***
Море, разделяющее Вестерос и Эссос не зря получило название Узкого; в Цитадели существовала целая школа мейстеров, убеждённых и стремящихся убедить других, что Узкое море следует считать всего лишь проливом между двумя континентами, пусть и чрезвычайно широким. Эйгон как-то рискнул задать вопрос об отличиях чрезвычайно широкого пролива от моря, и был тут же обвинён в подстрекательстве и ненаучном подходе к изучению землеописания. Взлетев с Драконьей Горы рано утром, уже к вечеру тень Вермитора упала на земли южного Андалоса; до темноты они бы успели добраться и до Пентоса, но принц рассудил, что появление огромного дракона с северо-запада на закате будет неверно истолковано гражданами Вольного Города. Пролетев немного вглубь материка, чтобы укрыться от морских ветров, они сели в укромной лощинке между невысокими холмами. По дну её бежал прохладный ручей, а сама земля, казалось, так и дышала теплом, отдавая впитанное за долгий солнечный день. Деннис под боком у Вермитора разбил лагерь, разжёг костёр и сварил из ключевой воды, солонины и свежих овощей с кухни Драконьего Камня недурную похлёбку, к которой подал ломоть мягкого, ноздреватого хлеба. — Подумать только, — покачал головой Эйгон, скрябая ложкой по дну котелка; в походных условиях он не видел ничего зазорного в том, чтобы есть из общей тарелки с собственным присяжным щитом, хотя предполагал, что многие лорды бы его за такой подход осудили. — У меня такое чувство, что мы и не перелетали Узкое море. Помнишь ту ночёвку перед Эпплтоном, когда мы летели на коронацию? — Помню, мой принц, — кивнул Деннис. – Но советую к таким трапезам не привыкать. — Ты отказываешься мне готовить?! – притворно возмутился Эйгон. — Нет, мой принц, мне ж тогда и самому нечего есть будет. Но такого щедрого стола, — рыцарь обвёл рукой их походный пир. — В такой спокойной обстановке я не жду. — Князь Пентоса с тобой не согласится. — Примет ли нас тот князь? — задался вопросом Деннис, поднимаясь с места, чтобы ополоснуть опустошённый котелок в ручье. — Пентос наш ближайший сосед, к тому же город наполовину андальский, — заметил принц, лениво пощипывая горбушку. — Они всегда были более открыты к сотрудничеству с нами, чем другие Вольные Города. — Сместите акценты, мой принц. Город андальский лишь наполовину. — А на другую половину валирийский. Для нас ничего не поменялось. — Будь мы обычными путниками так бы и было, но мы верхом на драконе. Помните, что стало с теми всадниками, что уцелели в колониях после Рока? Эйгон предпочёл проигнорировать вопрос, но, конечно, он помнил. Не все драконьи владыки встретили свою смерть в День Рока; некоторые из них, подобно Таргариенам, ещё до катастрофы покинули метрополию и жили в Лисе и Мире, Волантисе и Квохоре; но едва минул год с падения Фригольда, и драконы остались только на Драконьей Горе. Дворцы, ямы и логова в валирийских колониях не спасли ни ящеров, ни их всадников от гнева взбунтовавшихся толп. Покорённые народы и даже валирийская чернь не питала особой любви к ничего не боявшимся владыкам, а те были слишком шокированы трагедией и слишком уверены в собственной безопасности, чтобы заметить бурю, что угрожала уже непосредственно им. Путешествие верхом на драконе имело свои преимущества, но и недостатков тоже хватало. Мейстеры говорили, что у простого народа память на злые дела ничуть не хуже, чем у летописей и хроник. Гадать о возможном приёме в Пентосе было бессмысленно, и Эйгон заполз под крыло уже задремавшего Вермитора, замотался в одеяло и, устав от непривычного полёта над морским простором, сразу уснул. Утро, как и ожидал Эйгон, оказалось ещё отвратительней, чем обычно. Отсутствие привычных удобств сказывалось на больной ноге самым прискорбным образом: принц проснулся на рассвете от того, что перекрутившееся за ночь одеяло тяжеленными кандалами обхватило голень; чтобы хотя бы чуть-чуть можно было наступать на правую ногу, её пришлось сначала сунуть в ледяные воды ручья, а затем растирать и массировать. Пока Деннис старательно приводил сюзерена в порядок, Эйгон с мрачным видом жевал вчерашние сухари и постепенно осознавал, что задуманное им путешествие вовсе не будет такой лёгкой прогулкой, как ему представлялось изначально; собственный организм снова его подставил. — Если так пойдёт и дальше, мой принц, — заметил Деннис, помогая тому натянуть сапоги. — Нам придётся лететь вдоль дорог и каждый вечер искать постоялые дворы. — Не думаю, что у них найдётся подходящее стойло для Вермитора, — поморщился принц. — Я привыкну. А сегодня, в конце концов, мы будем ночевать в Пентосе. У князя должны быть нормальные кровати, иначе какой он в Пекло князь? Деннис неопределённо хмыкнул, умудрившись в одном звуке выразить всё своё сомнение и в приспособляемости своего хозяина, и в гостеприимстве пентошийского правителя, и даже в наличии у него нормальных кроватей. После простого завтрака путники переоблачились в чистые одежды; до Пентоса не так уж и далеко, а официальным представителям Железного Трона следовало выглядеть подобающе. У Денниса, как у присяжного щита, всегда наготове были латы, которые не только его защищали, но и демонстрировали его статус. Эйгону, который рыцарем не был, пришлось искать более тонкое решение, нащупывая баланс между присущим его семье богатству и практичностью одежды путешественника. С присущей ему оригинальностью, принц нашёл выход: запахивающийся чёрный плащ скрыл под собой камзол с красно-золотой вышивкой в виде языков пламени. Волосы он собрал в простую косу, вплетя в неё на манер пряжки одну из материнских серебряных серёг с тремя изумрудами. Закончив с приготовлениями, принц с рыцарем забрались в седло, и Бронзовый Гнев, размяв крылья, с совершенно ребяческим рыком, недостойным взрослого дракона, поднялся в воздух и что было сил устремился на юг. Вскоре под ними стали проплывать деревни, небольшие селения и возделываемые крестьянами поля, обеспечивающие Вольный Пентос продовольствием, тканями и боги знают чем ещё, что продавалось на городских рынках. С высоты людей было не разглядеть, но Эйгон с довольной усмешкой подумал, что с земли силуэт дракона отлично видно. Через час в дали засеребрилась водная гладь Пентошийского залива, а затем показались и стены самого города. Накануне они обсудили, что сразу садиться что в городской черте, что за нею, слишком невежливо; чтобы предоставить принимающей стороне самостоятельно определить место посадки, Эйгон решил покружить над Пентосом и заодно рассмотреть его с высоты. По мере приближения к стенам, Вермитор постепенно снижался и постепенно вышел на бреющий полёт на высоте в пару десятков ярдов; он летел прямо над дорогой, над повозками, всадниками, испуганно шарахающимися в стороны людьми и животными. Перед самыми воротами дракон пару раз с силой взмахнул крыльями и перемахнул через городскую стену так низко, что мог бы на ней встать, выпрями он задние лапы. Стражники что-то заорали, но всадники их уже не слышали. Прибыв в город с севера, Вермитор свернул на запад, в сторону гавани и полетел над периметром стен. — Мне кажется, я слышу проклятия, — проорал в ухо Эйгону Деннис, но тот в ответ лишь рассмеялся. Плевал он из драконьего седла на стражников с их проклятиями, глупыми пиками и бесполезными луками, которые не смогут им навредить. Пентошийская гавань оказалась полна кораблей со всего света; закладывая крутой вираж, чтобы всё рассмотреть, Эйгон заметил иббенийского китобоя, пару изящных лебединых кораблей с Летних островов, и правда похожих на прекрасных птиц, с полдюжины галей с морским коньком Веларионов на стягах, галеон Редвинов и даже большую ладью с Железных островов, но ещё больше было кораблей незнакомых видов под неизвестными флагами и даже вовсе без таковых. Бронзовый Гнев, не переставая дурачиться, спустился к самой воде, и, перебирая лапами, пробежался по мелким волнам, ломая белые пенные барашки. Покинув гавань, Вермитор закончил почётный круг над стенами города, вернувшись к уже знакомым северным воротам. Эйгону хотелось послать его ближе к центру, помаячить перед княжеским дворцом, но пришлось сдержаться и соблюдать приличия; вместо этого, он поднял дракона повыше и стал выжидать. Вермитор не сильно расстроился и принялся выписывать круги, выделывая замыславатые па. — Skoros pirta rūsīr ao tubī? — поинтересовался у дракона принц; тот в ответ заревел во всю свою драконью глотку, подняв в воздух всех птиц в городе и порту. Эйгон потянул рукояти седла на себя, надеясь