Третья голова дракона

Принц Эйгон Таргариен После Великого Совета всё пошло совсем не так, как предполагали братья. Они планировали, что король позволит Эйгону вернуться в Королевскую Гавань вместе со всеми, но Джейехерис умудрился опять всех удивить. — Место принца Драконьего Камня в его владениях, — сказал он и отправил Визериса в его лен, учиться управлять государством. — Если муж живёт отдельно от жены, то оба они грешны в глазах Семерых, — сказал он и отослал Деймона в Рунный Камень вместе с его хозяйкой. Некоторым утешением служило то, что оба супруга отправились исполнять волю государя с одинаково перекошенными от злобы лицами. Самому же Эйгону было приказано вернуться в Цитадель и продолжать обучение до тех пор, пока архимейстер Вейгон, сложивший знак десницы спустя минуту после закрытия Великого Совета, не сочтёт его готовым. Готовым к чему или для чего дед так и не удосужился объяснить; дядя с племянником поклонились и сели в хайтауэрский возок, вернувший их в сначала в Королевскую Гавань, чтобы оттуда уже увезти в Старомест. Незадолго до отъезда из Харренхолла, Эйгона нашёл Деймон и с хитроватой улыбкой вручил ему новую трость со старым драконьим набалдашником. Подарок оказался неожиданным – принц уже и думать забыл про отданный после отъезда осколок дедова подарка – и несколько тяжелее своего предшественника. — Это же… это же чардрево, — удивлённо пробормотал Эйгон, оглаживая молочно-белую древесину. — Оно самое, — довольно проговорил Деймон. — Пришлось совершить разбойное нападение на остров Ликов – не хотелось платить лорду Стронгу за гостеприимство, уродуя его богорощу. Эйгона полоснуло воспоминание о постаревшем брате, делающем засечки на харренхолльском чардреве, но он отогнал его, отчаянно замотав головой. Восприняв это на свой счёт, Деймон усмехнулся. — Это ещё не всё. Надави на лапы дракона, вот здесь, и проверни рукоять. Сделав, как велел брат, Эйгон скорее почувствовал, нежели услышал, едва уловимый щелчок; костяной драконий хвост, образующий ручку, сам собой потянулся вверх, и набалдашник отделился от древка, обнажив узкую полоску тёмной стали. Догадываясь, что это может быть, и одновременно не веря в это, юноша потянул рукоять – нет, теперь уже эфес! – вверх, извлекая из белых деревянных ножен тускло блеснувший на солнце тёмно-серый клинок валирийской стали. Узкий и длинный, он казался сотканным из дыма, клубящегося над щелями на склонах Драконьей Горы или вырывающегося из ноздрей разозлённого дракона; разводы на лезвии, оставшиеся от ковки, напоминали одновременно волны, языки пламени или драконью чешую. Заворожённо разглядывая его, Эйгон подумал, что всё это очень по-таргариеновски: прочнейший клинок в надёжных ножнах, притворяющийся чем-то другим, но не смертельным оружием. Наверняка, век назад что-то подобное испытывал некий мелкий лорд, чей лен состоял из одного небольшого островка и кучки необитаемых скал, с помощью наглости и везения ставший королём целого континента. — Откуда?.. — только и вымолвил принц, когда вновь обрёл способность говорить. — Один из моих… эссосских отрядов поклялся мне в верности валирийским мечом. Меч был дрянь: золото и камни на эфесе, в яблоке – бриллиант, отвратительный баланс… Ковал явно валириец, но, видимо, подмастерье, — Деймон определённо был доволен произведённым эффектом и торжествовал; в другое время он бы грудью встал на защиту старого мастера. – Я велел сковырнуть всю эту драгоценную рухлядь и вернул её отряду в качестве платы за их услуги, а клинок отдал своему мастеру над оружием. — Твой мастер знает, как работать с валирийской сталью?! — Квохорец, — коротко бросил Деймон таким тоном, будто это было нечто само собой разумеющимся. — Возился он долго, но в итоге кое-чего добился, как видишь. Из той же валирийской стали сделан механизм и пружинка внутри, так что ржавчина и удары ему не страшны. — Это… очень щедрый подарок, — выдохнул Эйгон, для проверки взмахнув клинком пару раз. Тот с мелодичным свистом рассёк воздух. — Всё для того, брат мой, чтобы всякое староместское отребье не смело вставать у тебя на пути. Я велел Деннису показать тебе несколько приёмов, с учётом твоих возможностей, конечно же, так что теперь ты сам сможешь постоять за себя. Ну а кроме того, ты сможешь, наконец, попробовать взять у меня реванш. — Реванш? — с не