***
Королевский поезд покинул столицу в последний день четвёртого месяца 104 года и двинулся по Дороге Роз в Старомест. Эйгон отказался выехать вместе с Визерисом и его семьёй, сославшись на желание посмотреть на обезлюдивший Красный Замок, и прожил в нём в своё удовольствие целых две недели, радуясь возможности не говорить ни с кем – бывало, даже Деннису он мог сказать за день всего несколько слов. Затем он верхом на Вермиторе отправился на Драконий Камень, где снова погрузился в чтение и комментирование хроник, прогулки по Драконьей Гавани, музицирование и полёты. Вермитор радовался возвращению на Драконью Гору едва ли не больше своего всадника: Эйгон с немалым удивлением обнаружил, что Среброкрылая хранила верность спутнику всей своей семидесятилетней жизни, и подпускала к себе только его. На закате они покидали облюбованное ими лежбище в одной из пещер под горой, взмывали в небо и, не ограниченные ни всадниками, ни даже сёдлами, выписывали вокруг друг друга такие движения, что назвать это чем-то иным, кроме танца у Эйгона не поворачивался язык. Находясь на невозможно близком расстоянии от друга, драконы то пытались поймать друг друга задними конечностями, то сплетались хвостами, то скрещивали шеи и кружились на одном месте, то начинали играть в догонялки. Несколько раз принц делал наброски грифелем, но выходило слишком схематично и грубо, и вскоре Эйгон бросил это дело, признав, что к рисованию он не имел никаких способностей. Пока Бронзовый Гнев и Среброкрылая наслаждались обществом друг друга, Эйгон аккуратно, пользуясь их присутствием, посещал восточные склоны Драконьей Горы, где обитали остальные ящеры. Неизменно его сопровождали несколько драконоблюстителей, делавшие это скорее ради собственного успокоения: единственная защита от дракона, которую они могли обеспечить – это вовремя заметить одного из них. Все они так или иначе были потомками людей Эйнара Изгнанника, пришедшими с ним на Драконий Камень, и драконов они не столько боялись, как андалы или жители Вольных Городов, сколько чтили. В одну из таких вылазок они забрались далеко на восток, в местность чуждую, неприветливую и изуродованную: лава, излившаяся из Драконьей Горы в день, когда был рождён Мейегор Узурпатор, стекла по её восточному склону и выжгла пастбища, где островитяне пасли свой немногочисленный скот. С тех пор земля покрылась чёрной коркой расплавленного и вновь застывшего камня, и место овец заняли драконы. Эйгон в тот день хотел добраться до мыса Первого маяка – крайней восточной точки острова, откуда на сколько хватало глаз простиралось Узкое море и за которым не было ни единого клочка суши до самых берегов Анадалоса. — Смотрите, dārilaros ñuhys, — указал старший драконоблюститель по имени Бейлор. Волосы у него были как валирийское золото, но всё портили тёмные глаза и слишком мясистый нос – отец-моряк подобрал себе невесту в Белой Гавани и привёз домой; к несчастью, ребёнок внешностью пошёл в вестеросскую родню, а в повседневной речи умудрялся мешать общий язык с валирийским. Эйгон проследил за шестом драконьего стражника; на скальном выступе, образованном излившейся десятилетия назад лавой, грелся маленький дракончик, размером с подросшего жеребёнка. Нежась в лучах яркого солнца, он расправил крылья с перепонками цвета еловой хвои и застыл, как одна из статуй в саду Завоевателя, блаженно зажмурив глаза; на угольно-чёрных камнях он был похож на невесть каким образом пробившийся куст с молодой листвой. На голове его не было гребней, а рога едва просматривались – не слишком типично для дракона его размеров. — Знаешь из чьей он кладки? — почему-то шепотом поинтересовался Эйгон, притаившись рядом с Бейлором за валуном; ещё пара драконоблюстителей пригнулась к земле в паре шагов от них. — Как давно вылупился? — Не могу сказать, dārilaros ñuhys, — покачал головой Бейлор. — Kostilus, это один из Vagraro riñar – видите, гребней-то нет, да и molroti byko issi. — И чешуя зелёная, — кивнул сам себе Эйгон, рассматривая дракончика. Отпрыск Вхагар тем временем открыл янтарные глаза, осмотрелся и поменял позу, подставляя солнцу как можно большую поверхность своего тела. Но вдруг мелькнула смазанная тень, дракончик дёрнулся, но было поздно. Свалившийся откуда-то с неба дракон приземлился прямо позади него; клац! – и вот еловые перепонки слабо подрагивают с двух сторон зубастой пасти с кривыми клыками. — Какого… — в потрясении пробормотал Эйгон, но Бейлор только зашипел на него и утянул подальше за валун, из-за чего тот неудачно переступил; ногу пронзило болью, и он рухнул на колени. Принц, разумеется, всё же подполз к краю укрытия и выглянул, чтобы ещё раз взглянуть на Каннибала. До сих пор он только слышал про дракона, предпочитающего пожирать себе подобных; о нём упоминал дед, рассказывал септон Барт и драконоблюстители, но впервые Эйгон видел его живьём и, к тому же, за трапезой. В отличие от многих других драконов, назвать Каннибала красивым ни у кого не повернулся бы язык; это была настоящая тварь из самой глубокой из семи преисподен: уродливая и смертельно опасная. Чёрная чешуя его была неравномерно покрыта тёмно-зелёными разводами, переходя на брюхе в роговые пластины какого-то мшистого цвета; грязно-серые гребни пятью рядами шли от его затылка к плечам вдоль шеи; нижняя челюсть сильно выдавалась вперёд, а из подбородка торчало несколько разномастных шипов, похожих на неправильно выросшие зубы. Самым примечательным во внешности дракона были его рога: большие и закрученные к низу, как у барана. Эйгон заворожённо, с примесью отвращения, смотрел, как Каннибал хрустел костями молодого сородича; когда он двигал челюстями, крылья, всё ещё торчавшие из пасти, шевелились, создавая впечатление, что изумрудный бедолага ещё жив. Внезапно Каннибал повёл головой и встретился взглядом с принцем. Оба замерли от удивления. «Nyke zūgan daor», — сказал про себя Эйгон, не отводя взгляд, хотя убедить он пытался скорее себя, чем дракона. Каннибал лишь фыркнул в ответ и пустил струйку чёрного дыма из ноздрей: мол, знаем, как