон смотрит прямо на него. В лучах солнца блеснули янтарные глаза и наваждение пропало. Дракон встряхнулся, застучав-захлопав кожаными гребнями, и начал укладываться на лёжку. — Раз король уже здесь, нужно поспешить, мой принц, — заметил Деннис, молчаливо стоявший за плечом. — Вы должны встретить его с братьями в Зале Ста Очагов. — Их правда сто? — лениво поинтересовался Эйгон. — Всего тридцать три, мой принц. — Тогда кто насчитал сто? — Кем бы тот человек ни был, он, очевидно, был пьян и посчитал каждый камин трижды. Девяносто девять красивое число, но сто звучит весомей. Эйгон фыркнул и, залпом допив чай, позволил себя одеть. Великий Совет, созванный королём, как и всякое дворянское собрание в Вестеросе, помимо решения основной и очевидной проблемы, преследовал цели и куда более приземлённые. Эйгон не сомневался, что даже без Доброй королевы Алисанны и её сватовства в Харренхолле будет сплетено громадное кружево брачных союзов и помолвок, заключённых в поддержку одного из кандидатов. Если спуститься на ещё более низкий уровень устремлений лордов, то многие приехали только для того, чтобы покрасоваться перед соседями — мол, земли мои побогаче твоих, да и рыцарей у меня поболе будет. Это было свойственно не только мелким провинциальным лордикам, жившим ежедневным соперничеством с соседом за холмом или рекой, но и Великим домам королевства. Таймонд Ланнистер, лорд Утёса Кастерли, привёл с собой триста человек, а Маттос Тирелл из Хайгардена, чтобы переплюнуть его, взял пятьсот. И все эти лорды, рыцари, оруженосцы и слуги ради собственной гордости, чтобы не ударить в грязь лицом, были готовы продать родную мать за лишнюю серебряную луну, лишь бы выглядеть понарядней. Их глупое соперничество делало своим заложником и Таргариенов, обязанных подтвердить свой королевский статус поистине королевскими богатствами. Сейчас при дворе были в моде куртки по колено, но, к несчастью для Эйгона, дублеты оставляли на виду обувь, что позволяло каждому увидеть, насколько разные у принцевых сапог каблуки. Не то чтобы Эйгон стеснялся своего увечья — за почти десять лет он успел с ним сжиться — но выставлять его напоказ, когда любая мелочь могла стоить голоса в поддержку Визериса казалось неправильным. Дублет был безжалостно отметён и заменён длиннополым гоуном. Тяжёлое одеяние из чёрного бархата имело кроваво-красную изнанку, видневшуюся через разрезы широченных рукавов с зубчатым краем, и было расшито алыми королевскими драконами. Волосы Эйгон собрал в пучок, удерживаемый серебряной спицей, пропустив под ушами две тонкие косицы, вплетавшиеся в пучок. На лоб легла серебряная цепочка с не крупным, но ярким рубином — один из материнских «третьих глаз», — а на шее устроилась отцовская (теперь его собственная) серебряная же цепь со звеньями в виде драконьих голов. Спуск с Королевского Костра требовал определённого времени, но Эйгон при всей своей медлительности умудрился поспеть как раз вовремя, чтобы занять своё место на возвышении по правую руку от трона, сразу за Деймоном с его Бронзовой леди Реей и Визерисом с Эйммой. — Я думал, ты опоздаешь, — вполголоса заметил Деймон. — Наверняка принц Эйгон увлёкся очередной книгой, — открыла рот леди Рунного Камня. — Хорошая книга способна заменить сколь угодно благородное общество. Эйгон не видел Ройс с того самого пира в честь Золотого юбилея правления короля. За прошедшие годы лицо её совсем утратило девичьи черты и превратилось в лицо молодой женщины; красоткой она определённо не была — лицо стало обветренным от охоты, а по пальцам было видно, что она привыкла чаще натягивать тетиву лука, чем вдевать нитку в иголку, кудрявые смоляные волосы едва доходили ей до плеч, а по форме носа легко было догадаться, что когда-то он был сломан. Эйгону подумалось, что именно такая жена — дерзкая, свободолюбивая, скорее воин, чем леди, — и подошла бы Деймону; бабушка Алисанна несомненно думала так же, но здесь допустила оплошность — супруги невзлюбили друг друга с первой встречи; даже в Харренхолл они прибыли по отдельности, и принц не сомневался, что брат и его жена увидели друг друга только здесь, в Зале. Годы не изменили лишь характер Реи, оставив её столь же колкой на язык, и Эйгон решил напомнить, чего стоила её прошлая шпилька. — Истинно так, — с воодушевлением согласился он. — Но вы, я слышал, весьма талантливо заменяете и хорошую книгу, и благородное общество конями и охотничьими псами. От такого намёка фыркнул даже Визерис, и Эйгон позволил себе слегка улыбнуться. Рея, конечно, может обидеться и отказать им в поддержке, но её дядя, лорд-протектор Долины от имени малолетней леди Джейн Аррен не даст ей дурить. Между тем взвыли трубы горнистов, лорд-командующий Королевской гвардии объявил полный титул короля Джейхейриса, и всё людское море из тысячи лордов и ещё тысяч их жён, сыновей и рыцарей почтительно заколыхалось в поклоне. Эйгон, сам согнувшись в поясе, подглядывал, как шествует его дед и невольно сравнивал этот поход с тем, что было на провозглашении отца принцем Драконьего Камня. Дед очень сильно сдал: белое золото волос потускнело, лиловый огонь глаз превратился в еле тлеющие угли, грозная и уверенная поступь сменилась шаркающей стариковской походкой. Король предпочёл отказаться от родовых цветов и вырядился в длинную белую мантию, расшитую золотыми нитями. Как и у Эйгона, одежда Джейхейриса стала символом. Но, в отличие от внука, дед не прятался за цветом и длиной подола, напротив: это было его оружие. В белом король чист перед богами и людьми; отказавшись от чёрного и красного, он отказался от всех привязанностей и демонстрирует лордам, что внуков теперь для него нет — есть лишь принцы, пришедшие к нему с очередной тяжбой; надев белое, Джейхейрис отделил себя от семьи, сказав, что он здесь помазанник богов, а не добрый дедушка. Эйгон восхитился столь тонко продуманным политическим подтекстом и обрадовался, что сумел разгадать королевский замысел. На поясе у Джейхейриса болталось Чёрное Пламя, отчётливо тянувшее его к земле. В правой руке он сжимал Скипетр со Звездой — жезл из белого золота в руку длиной, увенчанный хрустальным символом Веры. Верховный септон вручил ему этот жезл на коронации, в знак примирения с родом Таргариенов после восстания Святого Воинства; сейчас скипетр, отбрасывая навершием солнечные зайчики, демонстрировал, что помазанник Семерых пришёл сюда исполнить свой долг. Не без труда одолев семь ступенек к богато