***
Расчёт на тёплый, как в Пентосе, приём не оправдался: наместник Селориса, сухощавый мужчина средних лет с коротко остриженными волосами белого золота, был холодно-вежлив, его высокий валирийский подчёркнуто безукоризнен. Он назвался эйксом Бейселаром Арнарионом; поклон его был лёгок и непринуждён, ровно настолько, чтобы изобразить минимальную степень почтения к высокому гостю. Солдаты его гарнизона прекрасно вышколены, а почётный караул больше походил на стражу при почётной капитуляции; на ту же мысль наводила и настоятельная просьба наместника воздержаться от выходов за пределы городской цитадели. Зима в нижнем течении Ройны оказалась вполне сопоставима с зимой в нижнем течении Черноводной: днём снег с дождём топил в улицы в грязи и слякоти, а ночью мороз обращал вонючую жижу в вонючий камень. Ни Селору, ни Ройна не покрывались льдом, и Эйгон был не вполне уверен, что в этом виновата одна лишь температура – дело могло быть и в остатках древней ройнарской магии воды. В комнатах, обставленных вопреки слухам о великой роскоши волантийцев достаточно скромно, было тепло и сухо, но едва ли вестеросцы чувствовали себя уютно, находясь на положении нежеланных гостей. Наместник не был особенно любезен – за несколько недель он едва ли провёл с ними больше двух часов, – но любая прихоть Эйгона исполнялась в тот же день: ему принесли несколько внушительных стопок бумаги, перья, чернила, тушь, грифели, разрешили пользоваться библиотекой наместника (но всегда в присутствии прислужника, иногда вежливо отказывавшего принцу в доступе к тем или иным книгам и свиткам), ежедневно на ужин подавали лучшие блюда, принцу и рыцарю приводили дорогих постельных рабынь, а Вермитору – корову. Когда мерзкий климат довёл Денниса до жуткой простуды, принцу, взявшемуся лечить своего присяжного щита, предоставили все необходимые ингредиенты для снадобий без каких-либо вопросов и даже не обиделись, стоило высокородному гостю в грубой форме выставить местного лекаря. Наконец, когда шла уже четвёртая неделя их вынужденного затворничества, ровно перед обедом их почтил своим присутствием сам наместник Селориса, возникнув на пороге их покоев, впереди процессии татуированных рабов с многочисленными подносами со снедью. — Принц Эйгон, — правитель города заговорил на общем языке с заметным певучим акцентом, отличавшим тех, кто более привык говорить по-валирйиски, растягивая гласные. — Позвольте присоединиться к вашей трапезе? — Мы в вашем распоряжении, милорд, — съязвил принц и запоздало прикусил себе язык; хотя у них и были основания гневаться на хозяина за странный приём, столь явное неуважение могло перечеркнуть едва начавшиеся переговоры. По счастью, собеседник предпочёл пропустить шпильку мимо ушей. — Определённо между нами возникло некоторое недопонимание, которое я желаю устранить. — Скажите, эйкс Бейселар, чем же мы прогневали вас или триархов Волантийского Фригольда, что вы держите принца Семи Королевств на правах почти что пленника? Признаю, нам грешно жаловаться на условия темницы, но клетка, даже будь она позолочена, остаётся клеткой. — Как я упоминал, имело место некоторое недопонимание, — повторил наместник. — Ваше прибытие оказалось для нас… полной неожиданностью. — Неужели? — поднял брови в притворном удивлении Эйгон. — Стало быть, ваши послы и шептуны из Пентоса и Браавоса не доносили вам, что взрослый дракон с бронзовой чешуёй и двумя всадниками на спине объявился по другую сторону Узкого моря? — Прошу не преувеличивать мою власть, принц Эйгон, — Арнарион даже как будто оскорбился. — Я не вхожу в число тех, кому позволено знакомиться с дипломатической перепиской. Я простой наместник, триархия передо мной не отчитывается и сообщает мне только ту информацию, которую посчитает необходимой, чтобы я достойно и эффективно управлял вверенными мне землями. Ваше внезапное появление в наших землях вынудило меня запросить инструкций у триархов, путь и так не близкий, а ещё погода… — Погода особенно мерзкая, тут я с вами согласен. Но что же желают сделать со мной триархи? — Эйгон показательно развалился в кресле, не обращая внимания ни на суетящихся рабов, выставлявших на стол всё новые и новые блюда с яствами. — Триархи приглашают вас в Волантис. — Какое удачное стечение обстоятельств. Я почти раздумал туда лететь. — Они приглашают вас в качестве гостя. — Такого же гостя, каким я являюсь у вас? Благодарю покорно, я был лучшего мнения о волантийском гостеприимстве. И где же нас разместят, скажите на милость? Не думаю, что в Волантисе ещё остались стойла под стать Вермитору. — Вы будете гостем в Чёрных Стенах. А вот это уже интересно. Эйгон проглотил очередной колкий ответ и испытующе уставился на Арнариона; тот спокойно выдержал его взгляд и вслепую принял из рук раба слегка дымящуюся чашу с подогретым вином. — Я слышал, что за Чёрные Стены просто так не попасть, — весьма кстати вставил Деннис, потянувшийся за своим кубком, что позволило принцу выгадать время и ещё немного понаблюдать за наместником. Тот был спокоен, как переевший дракон: минимум лишних движений, твёрдая уверенность в себе, какая бывает у людей, получивших приказ и точно знающих, что им достанет сил его выполнить, и притом выполнить превосходно. — Всё верно, — кивнул Арнарион. — За Чёрными Стенами живут только семьи Старой Крови и те, кого они пригласили, их самые дорогие и самые желанные гости. Какая удача, что вы, принц, подпадаете под оба критерия. В повисшей в комнате тишине было отчётливо слышно, как шуршали по коврам ноги рабов, закончивших накрывать стол и теперь торопливо покидающих покои. — Что вы имеете ввиду? — Вы кровь от крови Валирии, принц. Ваше право жить в Чёрных Стенах неочевидно только слепому, но больше вашей внешности за вас говорит ваш могучий дракон. Только истинный сын Старого Фригольда может укротить такого зверя. Если бы вы заявили права, триархи бы не нашли способа вам отказать. Доказательства, простите мне дурной каламбур, налицо. — А второй критерий? — признаться, Эйгон никогда не думал о том, какое положение он может иметь заграницей; принцу Семи Королевств до этого не было дела, но сейчас его больше всего волновал другой вопрос. — Кто меня пригласил? — Бывший триарх Волантиса. — Их, должно быть, несколько десятков. Я ни одного не знаю. — Точнее было бы сказать, что лично вы с ними не знакомы, это так, но в Волантисе принято помогать родной крови. Вас примет Сейера Таргариен.***