же; заглотив, наконец, дракончика, он взмахнул своими чёрными крыльями и улетел на север. Бейлор под боком облегчённо выдохнул. — Zyri улетел на jelmōñi dōra, — сообщил драконоблюститель, имея ввиду группу скал в паре-тройке миль от северного побережбя острова. — Там у него лёжка. — И скольких детёнышей ему нужно на обед? — поинтересовался Эйгон, отряхиваясь от мелких камешков, налипших к многострадальным коленям. Стражники усиленно рассматривали камни под ногами; не найдя у товарищей поддержки, Бейлор тяжко вздохнул и признался: — Мы не знаем, dārilaros ñuhys. — Почему? Снова последовало неловкое молчание. — Никто не приказывал, dārilaros ñuhys, — наконец подал голос один из младших драконоблюстителей. Эйгон скрипнул зубами и почувствовал, как в груди расплавленной бронзой разливается гнев. — Aōha boter – ozurnēbagon zaldrīzoti, — прошипел он по-валирийски. — Skoros udrāzma ao ajorrāelilē kessyt ūñagon ry zaldrīzoti skore issa lentor aemas? Стражники не нашлись с ответом. Эйгон в сердцах сплюнул и поковылял по тропинке по лавовому полю обратно в замок: настроение продолжать прогулку пропало и едва ли в этом был виноват проголодавшийся Каннибал. Драконью Стражу учредил Джейехерис, при нём они оделись в чёрную броню с гребнем на шлеме, но, как выяснилось, хлеб свой они ели даром. Деннис, конечно, не в счёт, он прослужил там едва ли полтора дня и с тех пор мотается за ним из Староместа в Королевскую Гавань да на Драконий Камень. Стража вела учёт только взрослых драконов, тех, кого трудно было не заметить, но даже здесь существовало разделение, граничащее с пренебрежением обязанностями: драконоблюстители обихаживали только оседланных ящеров, вполглаза присматривали за оставшимися без всадников и считали по головам диких, ни разу не знавших седока. Подростков, таких как этот изумрудный, в расчёт не брали: слишком бойкие, юркие, маленькие, они предпочитали щели, откуда их не могли выкурить ни старшие сородичи, ни люди; уследить за всеми было трудно. Поэтому-то число драконьего молодняка было неизвестно, а коль скоро его постоянно сокращает Каннибал… С другой стороны, если рогатая бестия питается только собственной молодью, то он должен есть их регулярно; значит, где-то в глубине Драконьей Горы есть кладки яиц, неизвестные Страже, из которых дракончики вылупляются, только чтобы быть сожранными старшим сородичем. От числа возможных потерь бесценных драконьих жизней у Эйгона волосы зашевелились на затылке. С другой стороны, это позволяло предположить, что, во-первых, поголовье драконов стабильно, а во-вторых, пребывает в таковом качестве вследствие непрерывного проклёвывания новых яиц. Проходя мимо развалившейся у входа в свою пещеру Среброкрылой, Эйгон подумал, что драконоблюстители стали ещё одним детищем деда, которое придётся доводить до ума и, весьма вероятно, этим придётся заниматься ему. Усмехнувшись собственным мыслям, принц подумал, что это в любом случае хорошая идея: он сам сможет наблюдать за драконами, кроме того, он обещал Деймону решить вопрос с Вхагар. Утром следующего дня, усадив за спину Денниса, Эйгон верхом на Вермиторе отправился догонять королевский поезд.***
В большом зале замка лорда Эпплтона в полном соответствии ожиданиям Визериса пахло яблоками; та часть его двора, что успела доехать до владений лорда Джеральда набилась в самое вместительное помещение во всём городе, чтобы поучаствовать в традиционном представлении королю его многочисленных подданных. Лорд Джеральд любезно уступил Визерису самое большое и богато отделанное кресло из всех, что нашлись в его замке, и усадил на хозяйском возвышении. — Сир Остин Блоссом из Цветущего Сада, Ваша Милость, — представил лорд Джеральд очередного своего вассала. — Один из важнейших знаменосцев нашего дома. Сир Остин оказался вовсе не цветущим мужчиной лет пятидесяти, грузным, лысоватым и малоприятным на вид; пояс с мечом поддерживал пузо впечатляющих размеров, и король задумался, каким же должен быть конь, способный поднять эдакого рыцаря. — Ваша Милость, — поклонился сир Остин. — Мы рады знакомству с вами, сир Остин, — с дежурной милостивой улыбкой кивнул Визерис. — Где лежат ваши земли? — К трёх лигах к северо-западу от Эпплтона, Ваша Милость, — распрямился рыцарь. — Благодаря близости Цветущего Сада к Эпплтону мы уже пять веков являемся вернейшими вассалами семьи нашего лорда Джеральда. Только со времён Завоевания Блоссомы пять раз становились сенешалями Эпплтона и каждый из нас прославился верной службой своему сюзерену и короне. — Отрадно слышать о таких достижениях. Уверен, лорд Джеральд по достоинству ценит заслуги вашего дома. — Разумеется, — с готовностью подтвердил лорд Джеральд и еле заметно склонил голову. Сир Остин понятливо поклонился и отступил в сторону, освобождая место следующему знаменосцу Эпплтонов. Из замка в замок повторялось одно и то же: местный лорд встречал королевский поезд на пороге своего дома с хлебом и чашей вина, приглашая королевскую семью быть почётными гостями. Отказать было невозможно – как говорил лорд Отто, вся знать Простора как один возводят свой род к одному из многочисленных сыновей Гарта Зелёной Руки, который, судя по их количеству, только и делал, что трахался; полумифическое «королевское» происхождение наделило просторцев неуёмной гордостью и чувством собственной важности – отказ означал осознанное оскорбление, которое запомнит не только оскорблённый, но и половина Простора, приходящаяся ему роднёй и друзьями. В итоге королевский поезд тащился по Дороге Роз бесконечно долго, к исходу второго месяца достигнув только Эпплтона. В каждом замке Визериса сажали на слишком глубокое, слишком мягкое, слишком низкое, слишком высокое, слишком жёсткое кресло на возвышении, представляли всех членов семьи, начиная от беззубых стареньких двоюродных тётушек покойного лорда до грудных младенцев (пока что личный рекорд принадлежал Саймону Шермеру, родившемуся у хозяйки Кузнечного Городка в ночь накануне приезда короля), всех вассалов и домочадцев. Стоило признать, что лорд Джеральд, мужчина тридцати со светло-русой