украшенному креслу, Джейхейрис со слишком громким вздохом взгромоздился на него и пробормотал, чтобы слышали только приближённые: — Боги, почему я должен сидеть на том железном уродце, а не на нормальном кресле? О чём ты думал, дед? Эйгону пришлось прикусить щёку, чтобы сохранить подобающую обстановке серьёзность и не сморозить очередную глупость. Значит, железный стул не так уж и удобен? Между тем, король, устроившись на подушках, возвысил голос, чтобы его было слышно в самых дальних рядах Чертога. Джейхейрис, первый своего имени, обращался ко всем лордам Семи Королевств в тяжёлую годину скорби, постигшую его семью. Лишённый наследника, несчастный король не смог выбрать себе преемника из внуков, а потому он созвал всех лордов, больших и малых, чтобы они сами определили того, кто взойдёт на Железный Трон после смерти Джейхейриса. Король поклялся Семерыми, поимённо называя каждого из богов, что признает любой выбор Великого Совета, ограничив его лишь в одном — кандидат должен принадлежать к дому Таргариенов. После семеро Праведных, присланных Звёздной септой, хором прочли молитву, призвав богов даровать лордам мудрость и справедливость в принятии столь важного решения. Эйгон подумал, насколько сильно не вписываются в эту стройную андальскую картину мира северяне, чтущие Старых богов; впервые завоевание Эйгоном и его сёстрами Севера показалось ему тщеславной эскападой, лишь осложнившей жизнь государства. Вперёд выступил архимейстер Вейгон, в этот раз ограничившийся золотой полумаской, оставлявшей открытой рот. Ради приличия он всё-таки прикрепил к своей серой мейстерской робе знак десницы, чем вызвал шепотки в Чертоге. — Благородные лорды Семи Королевств! Сегодня я оглашу список тех, кто подал прошение Великому Совету, дабы тот рассмотрел их претензии на Железный Трон. Один из мейстеров подал ему свиток, и дядя, расправив его ровно на уровне глаз, стал зачитывать. — Итак, вот эти люди, перечисленные в порядке близости по крови к нашему государю и старшинству рождения. Принцесса Рейнис из дома Таргариенов, дочь блаженной памяти принца Эймона Таргариена, первого сына короля, и леди-жена лорда Корлиса Велариона, лорда Приливов и Дрифтмарка. Принц Визерис из дома Таргариенов, сын блаженной памяти принца Бейлона Таргариена, второго сына короля. Архимейстер Вейгон из Цитадели, урождённый принц дома Таргариенов, третий сын короля. Леди Лейна Веларион, дочь принцессы Рейнис и лорда Корлиса Велариона и их перворождённое дитя. Лорд Лейнор Веларион, единственный сын принцессы Рейнис и лорда Корлиса Велариона. Сир Визелор Телтарис из Драконьей Гавани, называющий себя потомком Геймона Таргариена, именуемого Великолепным, лорда Драконьего Камня. Вхалассо Вотар из Волантиса, называющий себя сыном принцессы Сейры Таргариен, пятой дочери короля. Салладор и Шаракко Сахары из Лиса, называющие себя сыновьями принцессы Сейры, пятой дочери короля. Сир Джаспер Синеглазый из Бурой Лощины, называющий себя внебрачным сыном короля. Сир Альфред Рыжий из Королевской Гавани, называющий себя внебрачным сыном узурпатора Мейгора Таргариена. Свиток был свёрнут и возвращён мейстеру. Перекрикивая поднявшийся гомон, Вейгон возгласил: — Претензии и прошения каждого из них будут рассмотрены завтра! Ныне же корона отпускает вас и ждёт завтра через два часа после рассвета. Эйгон, сосчитав претендентов, подумал, что на рассмотрение и обсуждение требований каждого потребуется не меньше дня, а ведь лордам ещё нужно будет выбирать и голосовать… Ближайшие недели выйдут напряжёнными.

***

Лицом к лицу — лица не увидать. Лицо Деймона было так близко, что вполне могло сойти за его собственное отражение в зеркале, вот только Эйгон всматривался в него и никак не мог узнать. Брат повзрослел, нет, даже постарел — что это на лбу, если не морщины? — и казался таким усталым, будто стал тысячелетним чардревом в богороще Харренхолла, познавшим скорбь многих веков. Помимо усталости, было что-то ещё… Обида? Да, очень похоже, что Деймон обижен и зол. Решимость? Тоже верно, он всегда вот так выпячивал подбородок, когда решался сделать что-то, на что ему тяжело было пойти. Обречённость? Да, это она жгла его изнутри. Деймон сидел на камне под ветвями с красными пятипалыми листьями, низко клонящимися к неспешно бегущему ручью, и точил Тёмную Сестру. Звенящее пение точильного камня, тихое журчанье воды и лёгкий шелест листвы — вот и все звуки, что раздавались в богороще. Ни птиц, ни лошадей, ни иных людей. Казалось, во всём огромном замке не было ни единой души. «Но где же Караксес? — подумал Эйгон. — Деймон никуда без него». Словно угадав ход его мыслей, за каменной стеной, укрывавшую богорощу от внешнего мира раздался клёкот, топот, хлопанье крыльев, стук гребней, и всё снова утихло. Видимо, Караксес спал и укладывался поудобнее. Что ж, значит брат здесь не совсем один. Но почему замок пуст? Деймон между тем поднялся со своего камня, помахал мечом, сделал несколько выпадов, уклонился от воображаемой контратаки, отскочил и двинулся к чардреву. Не дойдя пары шагов, он размахнулся и чиркнул клинком по стволу, рассекая белую кору до самой древесины. Из свежей раны потёк красный сок, удивительно похожий на кровь; Эйгону показалось, что сам лик божественного дерева исказился гримасой боли, а через пару мгновений из каждого глаза выбежало по струйке кровавых слёз. Принц подошёл поближе к дереву, чтобы рассмотреть лик и заметил, что над засечкой, нанесённой Деймоном, уже виднелось шесть таких же. Глубоких, ведь вырезал их валирийский клинок. Кровоточащих, как рана на живом теле. Свежих, ещё не заживших. «Он ждёт чего-то, — догадался Эйгон. — Это отсчёт дней. Значит, он здесь уже… неделю? И всё ждёт. Но чего? Или кого?» Ответить на этот вопрос мог только сам Деймон, направившийся к выходу из богорощи. Эйгон уже хотел было его окликнуть, набрал в лёгкие воздуха, вдохнул… И понял, что у него нет рта. Там, где должны были быть губы или хотя бы просто прорезь, через которую человек говорит и ест, у него не было ничего. Метнувшиеся в смятении к лицу пальцы нащупали только гладкую кожу без каких-либо намёков на отверстие. Эйгон попытался продавить её, развести пальцами, расковырять, разодрать, но она не поддавалась. Он попробовал крикнуть, но ничего не вышло. Ни единый звук не покинул его глотку, ставшую теперь бесполезной. Он снова вдохнул (на этот раз он понял, что дышал всё время через нос), собрался с силами и заорал от ужаса.