В сравнении с Волантисом, Селорис был ничем не лучше многочисленных мелких городков и селений, что уже встречались путникам в Эссосе. Первая Дочь Валирии, как называли крепость, обнесённую стеной из обожжёного в драконьем пламени камня, за долгие века своего существования разраслась в один из самых крупных городов мира. Развитие города шло не только вширь – его множащиеся кварталы обновляли и перестраивали на деньги триархов, желавших задержаться на посту, и тех, кто хотел их с этого поста сместить; однако в отличие от пёстрого многообразия Браавоса и пошлой роскоши Пентоса, Волантис сохранил строгую, почти суровую красоту Старого Фригольда, казавшуюся теперь диковинкой: башни словно старались перерасти друг друга, как кроны чудных деревьев высились купола, прямо над улицами перекидывались каменные, дощатые, верёвочные мосты и переходы, соединяющие здания друг с другом; имевшиеся в изобилии общественные колодцы и фонтаны дарили горожанам чистую воду взамен речной мути, плывшей многие сотни лиг по всей Ройне; рынки располагались упорядочено, насколько это было возможно; ипподромы, арены и театры имелись практически в каждом районе города. Разумеется, был ещё знаменитый Длинный мост – согласно многим утверждениям самый протяжённый в мире, одно из чудес света. Всё это касалось в первую очередь города вне Чёрных Стен, каким Эйгон и Деннис его увидели с высоты драконьего полёта. Согласно полученным инструкциям (весьма подробным), они трижды облетели Волантис по периметру стен, подавая сигнал рёвом над каждым из четырнадцати городских врат, заставили Вермитора чиркнуть хвостом и кончиками крыльев по водной глади Ройны – таков был условный знак, что они прибыли с миром – и, медленно приблизившись к Чёрным Стенам, аккуратно приземлились над Серебряными воротами, одними из трёх что вели в город Старокровных. Эйгон не смог удержать горделивой улыбки первопроходца: наверное, впервые со времён Рока дракон садился на Чёрные Стены. Почувствовав настроение всадника, Бронзовый Гнев выпрямился во весь свой рост (хотя принц и уловил саднящую боль в груди), расправил крылья и громким протяжным рёвом оповестил весь Волантис о своём прибытии. Как и было условлено, на Стенах их уже ждали. Дождавшись, пока дракон немного успокоится, к вестеросцам приблизился отряд стражников в сверкающей на зимнем солнце броне и пурпурных плащах; расступившись, они пропустили вперёд пожилого полноватого мужчину. Завёрнутый для тепла в красный плащ с золотым шитьём, он держал в руках бронзовый жезл в фут длиной и распространял вокруг себя удушливое облако благовоний, за которыми отчётливо ощущался тот особый запах кислого пота, которым потеют только толстяки. По луноподобному лицу его беспокойно бегали маленькие бледно-лиловые глазки, выдавая внутреннюю борьбу животного страха перед чудовищем с долгом, подкреплённым, очевидно, неким другим страхом, не менее сильным. — Волантийский Фригольд приветствует принца Эйгона Таргариена! — тонким голоском возгласил толстяк на волантийском; язык Нового Фригольда ближе всех других языков Вольных Городов напоминал высокий валирийский, но звучал несколько проще. — Старая кровь течёт едино. — Старая кровь течёт едино в вас, как и во мне, — ещё один согласованный и заученный элемент встречи. — Испокон веков и до скончания времён. Добро пожаловать, принц. Я третий триарх Фригольда эйкс Лейрис Береннис. Толстяк не слишком изящным поклоном засвидетельствовал своё почтение; стало быть, жезл – символ его полномочий. — Рад встрече, эйкс Лейрис. Как и было условлено, со мной только мой рыцарь и мой дракон. Мы просим дозволения вступить за Чёрные Стены. — Триархия Фригольда признаёт за вами это право и дозволяет вступить в Старый Город, — сказал эйкс и добавил уже гораздо менее формальным тоном. — По совету старейших, под гнездовье вашему дракону отдан один из старых ипподромов, он здесь, прямо под нами, так что ему ничего не грозит. — Скорее вам ничего не грозит, — заметил Эйгон и шевельнул поводьями. Вермитор примерился и, пару раз взмахнув крыльями, спрыгнул вниз, едва не снеся ногами скамьи зрителей. Арена оказалась ему в самый раз – достаточно большая, чтобы он мог потянуться и немного размяться. Интересно, почему Старокровные отдали её? И, самое главное, что они рассчитывают получить взамен? К тому моменту, как они спешились, их догнал паланкин с триархом; по счастью, эйкс Лейрис не стал приглашать их к себе, хотя места там хватало с запасом – видимо, не позволяли местные приличия и понятия о власти – но принц был этому только рад. Следом рабы поднесли ещё один паланкин, а рядом под уздцы подвели великолепного серого в яблоках жеребца. Деннис издал странный всхлип, очень похожий на подавленный смех; определённо, даже если волантийцы и не имели ввиду никакого скрытого подтекста, лучшего им было не придумать – серые волосы присяжного щита и серая конская шкура прекрасно сочетались вместе. Принц оглянулся на Вермитора. Тот, словно понимая, что показывать собственную слабость крайне нежелательно, демонстративно фыркнул и пустил дым из ноздрей. Жеребец, испуганно заржав, поднялся на дыбы, а рабы с паланкинами дрогнули, но ноши своей не уронили. Дракон деловито оглядел своё новое гнездовье и пару раз поскрёб арену лапой, словно проверяя на