образумить расшалившегося ящера, и прикрикнул. — Lykirī! По счастью, дракону и его всаднику не пришлось испытать на прочность ту мистическую связь, установившуюся между ними в день похорон Старого Короля. Над территорией княжеского дворца, возвышавшегося на своём холме над городскими крышами из красной черепицы, поднялись три столба чёрного дыма, один подле другого. Расценив это как приглашение, Эйгон направил Вермитора туда и тот безропотно повиновался. Когда они подлетели ближе, то увидели, что на лужайке обширного дворцового парка выставили три громадных чаши, которые теперь нещадно чадили; чуть вдалеке под защитой жёлтоватой беседки стояла пёстро разодетая кучка людей, очевидно, ждавших приземления. Предел был и показушничеству, поэтому принц велел дракону садиться. Бронзовый Гнев сел, уместившись на полянке с весьма небольшим запасом. С высоты седла Эйгон придирчиво оглядел ожидающих: человек пятнадцать мужчин разной степени упитанности, все как один бородатые, но каждый на свой вкус; одежды их в Королевской Гавани сочли бы кричаще-безвкусными, настолько сквозило в них выставленное напоказ богатство. По обе стороны от них стояло по паре десятков статных гвардейцев в сверкающих доспехах, держащихся за эфес меча; вероятно, это должно было демонстрировать их готовность защитить яркую толпу бородатых толстячков; мечи против дракона – Эйгон едва не рассмеялся от абсурдности происходящего, но вовремя прикусил себе щёку. Сохранив на лице сколь возможно серьёзное выражение, он выбрался из седла и по верёвкам соскользнул на землю, умудрившись не задеть больную ногу; выпростав заткнутую за пояс трость, принц пристукнул ею о плотно утрамбованную землю, подавая знак Деннису спускаться. В ответ на это толпа встречающих колыхнулась и осторожно сделала несколько шагов на встречу. Как назло, Вермитору в этот момент захотелось зевнуть (Эйгон был уверен, что ящер сделал это специально); увидев широко распахнутую драконью пасть, в которой было видно все кинжаловидные зубы, немного раздваивающийся на самом кончике длинный язык, и два отверстия у самого его основания, из которых вырывалось пламя, пентошийцы в ужасе отшатнулись, а кто-то наиболее чувствительный даже потерял сознание. — Sōpās iksos daor, — прикрикнул на дракона Эйгон и не сильно шлёпнул его по носу тростью. Тот вскинул голову и издал что-то среднее между прерывистым свистом и клёкотом – так он смеялся. Принц повернулся к оробевшим господам Пентоса и постарался улыбнуться им как можно более доброжелательно: — Прошу прощения, магистры, — сказал он им по-пентошийски. — Мой дракон слегка взволнован видом вашего прекрасного города. Уверяю, он никому не причинит вреда. Мы пришли с миром. От делегации бородачей отделился один, относительно стройный, с выкрашенной в рыжий цвет бородкой, и его моментально окружили гвардейцы. В паре шагов слева и как-то позади держался герольд, разодетый едва ли не богаче магистров, держащий трясущимися руками серебряный меч, украшенный камнями настолько, что его символическое предназначение не разглядел бы только слепой. — П-превосходнейший князь и г-господин Вольного Пентоса, Владыка и Супруг Полей Андалоса и-и Вод Узкого моря Каллио Карларис! — дрожащим голоском пропищал герольд; названный князь недовольно поморщился. — Вольный город Пентос рад приветствовать принца Эйгона Таргариена, — Каллио Карларис сделал широкий жест рукой, охватывая разом и сад, и дворец, и жавшихся за его спиной магистров. — Мы были обрадованы письмом от нашего доброго друга и вашего венценосного брата короля Визериса, но мы не знали в какой день и с какой стороны вы прибудете, поэтому нам не удалось встретить вас подобающим образом. — Вы очень любезны, превосходнейший князь, — кивнул Эйгон. — Нам самим следует извиниться – вероятно, наше появление вызвало в городе некоторую… сумятицу. Уверяю, мы не хотели ничего дурного. Карларис отвесил лёгкий поклон в ответ, обозначая, что извинения приняты и конфликт исчерпан, и протянул Эйгону руку. — Добро пожаловать в Пентос, принц Эйгон. Прошу вас и вашего рыцаря быть нашими гостями. Ладонь у князя оказалась мягкой, не знавшей ни меча, ни тем более мотыги, но рукопожатие вышло достаточно крепким. Сам он оказался человеком лет сорока с небольшим и по-андальски русым с карими глазами; бородку, пусть и не такую большую как у его собратьев-магистров, он по пентошийскому обычаю красил, судя по всему, хною, что создавало довольно комичный эффект. По прямоугольному лицу уже расползлись от глаз мелкие морщинки – свидетели напряжённой политической жизни в городе; князь Пентоса был фигурой символической и почти не обладал реальной властью, но забраться на самую вершину всё равно было почётно и желанно; тот факт, что Карларис преуспел в этом в таком возрасте говорило о многом. Эйгон решил, что его лучше держать в друзьях. Служка поднёс гостям чашу с вином и Эйгон специально как будто замешкался; сомнение его было правильно истолковано, и князь первым принял кубок и сделал из неё щедрый глоток. У принца мелькнула мысль, что вино всё равно могло быть отравлено – магистры могли воспользоваться случаем, чтобы устранить неугодного правителя, – но было уже слишком поздно, поэтому непрошенная догадка отправилась в Пекло. Вино оказалось в меру сладким, терпким и самую малость вяжущим; наверняка какой-то местный сорт, решил Эйгон и про себя отметил, что дяде Вейгону понравилось бы. Остатки допил Деннис; с точки зрения пентошийцев это была разумная предосторожность, обезоружить старинным обычаем и присяжного щита. Когда с церемонией было покончено, Эйгона представили дюжине магистров Пентоса. Сначала принц пытался запоминать их по именам, потом по форме и цвету бороды, но вскоре сбился и запутался; мысленно обругав себя последними словами, он пообещал себе выучить имена всех сорока владык города, что имели реальную власть. Князь Каллио был сама любезность и вызвался проводить принца и его рыцаря до отведённых покоев. — Прошу извинить, превосходнейший князь, — остановил его Эйгон. — Прежде я бы хотел устроить своего дракона. — Разумеется, принц, — кивнул тот. — Могущественный Бронзовый Гнев может остаться в этих садах… По крайней мере сегодня. Я прикажу привести ему столько быков, сколько вы укажете. — Одного будет довольно, иначе он обленится. Драконий Камень не так уж далеко, а перед этим его плотно кормили каждый день в течение целой недели. Толстый дракон уже не так внушительно смотрится, вы согласны? — Пожалуй, — рассмеялся Каллио. — Превосходнейший князь сказал, что Вермитор может остаться здесь сегодня, — Деннис вычленил из словесных кружев самое основное. — Но что нам делать завтра? — О, уверяю, завтра ничем не будет отличаться от сегодня. Вечером я устрою ужин в честь вашего приезда, завтра днём вам покажут город, а затем пир устроят магистры. — Надеюсь все вместе, а не по очереди? — усмехнулся Эйгон. — Иначе мы потом в седло не влезем. Князь и ближайшие к ним магистры вежливо посмеялись. — Как будет угодно принцу, — заметил Каллио и повёл их коридорами дворца. Арочные окна выходили в зелёный сад, а на полу, выложенному мозаикой, цвели те же растения, что и в благоухающей тиши за стеной. Всю дорогу князь обращал внимание гостей то на одну примечательную деталь, то на другую, рассказывая небольшую историю, связанную с ней. Поднимаясь по одной из лестниц, Карларис с улыбкой заметил: — Легенда гласит, что на каждой из этих ступеней умер один из моих предшественников. По одному на каждую ступень. Кто-то подскользнулся и разбил голову, кого-то столкнули вниз, кого-то принесли в жертву, перерезав горло. — И вы не боитесь по ней ходить? — поинтересовался Эйгон. — На этой лестнице для меня уже нет свободной ступени, — бросил Каллио. Гости его переглянулись: от них не укрылось, что князь сделал акцент на первой части своей фразы, что заставило Эйгона задуматься, сколько же в княжеском дворце таких лестниц. У самых покоев, отведённых путешественникам, Карларис вполголоса проговорил: — Если пожелаете, то я готов предоставить вам в распоряжение одно из загородных имений моей семьи. В любое время. И тут же нацепив широкую улыбку, он щёлкнул пальцами и слуги распахнули двери.***