меньшим удивлением переспросил Эйгон. — Да. За тот раз, когда ты упал и выронил тот тренировочный меч. Кажется, у рыцарей это принято считать поражением, — плутоватая улыбка и смешинки в светло-аметистовых глазах брата придавали ему какой-то совершенно бесовской вид. — Это тот самый раз, после которого отец собирался отправить тебя на Стену? — на всякий случай уточнил Эйгон. — Кажется, у рыцарей это принято считать позором, а не победой. Деймон как-то натужно рассмеялся, и Эйгон, слегка помедлив, присоединился к нему; всё-таки ему удалось сбить с него спесь. Чтобы перевести тему, Деймон как бы невзначай обронил: — Я не стал давать ему имя. Выбери что-нибудь на свой вкус, но достойное Чёрного Пламени и Тёмной Сестры. Не хочу, чтобы нам с Визерисом пришлось за тебя краснеть. Скорчив задумчивую гримасу, Эйгон продолжил дразниться: — Мне кажется, Фонарь Старицы отлично подойдёт как ему, так и мне. Деймон в сердцах сплюнул и развернулся к выходу, намереваясь уйти. Уже в спину ему Эйгон выкрикнул: — Я назову его Валирийская Свеча! Брат в ответ лишь помахал рукой, даже не обернувшись, мол, твоё дело. Но Валирийская Свеча показалась настолько хорошим вариантом, что Эйгон уже не мог представить себе иного имени. Он аккуратно вложил клинок обратно в древко-ножны, опустил и провернул набалдашник, снова почувствовал щелчок; поднеся трость к лицу, принц заглянул в рубиновые глаза дракона; Деймон и их приказал почистить. — Очень похоже, Qēlītsos, что ты – единственный дракон, который мне достанется, — с грустной усмешкой проговорил он. Деннис, рассматривая подарок патрона, по достоинству оценил баланс и остроту клинка, приговаривая, что валирийская часть крови в его жилах узнала наследие предков. Напротив, дядя Вейгон остался равнодушен и даже как будто обиделся: — Далась тебе эта зубочистка, — раздражённо бормотал он, рассеянно перелистывая очередной том. Дорога в Старомест заняла у них почти три месяца. В Смититоне им пришлось заменить расшатавшиеся каретные оси и пока старый лорд Шермер, страшно гордый тем, что может услужить Таргариенам, устраивал пир в честь архимейстера и принца, из Цитадели прилетел белый ворон и веселье разом стихло – в Вестерос пришла зима. Словно по волшебству, погода испортилась и до Святой Седмицы они успели проехать только до Горького Моста, где и застряли как из-за зарядивших дождей со снегом, от которых даже по мощёной Дороге Роз передвигаться было непросто, так и из-за праздников, в которые набожные просторские стражники, сопровождавшие их, ехать отказывались. Вейгон скрипел зубами, поджимал губы и делался практически невыносимым; Эйгон с Деннисом, чтобы не попадаться ему под горячую руку, благоразумно сбегали во двор тренироваться. Почти десять лет без тренировок совершенно изгладили из памяти принца всё, чему он успел научиться до восьми лет, а то немногое, что ещё помнили мышцы, оказалось неприменимо из-за последствий увечья. — Вам придётся крутиться на одной ноге, мой принц, — поучал Деннис, танцуя вокруг него на постоялом дворе с тупым мечом в руках. – Либо балансируйте, либо терпите, но противник в любом случае использует вашу слабость в первую очередь. — Хочешь, чтобы я стал цаплей? — прошипел Эйгон, подгибая правую ногу. В следующий же момент слуга плашмя ударил его лезвием по левой икре, показушно крутанулся вокруг себя и ткнул концом клинка в правое колено. Ногу тотчас прострелило болью, отозвавшейся в затылке, принц отвлёкся, не удержал равновесия и рухнул в грязь под гогот зевак. — Уж лучше цаплей, мой принц, чем мертвецом, — Деннис поднял кривящегося и отплёвывающегося хозяина. — Валирийская сталь бесполезна, если ты не умеешь с ней обращаться. Ничего, милорд, научитесь, обязательно научитесь. И Эйгон учился. Днём, в дороге, в очередном трактире или замке, где они пережидали непогоду, он читал, перечитывал, переписывал и пересказывал дяде трактаты законников всех Семи Королевств, а вечером, перед ужином, учился обращаться с Валирийской Свечой. Ножны из чардрева, которые Эйгон сперва столь опрометчиво отбрасывал в сторону, Деннис велел оставлять в левой руке. — Вашей Свече довольно одной руки, а древко это вполне может послужить и щитом, и кинжалом. Не бойтесь принимать на него удар – если это не валирийская сталь, чардрево выдержит. Каждая тренировка оставляла Эйгона