прочность и пытаясь понять, как ему лучше устроиться. Эйгону не хотелось оставлять больного Бронзового Гнева на новом месте одного, но делать было нечего; чтобы найти способ помочь ящеру следовало пройти испытание волантийской политикой и родственным гостеприимством. Едва Эйгон расположился в своём паланкине, как вся процессия двинулась в путь. Улицы Старого Города оказались гораздо спокойнее улиц внешнего Волантиса; здесь не кричали торговцы, не сновали носильщики, не торопились по своим делам пешеходы, у каждого крыльца, покрытого резьбой или вымощенного изразцами, были разбиты клумбы, засаженные какими-то цветами, умудрявшимися цвести даже в зимнюю слякоть, а на обочинах росли аккуратно подстриженные вечнозелёные деревца. Над ними сплетались в причудливое кружево переходы между башнями особняков – должно быть, так было и в Граде Валирийском, владыки которого могли всю жизнь провести между башнями и небом, ни разу не коснувшись дорожной пыли. Пару раз им попадались другие паланкины, изящные экипажи, неторопливые всадники – Старокровным не пристало передвигаться пешком, как, видимо, не пристало куда-то торопиться. Они остановились в паре кварталов от ипподрома около роскошного дома из красного камня; ступени и колонны у входа были сделаны из чёрного гранита и в лучах негреющего солнца блестели, как смоляные. На крыльце рядком выстроились вышколенные рабы, согнувшись в семь погибелей при виде высокородных гостей; когда их паланкины поравнялись, Береннис сказал: — Позвольте оставить вас здесь. — Бросаете меня на растерзание собственной тёте? — ни с того ни с сего разнервничавшийся Эйгон попытался улыбнуться, но вышло кривовато. — Те, в ком течёт Старая Кровь, ценят семью и уважают дела, которые решают только в её кругу. — Значит, бросаете, эйкс. — Не переживайте, принц, мы непременно увидимся, — заверил его Лейрис и стукнул жезлом по опоре паланкина. — Уж лучше бы не виделись, — буркнул себе под нос на общем принц; триарх чем-то ему не нравился и дело было даже не столько в запахе, а к собственным предчувствиям Эйгон с недавних пор стал относиться осторожнее. Между тем ему предстояло новое испытание неловкостью: пара рабов, силачи с Летних островов с эбеновой кожей, разом подняли принца на руки и вознесли по ступеням вверх, где аккуратно поставили на ноги. Непривычный к такому обращению Эйгон заозирался, оценивая преодолённое расстояние, и невольно столкнулся с поднимавшимся следом Деннисом. — Ловко они вас, мой принц, — заметил присяжный рыцарь по-андальски. — Завидуешь? — Не без этого. Их разговор прервал выступившая вперёд рабыня. Это была красивая женщина не то андальских, не то ройнарских кровей, несколько располневшая с годами; лицо её можно было бы назвать красивым, если бы не грубые спиралевидные татуировки на щеках, лбу и подбородке – обычай метить своих рабов столь явно показался принцу варварским, чем-то сродни россказням про одичалых. — Гела Сейера ожидает вас, эйкс Эйгон, — объявила она по-волантийски с низким поклоном. – Ничтожная проведёт вас. Ваш отважный спутник может подождать здесь. — Мой отважный спутник отвечает за мою безопасность, — отрезал Эйгон. Ему не понравилось, что его попытались отделить от присяжного щита при первой же возможности. — Гела Сейера гарантирует безопасность вам обоим и вашему могущественному дракону. В стенах её дома, как и за Чёрными Стенами вам ничего не грозит. — Я не оставлю своего рыцаря на улице. — Как пожелает эйкс. Рабыня снова поклонилась, звякнув тонкими золотыми цепями, крепившимися к узкому золотому же ошейнику; всё вместе это производило впечатление дорогого украшения, но утилитарное и символическое значение не могло укрыться от постороннего взгляда. Очевидно, статус её среди рабов довольно высок – у прочих выстроившихся на ступенях ошейники попроще; вместе с этим, она лишь первая среди равных; всё ещё рабыня, пусть и командующая другими рабами. Эйгон успел насмотреться на сенешальском дворе Цитадели, да и в коридорах Красного Замка, что делает с маленьким человеком даже самая ничтожная крупица власти – слегка приподнятый над грязью и дерьмом, в которых барахтаются его собратья, он начинает отчаянно подняться ещё выше, упираясь, отталкивая и топя их. В конечном итоге такие люди становились даже хуже Мейегора Узурпатора: тот не боялся ничего и никого, а эти боялись старших и потому были ещё более жестоки с теми, кто стал младше их. Следом за рабыней, бывшей, по всей видимости, кем-то вроде старшей служанки, вестеросцы вошли в красно-чёрный дом. Изнутри он был устроен довольно непривычно: первая проходная комната, украшенная фресками с видами Ройны, вела во вторую, где им предложили оставить плащи; в третьей двое мальчиков-рабов с грубыми металлическими ошейниками и наручами несколькими влажными полотенцами отёрли пыль и грязь с сапог гостей; в четвёртой им предложили по небольшому кубку вина, в котором Эйгон с удивлением узнал одно из арборских золотых, причём не самое простое. Наконец их провели в гостевую часть дома, где каждая попадавшаяся на их пути комната была создана для приёма посетителей; залы украсили богато, но не безвкусно, как в Пентосе: стены покрывали росписи и резьба, а не бессмысленные золотые украшения. Комнаты сообщались друг с другом широкими проёмами без дверей – так во время праздников и пиров Старокровные могли свободно переходить по ним, общаясь, объедаясь и теша себя всеми возможными искусствами, не исключая, видимо, и любовные. Эйгон хотел было уже поинтересоваться, а можно ли в волантийских домах вообще запираться на ключ, как они подошли к массивной двери красного дерева, искуссно украшенной драконьей резьбой; узор весьма напоминал те, что покрывали двери в Красном Замке или в Драконьем Камне, но не повторял полностью, а скорее был создан по мотивам: резчик, очевидно, драконов видел только на рисунках, а