***

С резким криком Эйгон сел в постели. Мгновение спустя, ногой распахнув дверь, в спальню принца ворвался Деннис, с лампой в одной руке и мечом в другой. — Мой принц! — слуга быстро осмотрел окна и углы комнаты. Убедившись, что в неё никто не проник и никто не прячется, он отставил меч и подошёл к кровати, заговорив уже спокойнее. — Мой принц, что случилось? — Н-н-ничего, — заикаясь, отмахнулся Эйгон и заметил, что покрылся гусиной кожей, то ли от холода, то ли от пережитого во сне. — Плохой сон. — Один из… тех самых? — разумеется, Деннис был в курсе, что его хозяину часто снятся странные сны о драконах и музыке, но об особых снах, не являвшихся со времён болезни, он знал только понаслышке. — Из вещих? — Не называй их так, — резко ответил Эйгон. Ему не хотелось думать, что эти сны и правда пророческие. В соседней комнате раздался шум, и на пороге возник один из королевских гвардейцев, сир Клемент Крэбб в сопровождении нескольких стражников в черно-красных сюркоттах Таргариенов. — Мой принц? — встревоженно осведомился рыцарь. — Всё в порядке, — как можно спокойнее проговорил Эйгон. — Дурной сон, у меня такое бывает. — Но мы слышали ваш крик… — Говорю же, дурной сон. Деннис, принеси мне чаю. Ступайте, сир Клемент, меня никто не собирается убивать. Всё ещё недоверчиво косясь по углам, стражники гуськом вышли вон. Едва за ними закрылась дверь, как Деннис, звякнув чайником над камином, ехидно заметил: — Пока они до вас бежали, вас бы уже успели взять в заложники или похитить. — Или убить, — поддакнул Эйгон, всё ещё неприятно ёжась. — Не меньше трёх раз. — Пожалуюсь деду, что его гвардейцы спят на посту. Принц и слуга негромко рассмеялись. Деннис подал толстостенную керамическую чашку, неохотно отдававшую тепло. Эйгон придвинулся к изголовью, вытянув ноги, и обхватил чашку ладонями, представляя, как сам высасывает из неё тепло. Сон всё никак не желал его отпускать; причём самым ужасным казалось не отсутствие рта — это, конечно, было ужасно, но хотя бы это можно было объяснить самим сновидением; мало ли что приснится? — хуже всего были фиолетовые глаза Деймона, из которых словно ушла, казалось, сама жизнь. — Из-за сира Клемента скрыть ваш кошмар будет непросто. — А никто и не знает, что мне снится что-то странное, кроме тебя и братьев. — Я о них и говорю. Эйгон отпил горячего чая, терпко пахнущего чабрецом. — Я скажу, что пока не готов об этом говорить. — Учитывая, что в прошлый раз вам приснилась гибель вашего дяди… — Хочешь сказать, они не поверят? Конечно не поверят, и будут правы. Но… Это правда забота не завтрашнего дня. Мне кажется, у меня есть время, чтобы решить эту загадку. — Осмелюсь заметить, мой принц… — начал было Деннис, но вдруг прикусил язык. — Говори. — Если позволите, милорд, вы как-то говорили о болезни покойного принца Бейлона… Он тоже думал, что у него есть время. Деннис был прав. Кто знает, какими путями Деймон снова вернётся в Харренхолл? И через сколько лет? Эйгон не мог даже гадать; он снова поёжился, отхлебнул чая и решил перевести тему разговора. — Это терпит. Лучше расскажи, что слуги говорят о Совете? Деннис усмехнулся и покачал головой. Конечно, он понял ход мыслей хозяина, но предпочёл принять правила игры. — А что тут рассказывать, милорд? Каждый слуга держит сторону своего хозяина. Дрифтмаркские смотрят на нас, как чайка на рыбёшку, задираются, но до драки не доводят. Боятся, но не нас, а стражи. Знают, что чуть что не так — никакой лорд Корлис не спасёт. — А другие? Те, что помельче? — Там и вовсе нечего говорить. Тут лордам не всем есть дело до того, кто из драконов на троне сидит, что уж об их слугах… Местные из Харрентона страшно горды, что в их округу столько народу навалило, но уже ворчат — мы у них всю дичь да рыбу в озере не съедим, так перепугаем и поля вытопчем. Да уж чего греха таить — чуть ли не всех девок перепортили. — Риверсов, значит, разводим, — усмехнулся Эйгон, сёрбая чай. — Вам смешно, мой принц, но бастардом расти несладко, — покачал головой Деннис. — И за благородное семя натерпишься, а тут лезут все кому не лень: и рыцари, и оруженосцы, и слуги, и мастера, и конюхи, и поварята… Чего далеко ходить — взять вот хотя бы меня. Вы думаете, почему меня Серым зовут? Дед моего деда сам был бастардом. Отец мне рассказывал, что прапрадедова маменька служила горничной в Драконьем Камне при лорде Эйликсе. Случилось ей в неурочный час явиться бельё перестелить, а милорд, уж простите, мой принц, и рад был его сразу же опробовать. На девятый месяц явился младенец с милордовыми волосами. Так вот их и носим: у кого побелее, у кого потемнее. — Ну и много ли вы натерпелись? — Мало, мой принц, — согласился Деннис. — Но то драконье семя и на Драконьем Камне пролитое, а то здесь и не пойми от кого. У кого деньги есть — лунным чаем напоят, у кого нет — сами какими-нибудь местными гадостями и приворотами, а то и вовсе кулаками выбьют. — Она же потом не родит, — нахмурился Эйгон. — Вообще никого. Ни бастарда, ни законного. — А это никого не волнует, мой принц, — пояснил Деннис. — Сама виновата. У нас на Драконьем Камне говорят: дракона серой приманивают, а мужика юбкой. Тут, я послушал, присказка другая, но смысл тот же: сучка не захочет — кобель не вскочит. И так везде. Разговор о бастардах не мог не привести к теме бастардов королевской крови, в том числе и тех, что пришли в Харренхолл отстаивать свои реальные или мнимые права. — И на что они только надеются? — фыркнул Эйгон. — Тут законнорожденных наследников столько, что король решить не может, а они… — Заявить о себе они хотят, — подчеркнул очевидное Деннис. — Чтобы их признали. Какому лорду не хочется иметь на службе королевского бастарда? — Не думаю, что его милость доставит им такое удовольствие. — Несомненно, король будет разозлён. Словно подтверждая его слова, за окном, где-то во дворе, раздался крик первого петуха; Эйгон и не заметил, как проговорил со слугой остаток ночи. Если сейчас час соловья, то король встанет не раньше, чем через три часа, а заседание Совета начнётся никак не раньше полудня, но огромный и уродливый замок наполнится шумом и гомоном задолго до этого. Ложиться досыпать было бессмысленно, и принц разозлился на самого себя, свои дурацкие сны, мешавшие жить, и глупых лордов, привыкших шуметь. — Приготовь мне ванну и завтрак, — тоном, столь резко ставшим сварливым, приказал Эйгон. Деннис, привычный к утреннему паскудству своего патрона, с формальным поклоном удалился. Эйгон повертел в руках давно опустевшую и остывшую чашку. Если постараться, подумал он, то можно попробовать пробраться вместе с Деймоном к его Караксесу. Красный Змей устроил себе лежбище на берегу Божьего Ока, в миле от Харренхолла, а его сестра Мелеис вместе с молоденьким Морским Дымом Лейнора Велариона предпочли обосноваться на другой стороне — аж в трёх милях от Харрентона. Говоря откровенно, никто не называл Караксеса и Мелеис братом и сестрой; их не объединяло ничего, кроме ярко-красного цвета чешуи; даже форма тела их была разной — дракон Деймона больше походил на огненного червя, живущего под Четырнадцатью Огнями, чем на дракона. Однако Эйгон был склонен считать, что оба дракона вывелись из одной кладки, отложенной Пламенной Мечтой. Сходилось всё: и сопоставимые размеры, и одинаковый характер, и возраст, даже оседланы они были с разницей всего в три года. Конечно, близкий осмотр мог бы дать больше, но милостью короля к драконам Эйгона не подпускали, и ему приходилось ограничиваться наблюдениями издалека. Дверь в его покои скрипнула; принц поднял голову, чтобы огрызнуться на нерасторопного Денниса, но вместо этого встретился взглядом с дядей. — Ты ещё в постели? — вместо приветствия ехидно спросил Вейгон. На бледном лице архимейстера темнели синяки под глазами; наверняка тот снова за всю ночь просидел над бумагами. — Долёживаю то, от чего сбежали вы, — съязвил в ответ Эйгон. Совершив утренний обмен любезностями, десница-архимейстер оглядел комнату и, словно не найдя лучшего места, бросил прямо на кровать увесистый кожаный конверт. Принц вопросительно изогнул бровь: — Что это? — Твоё задание. Сегодня ты выступаешь против Рыжего Бастарда. Тут изложение его претензий, свидетельские показания и чистая бумага. Ты будешь королевским обвинителем. Я надеюсь, ты привёз из Королевской Гавани книги и мозги, а не одни цацки? — У вас полсотни мейстеров и втрое больше чиновников, — попытался отвертеться Эйгон. — Поручите это кому-нибудь из них. Я не умею… — У меня полсотни мейстеров, — кивнул Вейгон. — Но лишь один кандидат Таргариен. Против тебя будет какой-то латник из городской стражи, он даже Семиконечную Звезду прочитать не может. Это не сложнее ответа на экзамене. — Там будут лорды… И, если помните, я завалил экзамен! — Самый первый, — отмахнулся дядя. — А сколько сдал после него? А что до лордов, то они будут на твоей стороне. Никто не хочет видеть в очереди на трон бастарда. К тому же рыжего. — Но… — Это не обсуждается, — отрезал архимейстер. — Потом ты скажешь мне «Спасибо» за эту возможность, а я отвечу: «А я что говорил?» У тебя есть время до полудня, но не забудь, что тебе ещё придётся доковылять вниз. На твоём месте я бы уже начал читать. Сказав это, дядя Вейгон вышел так же, как и вошёл: стремительно и без лишних слов. Эйгон перевёл растерянный взгляд с двери на свёрток. Потянув за завязки, он развернул кожу и уставился на стопку бумаг, исписанных убористым почерком. — Седьмое Пекло, — только и выдохнул принц.