Эйгону казалось, что за неделю в Пентосе он съел больше дорогих яств и выпил больше роскошных вин, чем за всю жизнь в Королевской Гавани. Даже простой завтрак пентошийцы умудрялись растянуть на пару часов, выставляя на стол не менее двух дюжин золотых и серебряных блюд, ломящихся от кушаний, фруктов и выпечки, а в кубки реками лились лёгкие вина тончайших цветочных букетов. Едва принц и его присяжный щит умудрялись перевести дух и переварить уже съеденное, как подступало время обеда, и снова приходилось есть в компании магистров и князя. — Немудрено, что каждый из господ Вольного Пентоса обладает таким пузом, — заметил после очередного пира Эйгон. — Столько жрать и не отрастить себе живот невозможно. — Несомненно, — согласился Деннис, борясь с зевотой. — А бороды им нужны, чтобы никто не мог сосчитать, сколько у них подбородков. Принц, в котором тогда плескался кувшин креплёного вина, пьяно расхохотался такой непритязательной шутке. Избежать таких пиров было невозможно, ведь именно на них, а не на формальных собраниях, вершились судьбы города и определялась его политика. Именно на них Эйгон наконец-то уложил у себя в голове имена каждого магистра в городе, а также то, в какие партии они объединяются и какие интересы преследуют совместно и порознь. Гессио Гонлариса интересовала торговля с Вестеросом, его корабли уже двадцатый год ходили, в Королевскую, Белую и Драконью Гавани, а также в Чаячий городок, но самыми желанными гостями они были на Дрифтмарке; Эйгон, подумав, отнёс его к знакомствам выгодным, но требующим осторожности. В жилах Виллио Эрнариса текла кровь дорнийских князей – как принц понял из разговоров, прабабка магистра была единоутробной сестрой кого-то из Мартеллов – и теперь он наживал своё богатство вывозя из Дорна оружие, соль и вино, предлагая взамен зерно и йи-тийский шёлк; весьма выгодные для него пошлины свидетельствовали, что князь Дорна определённо помнит о своей дальней родне, и Эйгон отнёс его к знакомствам недружественным и опасным. Каждый из них обладал деньгами, связями, влиянием от Староместа до Волантиса и от Лиса до Браавоса, и князю Пентошийскому приходилось жить с ними день за днём, жонглировать их интересами, чтобы не быть принесённым в жертву за недостойное управление городом. Если первая неделя ушла на знакомство с правящими кругами города, то вторую и третью Эйгон провёл в бесконечной череде бесед, перетекающих одна в другую, убеждая гостеприимных и хлебосольных хозяев заключить новое торговое соглашение с Железным Троном, обеспечивающие Семь Королевств шелками, специями и драгоценностями по весьма приемлемым ценам. Заслуги самого Эйгона в создании договора были невелики – он лишь убедил князя и магистров подписать бумагу, составленную лордом Лиманом при активном участии десницы. Церемония проставления подписей и печатей на всех копиях плавно перетекла в очередную пирушку, закончившуюся для принца в компании рабыни, услужливо предоставленной Карларисом. Разумеется, она была довольно умелой, обученной юнкайскому «пути семи вздохов», но, слезая с оседланного ею принца, она умудрилась крайне неудачно задеть его правую ногу; вызванная ею вспышка боли перекрыла всё полученное удовольствие. Когда Эйгон снова смог вдохнуть, первым его желанием было выгнать девку взашей, да ещё и кинуть что-нибудь вслед, однако проявление истинно-таргариеновского гнева удалось обуздать; рабыня отправилась ночевать на один из низких диванов в соседней комнате, а принц провёл отвратительную ночь, то и дело просыпаясь из-за неудобного положения. Из-за этого ли казуса или из-за того, что основную свою задачу в Пентосе он уже выполнил, следующим утром Эйгон намекнул Карларису о желании отдохнуть от городской духоты; тот расценил его намёк правильно, и вечером того же дня он вместе со своими вестеросскими гостями отдыхал в благословенном одиночестве в укромном имении на берегу Пентошийского залива, наслаждаясь скудной трапезой из хлеба, дюжины видов сыра, пряных кровяных колбасок, фруктов и дорнийского вина. Беседа неспешно перетекала с обсуждения одного магистра на другого; князь умело подшучивал над их недостатками, но и имеющиеся достоинства не забывал подчёркивать. — Скажите, князь, — лениво поинтересовался Эйгон между делом. — Я не могу понять одного аспекта пентошийской политики. — Что же вам непонятно, друг мой? — улыбнулся Каллио. — В Староместе, да и на Драконьем Камне, меня учили, что князь Пентоса представляет собой скорее корону, символ власти, но не саму власть. Карларис рассмеялся: — Так я, по мнению ваших мейстеров, вещь? — Скорее, вас принято считать марионеткой в руках магистров. — Это не слишком далеко от истины. Но в чём же вопрос? — Вы не слишком похожи, — Эйгон неопределённо помахал рукой в воздухе и серебряные перстни блеснули на его тонких пальцах. — На марионетку. Князь отправил в рот одну за другой несколько виноградин, очевидно, обдумывая ответ. — Магистры контролируют каждое моё действие, это правда. Я не могу принять посла в одиночку, не могу вести переговоры самостоятельно, не могу поднять налоги, отменить пошлины, начать войну, заключить мир без их участия и одобрения. Я вправе совершить только то, что уже установили между собой магистры. Я инструмент в их руках, посредством которого они правят. Избрав меня князем Пентоса, они поставили меня перед фактом, у меня не было возможности отказаться от этой чести. — Весьма сомнительной, — заметил вскользь Деннис. Присяжный щит пользовался теми же правами и привилегиями, что и его сюзерен, и потому присутствовал на всех приёмах и пирах, умудряясь при этом не слишком много есть и оставаться почти трезвым. — Особенно если вспомнить, как поступают с неугодными князьями. — Вернёмся к марионеткам, — поспешил уйти с неприятной темы Эйгон; что ни говори, а дипломатом Деннис был посредственным. Каллио заметил усилия собеседника и поднял свой кубок, благодаря его за этакий жест дружелюбия. — Пользуясь вашей метафорой, дорогой принц, магистры уверены, что связали меня и теперь могут дёргать за ниточки, когда им вздумается. Но они забыли две вещи. — Какие же? — Во-первых, они забыли, что я, вообще-то, тоже магистр, — усмехнулся Карларис. — Я такой же природы, что и они. Я знаю их образ мыслей, их шаги, потому что сам бы на их месте поступил бы так же. А во-вторых… Тут князь склонился над столом и доверительно прошептал: — Они забыли, что верёвки ведут не только к марионетке, но и от неё. Я тоже могу дёргать за них. — Таким образом, ничего не меняется, — не без восхищения проговорил Эйгон. — Вы притворяетесь, что играете по их правилам, но на деле… — Обыгрываю магистров по их же правилам, — добродушно заметил хозяин. — Это политика, мой юный друг. — Это очень тонкий механизм, — признал Деннис. — И требующий постоянного внимания. Это не даёт скучать, что-то вроде ваших вестеросских турниров, к которым нужно быть постоянно готовым. — Теперь понятно, почему вы несколько тоньше остальных, — усмехнулся Эйгон. — Только тренировки способны победить последствия пентошийского гостеприимства. — А вы их забросили, мой принц, — как бы невзначай обронил Деннис, чем вызвал смятение своего сюзерена и очередной приступ смеха у Карлариса. — Теперь моя очередь, дорогой друг, — утирая проступившую слезу заявил князь; Эйгон отсалютовал ему кубком, приглашая продолжать. — Зачем вы приехали в Пентос? Наш новый договор, разумеется, важен и выгоден для всех, но для этого необязательно было посылать всадника Бронзового Гнева. Эйгон снова пригубил вина, якобы смакуя его вкус, а на деле перебирая варианты ответа. Какой из них хочет услышать князь Пентошийский? Каким из них он удовлетворится? — Я решил повидать свет, — выдал общую версию Эйгон. — Пентос наш ближайший сосед, а мой венценосный брат решил совместить приятное для меня с полезным для своей державы. — Отправиться в Эссос, не посетив толком все Семь Королевств кажется довольно странным, не находите? — Каллио, став князем, определённо не перестал быть магистром и сейчас мастерски расставил перед гостем ловушку. Пентошийские шептуны определённо не зря получают свои деньги – Эйгон и правда не бывал к северу от Божьего Ока, да и в Штормовых Землях был только проездом. — Муж моей кузины Рейнис, Корлис Морской Змей, говорит, что только оказавшись у края света он научился по-настоящему любить свой дом, — начал плести словесное кружево принц. — Хочу проверить, правда ли это. Не думаю, конечно, что мне потребуется лететь на край света, но кто знает… — Красивые слова, — кивнул Карларис и поднял свою чашу. — Выпьем же за то, чтобы нам хотелось вернуться домой! — Чтобы было куда возвращаться! — Деннис поднял свой кубок и Эйгон едва удержался от усмешки: у присяжного щита не было ни клочка собственной земли, а домом ему служили