в совершенно разбитом состоянии; у него болело всё от головы, которой приходилось думать ещё активнее, чем за книгами, до заживающих синяков и ссадин; но хуже всего, конечно же, приходилось ноге, которой приходилось терпеть над собой такие издевательства. Архимейстер, торопясь в свои комнаты на сенешальском дворе, запретил останавливаться в Хайгардене даже на одну ночь, опасаясь стать заложником гостеприимного лорда Тирелла, однако боги рассудили иначе. Прямо перед замком у Вейгона начался жар и, несмотря на изрыгаемые дядей проклятия, Эйгон приказал остановиться. Лорд Маттос, стремясь выслужиться перед братом будущего короля, с готовностью предоставил им покои, одни из многих в огромном замке. Он также пытался навязать своего мейстера, но Эйгон отрезал: — Моё серебряное звено будет стоить дешевле дырявого медяка, если я не вылечу дядю от простой простуды. Это действительно оказалась всего лишь простуда, но Вейгон долгие годы не вдыхал ничего, кроме пыльного воздуха душных библиотек и потому болезнь изрядно потрепала и его, и нервы его племянника. Когда спустя две недели болезнь отступила, архимейстер признал, что Эйгон справился «приемлемо», что на его языке являлось высшей степенью похвалы. Стоило показаться вдали крохотному огоньку Великой Башни, как Вейгон, вконец умаявшийся от дороги, вытащил невесть откуда взявшийся скальпель и, нервно крутя его в длинных пальцах, подошёл к вознице: — Видишь Башню? Кучер кивнул. — Если остановишься хоть где-нибудь, кроме городских ворот, останешься без глаза. Или без члена. Или без головы. Выбирай, что важнее. Кучер выбирать почему-то не стал, только мелко затряс головой, подтверждая, что понял приказ. Вернувшись в продуваемый зимними ветрами, слякотный, грязный и бесснежный Старомест в самом начале второго месяца 102 года, Эйгон уже 15 числа держал экзамен по юриспруденции. Архимейстер Лорен, уроженец Ланниспорта, задал всего пару весьма формальных вопросов, объяснив свою снисходительность тем, что настоящим экзаменом для кандидата Эйгона было активное участие в Великом Совете. Из аудитории принц вышел растерянным, слегка разочарованным, но с звеном из стали на своём отрезке цепи. — Ты как будто и не рад, — пожурил его Адриан Хилл. — От Лорена никто ещё так просто не уходил со звеном, — поддержал друга Марлон, за время отсутствия Эйгона дважды пытавшийся получить сталь, но оба раза безуспешно. — Рад, но… Это было слишком просто, — растерянно протянул Эйгон. — Я настраивался на диспут, что мне придётся его убеждать, доказывать… А он так просто согласился. — Если тебя это утешит, то в жизни тебе ещё много что придётся доказывать, — «успокоил» его Марлон. За сталью юриспруденции последовало ещё одно серебряное звено – вместе с Деннисом Эйгон упрочнил свои познания в медицине. Затем пришёл черёд военных наук; да, сражаться в первых рядах Эйгон не собирался, но знать, о чём будут говорить на военных советах братья он счёл необходимым. — Хромой рыцарь, чей меч скрыт в его же трости, — иронизировал не понимавший нового увлечения племянника Вейгон. — О Воин, неужели мы вернулись в Век Героев, когда безглазые, безрукие и безногие обращали в бегство целые армии? — Я не Симеон Звездоглазый, — огрызался Эйгон. — Я не смогу помочь Визерису и Деймону мечом, так пусть им поможет хотя бы моя голова. Ты сам сделал из неё оружие острее Свечи. Дядя лишь фыркнул, но на следующий день бросил на стол перед принцем бумагу с сенешальской печатью – пропуск в один из закрытых отделов библиотеки. — Твои братья собираются сражаться с драконами верхом на драконах. Такого не делали со времён гражданских войн во Фригольде, так что вот тебе новый точильный камень. Постарайся им не убиться. — Как вы его только на ногу себе не уронили, — в тон ему ответил Эйгон. — Тяжесть-то какая. Не бросал он и занятий с Валирийской Свечой, но в Староместе ему пришлось столкнуться с новой проблемой: сырой холодный ветер, приходивший с моря, отдавался в увечной ноге ломотой, а тренировки лишь ухудшали эффект; боли начинались едва Эйгон оказывался в постели и не отпускали его всю ночь. В конце концов, Деннис, заручившись поддержкой дяди Вейгона, отказался продолжать тренировки из-за всё более ухудшающегося состояния хозяина. — Я не могу тренировать вас, мой принц, — в том, что касалось здоровья Эйгона Деннис