художник не слишком старался, так что все ящеры были на одну морду. — Гела Сейера хотела бы встретиться с эйксом наедине, — предупредила рабыня, взявшись за тяжёлое медное кольцо в двери. — Я подожду здесь, мой принц, — кивнул Деннис, отступая к низкому дивану у стены. Около него как из-под земли выросла молоденькая рабыня с кубком вина. Что ж, по крайней мере скучать присяжному щиту не придётся. Эйгон аккуратно переступил с ноги на ногу. Тётки своей он не боялся; Таргариен Таргариена не отравит и не убьёт – так поступал только Мейегор Узурпатор; однако Сейера покинула Вестерос в самый год рождения принца и теперь казалась артефактом ушедшей эпохи. Рабыня с золотым ошейником, между тем, отворила дверь и впустила Эйгона в ещё одну комнату. Обстановка здесь была гораздо приватней: стены укрывали шёлковые красные обои с узором из драконьей чешуи, горел камин, напоминающий пышащую огнём драконью голову, вокруг него были расставлены диваны, с рассыпанными по ним подушками. — А ты подрос с нашей последней встречи. Эйгон вздрогнул; разглядывая покои, он не заметил стоящей у окна женщины; теперь она сделала пару шагов вперёд, и принц смог её разглядеть. Как он знал, Сейере Таргариен, пятой дочери Джейехериса I и Алисанны Доброй Королевы, в этом году должно было исполниться тридцать девять лет, но едва ли она выглядела на свой возраст. Сейерой – это могла быть только она – оказалась прекрасная женщина, чья красота уже не являлась девичьим очарованием, а была красотой взрослой женщины, которой удалось победить годы хотя бы на время. Волосы её цвета белого золота были собраны в низкий пучок и небрежно переброшены через плечо. Она была облачена в слишком лёгкое для зимней погоды струящееся белое платье, перехваченное широким поясом с золотым шитьём, но поверх него укуталась в тирошийскую шаль, тонкую – такая же была у бабушки Алисанны, – но очень тёплую. — Тётя Сейера, — Эйгон, растерявшись, поприветствовал её немного неловким поклоном. — Тётя! О, боги! — воскликнула женщина. — Не думала, что доживу до такого позора, как «тётя». Хотя мне и «мама» далось нелегко. Ну и как реагировать на это? Бывшая принцесса уселась на ближайший диван и, склонив голову к плечу, принялась изучать племянника. — Ты не слишком похож на Бейлона, — решила она. — Разве что волосами и, может быть, скулами. Глаза у тебя точно от Алиссы, хорошо хоть оба одного цвета. Ну-ка, повернись. Эйгон послушно повернул голову и, чуть помедлив, медленно покрутился в разные стороны. На ярмарках в Староместе так осматривали лошадей, а в Пентосе – рабов; крайне унизительная процедура для внука одного короля и брата другого. То, что его разглядывала родная тётка не слишком успокаивало: принц слышал, что у неё был свой перинный дом, и теперь не мог отделаться от ощущения, что точно таким же взглядом она оценивала новых рабов для своего борделя. — Профиль у тебя точно как у папеньки. Моего папеньки, конечно же, чтоб ему не подавиться. — Он умер, тётя, — на всякий случай напомнил принц. — Да, я слышала, — отмахнулась Сейера. — Знаешь, когда мне сказали, что один из сынков Бейлона покалечил другого и тот охромел, я решила, что из тебя вырастет какой-нибудь угрюмый и перекошенный горбун. А оказалось… Гела покрутила в воздухе рукой, без слов обрисовывая всего Эйгона. — Ну, я действительно вырос колченогим, — принц выставил впёрд увечную ногу, демонстрируя толстую подошву и высокий каблук. — Тогда не стой столбом и сядь рядом. Она похлопала по подушкам рядом с собой, приглашая племянника присоединиться. Эйгон аккуратно примостился на самый краешек, но потом, решив не демонстрировать своё смущение столь открыто, заставил себя сесть глубже и принять менее напряжённую позу. — Итак, племянник… Как царствуется твоему брату? Я помню его толстощёким мальчуганом, не дававшим покоя кормилицам и нянькам. — Король Визерис, второй своего имени, царствует весьма счастливо и любим подданными. — За что? Он на троне третий год. — Полагаю, за то, что он молод. Он и Эймма, его жена, красивая пара, они добры и с лордами, и с чернью, много жертвуют, устраивают пиры и приёмы. В Браавосе мне говорили, что королева на свои деньги начала строить новую септу на холме Висеньи. — Иными словами, их пока не за что ненавидеть, — кивнула Сейера со знанием дела. — Джейехериса любили и всё ещё любят. — Не преувеличивай длину памяти народа. Мой папенька успел всех утомить, иначе бы твоего брата не звали Весенним Королём. Джейехериса любили и любят только за то, что большую часть своего правления он сидел на своём железном стуле с умным видом и ни черта не делал ни с государством, ни с семьёй. Они с дражайшей матушкой только и знали, что строгали ребятишек. Отвечать на это было сложно. С одной стороны, тётя была права: траур по Старому Королю начали носить ещё при его жизни, а праздновать начало нового правления стали едва ли не сразу после его смерти. С другой, столь резкие и непочтительные суждения о покойном деде не стоило оставлять без внимания если и не из родственных, то хотя бы из верноподданнических чувств. Его собственное отношение к покойному королю было сложным. С одной стороны, Джейехерис последовательно отказывал ему в наследственном праве оседлать дракона; жестокое и несправедливое решение, которое Эйгон не мог принять и не мог простить, получив, наконец, возможность летать – ощущения от особой связи с драконом были настолько острыми, настолько живыми, настолько чарующе-притягательными, что принц теперь не мыслил жизни без Вермитора. Таргариен без дракона – всего лишь тень настоящего Таргариена. И всё же в этом глупом решении Старого Короля прослеживалась своя извращённая логика и забота, которую всё-таки можно было понять. К тому же, как бы не обижался принц на своего деда, тот отправил его в Цитадель Староместа – там Эйгон обрёл те знания, ставшие теперь его