***

Герольдам пришлось протрубить в свои трубы, чтобы перекрыть гомон, поднятый вестеросскими лордами после первого голосования. К удивлению многих собравшихся, первым кандидатом отпал архимейстер Вейгон из Цитадели; королевский десница выступил перед огромной толпой облечённых властью и оружием людей, разъяснив им, что в силу принесённых им обетов более не является членом дома Таргариенов и потому права на трон не имеет. Да, говорил дядя, верховный септон может отменить их, но он сам, архимейстер Вейгон, понимает, что не подходит для власти и просит благородных лордов вычеркнуть его имя из списка претендентов, позволив и дальше беспристрастно вести ход Совета. Благородные лорды единогласным решением вычеркнули и позволили. Теперь же они должны выслушать претензию сира Альфреда Рыжего из Королевской Гавани, утверждающего, что его отцом был сам Мейгор Жестокий. Эйгон от волнения еле сидел на месте; здоровая нога от нервов то и дело норовила пуститься в пляс, а уж увечная и вовсе ныла с самого завтрака, предвещая проблемы и неминуемый провал; безумно хотелось сбежать, или крикнуть, что он не будет говорить, или что рыжий латник не может быть Таргариеном. Но всякий раз, когда он порывался сделать хотя бы малейшее поползновение к позорному бегству, его тут же встречал холодный взгляд светло-фиолетовых глаз Вейгона, который раз за разом пригвождал племянника к месту. Вот лорды успокоились, глашатай лорда-камергера вызвал к подножию королевского трона следующего претендента. Сир Альфред оказался высоким детиной не меньше шести с половиной футов ростом; он был возмутительно рыж и в своей огненной шевелюре не имел ни единого проблеска на валирийское серебро; лишь тёмно-синие глаза ещё как-то могли оправдать его претензию. Поклонившись королю, латник взошёл на небольшой помост, обращённый одновременно и к королевским рядам, где во главе с Джейхейрисом сидели Таргариены, Веларионы и остальные придворные чины, и к лордам Семи Королевств. — Ваша милость, милорды, — похоже, латник при всей своей внушительности нещадно перетрусил, когда тысяча пар глаз сошлись на нём. — Эм… — Сир Альфред, — пришёл ему на выручку десница. — Вы утверждаете, что имеете родство с домом Таргариенов. — Эм, да, милорд десница. — Вы также утверждаете, что означенное родство вы возводите к узурпатору и убийце Мейгору Таргариену. — Да, милорд десница, — латник шумно сглотнул и для убедительности постарался придать лицу как можно более суровое выражение. Так, видимо, в его представлении должен был выглядеть Мейгор Жестокий; на деле это смотрелось убого и даже комично — в Зале с ближних рядов раздались смешки. — Чем вы можете это подтвердить? — Так это… — начиналось самое интересное; внутри Эйгона страх перед толпой сделал крохотный шажок назад, столкнувшись с чем-то, подозрительно напоминающим охотничий азарт. — Мать моя на кухне служила в Красном замке, ну и еду носила в покои королевские. Блюда там всякие: и рулеты, и дичь, и рыбу, и фрукты, и птицу, но в основном хлеб. Ну и как-то раз её после обеда Мейгор-то и того… этого самого. Взял он её, короче. Ну вот я так и появился. В подтверждение этого очевидного факта рыжая детина развела руками. Скосив глаза на дядю, Эйгон увидел, как тот медленно вдохнул и выдохнул — архимейстер всегда так делал, когда кто-то из школяров нёс бред и околесицу. В подтверждение слов сира Альфреда глашатай вызвал его престарелую и полуслепую мать. Та сбивчиво повторила слово в слово его версию, периодически пускаясь в пространные описания о том, какие яства она носила в королевские покои. — Теперь свои возражения на притязания сира Альфреда из Королевской Гавани выскажет принц Эйгон из дома Таргариенов, — провозгласил глашатай. Эйгон мысленно пожелал дяде гореть в самой жаркой из всех Семи Преисподних, поднялся и вышел вперёд, заняв место ровно напротив латника и прижавшейся к нему старушки. Поклонившись королевским рядам, принц заметил глубокое удивление на лицах Визериса, Эйммы, Реи и кузины Рейнис; Джейхейрис смотрел бесстрастно — наверняка Вейгон согласовал свой демарш с отцом; лорд Корлис глядел внимательно, и Эйгон понял, что его оценивают как противника; у Деймона на лице удивление быстро сменилось заинтересованной усмешкой. — Ваша милость. Милорды, — несмело начал принц и прокашлялся, вызвав новую волну смешков в Чертоге. Дожидаясь, пока шум достигнет задних рядов и утихнет, Эйгон с ужасом понял, что вся та стройная речь, которая родилась у него поутру, начисто выветрилась у него из головы; сгорела в драконьем пламени; утонула в Божьем Оке. Призвав в помощь хоть каких-нибудь богов — Старых, Новых или валирийских — он всё же начал: — Милорды, кто может сказать мне, когда правил Мейгор, именуемый Жестоким? В Чертоге повисла неловкая тишина; лорды переглядывались между собой, стараясь понять, правда ли от них ждут ответа. — И я скажу вам, милорды, что ответ на этот вопрос очень прост. Для этого даже не нужно знать года правления узурпатора. Необходимо и достаточно будет вспомнить, что он правил до нашего нынешнего государя, да благословят его боги. Я снова хочу задать вам вопрос, милорды, и прошу ответить поднятием рук. Кто-то из вас помнит короля Джейхейриса молодым? Или регентство вдовствующей королевы Алиссы? Или турнир в честь первого десятилетия правления? Спустя пару мгновений несколько десятков человек подняли руки. — Благодарю, милорды. Я позволю себе напомнить вам, что наш король правит нами уже пятьдесят три года. Пятьдесят три года, милорды, прошу вас запомнить это. Следовательно, Мейгор Жестокий мёртв те же пятьдесят три года. Из этого следует, что представленную нам добрую женщину, — на этих словах раздались отчётливые смешки, — Мейгор мог взять силой не меньше пятидесяти трёх лет назад. Следовательно, и предполагаемому его сыну не может быть меньше пятидесяти трёх лет. И сейчас я хотел бы спросить у сира Альфреда: вы знаете, сколько вам лет, сир? — Эм… Н-н-нет, — латник растерялся. Считать больше двух десятков он вряд ли умел, да и наверняка не был обучен логике, но подвох он точно успел почувствовать, равно как и то, что его стройная версия начала трещать по швам. — А может ли он его как-то доказать? — Н-нет… Эйгон, полностью забывший про страхи, расплылся в коварной усмешке; ловушка расставлена, осталось лишь её захлопнуть. — Тогда, милорды, я хочу спросить у вас: разве этот сир выглядит на пятьдесят три года? Рыжий стражник был на вид едва ли старше тридцати; разумеется, возраста ему прибавляла