был твёрд и незыблем, как скалы Драконьей Горы. — Вы не сможете овладеть мечом, если продолжите так себя изводить. Ваша нога вредит вам самому. — Это сраная погода, Деннис, а не нога! — шипел драконом принц. — Я не смогу овладеть мечом, если не буду тренироваться! — Тогда выпейте сраного макового молока! — Иди-ка ты в Пекло вместе со своим молоком, Деннис, я не хочу чувствовать себя сонной мухой. — Тогда вложите свою Свечу в ножны и дайте ноге отдых! — И всё забыть? Тогда они проспорили весь вечер, но ни к чему не пришли; на утро Эйгону, едва сползшему с кровати, пришлось согласиться на перерыв в фехтовании – любая мысль о лишнем шаге причиняла боль. На следующий день лучше не стало и, несмотря на яростное сопротивление принца, дядя послал за архимейстером Эдгартом. Самый умелый и способный лекарь во всём Вестеросе появился на пороге комнаты Эйгона со словами: — Признаюсь, мой принц, я ждал, что вы обратитесь ко мне раньше. — Сразу по приезде? — скривился Эйгон. — Да, года четыре назад. Тщательный осмотр привёл к неутешительному итогу: — Покой и только покой! Никаких тренировок – до нужника и обратно! — Я правильно понимаю, что вы хотите запретить мне фехтовать? — с угрозой произнёс юноша и мгновенно прикусил себе язык. Старик всегда был добр к нему, даже на том провальном экзамене, и сейчас очевидно старался помочь. — Я бы с радостью запретил вам это, — вздохнул Эдгарт. — Только вы ведь не послушаете. Вы сможете продолжить свои тренировки, когда восстановитесь. Это всего лишь утомление перетруженных мышц. — Ты уверен? – переспросил Вейгон. — Ничего серьёзного, это бывает у всех, кто занимается такими нагрузками. Случай принца Эйгона, конечно, более запущенный: осколки кости срослись неправильно, отсюда вот эти бугры, а наросшие мышцы теперь о них трутся – отсюда и боли. — Элисару нужно было отрезать мне ногу, — досадливо прошипел Эйгон. — Не пришлось бы так… Говорить слово «страдать» или «мучаться» не хотелось; это было бы признанием того, насколько ему больно, признанием собственной слабости, но ziry zaldrīzes istas, а слабых zaldrīzes не бывает. Даже Рейнирина Сиракс будучи детёнышем могла дыхнуть пламенем в лицо так, чтобы полопались глазные яблоки. — Возможно, мой принц, — согласился Эдгарт и поскрёб лысину, усеянную коричневыми старческими пятнами. — Но я, как и покойный Великий мейстер Элисар, к слову, придерживаюсь позиции, что между усекновением и сохранением части тела всегда нужно выбирать сохранение. Разумеется, кроме тех случаев, когда это ведёт к заражению и отмиранию тканей. — Я бы забыл про все неудобства, — продолжал ворчать Эйгон, но больше для порядка, чем действительно злясь. – Может, с деревянной чуркой вместо ноги я бы и сплясать мог. А так, чуть что – и сразу на маковое молоко. Эдгардт снова поскрёб лысину и переглянулся с Вейгоном. Наконец, архимейстер врачевания каким-то заговорщическим тоном произнёс: — Маковое молоко принимают, чтобы облегчить боль, уже мучающую организм, но… Известны способы упреждать само появление боли. Беседа из наскучившей, ненужной и обременительной внезапно приобрела для Эйгона немалый интерес.

***

Любая попытка кандидата получить звено из валирийской стали от архимейстера тайных наук вызывала самый живой отклик у всех обитателей Цитадели; в отличие от всех остальных областей знания, здесь школярам давалась лишь одна попытка доказать если не своё мастерство, то вызубренные истины. Только один человек из ста решался пройти это испытание, но и на сотню смельчаков находился лишь один преуспевший. Каждый раз экзамен превращался в зрелище, которое Конклав использовал для утверждения своего естественно-научного подхода к познанию мира, высмеивая и развенчивая любую попытку апелляции к чему-то потустороннему. Дядя Вейгон признавался, что так и не смог для себя понять, зачем тогда в том же Конклав держат кресло для человека с маской из валирийской стали, и называл своего коллегу «дармоедом» и «лентяем», годным лишь для хранения валирийских стеклянных свечей, используемых при обряде посвящения в мейстеры. — Уверен, что хочешь опозориться на всю Цитадель? — на всякий случай переспросил у Эйгона Адриан, когда принц вместе с друзьями замер перед толпой, собравшейся у дверей Зала тайных наук. — Я не опозорюсь, — отрезал тот. — Ну, конечно, — покивал тот. — Ты, может, и