шевелюрой и аккуратной бородкой, выгодно отличался от предыдущих гостепреимных хозяев: он не имел братьев, а его молодая жена, хвала Матери Милосердной, ещё только носила их первенца. С вассалами владетель Эпплтона тоже расправлялся быстро; за сиром Остином один за другим последовали сир Франклин, сир Аластер и сир Ренли. Каждому Визерис улыбался, кивал, спрашивал про их владения, получал мало что ему говоривший ответ и снова кивал, позволяя удалиться. Определённо, лорд Джеральд понимал проблему своего верховного сюзерена и, как и подобает верному вассалу, старался помочь ему по мере своих сил, соблюдая при этом необходимые приличия. Но наконец с ними было покончено, и хозяин весьма вежливо указал всем на дверь. Едва закрылись светлые двери, украшенные резьбой в виде яблоневых ветвей, увешанных одновременно и цветами, и плодами (наверняка, сами двери тоже были из яблоневой доски), как Визерис позволил себе немного расслабиться; остались только самые близкие. — Что ж, стоит признать, это было быстро, — сидевшая рядом выдохнула Эймма. — Ты устала, любовь моя? — обеспокоенно спросил Визерис. Хотя что за вопрос? Конечно, она устала; они едва успели перевести дух, как началось это представление, а Эймме нельзя уставать. — Я не рассыплюсь, Визерис, — улыбнулась королева, но, на взгляд мужа, как-то вымученно и слабовато. — В любом случае, стоит поблагодарить лорда Джеральда. — Ваша похвала большая честь для меня, Ваша Милость, — учтиво поклонился тот. — Ваши покои уже готовы и, вы если желаете отдохнуть… — Мам, давай сходим в сад! — Рейнира, весь приём спавшая с открытыми глазами, тоже решила развеяться. — Наберём яблок! — Если лорд Джеральд будет непротив… — Эймма взглянула на хозяина и тот с готовностью улыбнулся. — Разумеется, Ваша Милость. Но я боюсь разочаровать принцессу: яблони только отцвели, для яблок слишком рано. — Но сейчас же лето, — насупилась Рейнира. — Понимаешь, дорогая, — Визерис решил было принять всё недовольство дочери на себя; в сад с ней если что тоже сходит он, пусть Эймма полежит. — Деревья не могут плодоносить весь сезон напролёт, им нужно время, чтобы отдохнуть и снова начать цвести. — Почему? Что ответить на очередное детское «почему» Визерис не знал, но ситуацию и его отцовский авторитет спас королевский гвардеец, кажется, сир Лорент. — Принц Эйгон, Ваша Милость, — объявил рыцарь с порога. Визерис в который раз уверился в существовании высшего промысла; пусть отдувается брат – наверняка в Цитадели такому учили. — Ваша Милость, — Эйгон кивнул и, даже не подумав остановиться, похромал через весь зал. Брат был одет по-дорожному: в чёрном кожаном дублете он походил на члена Ночного Дозора, но, с другой стороны, летать на драконе в его любимых длиннополых гоунах не слишком-то удобно; серебряные волосы забраны в простой пучок; против обыкновения Эйгон обошёлся без многочисленных драгоценностей, ограничившись серебряной шпилькой. Иногда Визерису казалось, что младший брат количеством украшений старается перещеголять его жену; если так, то соперник у него был достойный. — Не слишком далеко ты уехал, брат мой, — вскользь упомянул Эйгон, прикладываясь к протянутой Эйммой руке. — Что поделать, — вздохнул Визерис. — Всем охота посмотреть на короля. — Готов поспорить, желающих посмотреть на королеву не меньше, — с невозмутимым лицом заметил Эйгон, но буквально через мгновение губы его дрогнули и расползлись в лёгкую усмешку, а в зелёных глазах мелькнули ехидные бесята. — И на меня! — снова напомнила о себе Рейнира. — Конечно, riña, в особенности на тебя, — брат щёлкнул племянницу по носу. Визерис заметил, как лорду Джеральду стало неловко; молодой государь уже успел повидать достаточно лордов, чтобы понимать причину этой неловкости. Все они в абсолютном своём большинстве представляли королевскую семью строгой и чопорной, по рукам и ногам связанной в своём поведении традициями и обычаями двора; лорды, конечно, не лишали их права на человеческие эмоции, но почему-то страшно нервничали, когда им удавалось лицезреть подобное. Визерис поспешил прийти на помощь гостепреимному хозяину: — Лорд Джеральд, полагаю, вы не знакомы с моим младшим братом Эйгоном? — Не имел удовольствия, государь. — Уверяю вас, вы бы получили гораздо больше удовольствия, если бы мы так и остались незнакомцами, — бросил Эйгон, и Визерис уже хотел было одёрнуть его за отвратительные манеры, как вдруг брат, не удостоивший до этого Джеральда Эпплтона и взглядом, внимательно посмотрел на него и как-то рассеянно улыбнулся. Как ни в чём не бывало он выдал на удивление тёплым тоном: — Кажется, вы были в отъезде, когда я в прошлом году возвращался из Цитадели, и мы лишились возможности отведать вашего знаменитого сидра. В Староместе, знаете ли, тяжело найти эпплтонский, всё больше того, что поставляют Фоссовеи, но я слышал, что ваш сидр ни в чём ему не уступает. — Я польщён столь щедрой оценкой, мой принц, — поклонился лорд Джеральд, пожалуй, и правда смущённый. — Если вам будет угодно, я прикажу достать для вас самые лучшие наши бочки. Прошлой зима выдалась у нас достаточно тёплой, и Зимняя Радость сумела дать небольшой урожай – сидр из него получился восхитетльным, в меру сладким и пряным… — Лорд Джеральд, признайтесь, вы хотите меня споить, — пожурил воодушивившегося хозяина Эйгон. — Я уже весь дрожу в предвкушении. Для наглядности принц выставил вперёд мелко подёргивающуюся правую ногу. Визерису в который раз стало одновременно и радостно, и совестно: да, брат уже давно не стеснялся шутить про своё увечье, но оно от этого никуда не делось… — Тогда, если позволит государь, я прикажу достать Зимней Радости, — быстро произнёс лорд Джеральд. — Примите это в дар, мой принц, в качестве извинений за не слишком радушный приём в прошлый раз. — Государь позволит, — вмешался Визерис. — Если его родной брат не забудет с ним поделиться. — О чём ты, брат мой? — насмешливо переспросил Эйгон. — Мой подарок поедет в твоём обозе. Я распрощаюсь с ним, как только оставлю вас наедине. Очередную шпильку принца сгладил мелодичный смех