пышная борода лопатой, но даже к сорока годам среди волос начинает пробиваться седина, а сами они начинают редеть. Сир Альфред был ещё далёк от этого. Между тем, лорды, что сидели поближе, всмотрелись в его лицо и нестройным хором выдали: — Нет! — и это «Нет!» подхватили сидящие за ними. Если твой сосед кричит что-то, то почему бы и тебе не крикнуть то же самое? Эйгон подумал, что в этом вестеросские лорды очень похожи на мейстерских воронов. — Ваша милость, милорды, сир Альфред слишком молод для того, чтобы быть тем, за кого он себя выдаёт. Кроме того, всем известно, что у Мейгора Жестокого было одновременно пять жён и несметное множество любовниц, и ни от одной из них он не имел ни сына, ни дочери. Цифры не могут лгать, милорды, и цифры против претензий сира Альфреда на родство с Мейгором. Лорды одобрительно зашумели и Эйгон понял, что пора заканчивать. Подняв руку вверх, он дождался, пока они успокоятся и забил последний гвоздь в гроб самозванца. — И даже если бы цифры были на стороне сира Альфреда, то помилуйте нас боги! Разве может Таргариен быть рыжим?! Чертог взорвался одобрительными криками; Эйгон с улыбкой победителя поклонился королю и лордам и прохромал к своему креслу. Возвращаясь на место, он поймал взгляд дяди Вейгона из-под его золотой полумаски — архимейстер еле заметно склонил голову, одобряя работу. — Не знал, что ты оратор, брат мой, — усмехнулся Деймон, когда Эйгон устало вытянулся в кресле. — Во Фригольде тебе бы цены не было. Слабо кивнув, обозначая благодарность за похвалу, принц мог лишь обессиленно наблюдать, как лорды недолго совещаются между собой, а после голосуют; мейстеры, проходя по рядам, опускали их поднятые руки, записывая в конце каждого ряда число. В этом вопросе, как и в предыдущем, лорды были единогласны: права Альфреда из Королевской Гавани они признали недоказанными, а его слова — лжесвидетельством. После того как его имя было вычеркнуто из списка, был вызван ещё один рыцарь из Королевских земель, утверждавший, что его отцом был сам Джейхейрис. Но едва сир Джаспер Синеглазый из Бурой Лощины успел обозначить свои претензии, как король поднялся с трона и ледяным скрипучим голосом заявил: — Этот человек лжёт! Всю свою жизнь мы хранили верность нашей покойной королеве Алисанне. Ни в период регентства над нами, ни в период наших редких ссор мы не делили ложе с другими женщинами. Этот человек лжесвидетель. Уведите его. Два королевских гвардейца, чьи лица скрывали забрала, подхватили упирающегося лже-бастарда и потащили к выходу. Вдогонку полетел ещё один королевский приказ: — Вырвите этому проходимцу язык. Ему и тому мейгорову сынку! И отправьте на Стену — пусть хоть там принесут пользу. Чертог одобрительно зашумел; лорды любили справедливость, особенно справедливость с зубами, а если те зубы были окровавлены — что ж, тем лучше. Продолжать заседание и дальше не было никакого смысла; десница подвёл итог, назначил новое заседание Великого Совета на завтрашний полдень, Джейхейрис милостиво отпустил всех и сам вышел прочь. Едва официальная часть закончилась, как лорды смешались между собой, бурно обсуждая прошедшие события, заставляя Чертог Ста Очагов гудеть от их голосов. К немалому удивлению Эйгона, его тоже не обошли вниманием; Деймон, Визерис, Эймма и даже Рея выказали должное восхищение его выступлением, которое теперь казалось принцу мелочным и незначительным: выступить с речью против безграмотного рыцаря — эка невидаль. — Достойная речь, принц Эйгон, — похвалил юношу подошедший Корлис Веларион. Эйгон вспомнил, с каким вниманием тот следил за ним и понял, что чувствовал на себе его взгляд всё это время. — Вы поступили благородно и, не побоюсь этого слова, отважно, выступив перед такой толпой. — Благодарю, лорд Корлис, — Эйгон склонил голову ровно настолько, насколько это было необходимо. — После столь блистательного начала можем ли мы ожидать, что права принца Визериса будете защищать тоже вы? — У моего брата много защитников, — уклончиво ответил принц, отчётливо ощущая расставленные перед собой силки. — Что верно, то верно, — пришёл ему на выручку Деймон, с хищной ухмылкой положивший руку брату на плечо. — Но кто может быть лучшим защитником, чем родная кровь? Почувствовав невысказанную угрозу, Морской Змей вежливо улыбнулся и поспешил откланяться. На смену ему из толпы мейстеров и чиновников выскользнул десница-архимейстер; лицо Вейгона наполовину скрывала золотая маска, но Эйгон достаточно хорошо успел узнать дядю, чтобы угадать, как под ней тонкая белёсая бровь изогнулась в немом вопросе. — Спасибо, — этого слова от него ожидали, но сказано оно было искренне. В ответ последовала ироничная усмешка: — А я что говорил?

***

Большое видится на расстоянии. Эйгон стоял на берегу острова Ликов и только отсюда мог понять, насколько велика Вхагар, тёмной громадой возвышающаяся над стенами Харренхолла. Он узнал её по безрогой голове, шее без гребней и оттянутому зобу, но что-то всё равно не сходилось. Сколько принц простоял на берегу прежде чем понял, в чём дело, он не знал, да и во сне это значения не имеет; только это была уже не Вхагар, на которой летал его отец; она была крупнее, старше, злее, чем при принце Бейлоне. Драконица королевы Висеньи, принца Драконьего Камня и боги знают кого ещё в нетерпении топталась на берегу, кровожадно порыкивая; периодически из пасти её вырывались клубы чёрного дыма, а глотка подсвечивалась от зарождавшегося внутри огня. Зрелище было жутким. А Эйгон стоял под тысячелетними чардревами и не мог сделать в сторону и шага. Внезапно Вхагар подобралась, и принц понял, что кто-то карабкается к ней в седло; драконица расправила крылья и с разбега поднялась в воздух, огласив окрестности озера жутким рёвом. Ответом ей был птицеподобный клёкот; так кричал только один дракон — деймонов Караксес. Эйгон задрал голову и увидел, как из облаков, словно змея из-под камней, выскользнуло длинное туловище Красного Змея. Два зверя принялись кружить вокруг друг друга, и принц поначалу решил, что они собираются спариться — на Драконьем Камне, ещё до отъезда в Цитадель, он видел, как Пламенная Мечта так же плясала с некрасивым шипастым диким драконом, которого местные звали Овцекрад — но вот они разорвали дистанцию и каждый спрятался в облака. С минуту ничего не происходило, но потом вдруг серое небо раскрасили длинные огненные полосы, а яростный рёв громом прогремел над Божьим Оком. Драконы не собирались заводить потомство; они собирались убить друг друга.