принц, но чародеев среди Таргариенов что-то не водилось. Разве что королева Висенья, да Тианна из Башни… — Справедливости ради, — вставил Марлон. — Тианна не была Таргариен по крови. Но в любом случае, что она, что Висенья были женщинами. Мужчин-колдунов у Таргариенов не было что до Завоевания, что после. — Каждый валириец немного колдун, — философски заметил Эйгон. Как ни странно, он впервые не переживал из-за экзамена; на его настрой не влияло число получивших валирийское звено (весьма небольшое), из-за которого было не обидно провалиться, или отсутствие такого звена в цепи архимейстера Вейгона, не ставшего тратить время на «всякую суеверную ерунду». В независимости от итога, Эйгон решил, что покинет Цитадель и Старомест; город и мейстеры дали ему всё, что он хотел от них получить: к четвёртому месяцу 103 года в его цепи было уже десять звеньев, три из которых сверкали серебром и ещё три отливали на солнце медью. Ещё немного и цепь начнёт смыкаться у него на шее, и тогда посыпятся неудобные вопросы, мол, когда же принц принесёт мейстерские обеты? Положим, он был согласен с дядей, его коллегами и своими друзьями, архимейстер истории из него и правда вышел бы достойный, и Эйгон – с кучей условностей и немыслимым числом оговорок – был готов примерить медную маску. Беда заключалась в том, что архимейстерам, даже из королевского дома, не полагалось иметь собственных драконов, а от этого своего права юноша не мог отказаться, тем более, когда едва ли не каждую ночь ему снился полёт на неизвестном драконе. Вся его королевская гордость, вся его таргариеновская гордыня, всё его валирийское наследие в жилах восставало против прозябания в пыльных библиотеках и колоколами Звёздной Септы звучали в ушах его бабушкины слова: «отрицать твоего права на дракона он не может». Как выяснилось, то, чего не мог Джейехерис, его дед, смог другой Джейехерис, его король. Эйгон знал, что Вхагар со смертью отца перебралась на Драконий Камень, и решил, что возьмёт то, что принадлежит ему по праву. Вечером они с Деннисом выйдут за городские ворота, растворившись в толпе крестьян из окрестных деревень, приходящих на дневной торг, и тайно, кружным путём через Западные земли отправятся на Драконью Гору, где Эйгон оседлает Вхагар. Ему, конечно же, придётся бежать за Узкое море – как-никак он нарушит прямой запрет короля – но даже тех драгоценностей, что он прихватил с собой из Королевской Гавани ему хватит на безбедную жизнь в течение нескольких лет; а там Старый Король наконец отправится к богам, а уж Визерис-то точно его простит. Убеждённый в силе и надёжности своего плана, Эйгон бесстрастно идёт сквозь заинтригованно перешёптывающуюся толпу школяров, вовсю бьющихся об заклад; он разбил ближайшие месяцы свои жизни на отдельные этапы, отрезки пути и сейчас перед ним предстал самый простой из них. Войти в зал; сделать то, что все ожидают увидеть; выйти из зала; выйти из Цитадели; выйти из Староместа. Марлон и Адриан в последний раз хлопнули его по плечу, Деннис, молчаливой тенью увязавшийся следом, просто кивнул; Эйгон услышал, как Адриан пробормотал: — Ставлю дракона, что ничего не выйдет. — Принимаю, — ответил Марлон. — Дракон – на то, что он выйдет со звеном. Они ударили по рукам; Эйгон улыбнулся их ребячеству и постучался в закрытые двери зала; те отворились без единого звука. По плитам погружённого в темноту помещения гулко прозвучали его шаги и звонко – пощёлкивания его трости; следом вошли и ручейком растеклись вдоль стен притихшие школяры, но Эйгон на них не смотрел. Всё его внимание было приковано к скрюченному в знак вопроса старикашке, на котором архимейстерская роба болталась мешком, а цепь грозила переломить куриную шею. По Цитадели ходили слухи, что архимейстер тайных знаний Оуэн не снимал своей маски из валирийской стали даже для приёма пищи и сна, так что едва ли кто-то помнил, как он выглядел. Одни говорили, что лицо его обезображено алхимическими ожогами, другие уверяли, что он принёс половину своего лица в жертву какому-то эссосскому божеству, третьи насмешливо предполагали, что он просто не тот, за кого себя выдаёт и таким образом старается избежать разоблачения, а дядя Вейгон за завтраком предположил, что его собрат по Конклаву просто стесняется своего лица. Какими бы то ни были причины это странного