главным орудием и разящим мечом; дед выслал убогого внука из столицы, но так же дал возможность реализовать себя. За это тоже стоит быть благодарным. — Я был у его смертного одра, — внезапно вспомнил Эйгон. — Вот как? Надеюсь, он умирал долго, — равнодушно заметила Сейера, но от принца не укрылось, как дрогнул её голос. Наверняка, ей хотелось узнать о смерти родного отца, но таргариеновская гордость не позволяла спросить об этом прямо. — Дед долго болел. Перед смертью он просил у вас прощения, просил вернуться. Сейера удивлённо на него взглянула и расхохоталась: — Какая прелесть! Назвать дочь шлюхой, выставить за дверь, а потом спустя годы просить прощения! Это же надо было додуматься до такого! — Он вполне искренне сожалел и раскаивался в своём поступке, — видимо, о том, что дед страдал слабоумием и принимал за дочь сиделку, стоило умолчать. — Да пусть хоть семижды раскаялся! – зло бросила тётя и тряхнула головой. — Он отказался от меня из-за грёбаного своего ханжества и глупых приличий! — Авторитет короны… — Ничуть не пострадал от того, что детей ему рожала родная сестра, так что мои шалости не слишком бы обременили этот авторитет! Но, наверное, мне всё же стоит быть ему благодарной. — Старому Королю? — Да. Из-за его ханжества и приличий я оказалась здесь. — Вдали от дома. — Зато я всех пережила. Мои братья стали бы неплохими королями, но Эймон умер, умер и Бейлон. Умерла Алисса, умерла Дейелла, умерла Визерра… Боги, неужели я последняя? — Дядя Вейгон ещё жив, — напомнил Эйгон. Сейера снова рассмеялась, но в этот раз хохотала она гораздо дольше, почти до полного изнеможения, откинувшись на подушки и рассыпав по ним свои золотистые волосы. — О, боги! Умеете же вы пошутить! — А в чём дело? — недоумённо нахмурился принц; такая странная реакция на имя дяди его удивила – архимейстер никогда не вспоминал о сестре-беглянке, как будто её вовсе не существовало. — Какая ирония, что из тринадцати дракончиков Старого Короля его пережили только я да Вейгон. Дочь-шлюха и сын-зануда. — Дед никогда не называл вас шлюхой. И дядю Вейгона он тоже не считал занудой. — Дорогой мой племянник, — умилённо улыбнулась Сейера. — То, что ты этого не слышал, не означает, что он нас так не называл! Конечно, я не шлюха, но из-за него я оказалась в борделе. Конечно, Вейгон не зануда, но мейстером он стал потому, что не годился ни на что иное. Нет, это очень забавно, что мы с ним ещё живы. Вырвались из этого кровавого замка. Думаю, всё дело в том, что только я и мой дорогой братец-книгочей занимаемся тем, что нам нравится без оглядки на железный стул. — Я тоже учился в Цитадели, — признался Эйгон. — И почему ты ещё не мейстер? — Можно любить знания и не быть мейстером. Цепь не для меня. — Согласна. Ты слишком хорошенький, чтобы носить эту дурацкую робу, а цепи созданы для рабов. Хитро ухмыльнувшись, Сейера потянулась к нему и, беззастенчиво положив руку ему на пах, стала мять член Эйгона. Не успел принц как следует этому удивиться, как его организм отреагировал на женские руки совершенно по-мужски, чем вызвал новую улыбку у гелы. — Судя по рассказам Алиссы, тут ты точно пошёл в отца. — А вы хотите наверстать упущенное? Сейера хмыкнула, но руку всё-таки убрала; Эйгон почти этому не расстроился. Памятуя одну из стратагем Тейсекара, утверждавшего, что контратака – самая лучшая форма защиты, принц продолжил изливать яд: — Правда, что вы продали девичество за возможность оказаться в Лисе? — Правда, — к её чести, тётя приняла выпад достойно. — Самое взвешенное моё решение и самое оправданное вложение. Несколько малоприятных минут – со мной не нежничали и, буду честна, удовольствия я от этого не получила, – но посмотри, где я теперь? Сижу за Чёрными Стенами, правлю Волантийским Фригольдом. Я стала королевой, во всём, кроме имени. — Всего на год. — На четыре. Четырежды я была триархом. А что до имени... Неужели так важно, как тебя зовут, если у тебя в руках власть? — Которую надо получить. — О, это было не слишком сложно. Я продала себя, чтобы оказаться в Лисе. В Лисе я продавала себя снова, снова и снова, пока не скопила золота на корабль в Волантис. Здесь я занималась тем же самым, пока не умер хозяин моего перинного дома. Я оказалась шустрее прочих, забрала бордель себе и сделала его одним из лучших к востоку от Лиса. Тогда я перестала продавать себя и стала продавать своё имя. Ко мне стали ходить эйксы и гелы из-за Чёрных Стен, а потом выяснилось, что я сама им ровня. Не замечать меня у них не вышло – хотя они пытались – и меня пригласили жить здесь, а ещё через три года меня избрали триархом. Неплохо для девочки, которую отец звал шлюхой, не так ли? — Впечатляет, — вынужденно признал Эйгон. — Поэтому вы не вернулись в Вестерос? — Да, — кивнула Сейера, расправляя тирошийскую шаль. — Мне незачем было возвращаться. Разве что за драконом, но папенька бы мне его не дал. Тут у меня уже было имущество, дело, которое приносило мне денег больше, чем дарил бы мне толстый и глупый лорд-муж. Меня уже стали уважать, я успела испортить пару карьер и помочь ещё нескольким щедрым людям занять хорошие должности. Родительское прощение ничего мне не дало бы. — Даже внутреннего спокойствия? — Не думаю, что это принесло бы мне спокойствие. Пришлось бы снова соответствовать их ожиданиям, а так я осталась сама собой. Нет, ты определённо слишком много времени провёл с Вейгоном, ты стал таким же занудой! Посмотри до чего ты меня довёл: я расчувствовалась и говорю как старуха! Не надо так со мной, я не хочу чувствовать себя старой. Зачем ты приехал? Видимо, умение резко менять темы было одной из фамильных черт Таргариенов, подумалось Эйгону. — Учиться. Читать. Искать новое, — довольно обтекаемыми формулировками обрисовал свои планы принц. Ни к чему лишний раз говорить о валирийской свече и статуэтках, что хранились в седельных сумках, и ранении