***

Мысль эта настолько ужаснула Эйгона, что вытолкнула его в спасительные объятия реальности; боги в этот раз смилостивились над ним и над всем Харренхоллом, и принц проснулся без криков, но в сырой от пробившего его пота постели. За дверью тихонько посвистывал во сне Деннис; где-то ухала сова; слышался шелест крыльев летучих мышей. Ни драконьего рёва, ни треска горящего дерева, ни звуков смертельной битвы, ни стонов, ни криков. Совершенно обычные звуки совершенно обычной ночи в переполненном знатью замке помогли унять бешено колотящееся в груди сердце, но чтобы унять беспокойно мечущиеся в голове мысли этого было недостаточно. Вхагар не успели оседлать после смерти отца, а Караксеса уже давно объездил Деймон. Бой между ними был сущей бессмыслицей. Но размеры Вхагар… Сколько лет она ждала нового всадника? И кто им стал? И, если уж на то пошло, кто сидел на спине Караксеса? Ведь может же быть такое, что там был уже не Деймон? Сон не шёл из головы, и Эйгон снова промаялся до утра, снова безуспешно пытаясь понять увиденное. Как и всегда, встал он со стойкой ненавистью ко всему живому, щебечущему от радости при первых лучах нового дня. Великий Совет заседал уже восемь дней, и к этому времени лорды и король отвергли притязания всех претендентов, кроме четырёх: остались только Визерис и принцесса Рейнис с её сыном Лейнором и дочерью Лейной. Последние два дня представители Таргариенов и Веларионов спорили до срыва голоса, стараясь перекричать разом себя, друг друга и тысячу лордов в придачу о праве Рейнис самой занять трон. Всё же она была первым ребёнком старшего из выживших сыновей короля; к тому же за неё горой стоял Дрифтмарк со всем его золотом и армадой кораблей, держащими в латных рукавицах всё Узкое море от Браавоса до Лиса, её сторону держал лорд Боремунд Баратеон, доводившийся дражайшей кузине дядей, а за ним и все штормовые лорды. Родственным связями дело не ограничивалось; Старки привели к Рейнис всех северных лордов и всех тех, кто ещё поклонялся Старым богам, а Ауран Селтигар, сын скоропостижно упокоившегося лорда Меймиона, принёс поддержку половины лордов Королевских земель. Новое заседание не принесло ясности; стороны в который раз мусолили одни и те же аргументы, препарируя их снова и снова, рассматривая каждый раз с новых сторон. Снова был рассмотрен вопрос о драконах; Визерис, конечно, был последним всадником Чёрного Ужаса, но ключевым словом являлось именно «был», в то время как у Рейнис была Мелеис, которую уже открыто звали Красной Королевой. Сосчитали детей претендентов и их потенциальных драконов — Лейнор и Рейнира с Морским Дымом и Сиракс соответственно были приняты во внимание по принципу взаимозачёта, но девятилетняя леди Лейна могла в любой момент оседлать любого дракона и склонить чашу весов на сторону матери. — Она дочь своей матери, милорды, — распинался лорд Корлис. — И право оседлать дракона течёт в её жилах вместе с кровью и правом на Железный Трон. Она может оседлать даже могучую Вхагар! При этих словах Эйгон лишился дара речи; разрозненные кусочки мозаики его сна сложились в его голове в единую картину, и она испугала его ещё сильнее, чем ночью. Конечно, если Веларионы заполучат себе Вхагар — войны не избежать; драконица Висеньи Таргариен была слишком серьёзным аргументом, чтобы не пустить его в ход. Тогда и танец над Божьим Оком обретает особый смысл: Караксес и Вхагар были оседланы двумя братьями, Эймоном и Бейлоном; пока они были живы, не найти было братьев дружней, но вот их дети поставили Семь Королевств на грань войны. Их драконы одновременно были символами обеих ветвей Таргариенов, совершивших своеобразный обмен; поэтому-то Эйгон и не видел всадников — их личности не имели значения. Братья любили друг друга, а их дети заставят их драконов вцепиться друг другу в глотку. Эйгон больше не слышал ни выступающих, ни шума спорящих лордов; все мысли его свелись к увиденной во сне битве, прообразу и провозвестнику грядущего; казалось, что боги Старой Валирии восстали из пепла сгинувшего Фригольда; отряхнув прах и пыль веков, они вновь сошлись в поединке, столь большом, что заметить гибель людей было невозможно. Поэтому принц вздрогнул и часто заморгал, когда Чертог Ста Очагов огласился возгласами одновременно радостными и гневными. Что-то объявлял дядя Вейгон, король Джейхейрис, как и во все дни до этого, сидел с выражением отрешённым и безрадостным, Визерис довольно улыбался и прижимал к себе довольную Эймму, Деймон умудрялся одновременно выражать воодушевление и озабоченность. — Что случилось? — поинтересовался у него Эйгон. — Сущая малость, — отмахнулся брат. — Совет отверг претензии Рейнис и Лейны. — На каком основании? — Ты что, всё проспал? — Возможно, — уклончиво ответил Эйгон, не желая делиться с братом своими опасениями. По крайней мере пока. — Они женщины, брат мой, — разъяснил очевидную истину Деймон. — А мужчинам не нравится, когда ими командует женщина. — Но ты был не против, когда Нерра командовала тобой, — пробормотал принц себе под нос. Деймон в ответ фыркнул и сказал по-валирийски: — Ao mittītsos iksā. Nyke ademman zȳhon syt ziry. — Pār ao mittys iksā, lēkia. Ao aemā ābrazȳrys syt ziry, — склонив голову к плечу брата, прошептал Эйгон, и замешательство пополам с гневом на лице Деймона стали ему лучшей наградой.

***

Король в чёрной мантии с вышитым на подоле красным бисером драконом шёл галереями и переходами Красного замка уверенной походкой хозяина, чьи права никто не оспаривает. Придворные по обе стороны живого коридора из стражников в таргариеновских сюркоттах склоняли перед ним головы и в своём раболепии были готовы едва ли не пасть ниц. Эйгону, неотступно следовавшему за королём, хотелось забежать вперёд и заглянуть ему в лицо, но прибавить шагу он не мог; дело было даже не столько в том, что скорость королевской процессии задавал сам король, сколько в сопротивлении самого сна. Каждый раз, когда Эйгон хотел ускориться, его ноги (обе здоровые, что удивительно) словно вязли в чём-то тягучем, будто на них висели чугунные кандалы. Пару раз Эйгон едва не споткнулся и с непонятной злобой подумал: «Хорошо, я понял; ты не хочешь, чтобы я торопился». А король всё шёл, а коридоры замка всё не кончались… Эйгон даже начал подозревать, что они ходят по кругу — некоторые лица придворных он даже начал узнавать, а галереи выглядели похожими одна на другую; вдруг прямо из-под пола с жутким скрежетом выросла дверь в Великий Чертог. Возникшие из ниоткуда вместе с ней безымянные королевские гвардейцы распахнули тяжёлые створки, украшенные драконьей резьбой, и процессия попала сразу к подножию Железного Трона. Король, звонко стуча подбитыми сапогами по мечам-ступеням, стал подниматься наверх; Эйгон же обнаружил, что ноги принесли его к самому основанию престола, к первой ступеньке. Удивлённо оглянувшись, он увидел, как с другой стороны от трона точно на таком же расстоянии стоит гордо ухмыляющийся Деймон, с обнажённой Тёмной Сестрой в руках и золотом плаще за спиной. «Если Деймон тоже здесь, то тогда…». Озарённый внезапной догадкой принц поднял взор на трон и увидел, как Визерис в бело-золотой короне их деда, с двумя скипетрами в руках и Чёрным Пламенем на поясе устраивается на Железном Троне. Выражение на его лице приобрело ту самую возвышенную отрешённость, отличавшую помазанника богов от простых смертных. Где-то за стенами замка взревели драконы, отмечая начало нового правления; в их хоре Эйгон отчётливо различил клёкот Караксеса и басовитый глас Вхагар. «Надо понять, — успел подумать Эйгон. — Если Вхагар и Караксес здесь и кричат вместе, значит войны не будет! Или… они кричат именно потому, что сейчас будут биться, а здесь этого никто не знает…». А между тем в Великом Чертоге грянули фанфары, перебивая даже драконий рёв, и многоголосье придворных затянуло какой-то чрезвычайно гордый и верноподданный гимн: — Боги, храните нашего короля! Да здравствует наш благородный король! Боги, храните короля!