комнаты охраняемого им принца. — Чтобы было к кому возвращаться! — сказал Эйгон, сам удивившись многозначительности своего тоста. Они выпили, но Карлариса не так просто было увести с интересующей его темы. — Я помню, друг мой, как на одном из наших первых ужинов вы сказали, что хотите посетить все колонии Старой Валирии. Это так? — Верно, — рассеяно кивнул принц, смутно припоминая, что он и правда вскользь обронил что-то в этом духе в самом начале, когда ещё не выработал стратегию своего поведения среди магистров; оказывается, князь запомнил и это. — Очень похоже на паломничество. Или на разведку. — Моему брату не нужны валирийские колонии. Он ценит мир, который подарил Семи Королевствам наш дед, и не хочет его нарушать. — Как угодно, — Каллио поднял ладони вверх, как бы капитулируя. — Так значит, паломничество? — Что-то вроде того, — принцу пришлось согласиться с этим предположением, чтобы не вилять вокруг да около; тем более, это было не слишком далеко от правды. — К сожалению, наш город мало чем может вас порадовать, — на лице князя отразилось столь искреннее сожаление, что Эйгон даже подумал, а не правда ли это. — После Рока Валирии в Пентосе остался лишь один драконий владыка, объявивший себя нашим правителем, но через пару месяцев его свергли, а дракона убили. — Смело, — бросил Деннис. — Не слишком, — поморщился Каллио. — Дракон был молод и невелик. Его забросали копьями, а тело сожгли вместе с трупом всадника и его имением. На том месте потом построили княжеский дворец. — Стало быть, старых валирийских библиотек не сохранилось? — поинтересовался Эйгон, отмечая про себя, что беседа довольно удачно свернула в нужно русло. — Я этого не говорил, — лукаво улыбнулся князь. — В Пентосе можно найти многое, если знать, что и где искать. — И за какую цену, — закончил за него принц. — Ну что вы, друг мой! Какая цена?! Я готов помочь вам от чистого сердца, в знак нашей дружбы. Эйгон задумчиво поглядел в окно, выходящее в сад; на улице уже практически стемнело и было слышно, как невдалеке шепчут волны, накатывая на берег, и как среди ветвей благоухающих в сумерках деревьев переговариваются устраивающиеся на ночлег птицы. — Моему венценосному брату интересны чертежи Града Валирийского. — Думаю, у магистра Лоррио Ленариса найдётся что-то подходящее. Он женат на моей двоюродной сестре, так что проблем с ним не будет. — Моему другому старшему брату интересны войны, что вёл Фригольд, — продолжил Эйгон. Столь узкую сферу интересов он приписал Деймону сам и только что, но в это можно было поверить: брат и правда ценил валирийское наследство и грезил военным делом. — Военные хроники можно найти и в моей собственной библиотеке. Помнится, я читал отчёт губернатора Волантиса об одной из ройнарских войн. Но что же интересно самому принцу Эйгону? — Драконы, — выдохнул принц Эйгон и прибавил прежде, чем успел хорошо подумать. — И валирийские свечи. За столом повисла тишина. Карларис задумчиво постукивал по столу пальцами, будто что-то взвешивая. Эйгон про себя ругал собственную несдержанность. — Полагаю, валирийские свечи имеют несколько… большее значение. Я прав? — наконец нарушил молчание Каллио. — Верно, — хмуро кивнул принц. — Я читал о них, но никогда не видел. Насколько я знаю, в Пентосе их ни у кого нет. Если бы были, то наверняка бы владелец уже похвастался бы ими. Что поделать, такова наша натура: своё богатство надо демонстрировать. Но, если хотите, друг мой, я спрошу у своих шептунов, может быть, им удастся что-то отыскать. Эйгон снова кивнул в знак благодарности, не особо рассчитывая на результат. Князь Пентоса был прав: хозяин валирийских свечей не стал бы держать факт обладания ими в тайне, это было бы подобно тому, как если бы Таргариены вздумали прятать ото всех своих драконов. Богатство, статус, возможности можно и нужно демонстрировать, чтобы укрепить свой авторитет и продемонстрировать своё влияние. — Поиски займут некоторое время, — продолжил Каллио. — А пока что можете воспользоваться моей библиотекой. — О нет, опять пиры! – застонал Эйгон, содрогаясь от перспективы новых городских застолий. — Друг мой, вы находитесь в доме, где я появился на свет, — доверительно сказал князь. — Вся библиотека моей семьи собрана именно здесь. Ни в чём себе не отказывайте. Можно подумать, сказал себе Эйгон, что он когда-то отказывал себе в книгах.***
Дни складывались в недели, а недели в месяцы, но жизнь в княжеском особняке на берегу Пентошийского залива текла тихо, неторопливо и вместе с тем с большим удовольствием для Эйгона. Как бывалый рыцарь на очередном турнире, где ему нужно продемонстрировать свою доблесть и ратное мастерство, надевает латы и садится в седло, чтобы сбить противника с лошади своим копьём, так и принц вооружился стопками писчей бумаги и перьями и с азартом первооткрывателя ринулся в атаку на библиотеку Карларисов. Встретив «Неестественную историю» септона Барта, Эйгон умилился, с лёгкой грустью вспомнив о старике, с которым мерил шагами тушу Чёрного Ужаса, и пообещал себе выслать князю копию своих «Записок о последних днях Балериона». Потратив несколько дней на беглое ознакомление с интересующими его отделами библиотеки, Эйгон с методичностью истинного воспитанника Цитадели приступил к переписыванию заинтересовавших его книг и свитков. Имея неплохой опыт, он за пару недель скопировал для Визериса воспоминания одного пентошийского магистра, которого дела привели в Град за несколько лет до Рока; ценность их заключалась в том, что предприимчивый магистр страдал жуткой педантичностью и крайне скрупулёзно описывал увиденные чудеса архитектуры; хотя сам принц воспринимал информацию довольно отрешённо, не приходилось сомневаться, что его старший брат отыщет среди них то, что будет ему полезно. Когда работа уже близилась к завершению, прибыл подарок от князя и магистра Ленариса – тот прислал копии хранящихся у него планов Града и, расщедрившись, оригиналы чертежей фасадов нескольких дворцов. За архитектурой последовали военные хроники, письма валирийских военачальников архонтам и своим семьям, «Заметки о Второй Пряной войне» Тейсекара Нарареона, обратившего ройнарский порт Сарой в пепел и прах, а его жителей в рабство, «Четырнадцать стратагем при осаде» авторства того же Нарареона и военно-философский трактат «Искусство победы», в котором Эйгон Аногарион убеждал своих читателей, что враг повержен уже в тот самый момент, когда воин решает, что он непременно победит. Труды Нарареона косвенно упоминались в книгах и свитках, что читал Эйгон в Цитадели и на Драконьем Камне, но встретить в Пентосе полноценный экземпляр его воспоминаний о войне с ройнарами было настоящим подарком небес, который Деймон бы точно оценил. Если бы не Деннис, буквально выволакивавший своего сюзерена во двор поместья, чтобы тот размялся и потренировался со Свечой, то принц бы проводил в четырёх стенах библиотеки все дни напролёт. — Вы лентяй, мой принц, — обвинил как-то Эйгона рыцарь. — Я всего лишь увлечён своим делом, — отмахнулся тот. — Не мешай, а лучше помоги. — Помогу, — быстро согласился тот и, выхватив тренировочный меч из ножен, не сильно ткнул сюзерена в бок. — Какого чёрта!.. — выругался Эйгон, взвиваясь драконом. — Защищайтесь, милорд! — Иди в Пекло! На это Деннис сделал замысловатый финт и едва не чиркнул принца мечом по щеке; юноша едва успел отпрянуть и выставить в защиту свою трость – тупой клинок не оставил на чардреве даже засечки. Шуточная потасовка переросла в регулярные тренировки, и работа над переписыванием книг замедлилась. В один из дней девятого месяца 105 года, когда сравнялось три месяца с начала эйгонова путешествия, в поместье вернулся его хозяин, но не один, а с парой сотней вооружённых всадников. Каллио Карларис выглядел донельзя раздражённым и, едва поздоровавшись с гостями, уединился в своих покоях с советниками и долго о чём-то с ними говорил на повышенных тонах. — Кажется, наше пребывание здесь становится обременительным, — заметил Эйгон. — Похоже на то, — согласился присяжный щит. — Хотите ехать? — Предполагаю, что нам придётся оставить благословенный Пентос. Во всяком случае, стоит быть готовыми к тому, что нам укажут на дверь. Ситуация прояснилась за ужином, по-пентошийски обильном, но так не характерно мрачном. — Прошу простить меня, дорогие друзья, — виноватым тоном произнёс Каллио. — Я был нелюбезен с вами сегодня и не уделил вам должного внимания по приезде. Это недостойно. — Мы всё понимаем, — заверил того принц. — Нет