Вермитора. — Быть Вейгоном? — Не настолько занудно, — покачал головой принц с лёгкой улыбкой. — Ну да, конечно, — тётя, кажется, ему не поверила. — В любом случае, ты мой гость. Можешь оставаться в этом доме столько, сколько пожелаешь. Не думаю, что тут ты найдёшь много интересного для себя, но я могу представить тебя триархам и эйксам, которые ценят пыльную бумагу больше меня. — Буду весьма признателен. — Славно! Вечером устроим ужин, представлю тебя Старокровным и семье. — С кузенами мы уже виделись, — напомнил Эйгон. — Они были на Великом Совете. — Ах, эти, — Сейера досадливо поморщилась. — Самозванцы. Когда до нас дошли слухи об этом сборище я сама отказалась ехать и своим запретила – это не для нас, на посмешище себя выставить можно и по эту сторону Узкого моря. — Но… Кто же тогда был в Харренхолле? Я видел их сам… — А меня ты до этого видел? – усмехнулась принцесса. — Нет. — Так с чего вы взяли, что я их мать? — Они так сказали. Один из них был вылитый дед в молодости! — Все уже позабыли, как он выглядел в молодости. Очень легко сказать, что ты на кого-то похож, когда сравнивать не с кем. — Но кто же тогда это был? — Самозванцы. Слуги-вольноотпущенники, — пожала плечами Сейера, поднимаясь с дивана. — Услышали, что меня зовут в Вестерос, что я отказалась, обокрали меня и сбежали. Не переживай, я с ними разобралась. — Разобрались? — Их выследили и убили. Головы вернули мне. Хочешь посмотреть? — Пожалуй, что нет, — принц сглотнул неприятный комок в горле. — Так стало быть… У вас всё же есть дети? — Трое, — кивнула Сейера. — Ты их увидишь, думаю, они будут рады родственникам, к тому же они твоего возраста. Вы для них что-то вроде драконов – вроде бы где-то существуете, но вас никто никогда не видел.***
Приготовлений красно-чёрного дома Сейеры к очередному и, видимо, традиционному для Чёрных Стен приёму Эйгон не заметил, настолько тихо и слаженно выполняли свои обязанности рабы и слуги (разницу между двумя этими состояними принц ещё не вполне уловил): всё было сделано без шума, гама и сутолки, сопровождавших подготовку к пиру в Вестеросе. Тётя Сейера отвела ему покои на третьем этаже своего особняка, окна которых выходили сразу и на аккуратный внутренний сад, и на Стены; можно было разглядеть и каменные ряды сидений ипподрома, на котором отдыхал Вермитор. Комнаты были обставлены с неумолимым сочетанием роскоши и сдержанности. Мебель, сделанная из тёмного дерева, не казалась непреподъёмно-тяжёлой и величественной, как в Вестеросе, и не имела той дешёвой крикливости, что ценилась в Пентосе, но была функциональной и вместе с тем в должной степени отражала статус хозяев и величину их богатства. Мирийские ковры со сложными узорами устилали холодные каменные плиты пола. Окна украшали витражи, набранные из разных кусочков красного, оранжевого и жёлтого стекла, складывавшиеся в языки пламени, возносящиеся к небесам. Алые тона преобладали и в шёлковых обоях на стенах, и в обивке кресел и диванов. — Можно выгнать Таргариена из Вестероса… — начал было Эйгон, рассеянно крутя в руках трость. — Но нельзя выгнать Вестерос из Таргариена? – насмешливо поинтересовался Деннис, закончивший осматривать покои на предмет возможных потайных ходов и ловушек. Рыцарь нашёл три тайника: убежище за книжных шкафом, нишу под полом в локоть глубиной и лаз за ложным окном, но принц был уверен, что это ещё не полный набор секретов. — В каком-то смысле, — кивнул он. — Старокровным не нужны гербы, а значит и родовых цветов у них нет. Тётя могла выбрать абсолютно любой, но сохранила верность красному. Дом, красный как Твердыня Мейегора. Покои, как в Драконьем Камне. — Её просто мучает ностальгия. Архимейстер тоже таким страдает, но держит её при себе. — У архимейстера нет столько золота, чтобы переодеть весь Конклав в чёрное и красное и перекрасить Цитадель! — Ну, у него есть желание, а это уже полдела. Раздался лёгкий стук в дверь, и на пороге возникла давешняя главная рабыня в золотых цепях. — Гела Сейера надеется, что эйкс успел отдохнуть после дороги, и напоминает, что приём скоро начнётся. — Нас уже ждут? – удивился Эйгон. — Нет, эйкс. Хозяин приёма не спускается к гостям сразу. Гела спрашивает, не требуется ли вам портной? Принц растерянно переглянулся с присяжным щитом. Дорожные камзолы их успели поистрепаться, а парадные одежды были слишком вестеросскими – надеть их в Чёрных Стенах казалось кощунством; к тому же, Старокровные бы не стали воспринимать его за своего, даже несмотря на дракона. — Да, пожалуй, переодеться нам не помешает, — решил Эйгон. — Но успеет ли портной всё подогнать? — Не переживайте, эйкс. Геле Сейере служат лучшие портные Волантиса. Едва рабыня, так и оставшаяся безымянной, произнесла эти слова, как из-за двери бесшумными тенями выскользнуло пятеро субтильного вида мужчин с тюками ткани наперевес. Почтительно поклонившись, они обступили принца со всех сторон. — Мы рады услужить эйксу, — проблеял самый старый из них. Клочковатые белые волосы на щеках совершенно не вязались с его лысой головой и подбородком, а крючковатый нос казался клювом хищной птицы. — Мы просим эйкса простить нам отсутствие должной обходительности, но нам нужно работать быстро. — Конечно, — простил их Эйгон, немного сбитый с толку поспешностью, с которой всё решалось в красно-чёрном доме. Краем глаза он успел заметить, как ещё пара рабов подступила к Деннису с той же просьбой, но затем принца подхватил и закружил целый вихрь рук, одновременно снимающий с него мерки, стаскивавший с него старую одежду, прилаживающий к нему разные отрезы ткани, оборачивающий, примеряющий, сравнивающий и умудряющийся при этом негромко спорить между собой на быстром волантийском языке. В какое-то безумное мгновение Эйгону показалось, что одежду шили прямо на нём, прихватывая ткань нитками на живую; одно неверное движение – и весь труд насмарку; но