поведения, теперь архимейстер Оуэн в упор смотрел на Эйгона, опёршись руками на широкий каменный стол, более походивший на алтарь. Единственным источником света помимо открытых дверей была нещадно чадящая лампа на этом недо-алтаре. — Пусть кандидат выберет себе трёх свидетелей, а все прочие – за дверь! — дребезжащим голоском потребовал старикашка. Эйгона предупредили, что Оуэн не любит долгих предисловий и сразу переходит к делу. — Кандидаты Марлон, Адриан и Деннис, — недрогнувшим голосом ответил принц. — Что, родного брата тоже выставишь? — раздался откуда-то справа знакомый насмешливый голос. Эйгон метнул быстрый взгляд в ту сторону. Деймон? Откуда? Почему? — Я сказал три свидетеля! — начал злиться Оуэн. — А я скажу вам, что снаружи ждёт дракон, — усмехнулся Деймон, расслабленной походкой приблизившийся к троице свидетелей. — Не думаю, что лишняя пара глаз вам помешает, архимейстер. Всегда было интересно, чем тут занимается мой младший брат. Оуэн запыхтел, как рассерженная мышь, но, видимо, угроза драконьего вторжения в его покои, столь открыто брошенная принцем, возымела нужный эффект. — Хорошо, — нехотя бросил он. — Все остальные – вон! Школяры с разочарованным гулом покинули зал; двери дрогнули и начали закрываться. Эйгон не заметил ни привратников, ни школяров, прикрывших за собой массивные створки; наверняка тайный механизм, подумал он. Зал погрузился в почти полную темноту; слабый огонёк лампы плясал на валирийской стали архимейстеровой маски. Сам старик хранил молчание, не иначе, чтобы добавить значимости и таинственности своей фигуре. — Мы не будем гневить дракона снаружи, — наконец начал Оуэн. — И постараемся закончить наше дело быстро. Вы согласны, кандидат Эйгон? — Согласен, архимейстер. — Тогда подойдите ближе, — с этими словами он полез рукой куда-то под свой стол-алтарь и, когда Эйгон приблизился, поставил рядом с лампой что-то продолговатое, тёмное и поблёскивающее. У Эйгона от внезапно прорезавшегося волнения и предвкушения заныла нога. — Вам известно, что это такое? — Валирийская стеклянная свеча, — глухо ответил Эйгон. Он, разумеется, читал о них, но никогда не видел; их не осталось даже на Драконьем Камне, а в Цитадели их давали кандидатам только для ночного бдения перед принесением обетов. — Тогда, я полагаю, вы знаете, что именно я попрошу вас сделать. Зажгите её. Эйгон услышал, как Деннис недовольно цокнул языком, а Марлон с Адрианом возмущённо зашептались, но стихли под суровым взглядом архимейстера. Оуэн поставил перед ним невыполнимую задачу: многие мейстеры признавались, что пробовали зажечь свечи в ночь своего бдения, но только изранили себе пальцы. Считалось, что выражение «зажечь стекляную свечу» носило иносказательный характер и подразумевало свет знаний, который мейстер должен нести миру, оставаясь честным и беспристрастным, как прозрачное стекло. Но Оуэн, очевидно, имел ввиду только то, что сказал; он и правда хотел, чтобы свеча из драконьего стекла испускала свет. Эйгону на ум пришло сразу два решения: первое было простым, изящным и нелишённым школярской смекалки, второе тоже было сравнительно простым, но наверняка бесполезным. Первое решение сводилось к тому, чтобы опустить конец свечи в масло, в котором в лампе плавал фитиль, и затем поджечь от его же пламени; масло должно было загореться, и тогда стеклянная свеча действительно бы зажглась и осветила комнату. Однако, архимейстер, судя по всему, уследил за ходом рассуждения Эйгона и отодвинул лампу подальше под короткий смешок Деймона. Что ж, подумал принц, теперь выхода нет. С этой мыслью он взял в руки свечу; она оказалась чёрной – хотя в этом могла быть виновата темнота – и витой; грани её были остры и Эйгон держал её ногтями. Юноша вдохнул и выдохнул, успокаиваясь, и щепотью отёр острую вершину свечи, оставляя на пальцах глубокие порезы; легко, почти что нежно, он огладил каждое ребро, наблюдая, как по ложбинкам завитков бежит кровь. Проследив так каждый изгиб свечи, Эйгон облизнул пальцы и, совершенно не по-мейстерски, вытер их о школярскую робу; затем под вопросительным взглядом Оуэна поставил свечу на алтарь и сделал на всякий случай шаг назад. Эйгон нерно сглотнул, прогоняя ком в горле, и прищёлкнул пальцами, одновременно отчётливо произнеся: — Drakarys. Пару мгновений ничего не происходило; Оуэн, посмотрев сперва