***

Отзвуки мелодии и обрывки слов ещё звучали в голове Эйгона, когда он открыл глаза. Судя по тому, что шум за окном ещё только начинал утихать, ночь ещё только подбиралась к Харренхоллу и последние спорщики возвращались к себе в комнаты. Его самого усталость сморила за перечитыванием изложения прав Лейнора Велариона на Железный Трон; хотя его мать и сестру Великий Совет отверг, лорд Корлис не терял надежды натянуть корону хотя бы на сына. Корона… Вестеросу, разумеется, были известны династические войны за право сидеть на троне, но одно дело, когда их ведут андалы, населяющие сотню маленьких королевств, и совсем другое, когда её начнут две ветви валирийской династии, каждая из которых имеет в своём распоряжении драконов, способных предать огню весь континент. Сны не давали покоя принцу, заставляя обдумывать их снова и снова. Каждый раз он оставался ни с чем и обещал себе больше не заниматься такой ерундой, но потом он вспоминал свой Второй сон и смерть дяди Эймона, и принимался снова крутить и сопоставлять увиденное. Трижды он видел сны о будущем, которое не предвещало ничего хорошего, но сделать с этим Эйгон ничего не мог. Младший внук короля, да ещё и без дракона — что он вообще из себя представлял? Ничего. Он ничего не может; значит, надо прекратить изводить себя пустыми домыслами о том, что ещё не случилось, и переложить заботы об этом на тех, кто способен с ними справиться. Эйгон, наконец-то, решил поговорить. Он со вздохом выбрался из кресла, замотался в плащ (несмотря на то, что Королевский Костёр был оплавлен драконьим огнём, камень уже давно расстался с его жаром и по ночам выстывал очень быстро) и вышел из своих комнат. — Мой принц? — окликнул его Деннис. — Мне следует пойти с вами? — услышал Эйгон. — Я иду к братьям, — заявил он. — Я в состоянии подняться по лестнице сам. — Не сомневаюсь, мой принц, но вот будете ли вы в состоянии с неё спуститься? — решил поёрничать слуга. Эйгон злобно зыркнул на него и, ничего не сказав, хлопнул дверью. Формально Эйгон жил в покоях Визериса и Эйммы; шестилетнюю Рейниру оставили с няньками в Красном замке, хотя принцесса клятвенно обещала сбежать на Сиракс к папе и маме. Деймон должен был ночевать вместе со своей леди-женой в башне Плача, где остановились лорды Долины, но Деймон не был бы Деймоном, если бы по собственной воле провёл ночь под одной крышей со своей Бронзовой сукой; в итоге брат ночевал то под тёплым боком Караксеса — «Дракон согреет постель получше, чем это ледяное полено», — ворчал он — то в покоях Визериса в Королевском Костре. Лестница, отвратительно скрипучая и непомерно большая, как и всё в Харренхолле, закончилась, и Эйгон с облегчением перевёл дух. Хорошо, должно быть, жилось в валирийских башнях: сел на дракона, перемахнул с балкона на балкон и никаких лестниц. Кто бы ещё научил андалов так строить… У двери в комнаты Визериса стоял сир Гаррольд Вестерлинг, получивший плащ, пока Эйгон жил в Староместе; его старательно выбритая голова поблёскивала в свете факелов. — Сир Гаррольд, — поздоровался Эйгон. — Мой принц, — коротко поклонился королевский гвардеец. — Как думаете, ещё не слишком поздно для визитов? — Насколько я знаю, мой принц, ваш брат всегда рад вам, — тактично ответил сир Гаррольд. — Он ещё не ложился. Эйгон удовлетворённо кивнул и уже было поднял руку, чтобы постучаться, как вдруг его одолели сомнения. К чему беспокоить Визериса сейчас? Неужели это не может подождать до утра? За одну бессонную ночь войну не предотвратить. Сир Гаррольд, если и заметил его сомнения, виду не подал. Рука у Эйгона дрогнула, и набалдашник трости, которым он и хотел постучать, всё-таки коснулся двери; отступать уже было некуда, и он ударил ещё пару раз. Дверь отворила служанка Эйммы; сделав реверанс, она молча пропустила принца вперёд. Визерис обнаружился в общей комнате за столом, в окружении книг и каких-то чертежей. — Я думал, брак должен сделать из книжника мужчину, — ехидно подметил Эйгон. Визерис тихо рассмеялся, поднимаясь ему навстречу. — Меня выселили из собственной спальни, — пожаловался он. — Эймма спит слишком чутко и жалуется, что я храплю. — О да, это я прекрасно помню, — поморщился Эйгон. — В этом ты ужасно похож на отца. Как только мама его терпела? Что Эймма? Вскоре после объявления о созыве Великого Совета леди-жена Визериса потеряла ребёнка; оба супруга тяжело пережили утрату, но три месяца назад двор с воодушевлением обсуждал новость, что принцесса Эймма снова в тягости. Визерис окружил её лучшими мейстерами и повитухами и категорически возражал против того, чтобы она ехала с ним в Харренхолл, однако Эймма напомнила, что она наполовину Аррен и лордам Долины не мешает видеть её и их будущего сына. Визерису ничего не оставалось, кроме как признать поражение, и теперь он сдувал с неё пылинки, страдая при этом сам. — Что это? — спросил Эйгон, кивая на заваленный бумагами стол. — Лёгкий способ скрасить бессонницу, — Визерис протянул брату бокал вина. — Пока я искал для тебя те свитки про драконов, то нашёл довольно подробное описание Валирийского Града. Я стал искать планы города, чертежи, эскизы отдельных зданий… Ты не поверишь, сколько информации сохранилось! — Эйнар Изгнанник решил забрать с собой всё, что можно. — Да. Но беда в том, что информации… слишком много. Я думаю, ты меня понимаешь, — Эйгон согласно кивнул. — Нужно всё проверять и сопоставлять, чертежи относятся к разным периодам. — И ты решил заняться валирийской архитектурой? — Ну, драконами уже занимаешься ты, а войну столь любезно взял на себя Деймон, — усмехнулся Визерис и, горящими от энтузиазма глазами оглядев стол, добавил уже серьёзно: — Хочу понять, как выглядел Город в своё последнее утро перед Роком. — Амбициозно, — промолвил Эйгон. — Кстати, а где Деймон? — Понятия не имею. А в чём дело? — Пошли за ним кого-нибудь. Нам надо поговорить. Если Визерис и удивился, то виду не подал; за Деймоном был отправлен сир Гаррольд, а пока старший принц развлёк брата, показывая промежуточные этапы своих трудов. — Я абсолютно точно установил, как выглядел Храмовый холм, — воодушевлённо вещал Визерис, стараясь отвлечь Эйгона от чего-то мрачного, что, очевидно, довлело над ним и было почти видимым. — На самой его вершине стоял храм Балериона, он имел пирамидальную форму, и на самом верху, на плоской крыше стояла огромная чаша. На закате храмовый дракон поджигал масло в ней, и пламя горело всю ночь, освещая всю столицу. — Ночное солнце, — кивнул Эйгон. — Что-то вроде того, да. Иногда его разжигали и днём — как правило, чтобы бросить в него изменников, клятвопреступников и особо ценных пленников. — О да, наши предки даже казнь превращали в огненный фестиваль, — раздалось от двери. Деймон, паясничая, раскланялся с братьями от самого порога, и Эйгон понял, что тот пьян. Не то чтобы это было проблемой, но он рассчитывал, что сможет получить от братьев трезвый взгляд на свои сны; с другой стороны, от него ничего не требовалось — только пересказать приснившиеся, а дальше пусть старшие разбираются с этим сами. — Я видел сны, — коротко бросил принц, и оба брата напряжённо замерли. — Да, те самые. Как про дядю Эймона. Деймон помянул Пекло и плюхнулся на диван. — Что-то конкретное? — осторожно переспросил Визерис, опускаясь в своё кресло у стола. — Конкретней некуда. Хотя… может быть и нет. Не знаю. Я запутался. Эйгон почувствовал, что от напряжения у него дрожат ноги и счёл за благо сесть хоть куда-нибудь. Собравшись с мыслями, он выдал: — Я думаю, мне снилась война. Пару дней назад я видел Караксеса и Вхагар, сражающихся в небе здесь, над Харренхоллом. А сегодня, буквально сейчас, мне приснилась коронация. — Чья? — резко переспросил Визерис. — Твоя. Я видел тебя в короне деда на Железном Троне, при мече и всех скипетрах. — Так это же хорошо? — недоверчиво протянул тот. — Я слышал рёв драконов, и мне показалось, что они