Эйммы. — Не переживай, я прослежу за ним, — сказала она, борясь с улыбкой, впрочем, не слишком усердно. — За обозом, сидром или моим братом? Лорд Джеральд воспользовался кивком Визериса и выскользнул за дверь, подальше от неловкой для него семейной сцены. Только за ним закрылась дверь, как король упёр руки в бока и грозно спросил: — Ну и ради чего ты выставляешь меня пьяницей? — Не знаю, — признался Эйгон. — Я ночевал в чистом поле под боком Вермитора, хочу горячей еды и не менее горячей ванны. А ещё захотелось заставить кого-то побегать. Где Деймон? Вопрос был задан с самым невинным выражением лица и пропустить его мимо ушей было невозможно; стоило признать, тему менять брат умел мастерски. — Дядя улетел на Запад, а меня не взял! — Рейнира сдала Деймона прежде, чем Визерис успел открыть рот. — Я хотела полеть с ним на Сиракс и посмотреть на океан, а он улетел ночью. — Вот засранец, — посочувствовал племяннице Эйгон и тут же стушевался перед грозным взором Эйммы. — Прости, моя королева, вырвалось. Та в ответ гневно сверкнула глазами и фыркнула; в искренность раскаяния главного острослова двора ни Визерис, ни его любимая жена давно уже не верили. — Я, вообще-то, по делу прилетел, — как бы невзначай проронил брат. — Боги, Эйгон! — застонал король. — Приём только закончился, какие дела?! — Мои собственные, — не моргнув и глазом ответил он. — Неужели у короля не найдётся пары минут на родного младшего брата? Надежда на побег погибла, едва родившись, возможность перебить Эйгона рейнириным вопросом теперь исчезла; оставалось только принять бой. Визерис закатил глаза и снова уселся в эпплтонское кресло. В этот раз он, однако, позволил себе сесть гораздо ниже, совершенно не по-королевски вытянув ноги. — Я слушаю, — бросил он. — Если помнишь, в самом начале моего обучения в Цитадели, — начал Эйгон очень издалека, а значит вероятность того, что закончить с его делом получится быстро, ничтожно мала. — На меня напали грабители и почти увели меня в рабство. — Помню. Тебя спас Деннис. — Именно. И за это ты обещал ему белый плащ. Теперь понятно, почему он вспоминал про Деймона – свидетелем того обещания был только средний из братьев. — Да, обещал. Но сейчас все плащи заняты. — Ты принял в Гвардию Лорента Марбранда, а мог бы взять Денниса. — Твой Деннис даже не рыцарь… — Король может посвятить в рыцари любого, — спорить с Эйгоном о правах и обязанностях было бесполезно, он в любом случае оказался бы прав. — Деннис не выставлял свою кандидатуру, — напомнил Визерис. — Потому что он не ждёт этого. А я ждал этого от тебя. — Чего ты хочешь теперь, Эйгон? — король начал терять терпение. — Чтобы я забрал у сира Лорента его белый плащ и повесил на его на Денниса?! — Я жду, что ты хотя бы посвятишь его в рыцари, — раздражённо бросил Эйгон. — Хорошо, я это сделаю. Видишь – Эймма и Рейнира нам свидетели. Денниса помажет сам Верховный Септон, а я коснусь его Чёрным Пламенем. Эйгон скривил губы, словно показывая, чего стоит в его глазах и обещание брата, и свидетельство его жены. — Хорошо, но это ещё не всё. — Не всё? Чего же ещё ты хочешь? — О, сущий пустяк, — брат поднял на Визериса упрямый взгляд зелёных глаз. — Скажи мне, брат мой венценосный, сколько у тебя драконов? Сердце Визериса пропустило удар и болезненно сжалось, как сжималось всякий раз, когда он вспоминал о Балерионе; с тех пор как Рейнира начала летать на Сиракс, а Эйгон оседлал Вермитора, воспоминания, непрошенные, нещадящие, беспощадные, приходили всё чаще. — Знаешь, был у меня один, — кое-как совладав с комом в горле, в тон принцу ответил Визерис. — Может ты слышал? В 94 году о нём только и говорили… — Я не о Балерионе, — не поддержал остроту Эйгон. — Сколько всего драконов в Вестеросе? — Пятеро. Три у нас и двое у Веларионов. Эйгон досадливо поморщился, будто ему подсунули за обедом гнилое мясо. — Всего? — Есть ещё Вхагар, и Среброкрылая, и Огненная Мечта, и… — был же кто-то ещё; Логово сейчас пустует, но на Драконьем Камне кто-то же ещё есть. — И кто? — Эйгон в выжидании поднял брови. — Не утруждайся, не вспомнишь. А если даже и вспомнишь, то правильного числа всё равно не назовёшь – его никто не знает. — Драконоблюстители… — Чешут своими шестами задницы! — неожиданно рявкнул принц так, что все в зале вздрогнули. — Они не в состоянии сосчитать драконов, не в состоянии уследить за молодняком, не в состоянии приглядеть за всеми яйцами! Они не знают половины всех пещер и лёжек драконов! Не знают они – не знаешь и ты! Когда до Визериса дошло, о чём говорит младший брат, его окатило жгучей волной стыда. Какой же из него драконий владыка, если он не знает, сколько у него драконов? — И что ты предлагаешь? — поинтересовался Визерис. — Распустить Драконью Стражу за ненадобностью? — Деймон уже просился в Малый Совет? — Визерис едва не скрипнул зубами, когда Эйгон снова ушёл в сторону. — Просился, — кивнул король. — Хотел быть десницей. — И? — Я отказал. — Это ты зря, — покачал головой принц и в его голосе Визерис услышал… веселье?! — Он хочет себе дела, настоящего дела. Если уж говорить откровенно, я бы тоже от такого не отказался. Позволь нам в меру наших способностей исполнить свой долг перед короной. Сделай Деймона мастером над монетой. — Зачем? Лорд Бисбери прекрасно справляется. — А его поставь мастером над законами. Хороший человек хорош во всём, к тому же так он сможет одним глазом приглядывать за Деймоном. По крайней мере первое время. Визерис устало потёр переносицу и тихо порадовался, что этого разговора не слышит лорд Отто – у десницы бы борода поседела от таких речей. — Брат мой, — Эйгон подошёл ближе, встав в каком-то шаге от Визериса; голос его звучал тихо и доверительно. — Драконы – это наше наследие. За ним надо следить, иначе это будет плевком в кучу пепла, что осталась от наших предков. Ты знал, что драконы едят своих детёнышей? И я не знал, хотя думал, что знаю о них всё или почти всё. Драконья Стража сейчас способна только расседлать и покормить наших драконов, а пригляд нужен за всеми. А если дракон улетит за Узкое море? Или захочет