ничего важнее государственных дел. — Особенно, если эти государственные дела могут стоить тебе жизни, — криво усмехнулся князь. — Вам угрожает опасность? — самым светским тоном полюбопытствовал Деннис. — Мне угрожает опасность с момента моего избрания князем, но сейчас… всё куда серьёзнее, чем раньше. Гости вежливо замолчали, заняв себя вином и яствами, предоставляя Карларису возможность самому решить, стоит ли посвящать их в возникшие обстоятельства более подробно. — Если князь Пентоса принимает решение, которое идёт во вред городу, его приносят в жертву, — после некоторого молчания выдал Каллио. Эйгон с Деннисом кивнули в знак того, что им эта информация известна. — Магистры выносят свой приговор на тайном совете, решение должно быть принято единогласно. — Вы участвовали в таком? — как бы невзначай поинтересовался Эйгон. — Лишь однажды, я тогда только стал магистром, — поморщился князь. — Если вас это интересует, то я голосовал «против». Я, всё-таки верю в Семерых, хоть я и не великий праведник. — Истинно праведен лишь Верховный Септон, — благочестиво заметил принц, но Каллио уже пустился дальше. — Сегодня один из моих друзей предупредил меня, что магистры собирались на подобный совет. Двадцать два из них проголосовали за мою смерть и, что хуже всего, Лоррио был в их числе! Подумать только, меня предала родная кровь!.. — Это может быть как-то связано с… — Нет, наши вестеросские дела тут ни при чём, — отмахнулся Карларис. — Договор хотели подписать давно, и он действительно выгоден многим, так что проблема не в нём. — Может быть, наше присутствие слишком обременительно? — предположил Эйгон. Вермитор периодически показывался над Пентошийским заливом и холмами вокруг города, распугивая рыбаков и пастухов; кормили его отменно, так что ущерба он вроде бы не причинял, но сам факт соседства с огнедыщащей тварью мог настроить магистров против князя и его гостей. — Сомневаюсь, — уверенности в голосе хозяина всё же поубавилось. — Скорее всего, это мирийские интриганы. Мы, знаете ли, не смогли согласовать новые пошлины на наши товары, а их корабли… Всё слишком сложно, не хочу вас погружать в глубины нашей политики. Скажу только, что мирийцам смена власти в Пентосе пойдёт только на пользу. Положение у князя незавидное, Эйгон отчётливо это понимал. Даже если сторонников у него достаточно, чтобы не допустить его казни, сам факт того, что голосование всё-таки провели, был недвусмысленным намёком Карларису: «знай, что мы рядом; ты в нашей власти; играй за нас и по нашим правилам». Князь мог сколько угодно утверждать, что присутствие вестеросского принца верхом на валирийском драконе не влияет на его позиции, но нож у его горла держат магистры и у них на сей счёт своё мнение; к счастью для Каллио, оно не было консолидированным; к несчастью для Каллио, это могло быстро измениться. Если князя всё-таки свергнут, то о той степени безопасности и комфорта, которой путешественники пользовались с самого своего появления в Пентосе, можно будет забыть; в лучшем случае их вышлют из города, в худшем – попытаются убить. Эйгон задался вопросом о судьбе едва подписанного договора и, оценив все вероятности, пришёл к выводу, что новые пентошийские власти постепенно перестанут его исполнять, и отношения с Железным Престолом обострятся. Конечно, Пентос один в войну не полезет, но, если за ним будет ещё и Мир, и какой-нибудь Тирош… Война с ними сильно навредит торговле в Узком море, в первую очередь Веларионам – у них самые большие обороты, – а потом и всем остальным. Корлис, конечно, скользкий морской гад, не отказавшийся от своих амбиций, и его периодически приходилось ставить на место, но в данном случае сделанная ему гадость грозила обернуться большой гадостью для всех Семи Королевств, а значит делать её не следовало. Сохранить лояльный Пентос и мирное море всё-таки важнее, чем щёлкнуть по носу Веларионов. Эйгон скосил глаз на Денниса и, поймав его взгляд, приподнял бровь в немом вопросе; тот слегка пожал плечами, как будто бы перекладывая ответственность с них на эйгоновы плечи, и закатил глаза. Принц принял решение и губы его сами собой разъехались в предвкушающей ухмылке. — Превосходнейший князь, — позвал он, и задумчивая тишина, тяжёлым пологом нависшая над столом, рухнула. — Позволите задать вам вопрос? — Спрашивайте, — безразлично бросил Каллио, как будто постаревший за последние несколько дней. — Насколько велика угроза вашей жизни? — для Карлариса, забравшегося на вершину власти, жизнь и правление стали синонимичными понятиями; если поразмыслить, отвлечённо подумал Эйгон, то Пентос в этом не слишком отличается от всего остального мира. — Это собрание было намёком, угрозой, первым предупреждением… Они рассчитывают, что я одумаюсь. — А вы одумаетесь? — принц склонил голову к правому плечу, и серебряные волосы его волной упали вниз. — Вы предлагаете мне выбор между жизнью и честью, — с каким-то ожесточением ответил на его намёк Каллио, оскорблённо вздёрнув подбородок. — Я хоть и андал по крови, но я не рыцарь, нет, друг мой! Можете презирать меня за малодушие, но мне нравится быть князем… — Я и не подумаю вас презирать, — успокоил его Эйгон. — Но не кажется ли вам, друг мой, что угроза требует некоторого ответа? — Единственный ответ, которого они от меня ждут – это приём для мирийского посла. — Так устройте его. Карларис недоуменно посмотрел на Эйгона, едва не уронив на свои парчовые одежды дольку сочного инжира. — Устройте приём, — с мягкой улыбкой повторил принц. — Прямо здесь, на своей территории, для всех магистров. Можете даже пригласить на него мирийского посла. — Приём? – тупо переспросил Каллио. — Здесь? — Здесь. Если хотите, мы поможем с организацией, правда, Деннис? Присяжный щит, увлечённо терзавший на своей позолоченной тарелке утиную тушку, тушёную с черносливом и красным луком, уверенно кивнул. Князь замолчал, осмысливая услышанное; Эйгон слышал, как в голове у пентошийца щёлкают счёты, и видел, как в глазах его качаются чаши весов. — Пожалуй, вы правы, друзья мои, — протянул Карларис. Карие глаза андала и зелёные глаза валирийца в упор смотрели друг на друга; в любой другой ситуации это было бы вызовом на грани оскорбления особы королевской крови, но в политике без них не обойтись; так проще договариваться. — Я устрою приём. Здесь, в этом поместье. В честь… — В честь нашего скорого отбытия, — закончил за него Эйгон, не отрывая взгляда. — И раз поводом являемся мы, то и организовывать приём придётся тоже нам. Так будет справедливо, не находите?***
Князь Каллио Карларис Сказать, что Каллио Карларис волновался, значит ничего не сказать. С того памятного и очень странного разговора с драконьим принцем прошло чуть больше недели, и за всё это время князь Пентошийский ни разу не был в своём загородном имении, где полным ходом шли приготовления к пиру в честь вестеросцев. Эйгон Таргариен и его цепной пёс практически сразу «освободили» хозяина дома от всех тягот организации столь масштабного мероприятия. Участие Каллио заключалось в выделении весьма щедрого бюджета за счёт казны – ему всё-таки удалось убедить магистров, что приём с участием послов сразу двух соседних держав стоит отнести к дипломатическим расходам. В условленный день он в компании Дарио Дейнариса, Невио Нейериса и Геллио Гальтариса – своих самых верных друзей и самых преданных сторонников, в своё время сделавших его князем – раньше всех приехал в дом, где появился на свет. — Что с тобой, Каллио? — с лёгким недоумением поинтересовался Невио, пока их большой паланкин из золота и слоновой кости карабкался на холм, с которого уже можно было увидеть приморское имение. — Ты сам на себя не похож. — Боится, что вестероский принц вместе со своим драконом спалил дом его отца, — усмехнулся Геллио. — Я бы ни за что на твоём месте не пошёл на такую глупость. Отдать дом – целое поместье! – в полное распоряжение чужака, да ещё и с летающей тварью, плюющейся огнём! Это же верх безрассудства! — Ты бы приказал ставить шатры? – раздражённо бросил Карларис. — Я бы приказал провести это сборище в каменных палатах княжеского дворца, — возразил тот и, многозначительно подняв палец, добавил. — А лучше в его подвалах. Чтобы дракон не добрался. — Мы не собираемся убивать принца, — заметил молчавший до того Дейнарис, оглаживая свою окладистую бороду, выбеленную на валирийский манер. — Вроде бы это как раз он пытается не допустить того, чтобы Каллио принесли в жертву. — Мы-то может и не собираемся, — согласился