на свечу, потом на кандидата, хмыкнул и начал было говорить: — Что ж, это была довольно оригин… Его прервало крохотная, тусклая, едва заметная искра, промелькнувшая над столом слишком далеко от лампы, чтобы быть её отблеском, но постепенно она разгоралась, увеличиваясь в размерах, и тогда стало ясно, что горела всё-таки свеча. От неё исходил одновременно и свет, и мрак; смотреть на пламя, не колеблемое ни дыханием, ни сквозянком, было почти невозможно – Адриан, Марлон и даже Деннис отвели взор, а Оуэна, вероятно, спасала его маска. Сам Эйгон смотрел в источаемое сияние без страха и боли, и оно казалось ему прекрасным. Светлая мантия архимейстера сделалась белее снега, медные звенья цепи самого принца горели огнём, а тени, которые отбрасывала свеча… Те тени казались вратами в самую глубокую из преисподен. Сколько продолжалось это свечение Эйгон не мог сказать ни тогда, ни потом: для него всё это случилось слишком быстро и вместе с тем тянулось чрезвычайно медленно. Постепенно свет стал меркнуть, истончаться и слабеть, пока не исчез вовсе. Только тогда, казалось, шесть человек в зале обрели способность дышать. Эйгон продолжал зачарованно глядеть на погасшую свечу, всё также поблёскивавшую извивами, на которых не было ни единого пятнышка от крови. — Кажется, вы должны моему брату звено, архимейстер, — Деймон, как всегда, презрел святость момента и опошлил всё до приземлённых вещей. Святотатец. — Конечно, конечно, — засуетился Оуэн, рассеянно хлопая себя по невидимым карманам. — Конечно, должен… Принц заслуживает этого… — Пожалуй, даже больше, чем вы – свою маску, — снова не сдержался Деймон. Эйгон моргнул, выходя из какого-то ступора, и захотел треснуть брата тростью по голове. Так испортить момент!.. По счастью, архимейстер, наконец, отыскал свободное звено из валирийской стали – принц подумал, не снял ли он его со своей цепи? – и дрожащей рукой протянул кандидату. — В-в-возьмите, пожалуйста, — в голосе старого архимейстера прорезалось что-то очень похожее на заискивание. Это был уже не таинственный всезнающий мудрец, которому открыты тайные знания, а старик, едва ли не до усрачки напуганный тем, чего его скудный умишко постичь не в силах. Эйгону стало противно от его лебезения и немножко стыдно за то, что он так обошёлся с Оуэном – прожить столько лет в Цитадели и быть так униженным! Забрав из дрожащей руки холодное звено, он стряхнул с левого запястья свою цепь и присоединил тёмно-дымчатую валирийскую сталь к меди; нужно будет пересобрать цепь, чтобы звенья смотрелись поинтересней вместе, решил юноша. Обернувшись к свидетелям, всё также потрясённо стоявшим чуть в стороне, Эйгон неожиданно для самого себя произнёс: — Поклянитесь, что никому не расскажете об этом, — требовать того же от старого Оуэна он не мог, но тот и сам вряд ли станет говорить о случившемся. — Но звено… — попытался было возразить Адриан. — Я его получил и неважно каким образом, — отрезал Эйгон. — Клянитесь! — Клянусь своей цепью, — выдохнул Марлон. — Клянусь цепью, — повторил Адриан. — Jemot kīvio ñuhe tepan ondoso perzys se ānogar, — пусть голос Деймона звучал насмешливо, Эйгон почувствовал, что клятву тот сдержит. — Jemot kīvio ñuhe tepan, — Деннис не Таргариен и клясться пламенем и кровью не имел права, но всё же старательно повторил за принцем слова на языке своих предков. — Ты закончил? — скучающим тоном поинтересовался Деймон. — Если да, то пойдём отсюда. Едва он сказал это, как двери начали открываться; Деймон подхватил брата за локоть и потащил к выходу через толпу возбуждённо гомонящих школяров; когда зрители и сплетники увидели в эйгоновой цепи валирийскую сталь, раздались удивлённые возгласы, сменившиеся аплодисментами. Каждый норовил поздравить Эйгона лично, но с одной стороны его прикрывал Деймон, уверенно направлявшийся к выходу, а с другой снова вырос Деннис. Толпа подалась было за ними, но, завидев Адриана и Марлона, переключила своё внимание на них, надеясь выведать столь желанные подробности. — И где же твой Караксес? — поинтересовался Эйгон, крутя головой в надежде увидеть дракона. — Пришлось оставить за городом, — буркнул Деймон и только ускорил шаг. — Наш милорд десница очень опасается за сохранность города своего брата. — Так тебя прислал лорд Отто? — С чего бы ему это делать? — Ну ты же зачем-то сюда