полетать по Вестеросу? Каждое слово его камнем падало на чашу весов; на одной было мнение Эйгона, который чего-то добивался, а на другой… Действительно, что было на другой? Эйгон ведь правда хочет помочь. — Ты хочешь стать лордом-командующим Драконьей Стражей? — уточнил Визерис. — Лорд-командующий любой стражи должен быть рыцарем, — фыркнул брат. — А я – видят боги! – не слишком на него похож. Нет, лучше сделай меня мастером над драконами. Так я буду следить и за драконами, и за Стражей, и за Логовом, и за пещерами Драконьей Горы. В конце концов, если он откажет сейчас, как отказал Деймону, то рассорится сразу с обоими братьями, да ещё и перед своей коронацией; если оба оскорбятся настолько, что не прилетят на неё, то хорошее же царствование его ждёт, начнись оно таким образом. — Хорошо, — рука Визериса легла на плечо младшего брата; тот ощутимо вздрогнул – не ожидал, что будет так просто? — Я сделаю тебя мастерами над драконами. Ты бы всё равно мне там понадобился бы – там нужен зануда помоложе, чем Рунцитер. Эйгон криво усмехнулся и уткнулся головой Визерису в плечо. От него остро пахло драконом, гарью и немного потом. — Постараюсь оправдать ожидания Вашей Милости в части занудства, — глухо проговорил он. Затянувшееся проявление братских чувств прервала Эймма: — Это, разумеется, очень важно и трогательно, но, может быть, вы уже отведёте Рейниру в сад? Визерис тут же мысленно отвесил себе подзатыльник. За государственными делами и обидчивыми братьями он совсем забыл и о том, что дочь хотела в сад, и о том, что она была крайне расстроена отсутствием в нём яблок. Вместо этого пустого трёпа с лордом Джеральдом о сидре и сортах зимних яблок, нужно было отослать Эймму отдыхать, а Рейниру с её вопросами препоручить Эйгону… — Кстати, мастер над драконами, может быть ответишь на вопрос своей племянницы? Братья стояли близко друг к другу, и Визерис заметил, как Эйгон показушно закатил глаза, но всё же позволил себя использовать. — И что же интересует тебе, riña? — Почему сейчас нет яблок? — Рейнира никогда не забывала своих вопросов, как и того, что её интересовало, пока не удовлетворяла своё любопытство полностью. Эйгон подошёл к ней, воровато огляделся и приманил племянницу поближе. Та встала на цыпочки, а дядя подался ей навстречу и громким доверительным шёпотом, так, чтобы слышали и Визерис, и Эймма из своего кресла, ответил, умудрившись сохранить самую серьёзную мину на лице: — Просто лорд Джеральд не хочет делиться ими с королём.***
Выторговать себе кресло в Малом Совете оказалось не так уж и трудно, как опасался Эйгон; возможно, дело было в том, что Визерис, оставшийся после смерти Балериона бездраконным, отдавал себе отчёт в том, что не может уследить за этой стороной обширного таргариеновского хозяйства. В конце концов, создали же должность мастера над кораблями ради Деймона Велариона, а ведь драконы гораздо важнее кораблей. Тащиться вместе с королевским кортежем было невыносимо, особенно когда под рукой был Вермитор, способный доставить своего всадника в Старомест за день-полтора. Поэтому, потешив брата рассказами с Драконьего Камня и полетав с племянницей, Эйгон отпросился навестить Цитадель и дядю Вейгона. Вермитор, разумеется, узнал город под собой и, закладывая круг почёта по периметру стен Староместа, приветствовал город громким рёвом. Лорд Хайтауэр в прошлый раз просил Деймона оставить Караксеса за пределами стен, но сейчас Бронзовый Гнев по старой памяти сел прямо у Высокой Башни, изрядно напугав стражников и слуг хозяев замка-маяка. Как выяснилось, у бытия драконьего всадника имелись некоторые недостатки: сложно остаться незамеченным, если вместо вежливого стука в дверь ты попадаешь в дом через дымоход. Эйгону пришлось потратить полдня на то, чтобы выдержать минимально возможный уровень приличий, позволив Хайтауэрами приветствовать его как подобает: представление домочадцев, обязательный отдых, затем торжественный обед с семью переменами блюд и семью арборскими винами – всё это отняло время и силы. Кроме того, принцу пришлось остаться гостем в Высокой Башне, а не в комнатах дяди, как он того изначально хотел. На сенешальский двор они с Деннисом попали уже под вечер; канцелярия главы Цитадели закрылась, последние задержавшиеся школяры покидали Палату грамотеев, с кухонь тянуло знакомым мясным запахом, навевавшим не столько голод, сколько воспоминания. Архимейстерский дом не изменился: то же крыльцо, та же лестница, та же скрипучая дубовая дверь. Берясь за бронзовую ручку, Эйгону пришлось одёрнуть себя, напоминая, что минул едва ли год, а не десять. И всё же он переступил порог дядиных комнат другим человеком. — Дядя Вейгон? — позвал принц. — Это мы, Эйгон и Деннис. Ответила им тишина. Хозяин со слугой переглянулись; Деннис пожал плечами и кивнул в сторону стола, на запылённые стопки книг – дядя постоянно перекладывал свою библиотеку с места на место, так что обычно пыль на верхних фолиантах не залёживалась. Ни в одной из комнат не было света, хотя на улице уже давно смеркалось. Осторожно переступая, Эйгон прошёл вперёд, заглядывая в каждую комнату. Дядя Вейгон обнаружился в той, что считалась у строителей дома столовой, хотя и архимейстер, и его племянник редко соблюдали условности. Вейгон сидел, сгорбившись, за столом и вперил взгляд в стоявшую перед ним стеклянную свечу. Архимейстерская роба его была распахнута до пупа, обнажая узкую впалую грудь, на которой легко можно было пересчитать все рёбра. Приглядевшись, Эйгон не смог сдержать испуганного возгласа: на бледной коже виднелись дорожки запёкшейся крови. Звук его голоса, казалось, пробудил Вейгона; тот вздрогнул и повернулся к племяннику. Бледно-лиловые глаза помутнели и запали, а на ввалившихся щеках выросла белёсая щетина – такого уровня пренебрежения к себе дядя никогда прежде не позволял. С видимом трудом архимейстер разлепил пересохшие, искусанные губы и хриплым голосом выдавил: — Зажги… Не трудно было понять, что он просил зажечь валирийскую свечу. Эйгон, не вполне уверенный в том, что сможет это сделать снова, всё же взял