нет, вот один из рабов отошёл в сторону и принялся что-то кроить, другой подхватил и тут же на полу начал сшивать обрезы. Принц был твёрдо уверен, что им ни за что не успеть подготовить его к приёму, но, судя по всему, у гелы Сейеры и правда жили лучшие портные всего Волантиса. За какие-то пару-тройку часов они умудрились сшить ему несколько белых туник, которые следовало носить одну под другой, короткие штаны, которые старик назвал «андазмами» , белую накидку и, более того, добавить на каждый элемент одежды широкие полосы вышивки с языками пламени и драконами, играющими красно-оранжевыми и чёрными бусинами в свете свечей (Эйгон и заметить не успел, как солнце скрылось за Чёрными Стенами). Очевидно, волантийцам были чужды расшитые ткани, а украшения на одежде были съёмными – такие легко можно было починить или заменить сообразно случаю и быстро меняющейся моде. Деннис, которого тоже приодели, жестами велел рабам выйти прочь и, едва за ними закрылась дверь, раскопал в снятой с драконьего седла поклаже ларец с драгоценностями и поднёс его принцу. Покопавшись в нём, Эйгон решил, во-первых, не изменять себе, и, во-вторых, ограничиться необходимой малостью, размеры которой по волантийским меркам были весьма велики: по паре отцовских колец на каждую руку, серебряную цепь со звеньями в виде драконьих крыльев на шею и рубиновый «третий глаз» на голову. — Позвольте напомнить, мой принц… — начал было рыцарь, но запнулся. — Говори. — Его Милость велел быть осторожным во время таких собраний. — И ты напоминаешь мне об этом после Пентоса? – ехидно переспросил принц. — В Пентосе всё было под вашим контролем. — То есть в Пентосе травил я, а не меня. — Я так и сказал. К тому же, в Пентосе не было других Таргариенов. — Я заметил. К чему ты клонишь? Деннис воровато оглянулся и понизил тон – совершенно не лишняя предосторожность в домах по эту сторону моря. — Вы здесь не один внук Старого Короля. Люди смертны, мой принц, а драконы часто переживают своих всадников. Даже раненые и больные. — Ты полагаешь, они решатся захватить Вермитора? — нахмурился Эйгон. — Пусть ваша тётка сейчас не триарх, но не думать о семье она не может. Сейчас они, так сказать, на коне, а что будет потом? — Старокровные не дадут моим кузенам так усилиться. «Слонам» не нужен передел власти, как не нужна новая война. К тому же, у них была возможность заиметь собственных драконов, но они её упустили. — Это было двести лет назад, мой принц. А что до «слонов», то они могли сами отдать приказ… Зерно истины в словах присяжного щита было, и отмахнуться от него Эйгон не мог. Кто знает, какие планы вынашивали Старокровные, какие мечты лелеяли? Вестеросцы ещё не представляли местных политических раскладов и сбрасывать со счетов любую угрозу было бы преступной небрежностью. Если бы Волантис или какая-то клика в Чёрных Стенах заполучить дракона, да ещё и одного из крупнейших, то передела границ не избежать; Трём Шлюхам быстро отомстят за поражение в последней войне, захватят сначала Лис, затем Тирош и Мир, а дальше… Двинутся вверх по Ройне? Или через Спорные Земли на Пентос? — Что толку гадать? — повёл плечами Эйгон, отвечая разом и Деннису, и себе. – Мы здесь всего несколько часов. Сразу-то нас никто не убьёт. Тёте Сейере нужно похвастаться заморским родственником, ещё раз показать триархам свою собственную «старокровность». — Не слишком обнадёживает, — с кислой миной на лице заметил рыцарь. В дверь снова постучали, и главная рабыня сообщила, что гела Сейера хочет, чтобы эйкс сопроводил её вниз к уже веселящимся гостям. Хозяйке дома не отказывают. Тётя ждала его у парадной лестницы, сложенной из плит черного гранита и ведущей из частных покоев на первый этаж, откуда уже доносились громкие голоса, перекрывающие звуки незнакомых мелодий и звон посуды. Для этого вечера бывшая принцесса предпочла выбрать платье в родовых цветах; руки её украшали длинные браслеты-наручи из белого золота, почти в точности повторяющие цвет её волос, и массивное ожерелье с рубинами. — Я помню это, — заявила она, коснувшись «третьего глаза». — Алисса любила такие, а эту в особенности. — Правда? — глупо переспросил Эйгон, сразу как-то растерявшись. Он, разумеется, знал, что украшение раньше принадлежло матери, но известие о том, что покойная принцесса выделяла это среди прочих, отозвалось тоскливым тянущим чувством внутри. Тонкая серебряная цепочка и средних размеров рубин – единственная близость к матери, которую ему позволили боги. — Да. Тебе идёт. — Я её совсем не помню… — смущённо пробормотал принц. — Ещё б ты её помнил! Сколько тебе было, когда она умерла? Год? — Меньше. — Тогда о чём речь? Ну-ка, убери это выражение с лица! У меня внизу вся триархия и половина Старокровных собралась, не смей грустить! Если хочешь, я расскажу тебе о ней, но потом, завтра. А сейчас соберись и поторгуй ради тётушки лицом. — Буду признателен, — кивнул Эйгон. — А я буду признательна, если ты подашь мне руку. Галантно подставив локоть, Эйгон про себя подивился довольно нелепой картине, которую они из себя представляли. Из ниоткуда появился верный Деннис, с готовностью подобравший край его расшитой накидки и подол платья гелы. Совершенно некстати начало дёргать мышцу в увечной ноге; списав всё на нервы и волнение, принц стал переступать ещё аккуратнее; не хватало спуститься к Старокровным кубарем, да ещё и увлечь за собой только обретённую тётушку. На первом этаже, запруженном гостями, никто не объявлял о пришествии хозяйки вечера, никто не бил в литавры и не дул в трубы, как это было принято в Семи Королевствах, но их сразу заметили. Едва Сейера сошла с последней ступени, как музыка стихла, постепенно умолкли разговоры, а к ним обратилась едва ли не сотня пар фиолетовых, лавандовых, фиалковых, пурпурных, ярко-зелёных, бирюзовых, сапфирово-синих и ультрамариновых глаз. Эйгон никогда