Геллио. — Но не думаю, что наши уважаемые братья испытывают к брату вестеросского короля столь же тёплые чувства. Если – или даже когда – его убьют, я бы предпочёл находиться там, где меня не достанет драконье пламя и драконьи клыки. — В таком случае, что ты забыл в моём паланкине? — спросил князь. — Хочу на дракона ещё раз посмотреть, — признался магистр под громкий хохот друзей. Подъём наконец-то закончился и Каллио раздвинул плотные занавески, укрывавшие пассажиров паланкина от солнечных лучей, морских ветров и посторонних взглядов. — Дом вроде на месте, — озвучил его мысли Невио. — Уже неплохо. Князь в ответ только фыркнул и приказал рабам поторапливаться. Не хватало опоздать на пир в собственном имении. Когда паланкин остановился во дворе дома, у парадной гранитной лестницы, магистров и князя Пентошийского встречал сам принц Таргариен и его присяжный рыцарь. Одет был потомок драконьих владык на вестеросский манер, в цвета своего дома: под вырезами чёрной длиннополой хламиды проглядывала алая туника с чёрным шитьём; волосы были убраны в пучок, к которому с чёлки и от висков тянулись несколько длинных и тонких косиц, и скреплялись серебряной шпилькой с изумрудом на конце. Такой же изумруд, висевший на тоненькой цепочке, красовался точно по центру лба принца – князь вспомнил, что тот иронично звал такие украшения своим «третьим глазом»; сходство и правда было – камень выглядел точь-в-точь под цвет его радужки. Рыцарь-слуга в кои-то веки выглядел подобающе и не был похож на обиженную жизнью серую мышь. Чёрный дублет с красным драконом наверняка скрывал под собой если не кольчугу, то точно кожаный доспех. Руку сир Деннис Грейхед неизменно держал на эфесе меча, с которым не расставался, как казалось Каллио, даже ночью. — Превосходнейший князь, — принц Эйгон вежливым кивком поприветствовал хозяина дома. — Рад видеть вас, друг мой. Всё ли благополучно? — так звучал вопрос «всё ли готово?». — Разумеется, князь, — бесстрастно кивнул Таргариен и изумрудный «третий глаз», качнувшись, поймал солнечный блик. — Вы ведь помните моих друзей? — светским тоном поинтересовался Карларис. — Да, конечно. Помнится, с магистром Дейнарисом мы имели интересный разговор на тему свойств драгоценных камней, а с магистром Нейерисом рассуждали о перспективах иббенийско-лоратского союза. — Я гляжу, принц, вы-таки решили не примерять нашу моду, — встрял обделённый вниманием Геллио. Провокации могут быть хороши в торговле, но в политике им нужно знать меру, а с этим у него были проблемы. — Я счёл, что это будет выглядеть несколько… странно, — Эйгон с задумчивой улыбкой склонил голову набок. — К тому же, я не уверен, что мне такое будет к лицу. Выглядеть смешным в глазах друзей нестрашно, но выглядеть смешным в глазах людей опасных может быть непростительной ошибкой. — Пожалуй, прежде чем лезть в наши одежды, принцу стоит отпустить бороду, — заметил Невио. — Если я отпущу бороду, то в Королевской Гавани многие подумают, что Старый Король восстал из пепла, — усмехнулся вестеросец, ковырнув своей тростью угол гранитной плиты. — Такой же белый, патлатый, бородатый и вдобавок еле ходит. Точно, король Джейехерис в худшие свои дни! Сказав это, Эйгон негромко рассмеялся, и князь с магистрами из вежливости засмеялись за ним. — Всё готово, превосходнейший князь, — повторил Таргариен, когда все отсмеялись. — Дом снова ваш. С этими словами он сделал приглашающий жест рукой, и они прошли внутрь. Каллио ожидал, что дом изменится до неузнаваемости, что там поставят копию Железного Трона или ещё что-то валирийское; напротив, дом был украшен в лучших традициях пентошийских пиров. Единственным напоминанием о вестеросском поводе для приёма служили чёрно-красные драппировки на стенах и скатерти на столах, уже уставленных блюдами, ломящимися от яств. От одного запаха свинины, запечёной в пряностях и с чесноком, у Каллио заныл желудок, напоминая, что тот от волнения с утра смог проглотить лишь пару кубков лёгкого вина, зажевав их горстью фиников в меду. Выглядело всё весьма прилично: дорого и со знанием вкусов гостей; на первый взгляд принц справился с взваленной на себя задачей. Его друзья-магистры успели занять лучшие места за лучшим столом с видом на сад и Пентошийский залив, и князь поспешил к ним присоединиться. Постепенно прибывали другие гости; Эйгон встречал их в дверях, а здесь, в главном зале, Карларис широким хозяйским жестом приглашал их за стол. Стоило новоприбывшему магистру усесться за столом, как доверенный виночерпий, пока золотое арборское вино тонкой струйкой вливалось в пузатую бронзовую чашу, сообщал князю с каким эскортом тот прибыл. Пока все держались в рамках приличий – не больше десятка человек; у самого Карлариса в поместье квартировали три сотни и ещё столько же держали неподалёку его друзья. Кроме того, у принца Эйгона был его Бронзовый Гнев, который был их главным и последним доводом, который пока предпочёл не появляться. — Где же ваш дракон, принц? — вопросил один из магистров, уже успевший захмелеть. — Мы хотим видеть знаменитого Медного… Простите, Бронзового Ужаса! — Ужасом был Балерион, — мягко поправил Таргариен. — И он был чёрного цвета. Мой же дракон носит имя Вермитор по прозвищу Бронзовый Гнев. — Странное прозвище, — громко, так, чтобы все услышали, заметил Виллио Эрнарис. — Учитывая, что его предыдущий всадник предпочитал не воевать. На кого же гневался Вермитор? — Странный вопрос, — так же громко ответил Эйгон. — Учитывая, что задали его именно вы, магистр Эрнарис. Мой дед не любил воевать, но умел это делать. Можете поинтересоваться об этом у своих дорнийских родственников. Зал разразился хохотом, кое-где послышались апплодисменты; Виллио всегда подчёркивал своё родство с Мартеллами, как другие подчёркивали родство со старыми валирийскими семействами, и такой выпад в сторону дорнийцев не мог его не задеть. Спрятав ухмылку за кубком, Каллио увидел, как смуглокожий магистр умудрился побледнеть от сдерживаемого гнева, и это смешило почему-то едва ли не больше, чем ремарка хромого принца. Но стоило смеху утихнуть, как Карларис вновь подумал над тем, что собрался делать Таргариен. Вечер уже был в самом разгаре, а он всё хромал от стола к столу, заговаривая то с одним магистром, то с другим, расшариквался с третьим, приглашая его к трапезе; мирийского посла он встретил сдержанно, но учтиво, поговорив с ним на его родном диалекте, и усадил на почётное место рядом с собой. Держи друзей близко, а врагов ещё ближе – таково было первое правило, которому научил Каллио его отец; если Эйгон знал об этом принципе, то его шаги в отношении мирийца не сулили тому ничего хорошего. Между тем, колченогий принц остановился около рассевшихся в уголке музыкантов, подхватил предложенную скрипку и объявил: — Превосходнейший князь, достопочтенные магистры Вольного Пентоса! Я восхищён и очарован вашим прекрасным городом и тем тёплым приёмом, что вы оказали нам. По вестеросским повериям неблагодарный гость будет гореть в той же преисподней, что и убийца родичей. Хочу признаться – я не слишком люблю жару. По залу раздались смешки. — Поэтому я решил перед тем как продолжить своё путешествие устроить пир, чтобы воздать должное пентошийскому гостеприимству. Возможно, некоторые из вас уже знают, что пока мои братья упражнялись с мечом, я упражнялся во владении смычком. Эту небольшую пьесу я преподношу господам Вольного Пентоса в качестве ответного подарка за то, что они сделали для меня и Семи Королевств. Железный Трон не забудет этой доброты. Устроив скрипку на плече, принц подал знак, и оркестр заиграл весёлую, бойкую мелодию, одновременно похожую и не похожую на пентошийскую. Было в ней что-то простецкое, народное, базарное, но вместе с тем что-то сложное и чужое. Совсем скоро Каллио и все остальные поддались музыкальному наваждению и начали прихлопывать и притоптывать в такт. Когда мелодия оборвалась, столы чуть не были снесены довольным рёвом, счастливым смехом и громкими аплодисментами. Драконий принц раскланялся, а затем исполнил вместе с музыкантами ещё несколько мелодий и песен, уже хорошо знакомых пентошийцам. Постепенно Карларис отпустил ситуацию и просто наслаждался вечером, едой, вином и своим окружением. Пирующие магистры – счастливые магистры, а счастливые магистры не приносят князей в жертву. Эйгон всё это время чёрно-белой кособокой тенью мелькал то тут, то там, поднимая бокалы по очереди с каждым из гостей, и чем дольше он это делал, тем больше