артефакт павшей цивилизации в руки; свеча была другой, не той, что он зажёг на экзамене – изгибы её и узор завитков заметно отличались, хотя цвет и остался тем же. Вершина свечи и бороздки по всей её длине покрывала засохшая кровь; очевидно, дядя пытался её зажечь, но не преуспел в этом. Эйгон провёл пальцами по острому узору, одновременно счищая чужую кровь, и давая свече испить своей. Наконец, он щепотью отёр острый конец и, затаив дыхание, сказал: — Drakarys. Как и в прошлый раз, первое время ничего не происходило, и принц подумал, что ничего не вышло, однако в следующий же миг творения валирийских мастеров ожило: затеплилась искра, постепенно разгораясь негорящим пламенем, становясь пучком света, бесконечно чужим и бесконечно прекрасным. Эйгон с трудом оторвал взгляд от света и поставил свечу в подсвечник. — Я не понимаю, — с каким-то остервенелым упрямством выдал дядя. — Это невозможно. Это кусок обсидиана, обработанный кусок обсидиана. Он не должен гореть. Он не должен светить. — Если это обрадует вас, дядя, — мягко проговорил Эйгон. — Я тоже не понимаю, как это возможно и что я делаю. — Тогда ты безмозглый идиот. С такими вещами играть нельзя. Если она горит от твоей крови… Но почему она не горит от моей?! Я столько раз пытался её зажечь!.. — с этими словами Вейгон воздел руки вверх, и Эйгон увидел, что и пальцы, и ладони, и даже запястья и предплечья покрывала паутина перекрывающихся шрамов – старых, уже побледневших, и новых, красных, воспалённых и опухших. Стало быть, архимейстер пытался повторить его опыт на экзамене у старика Оуэна; отсюда и кровавые следы на груди – видимо, когда не сработала кровь из пальцев и ладоней, дядя опробовал кровь венозную, а затем исколол себе грудь у сердца. Хорошо, что ему хватило ума не проткнуть его насквозь. — Деннис, разведи огонь и согрей воды, — приказал Эйгон, перехватывая дядины руки. — А лучше ванную. Вы запустили себя, дядя, так нельзя. — Но свеча… — пробормотал Вейгон, не в силе отвести от неё взгляд. — Если хотите, возьмём с собой, — пожал плечами Эйгон. — Не думаю, что ей страшна вода. Неестественное пламя чуть уменьшилось в размерах, но продолжало гореть, даже когда Деннис поднял со стула обессилевшего архимейстера; видимо, свеча отозвалась и на дядину кровь, горя за счёт той, что не успел счистить Эйгон. Вейгон, как послушная кукла, позволил себя раздеть, засунуть в деревянную лохань и окатить горячей водой; Деннис откопал мочало и стал аккуратно оттирать кровавые следы с вейгоновой кожи. Постепенно на скулах дяди появился румянец, и он нашёл в себе силы завязать разговор: — Знаешь, я ведь держался почти месяц. Целый месяц. Я даже умудрялся на Конклаве не смотреть на Оуэна. Он, кстати, спился. — Неужели? — удивился Эйгон. — Да. Запил сразу после вашего отлёта и пробил себе висок о край стола, поскользнувшись в луже собственной блевотины. — Какая досада, — пробормотал Деннис, выливая на архимейстера ещё один ковш. — И кто теперь отвечает за тайные науки? — поинтересовался Эйгон. — Люпин из Алого Озера. Он старший из всех, кто получил звено из валирийской стали. — Странное имечко, — прокомментировал Деннис. — До принесения обетов он носил фамилию Флауэрс. Мамаша его, видимо, была весёлой бабой. — Он что-то… может? — осторожно уточнил принц. — Ни хрена лысого он не может, — фыркнул дядя. Про себя Эйгон отметил, что раз тот начал язвить и ругаться, значит, начинает приходить в себя. — Такой же бестолковый книжник, как и Оуэн и Пекло сколько знает шарлатанов до него. Он искал субстанцию, благодаря которой хозяева Кварта, якобы, способны жить веками. — Нашёл? — Конечно, нет. — И вы одолжили у него свечу? — У Цитадели их четыре, от него не убудет. Тем паче я собирался её возвращать. Я прочёл всё, что есть про них во всех отделах библиотеки. Прочитал как она светит, как с её помощью валирийцы общались, будучи за десятки и сотни лиг друг от друга. Но нет ни строчки о том, как привести её в действие. Мне пришлось напоить Оуэна, чтобы он рассказал, что ты сделал. Потом я перечитал всё ещё раз, на этот раз зная, что искать. И снова нигде ничего не нашёл. — Потому что это нигде не написано, — проговорил Эйгон, следя за тем, как медленно меркнет свет свечи. Было что-то неправильное в том, что обсидиановая свеча – минерал, камень по сути своей – горела без огня, озаряя комнату своим бледным светом, от которого сгущаются и чернеют тени, а в это время Деннис тёр мочалкой и поливал водой сидящего в корыте дядю. — Неверный ответ, — внезапно оскаблился Вейгон. — То, что мы ничего не нашли, не означает, что таких записей нет. Это означает, что таких записей нет в Цитадели. — И в Красном Замке, и на Драконьем Камне. — Значит, нужно поискать получше. В Эссосе до сих пор чувствуется дыхание Валирии. — Хотите отправиться в путешествие, дядя? — вскинул брови Эйгон. — Я?! Ни за что. Я думал, это ты сорвёшься в путь. Тем более, как я слышал, у тебя теперь есть дракон. Поздравляю. Ты ему отомстил. — Утёр нос, — поддакнул Деннис. Эйгон замолчал. Он, разумеется, думал над тем, что сделал в свой последний день обучения в Цитадели, но не мог сказать даже себе, что толкнуло его поступить так, а не иначе. Откуда у него родилась уверенность, что его способ по орошению стеклянной свечи кровью сработает? Он не мог его вычитать – о таком способе нигде не написано. Но как-то же эта мысль пришла ему в голову. Принц также думал, что, возможно, он не найдёт ответ на свой вопрос в Вестеросе, но потом он обрёл Вермитора и думы об Эссосе утонули под впечатлениями от полётов. Теперь же он убедился, что никуда эти думы не делись; он просто спрятал их от самого себя, потому что не знал, что с ними делать. — Как думаете, Цитадель продаст мне свечу? — спросил Эйгон у дяди. Тот в ответ лишь рассмеялся хриплым, каркающим смехом. — Только если ты отдашь им живого дракона на препарирование! — Ни за что! — резко выдохнул Эйгон прежде, чем успел подумать. Сама мысль о том, чтобы оставить дракона – пусть даже не Вермитора – в Староместе на растерзание мейстерам показалась ему