вот-вот вцепятся друг в друга… Не думаю, что это хорошо. — Вхагар не имеет всадника, а Караксесом управляет Деймон, — попробовал успокоить брата Визерис. — У Рейнис есть дочь, а у неё нет дракона, — устало потёр виски Деймон. — Если Лейна оседлает Вхагар, а она может это сделать, кстати, и помешать мы ей не можем, то мой Караксес не выстоит против неё и Мелеис одновременно. Братья замолчали, обдумывая шансы на победу в воздушном противостоянии. — Так ты думаешь, если я стану королём, то нас ждёт война? — наконец спросил Визерис. — Не знаю, — зло бросил Эйгон. — Может быть. А может быть и нет. Бой Караксеса и Вхагар выглядит весьма символично: дети Эймона и Бейлона борятся за корону на спинах драконов своих дядей. Боги определённо знают толк в иронии. — Семеро не посылают видений о драконах, — фыркнул Деймон. — Они для этого слишком беззубы. — Тогда это валирийские боги. Вполне в их духе. Визерис потёр ладонями лицо и вперился в горящее в камине пламя. — Что мы можем сделать? — наконец спросил он. Деймон потянулся за графином с вином и, нисколько не стесняясь, отпил прямо из горла. — Ну, я уже начал собирать отряд, — начал он. — Отряд? — хором переспросили братья. — Да. Тысячи три. Половина наёмники из Эссоса, но парни они умелые. Я поигрался с несколькими — достойные противники. Плачу им я, своим золотом, так что от казны мы никак не зависим. Продовольствие им поставляет дядька моей Бронзовой суки. Вы знаете, лорды Долины приличные люди — с ними можно договориться, а вот с этой овцой… — Ты сколотил наёмничий отряд за спиной у короля? — поразился Визерис. — И не сказал мне? — Лорд Корлис собрал у Дрифтмарка целую армаду, чтобы блокировать столицу и атаковать Драконий Камень. Не думаю, что он предупредил об этом нашего деда. — Пусть так, но ты мог бы хотя бы мне сказать… — Извини, брат мой, — повинился Деймон. — Я делал это в твоих интересах. — Итак, — поспешил подвести черту под нарождавшейся ссорой Эйгон. — У нас есть три тысячи мечей и один дракон. — Долина и Простор тоже за меня, — напомнил Визерис. — И половина Королевских земель. Лорд Отто уговаривает Ланнистеров отдать голоса Западных земель мне. — Лорд Отто… — передразнил брата Деймон, почему-то недолюбливающий Хайтауэра. — Лорд Отто уселся на шею деду и тебе и только и делает, что помыкает вами, а у самого за душой нихрена, кроме оравы детей. — Он достойный человек и мудрый советник, — возразил Визерис. — Он сможет обеспечить мне победу. — Да, потому что иначе Морской Змей отправит его обратно в Старомест, где ему ничего не светит. — Хватит, — прикрикнул на спорщиков Эйгон. Братья удивленно посмотрели на него и Эйгон сам испугался своему тону. — Армии — это прекрасно, но у Гарденеров и Ланнистеров было пятьдесят пять тысяч на Пламенном поле, но все они сгорели в пламени трёх драконов Завоевателя. — У нас есть Сиракс, — как-то не слишком уверенно произнёс Визерис. — Ты готов отправить свою единственную дочь в бой? — искренне удивился Деймон, и старший из принцев стушевался. — У Веларионов можно учитывать одну Мелеис, — напомнил Эйгон. — Морской Дым не сильно старше Сиракс. — Меня беспокоит не маленький нытик, а неодраконенная Лейна, — бросил Деймон, баюкая в руках наполовину пустой графин. — Её посадят на взрослого дракона, это ясно, и тяжко нам придётся, если это будет Вхагар. — Получается, нам нужно их опередить, — подытожил Визерис, откидываясь в кресле. Эйгон сперва не понял, о чём речь; когда же до него дошло, что имел в виду брат, то хриплый смех сам вырвался у него из груди. — Прости, — виновато произнёс он, когда Визерис зашипел на него, кивая на дверь в спальню; Эйгон уже и думать забыл про Эймму. — Ты хочешь, чтобы я оседлал Вхагар? — Да, это единственный выход. — Король запретил мне приближаться к драконам, — напомнил принц. — Можно постараться его переубедить. — Ты в это веришь? — с горечью переспросил Эйгон. — Он ещё не впал в детство, — сказал Деймон. — Так что вполне можно попробовать. Ты оседлаешь дракона отца, это будет справедливо, и Визерис сможет править спокойно. — А мы будем сидеть у Железного Трона как две боковых головы, — фыркнул Эйгон, всё ещё не особо веря в успех задумки. — Конечно, — неожиданно тепло улыбнулся средний из братьев. — В конце концов, отец всегда говорил, что мы у него — как три головы дракона с нашего герба. Пока одна правит, думает и говорит, мы с тобой будем охранять её. — Вы можете начать делать это прямо сейчас, за дверью! — раздался из спальни недовольный голос Эйммы. На лице Визериса одно за другим промелькнули удивление, вина и недовольство, граничащее с гневом; Деймон, скатившись с дивана, но так и не расставшись с вином, подхватил за локоть Эйгона и выскочил вместе с ним на лестницу, где оба принца разразились хохотом под неодобрительным взглядом сира Гаррольда. — Я думаю, теперь можно выпить, — решил Деймон, поднимая графин. — Сир Гаррольд, вы с нами? — Я на страже, — недовольно проворчал гвардеец. — Ну, как знаете, — пожал плечами принц. — А дорнийское, кстати, неплохое, так что я с удовольствием выпью за нашего будущего короля Визериса, первого своего имени! — Вообще-то второго, — поправил брата Эйгон, отпивая следом из графина. — Я слишком пьян для уроков истории, дорогой мейстер, — отшутился Деймон и отобрал вино. Тем вечером графин из комнаты Визериса стал для них не последним, и на следующий день Эйгон едва не проспал очередное заседание Совета. Потерял бы он не слишком много, поскольку аргументы Веларионов и сторонников Визериса были всё те же, что и раньше, но часть лордов настояла на том, чтобы рассмотреть их заново, как в первый раз. Снова потянулись часы выступлений, споров, доказательств и аргументов, на которых всё очевидней становилось, что восьмилетний Лейнор на фоне своего двадцатичетырёхлетнего двоюродного дяди имеет мало шансов. Морской Змей, однако, стоит отдать ему должное, сражался за права своего сына до самого конца, даже когда число сторонников Визериса стало превышать число его людей сначала в десять, в пятнадцать, а под конец и в двадцать раз. Поздно вечером десятого дня одиннадцатого месяца 101 года, на тринадцатый день после начала Великого Совета в Харренхолле, два мейстера в сопровождении шести королевских гвардейцев из всех семи пронесли через Зал Ста Очагов сундук, закрытый на семь замков и опечатанный семью печатями Великих лордов Вестероса и одной большой — королевской. Ларец в напряжённой тишине поставили перед Джейхейрисом; тот, бегло его осмотрев, кивнул своему деснице, и архимейстер Вейгон принялся снимать печати под пристальными взглядом всех лордов. Следом защёлкали замки, отпираемые семью ключами, хранящимися у семи Праведных. Наконец, архимейстер-десница поднял крышку и почтительно передал королю чёрно-красный футляр. Эйгон видел, что у деда немного тряслись руки. Чтобы не решили лорды, он обещал признать их выбор, а значит испортить отношения с частью своей семьи. Наверное, он и сам понимал, как мало ему осталось, а потому переживал ещё сильнее. Хотя, подумал Эйгон, это вполне может быть и простой старческий тремор. Сам принц не видел написанного на бумаге и не смотрел на шлепающие губы деда, когда тот в звенящей, режущей, колючей тишине про себя читал решение. Наконец, король поднялся и обнажил Чёрное Пламя. — Лорды Семи Королевств предложили нам назвать принцем Драконьего Камня и своим наследником нашего возлюбленного внука, принца Визериса. Зал Ста Очагов стал Залом Тысячи радостных криков; когда собравшиеся вдоволь накричались и нааплодировались, Визерис под нестихающий одобрительный гул преклонил колени перед дедом. Что ж, подумал Эйгон, он будет братом короля. Осталась сущая мелочь: оседлать самого большого дракона в мире с самым скверным нравом из всех возможных, причём сделать это вопреки прямому запрету короля и предотвратить гражданскую войну. Да что вообще может пойти не так?