прилетел. Деймон наконец остановился и, развернув к себе Эйгона, грубо притянул его к себе за ворот школярской робы. — Меня прислал Визерис. Дед умирает. — Что? — удивлённо выдохнул Эйгон. Джейехерис, конечно, стар и, очевидно, болен, но ведь шестьдесят девять лет – не предел. — Да тише ты, — зашипел на него Деймон. — Даже в столице об этом не все знают, так что нечего так голосить. Собирайся. Я заберу тебя и дядю в Королевскую Гавань. С этими словами он подтолкнул юношу в сторону сенешальского двора. Забравшись наверх, он с порога огорошил Вейгона известием. — Умирает? — переспросил архимейстер. — Да, я слышал, что с людьми такое случается. — Вы нужны нам в Красном Замке, — настойчиво произнёс Деймон. — Чего ради? У вас давно новый десница, который справляется со своими обязанностями лучше меня. — Я ему не верю. — А я не верю в то, что делает этот сморчок Оуэн, но, гляди-ка ты, у Эйгона есть новое звено. Чудо! — продолжал иронизировать Вейгон. Эйгон понял, что ехать он никуда не собирается и переубедить его в этом невозможно. — Дядя, он ведь всё-таки ваш отец, — он всё-таки предпринял попытку. В основном, ради бабушки, которая всегда заботилась о всех своих детях. — Пожалуй, это сложно оспорить, но я архимейстер. Я и так слишком надолго покидал Цитадель. Если он и правда умирает, я ничем не смогу ему помочь – для этого у него есть Рунцитер. Ехать ради одних похорон? Это не практично – дорога в один конец займёт даже не два, а три месяца! Зима, если ты не забыл, ещё не кончилась. А если я зачем-то понадоблюсь молодому королю, что ж… Так и быть, пусть зайдёт в гости по пути в Звёздную Септу. — Я хотел доставить вас вдвоём на Караксесе, — напомнил Деймон. — Вы вдвоём весите едва ли тяжелее меня в полном доспехе, так что он выдержит. Я прилетел сюда за три дня, с вами это будет… ну, пускай четыре или пять дней. Вейгон посмотрел на старшего племянника так, словно тот предлагает ему прыгнуть в самую жаркую из семи преисподен. Смерив его уничижительным взглядом, архимейстер поджал губы и отвернулся. — Нет. Эйгон жестом остановил попытавшегося было возразить брата. Дядя упёртый человек и, как и всякий Таргариен, жуткий гордец; он до сих пор считал, что Джейехерис, отослав его от себя, отказался от сына. Да, ему дали возможность заниматься тем, что ему нравилось, он занял видное положение, стал уважаем не только из-за своего имени, но и за свои заслуги, но Эйгон чувствовал, что глубоко в душе Вейгон обижен на отца и, в отличие от королевы Алисанны, прощать его не намерен. А ещё Эйгон почему-то был уверен, что дядя обижен и на драконов из-за своего непроклюнувшегося яйца. — Что ж, это всё упрощает, — наконец выдал Деймон. — Я заберу Эйгона с Деннисом. — Как угодно, — холодно бросил дядя. — Не думаю, — начал было Эйгон и осёкся. Он не посвящал Вейгона в свой план несложившегося побега. — Не думаю, что я вернусь, дядя. Тот соизволил снова обернуться; тонкие губы были сжаты так сильно, что были почти не видны на бледном худом лице; бледно-лиловые глаза смотрели отстранённо, без тени приязни, образовавшейся за последние года. — Что ж, — наконец произнёс архимейстер. — Какая досада. Ты всё-таки такой же как все они. — Они? — Как мои братья. Как твои братья. Вы смотрите на мир с высоты седла на спине дракона и страшно этим гордитесь. Не знаете ничего, кроме своих глупых придворных интриг, грязных шлюшек и кровавой бани войны. Я надеялся, что хотя бы из тебя выйдет что-то приличное, но, как видно, ошибся. — Я и не хотел приносить мейстерские обеты, — попытался защититься Эйгон. Он не думал, что слова дяди настолько заденут его. — Необязательно быть мейстером, чтобы стать нормальным человеком, — фыркнул Вейгон. — А кто такой нормальный человек, дядя? — внезапно подал голос Деймон. — Андал? Или потомок Первых Людей? Тот лишь раздражённо фыркнул. — Если хотите успеть к погребальному костру короля, вам стоит поторопиться. С этими словами он скрылся в одном из своих кабинетов. Деннис, дождавшись кивка от Деймона, отправился собирать вещи, оставив Эйгона сожалеть о случившемся. Как глупо вышло. — Не бери в голову, — посоветовал брат. — Он просто старый ворчун. — Ему сорок, — напомнил Эйгон. — Да? А выглядит на все пятьдесят, — хмыкнул Деймон и решил переключить младшего брата на что-то более приятное. — Ну что? Готов к полёту?