жуткой, кощунственной и… предательской. — Они не получат ни дракона, ни яйца. — Тогда забудь о свече. Тебе придётся поискать их в Эссосе. — Вариант неплохой, мой принц, — заметил Деннис. Он успел развести мыльной пены и теперь, измазав ею лицо архимейстера, достал бритву. — В Вольных Городах всё измеряется деньгами, а вы с недавних пор богаты. Уверен, найдётся какой-нибудь лавочник, у которого под прилавком лежит связка стеклянных свечей. Эйгон только фыркнул на это. — Мне придётся заложить корону брата, чтобы купить хотя бы одну. Словно в ответ на его усмешку и неверие, огонёк стеклянной свечи, наконец, окончательно истлел и, мигнув на прощание, погас. В комнате стало темнее, чем прежде; умом Эйгон понимал, что они заболтались и на улице просто стемнело, но что-то внутри него горевало из-за того, что ушёл свет. Деннис сдавленно выругался – он не успел закончить с бритьём, а руки были в мыле. Не говоря ни слова, принц сам нашёл кресало, высек искру и запалил сперва маленькую лампу, от которой зажёг несколько обычных, восковых свечей. Стало светлей, но свет этот казался и в половину не таким светлым, как тот, что шёл от обсидиана. Примерно также Эйгон чувствовал себя в Королевской Гавани, когда, налетавшись за день с Вермитором, он был вынужден пересаживаться на лошадь, чтобы вернуться в Красный Замок. Ощущения были… совсем не те. Коротко поблагодарив хозяина, Деннис быстро соскоблил с лица архимейстера остатки его щетины и вытащил его из остывающей воды. — Ну вот, милорд, — приговаривал слуга, будто обращаясь к больному. — Теперь и перед королём предстать нестыдно. — Ах да, — спохватился Вейгон. — Я слышал, мой старший племянник стал королём. Как он? — Привыкает, — пожал плечами Эйгон. — Он обещал взять нас с Деймоном в Малый Совет. — Тебя я там могу представить, а вот Деймона… — Я тоже, — вздохнул принц. – Но это его право. — С каких пор кресло в Совете стало доставаться в силу родства? — нахмурился архимейстер. — Хотя, Деймон Веларион был шурином Завоевателю, а Орис Баратеон – единокровным братом. — Нашего Деймона можно понять. Закутанный в отысканную свежую робу и одеяло, Вейгон прошлёпал босыми ногами обратно в столовую и, усевшись на стул, стал ждать, пока Деннис опорожнит ванну и приготовит что-нибудь на ужин. Эйгон ухмыльнулся, подумав, насколько быстро люди привыкают к хорошему. — Полагаю, ты прилетел пораньше, чтобы не тащиться вместо со всем двором? – поинтересовался Вейгон. — Не только, — заметил Эйгон. — Ещё и по делу. — К Оуэну? Вернее, теперь к Люпину? Эйгон сам не заметил, как на лице его расцвела хитрая улыбка. Всё-таки дядя был ужасающе предсказуем. — Нет. К Верховному Септону.***
Коронация Визериса Таргариена, второго своего имени, владыки Семи Королевств была назначена на четырнадцатый день восьмого месяца 104 года от Завоевания Эйгона. Предыдущая церемония состоялась без малого пятьдесят шесть лет назад, когда тогдашний Верховный Септон – «Его Пресмыкательство», так его запомнили хроники – помазал на царство Старого Короля. Теперь же Молодой Король, Весенний Король прибыл в Старомест, чтобы пройти обряд, который совершали над его дедом, прадедом и великим прапрадедом. Сто с лишком лет правления Таргариенов уже оставили в Вестеросе свой глубокий след и начало нового правления должно было ознаменовать новую эру процветания Семи Королевств под властью драконьих владык – и это нужно было продемонстрировать. Герольды, церемонимейстеры и лорд-камергер двора прибыли на месяц раньше королевского поезда, чтобы возглавить финальный этап подготовки к торжеству и празднествам, имея на руках готовый план всей церемонии, лишь незначительно отличающийся от коронации Джейехериса I, где был учтён каждый шаг каждого гостя. Не предусмотрели они лишь того, что Эйгон явится в Старомест раньше них и перекроит всё, что уже было задумано. Его, собственно, никто об этом не просил; на следующее утро после визита к дяде Вейгону, принц получил аудиенцию у Верховного Септона и предложил ему свою версию коронационной службы; разумеется, он не посягал на догматы и литургический канон Звёздной Септы: Эйгон лишь представил положенный им на музыку вариант распевов, гимнов и молитв, звучащих в каждой септе от Дорна до Перешейка. Совет Праведных тут же обвинил его в святотатстве, на что принц возразил, что сочинил это по божественному вдохновению во славу Веры. Тогда Верховный Септон, мужчина ещё не вполне старый и, судя по всему, умеющий мыслить на послезавтрашний день, предложил хору Звёздной Септы исполнить произведения принца и лишь потом судить о них. Весь следующий день Звёздная Септа простояла закрытой для верующих, и за закрытыми дверями септоны, септы и главы шести орденов слушали и совещались. К вечеру Эйгон принёс в дар Вере все партитуры, а Верховный Септон, сражённый красотой и величественностью песнопений, благословил их использование. — Скажи, сын мой, — спросил под конец Пастырь верующих. — Ради чего ты делаешь это? — Ради брата, — серьёзно ответил Эйгон. — Он принял на себя бремя, которое никто не вправе с ним разделить. Едва ли ему поможет моя музыка, но хотя бы она сослужит ему и вам добрую службу. — Продемонстрировав союз Железного Трона и Веры, — понимающе кивнул Верховный Септон. Он определённо понимал суть происходящего и своё место в нём; Эйгон подумал, насколько ему повезло встречать прагматиков среди септонов, известных своей костностью – сперва Барт, потом Верховный Пастырь. Поэтому, когда лорд Росби запросил встречи с первоиерархом Веры, чтобы обсудить детали коронации, его ждала согласованная позиция принца и Верховного Септона. В конечном итоге, ему пришлось уступить, и церемония была почти полностью переписана: гостей меняли местами, распарывали и перешивали парадные одежды, исправляли маршрут следования королевского поезда по улицам. С приездом Визериса в Старомест организационное безумие и вовсе обрело небывалый размах и почти свело Эйгона, внезапно ставшего одним из распорядителей торжества, с ума. Но вот настал заветный день. Облачённого в простой чёрно-красный камзол простоволосого