удивлялся князь, как Таргариен ещё держится на ногах. Ну, или на том, что у него от них осталось. Наконец, принц рухнул на освободившееся по правую руку от Каллио кресло и шумно перевёл дух. — Вы знаете, дорогой друг, кажется, я за весь вечер так и не выпил с вами. Чудовищное упущение, на мой взгляд. — А вам не хватит, друг мой? — с сомнением покосился на него князь. — Вы почти ничего не съели, а выпили… Слишком много. Вы как будто бы вспотели. На лбу его и правда проступил пот; косицы на висках распушились и теперь намокшие пряди липли к бледным щекам. Благодаря цепочке от «третьего глаза» сложно было определить, где заканчивались его серебряные волосы, а где начиналась белая, словно снег, кожа. Внезапное подозрение опалило сознание Карлариса. — С вами всё хорошо? — встревоженно поинтересовался он, заглядывая в потемневшие глаза соседа. — Лучше не бывает, — слабо улыбнулся тот. — Меня отравили. — Кто?! Когда? — Неважно. Наплевать, — каждое слово прозвучало исчерпывающим ответом на каждый из вопросов. — Лучше передайте супницу. Каллио потянулся за позолоченным сосудом, в котором подали превосходный черепаховый суп по летнийскому рецепту, и едва успел поставить её перед принцем, как того обильно вырвало. Судя по тёмным потокам, что извергал из себя брат вестеросского короля, хлестала из него кровь. — Лекаря! — взревел Карларис, вскакивая с места и мгновенно приковывая к себе внимание. Во внезапно наступившей оглушительной тишине, с другого конца зала к ним бросился принцев присяжный щит; едва он подхватил только-только успокоившегося драконьего всадника на руки, как откуда-то с моря долетел раскатистый рык, и все магистры одновременно пришли в движение и ринулись прочь из зала. Оставшись один посреди разорённых обеденных столов и перевёрнутых кресел, князь Пентошийский обречённо подумал, что вечер, который должен был спасти его жизнь, обернулся катастрофой. Если принц умрёт, то ничто не спасёт Пентос от гнева его братьев, Таргариены непременно захотят отомстить и, вероятно, жажда крови заставит их отказаться даже от самого выгодного предложения с выкупом. Драконы сожгут Пентос; если после этого Каллио Карларис каким-то чудом останется жив и не попадёт в плен к вестероссцам, то его непременно принесут в жертву. За это проголосуют даже его друзья. С чувством полнейшей обречённости Карларис залпом опустошил кубок и со злостью отшвырнул его в угол.***
Утро не принесло князю Пентошийскому облегчения. Отправленные в город по следам разъехавшихся в спешке магистров гонцы принесли неутешительные вести – симптомы, схожие с теми, что были у принца Таргариена, за ночь проявились ещё у дюжины человек. Обильная рвота, у некоторых даже с кровавыми сгустками, жар и лихорадка косили пентошийских властителей без разбора: одинаково скверные новости пришли о состоянии Эрнариса и Гонлариса, хотя они не сходились в своих предпочтениях ни в жизни, ни в политике, и даже Геллио, всегда славившийся отменным здоровьем, страдал тем же недугом. Весь Пентос как будто замер в тревожном ожидании; наиболее боязливые граждане попытались было покинуть город, опасаясь эпидемии, но Каллио приказал закрыть все ворота, усилить стражу и пропускать только гонцов с его позолоченными жетонами, чтобы не допустить распространения заразы, если злосчастный пир послужит её началом. Прислушиваясь к собственному состоянию, Карларис всю ночь в компании домашнего лекаря провёл в тревожном ожидании рвотных позывов или начала жара, но его таинственный недуг как будто бы миновал. Проспав каких-то четыре часа, он вышел из своих покоев всё такой же усталый, несвежий и мрачный настолько, что домашние рабы испуганно жались по стенкам, хотя Карларис никогда не проявлял к ним жестокости и был строг лишь в необходимой мере. После полудня ему удалось уговорить себя съесть несколько сухарей с оливковым маслом, сорванных на его глазах овощей и фруктов и запить их холодной водой – опасаясь возможного отравления на большее он не решился. — Выходил ли кто-то из гостевых покоев? — осведомился он у почтительно ожидавшей окончания его трапезы домоправительницы. — Да, господин, — ответила пожилая женщина; когда-то она была рабыней его матери, о чём свидетельствовали шрамы от ошейника, и помогала растить будущего князя. В семье Каллио было принято освобождать кормилиц за достойную службу, если взращиваемый им ребёнок выживал; к старой Маре Карларис испытывал что-то похожее на сыновью благодарность и только её крепкой руке он смог доверить родной дом, когда не стало родителей, а сам он оказался слишком занят политикой и торговлей, чтобы лично следить за ним. — Кто именно? — Серый рыцарь, господин. Он прошёл на кухню, пожарил хлеб, яйца, взял овощей и кипятка, и вернулся в покои. — Вот как… Возможно, сир Деннис Серый выходил за завтраком себе; в любом случае, следовало нанести визит вежливости и справиться о здоровье принца. В раздражении дёрнув себя за рыжую бородку, Каллио чертыхнулся и едва не проклял день, когда вестеросский принц приземлился в садах княжеского дворца; столько проблем!.. С другой стороны, если бы не он, то мирийская партия бы наверняка нашла другой повод для жертвоприношения с непосредственным участием Каллио. Размышляя таким образом, князь оказался перед решётчатой деревянной дверью, ведущей в комнаты вестеросских гостей; тяжелый полог за ней был задёрнут и не пропускал ни света, ни звука. Немного помешкав, Карларис фыркнул и постучал. Спустя несколько мгновений послышались приглушённые шаги, занавесь откинули и на пороге возник сероволосый присяжный щит. — Превосходнейший князь, — поприветствовал он хозяина, и Каллио впервые для себя заметил, что по-пентошийски слуга принца говорит как-то слишком прямо, старательно проговаривая все слоги, даже те, которые сами пентошийцы проглатывали или сливали с соседними. — Я пришёл справиться о здоровье принца Эйгона. — Конечно. Разумеется. Прошу вас. К немалому удивлению князя, рыцарь посторонился, пропуская его внутрь. Стараясь ступать как можно мягче и тише, чтобы не потревожить больного, Карларис прошёл в большую залу, на стенах которой красовались фрески, изображающие тропическую охоту в джунглях Соториоса. Одно из окон было распахнуто настежь и прохладный воздух (первый признак того, что осень потихоньку вступает в свои права) шевелил тонкие, полупрозрачные золотистые занавески. В противоположном краю комнаты были расставлены высокие книжные шкафы, набитые трактатами и свитками, а подле них стоял стол, за которым спокойно сидел и споро что-то переписывал Эйгон Таргариен. — Надеюсь, превосходнейший князь простит меня, если я поприветствую его сидя, — обернулся к нему больной, и на устах его играла лёгкая улыбка человека, добившегося своего. — Д-да… — потрясённо кивнул Каллио. — Друг мой… Но… Как вы? — Уже лучше, благодарю. Вопреки собственным словам, вид у него всё ещё был болезненным; кожа оставалась бледной, лицо как будто осунулось, а серебро волос потускнело. Вестеросец был практически раздет – короткие штаны до середины икры не скрывали того, что правая нога была суше и немного короче левой; сверху был накинут лёгкий пентошийский халат, вопреки обычаю ничем не прихваченный на поясе. — Полагаю, вы хотите услышать о событиях, случившимся вчера вечером, — полуутвердительно сказал Эйгон и, не дожидаясь ответа собеседника, задал вопрос сам. — Вы уже посылали в город? — Д-да. Больны ещё не менее дюжины магистров. Самые разные люди… — И это прекрасно, — удовлетворённо кивнул принц. — Прекрасно?! Вы хоть понимаете, что случилось? Вы помните, как сказали мне, что вас отравили? — Отчётливо помню. — Тогда… — В чём было дело? В мидиях. И в винном соусе к ним. — Что? — тупо переспросил Каллио. — Вы отравились… мидиями? — И соусом на основе красного вина. Если помните, я рассказывал вам, что мы с Деннисом вместе изучали медицину в Цитадели Староместа. Нет ничего естественнее отравления дарами моря, особенно, если подать их с правильной заправкой, — драконий принц кровожадно усмехнулся. — Вернее, в нашем случае, неправильной. — Но я думал, вас отравил кто-то из магистров! — Вот видите! — торжествующе воскликнул Эйгон. — Вы так подумали! И потому вы позвали лекаря, и реакция ваша была такой быстрой и естественной только из-за того, что вы и правда считали кого-то из своих собратьев отравителем. — Я думал, вы умираете… — Что скажешь, Деннис? Я умирал? — поинтересовался вестеросец у своего рыцаря. — Угроза была достаточно ощутимой, — тактично заметил