Визериса вместе с Эйммой, в таком же скромном красном платье, усадили в открытую карету и провезли по улицам Староместа от Высокой Башни, где они остановились в гостях у лорда Хайтауэра, до Звёздной Септы, где уже собрались гости. Едва королевская чета вступила под своды святого места, хор, вышколенный Эйгоном за недели ожидания, грянул «Славьтесь!», что можно было принять как на счёт венценосцев, так и на счёт Семерых. Сам Эйгон и Деймон, претерпевавший страшные муки от нахождения рядом со своей дражайшей Реей Ройс, успевшей-таки нагнать королевский поезд, стояли в первом ряду, сразу перед Великими Лордами королевства, и потому последними склонили головы при приближении брата. Визерис, знавший лишь сухую последовательность действий, если и был удивлён необычным приёмом, виду не подал и казался полностью сконцентрированным на фигуре Верховного Септона, стоявшего ровно под Хрустальной Звездой. Преклонив колени перед Пастырем, король и королева получили от него первое благословение, после чего двое Праведных и двое королевских гвардейцев помогли им подняться. Верновный Септон глубоким, хорошо поставленным голосом возгласил: — Ныне я представляю вам Визериса из дома Таргариенов, который является нашим законным и неоспоримым королём. Готовы ли вы оказывать ему подобающее почтение и служить ему верно ныне и впредь? На что вся Звёздная Септа ответила: «Да здравствует король!», Визерис величественно кивнул и хор запел «Рад был я идти путями праведными». Септоны под руки провели Визериса к алтарю Отца, где первоиерарх начал служить первую из семи литургий; пока Пастырь, припав к самому краю беломраморной плиты, шептал тайные молитвы, семеро Праведных по очереди прочли семь отрывков из Книги Отца, призванные наставить короля в справедливости и мудрости. В завершение, под гимн «Отец, благослови, Отец помилуй» Визерису вручили угольно-чёрный Скипетр с Драконом. Сделанный из драконьей кости, он был увенчан золотой фигуркой трёхглавого дракона с рубиновыми глазами и символизировал власть короля над собственным домом и над всеми Семью Королевствами. Затем настал черёд алтаря Воина, подле которого лорд-командующий гвардией сир Райам Редвин препоясал короля Чёрным Пламенем – так король стал защитником государства. У алтаря Матери в правую руку ему вложили Скипетр со Звездой, как знак союза с Верой и символ милосердия. У алтаря Кузнеца на плечи короля лорд-камергер накинул чёрную длиннополую мантию с вышитыми на нём золотыми нитями и мелкими рубинами огнедышащими драконами – символ всех богатств, сокрытых в земле Вестероса и в подданных короля. От Девы Визерис получил рубиновый перстень – Небесная Королева красоты вручала его королю Семи Королевств как знак своей любви к нему и расположения. От Старицы – цепь жёлтого золота с крупным куском горного хрусталя в центре; свет, отражённый в освящённом хрустале, символизировал свет Фонаря Старицы, призванный указать единственно верный путь. Обычно последователи Семерых возносили молитву Неведомому единожды в году, в конце Святой Седмицы, когда поминали всех усопших родственников, и потому никто, кроме септонов, не ожидал, что процессия остановится у его алтаря. Услышав ропот, поднявшийся среди гостей, Эйгон довольно улыбнулся – то был его план. Верховный Септон же возгласил: — В день своего торжества и во всякий день после помни, что смертен, как и любой из людей твоих, ибо Неведомый стучит в каждую дверь и нет для него ни дома крестьянского, ни замка королевского, — и, повернувшись к тёмной гранитной статуе в капюшоне, склонил голову в хрустальной тиаре. Мгновение стояла оглушительная тишина, а одинокий певец с хоров под самой крышей запел одну из старинных, с величайшим трудом раскопанных Эйгоном молитв, посвящённых Неведомому: — В саду вечнозелёном и на дне морском не скроешься от него, и за краем земли настигнет он тебя, — предупреждал высокий голос о бессмысленности побега от смерти; речитатив его громко и чётко звучал под высокими сводами септы, подбираясь к кульминационному моменту: — …и считая себя спасённым, ты оглянёшься, но он придёт! — Но кто придёт? – нараспев басом вопросил Пастырь, и в ответ ему со всей мощью семидесяти семи голосов грянул хор. — Придёт Неведомый! Придёт Неведомый! Придёт Неведомый! Незаметно поглядывая на стоящих вокруг него, Эйгон остался доволен произведённым впечатлением: у престарелого лорда Тиррела, к которому Неведомый вот-вот должен был наведаться в гости, на лице отпечаталось ощущение неизбежности, а вдовствующая леди Ланнистер открыто утирала слёзы золотистым платочком; даже Верховный лорд Севера Рикон Старк, первый среди последователей Старых богов, казался впечатлённым. Между тем, общая молитва была окончена, и Верховный Септон с Визерисом вернулись под сень Хрустальной Звезды. Двое королевских гвардейцев положили перед королём пышную подушку алого бархата с чёрной оторочкой; Визерис послушно преклонил колени, и Пастырь помазал его семью елеями, после чего принял поднесённую сиром Райамом Железную Корону Завоевателя и сказал: — Прими же сей венец как символ своей власти, коей всё подченено, и будь верным сыном Веры и справедливым государем и отцом всем и каждому из своих подданных, равно великих и малых. Да отвратится разум твой от гнусных и неправедных мыслей, да защитит твой меч всех слабых и невинных. Во имя сохранения и преумножения мира в Семи Королевствах нарекаю тебя их законным королём и владыкой! С этими словами широкий обруч из валирийской стали со вставленными в него рубинами опустился на чело Визериса, а хор запел гимн, которого Эйгон не нашёл ни в одной Книге святых молитв, новой или старой, но который снился ему с тех самых пор, как умер дед: — И Верховный Септон и Совет Веры провозгласили Эйгона королём! И все люди радовались, радовались и кричали: «Боги, храните короля! Долгих лет королю! Слава! Слава!». Визерис, второй своего имени, поднялся с колен с лицом столь одухотворённым и величественным, что Эйгон, вместе со всеми опускаясь перед государем на колени, не смог сдержать торжествующей улыбки.