тот. — Особенно, если не знать, что стало причиной. — Вот видите, князь, всё было по-настоящему. То, что вы могли принять за кровь, было ничем иным, как полупереваренным красным соусом, уж простите за такие подробности. — Если это и правда было опасно, то… Другие магистры могут не выжить? — Не думаю, что у них настолько бестолковые лекари, — пожал плечами принц и отпил воды из стеклянного бокала. — Последствия отравления можно нейтрализовать достаточно быстро. Уверяю вас, большинству из ваших друзей это ничем не грозит. — Тогда чего вы хотели этим добиться? Зачем вы это сделали? Улыбка, не сходившая с лица Таргариена, стала заговорщической. — Чтобы защитить интересы Семи Королевств, разумеется. К счастью для вас, ваши и наши интересы совпадают, так что я выиграл вам немного времени. — И что вы предлагаете мне делать?! – Каллио почувствовал, как его начинает душить возмущение. – Вы хоть понимаете, что вломились со своими методами, как… как дракон в пастушью деревню! Если хотите травить, делать это нужно тоньше, это нужно делать наверняка! Чего вы добились? Выиграли мне пару дней, пока магистры блюют? Что вы предлагаете мне сделать за это время? Организовать переворот? Стать узурпатором, провозгласить себя королём?! Да меня граждане разорвут на кусочки! — Успокойтесь, друг мой, — примирительно поднял руки Эйгон. — Не стоит недооценивать силу плохих мидий и дрянного соуса. Карларис захотел было возразить на это, что никто не травит магистров мидиями, как вдруг раздался осторожный стук. Присяжный щит скользнул к двери, за которой оказалась Мара. — Простите, мой господин, — склонилась она перед Каллио. — Прибыл гонец из города. — Ну! Что случилось? — Скончался магистр Лоррио Ленарис. Лекарь сказал, что его шея распухла и перекрыла ему горло. Он задохнулся. — О боги… — только и смог выдавить из себя Каллио. — Он вроде бы ваш родственник? — сочувственно поинтересовался Эйгон. — Муж моей двоюродной сестры. Мы с Тирой никогда не были особо близки, а с Лоррио… Мы не всегда сходились во взглядах. — И всё же он послал нам чертежи. — Потому что я их у него купил, — криво усмехнулся Каллио. — Вы переносите свои вестеросские обычаи на нас, а это неправильно. Часто даже кровные братья не всегда помогают друг другу, чего уж тут говорить о мужьях двоюродных сестёр. — Поэтому он голосовал за вашу смерть? — невинно осведомился принц. И тут Карлариса прошиб холодный пот из-за внезапной догадки. — Так это ваших рук дело?! — Нет, не моих, — спокойно ответил Таргариен, уверенно выдержав взгляд князя. — Ни я, ни Деннис не подсыпали и не подливали ничего в его еду или питьё. Магистр Ленарис сам виноват в своей смерти. Нужно всегда следить за тем, что и как ты ешь. Особенно в отношении даров моря – они крайне коварны. Вы знаете, князь, можно всю жизнь прожить у моря, но не отведать рыбы, потому что именно для тебя она является самым страшным ядом. — Природный яд? — начал догадываться Каллио. — Ну конечно, Лоррио никогда не ел ни мидий, ни устриц, ни крабьего мяса, а рыбу – только речную. Но, как вам удалось убедить его их проглотить? — О боги, друг мой! — закатил глаза Эйгон. — Как будто вы сами не знаете, на что способен пьяный человек! Он может не уследить за собственным мочевым пузырём, что уж тут говорить о содержимом тарелки. Особенно, если все вокруг него едят и нахваливают. Каллио, потихоньку оправляясь от первоначального удивления, присел на так кстати подвернувшийся стул с подлокотниками; в его голове распоротое и разобранное на нитки полотно пентошийской политики снова начало сплетаться воедино, но на этот раз с новыми узорами. Гнилую нить требовалось заменить – граждане должны выбрать нового магистра на место Лоррио и надо предложить им дружественного кандидата; кажется, у Гессио Гонлариса был племянник, который тоже торговал с Вестеросом, вроде бы он сам ходил на западные берега соседнего континента. Да, пожалуй, он будет подходящей заменой, если удастся добиться его избрания. — Вы подумали, что делать, если правда всплывёт? — уже деловым тоном поинтересовался князь. — Один из наших мейстеров писал, что правда существует всегда и вне зависимости от нашего желания её скрыть выходит наружу, — философски заметил принц, возвращаясь к своим книгам. — Скажите, князь, к чему утаивать правду? В чём она заключается? В том, что гости отравились моллюсками? Такое случается, если они жили в слишком тёплой воде, а может их просто передержали на прилавке. Я бы посоветовал найти рыбака, продавшего вашему повару испорченный товар. И повара высечь, раз он не может отличить хороших мидий от плохих. Кто-то напился и съел что-то не то? В вольном городе свободный человек, особенно магистр, сам себе хозяин, если он не может уследить за собой – в том только его вина и больше ничья. Мы за свою ошибку расплатились сполна. А что до чьей-то смерти… Иногда смерть – это просто смерть, не так ли? Никогда не знаешь, за каким углом тебя дожидается Неведомый. Поиски тайных смыслов бесполезное дело, доложу я вам, поверьте, я испытал это на собственной шкуре пока учился в Цитадели. Иногда трагические случайности просто происходят, и с этим ничего нельзя поделать. Когда Таргариен окончил говорить, в зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом занавесок и скрипом пера по бумаге. Мара так и осталась стоять в дверях – в её лояльности князь не сомневался; сир Деннис, закинув ногу на ногу, вольготно развалился на диване, но вся его поза говорила о таящейся в нём угрозе и готовности немедленно вскочить с мечом наголо. В словах и поступках вестеросца смысл, разумеется, был: в чём-то слишком простой, очевидный, бесхитростный, одним словом, вестеросский, не пентошийский, но он был. Положение, конечно, неприятное, но ничего непоправимого, в сущности, не произошло. За пару дней, пока магистры приходят в себя, Карларис сможет нанести пару визитов, чтобы упрочить собственную партию, а кроме того, нужно выразить соболезнования сестре (они всё-таки родственники) и начать работать с племянником Гонлариса. И всё же Каллио не мог отделаться от неприятного ощущения, что его где-то провели, обманули, но при этом убедили, что это ему выгодно. Почесав бороду, он как бы невзначай спросил: — Так сколько, вы говорите, займёт ваше восстановление? Таргариен ничем не выдал своего отношения к провокационному вопросу и продолжил переписывать свой фолиант; наверняка ведь он знал, чем кончится его план. — Думаю, через пару дней я смогу сесть в седло. Я понимаю, превосходнейший князь, что Пентосу сейчас не до нас, внутренние дела ничуть не менее важны, чем внешние. Завтра я закончу с работой и верну ваши книги в библиотеку, ещё день, я думаю, уйдёт на сборы, и тогда поводов злоупотреблять вашим радушием и гостеприимством у нас не останется. Целебные родники Андалоса должны помочь мне вернуться в норму. Карларис поднялся со стула, расправил свои шоколадно-золотые одежды, и заговорил неожиданно для себя вполне искреннее, так, будто не было досады и злости на опрометчиво действовавшего юнца: — Если в этом есть необходимость, оставайтесь в этом доме столько, сколько потребуется. Вы всё ещё мои гости и я всё ещё хочу считать вас своими друзьями. То, что вы оказались втянуты в наши внутренние дела… — Мы благодарны вам, друг мой, но всё уже решено, — мягко, но непреклонно ответил принц и неожиданно продекламировал. — Удача склонится на сторону того, кто вовремя пришёл на поле боя, но победа прибудет на стороне того, кто вовремя его оставил. — Красивая фраза, — воздал должное Каллио. — Кто это сказал? — Мой тёзка, Эйгон Аногарион в своём «Искусстве победы». Из этих слов Тейсекар Победоносный вывел одну из своих стратагем. — Значит, мне вас не удержать даже под предлогом заботы о вашем здоровье? — с грустью прогороворил князь. Эйгон Таргариен всем телом развернулся к Каллио и тот почувствовал, как под слоями одежды по спине пробежал тревожный холодок. Принц больше не улыбался, а в глазах его плясало зелёное пламя одной из преисподен. — Вермитор ещё не обедал, мой друг. Не могли бы вы приказать привести ему пару быков? Каллио с усилием сглотнул внезапно образовавший комок в горле, кивнул и вышел вон. Только на почтительном удалении от гостевых покоев он позволил себе выругаться. Все эти месяцы он про себя звал принца Эйгона вестеросцем, но сейчас тот напомнил, что именно Таргариены, а не волантийцы или лиссенийцы, являются истинными наследниками Старой Валирии, царствовавшей по праву крови и по праву огня.