не видел столько представителей крови Старой Валирии в одном месте; тётя, между тем, с непринуждённой улыбкой обвела взглядом гостей и сказала по-волантийски: — Приветствую вас, друзья! Благодарю, что не обошли своим вниманием моё приглашение на наш скромный ужин. Сегодня в этом доме случилось событие радостное и счастливое: нас посетил мой племянник, принц Семи Королевств Эйгон Таргариен! С этими словами она отступила в сторону, демонстрируя собравшимся высокого гостя; сам упомянутый принц мгновенно почувствовал на себе сотню чужих изучающих, испытующих, оценивающих взглядов. Молчание затягивалось; Сейера едва-едва пошевелила пальцами руки и легко приподняла бровь, показывая, что Эйгону нужно хоть что-то сказать. Выдохнув, как перед ответом архимейстеру на экзамене, он гордо поднял голову повыше и произнёс: — Я приветствую Старую Кровь Волантийского Фригольда и выражаю благодарность благородным триархам за возможность остановиться в пределах могущественных Чёрных Стен, помнящих владык Валирии и жар пламени их драконов. Мгновение стояла тишина, но потом вперёд выступили трое мужчин; одним из них оказался давешний толстяк Береннис; второй был повыше его ростом, но в три раза уже в талии; третий выправкой напоминал человека военного – должно быть, один из «тигров», успел подумать Эйгон. — Триархия рада приветствовать принца и эйкса Эйгона Таргариена, — объявил от имени своих соправителей Береннис. – Старая Кровь течёт едино в вас, как и в нас. Добро пожаловать. С этими словами триарх протянул принцу руку и, ухватившись за локоть, затряс её; следом за ним валирийское рукопожатие повторили и два остальных правителя Фригольда, после чего официальное представление завершилось. Тётя Сейера снова завладела рукой Эйгона и, притянув его к себе, прошептала: — Слишком высокопарно, но, в целом, сойдёт. Идём, познакомлю тебя кое с кем. Не переставая радушно улыбаться, Сейера вела Эйгона по своим покоям, попутно раскланиваясь с гостями, которые снова разлеглись на кушетках и диванах, расселись на креслах, расхаживали из комнаты в комнату, ведя неторопливые беседы. Язык волантийцев сильно напоминал высокий валирийский, разве что сильно упрощённый и слишком быстрый; принц, привыкший к плавному темпу и тянущимся гласным, в общей какофонии успевал выхватывать только отдельные реплики. — Большая честь видеть… — …я слышала, он закрыл собой солнце… — Не может быть! — …и я ей говорю в ответ… — …а сколько он сожрёт… — Всё-таки это очень накладно… — Мой отец был в посольстве и видел саму Вхагар… — …а груди у неё!.. — Ну и дурак! В общем, за исключением языка, разговоры были те же, что и в Красном Замке. Периодически Сейера представляла племянника то почтенной геле, волосы которой были белее снега не из-за Старой Крови, а из-за старости, то эйксам, худым, как жерди, и толстым, как бочки. Чем дальше вглубь гостевых комнат они проходили, тем моложе становилась публика, тем бойчее играла музыка, и тем быстрее сновали рабы с подносами. Наконец, перед хозяйкой дома расступилась очередная кучка юношей и девушек, многие из которых на вид были младше Эйгона; в центре собрания оказались двое молодых эйксов и поразительной красоты юная гела. — Джейегор, о чём мы с тобой говорили? — строго поинтересовалась Сейера у старшего на вид юноши, совершенно не стесняясь приглушённых смешков и едва прикрытых ухмылок его компании. — Почему я должна искать тебя по всем комнатам? — Матушка, я только пришёл… — Если так, то я – Хоронно Честолюбивый, — отрезала гела и, смягчившись, повернулась к Эйгону. — Итак, Эйгон, знакомься, вот мои дети. Этот поганец, что должен был сопровождать меня вместо тебя, Джейегор. Названный Джейегором эйкс, до того подпиравший собой стену, соизволил выпрямиться; хотя кузен и был примерно одного роста с принцем, но в плечах был заметно шире, и Эйгон почувствовал себя тщедушным. Обретённый родственник, тряхнув копной стриженных светло-золотых волос, протянул руку для валирийского приветствия с широкой и приветливой улыбкой. — Чертовски приятно встретить родню! Матушка много рассказывала про королей Вестероса. — Готов поспорить, много неприятного, — заметил Эйгон, сжимая чужой локоть в ответ. — Скорее смешного, — поправила Сейера и повернулась к девушке. — Это моя дочь Визерра. Гела Визерра была красавицей. От матери она унаследовала самое лучшее: длинные прямые волосы цвета белого золота, большие фиалковые глаза, тонкая талия, подчёркивающая полную грудь – всё это, помноженное на цветущую молодость, делало её тем самым чистым образом валирийской красоты, перед которой преклонялись барды и художники по обе стороны Узкого моря. Визерра очаровательно улыбнулась и тоже подала руку; сердце у Эйгона припустилось вскачь, как во время виража на Вермиторе; вот только под ним были каменные плиты пола, а не драконье седло. — Счастлив познакомиться с прекрасной гелой, — выдавил из себя комплимент он, оставляя невесомый поцелуй на протянутой руке. Лёгкий, едва уловимый сладковатый аромат масел, которыми была умаслена мягкая, будто шёлковая, кожа, пьянил не хуже вина. — А это мой младший сын Мейерис, — представила Сейера последнего из своих отпрысков. Эйгон, заворожённый красотой Визерры, обернулся к нему с небольшой задержкой, которая, разумеется, не осталась не замеченной. В отличие от брата с сестрой, Мейерис имел волосы почти белые и вьющиеся; пожалуй, он был даже младше Эйгона года на два, если не на три, но рукопожатие у него оказалось столь же крепким, как у Джейегора. Чтобы перебить впечатление о собственной «туповатости» при виде красоты Визерры, принц прибёг к самому верному своему оружию – сарказму – и поинтересовался у тёти: — Так, стало быть, вы назвали сыновей сразу в честь Мейегора Узурпатора и Джейехериса Умиротворителя? — Ты меня раскусил! — с плутовской улыбкой призналась Сейера. — Я представила себе лицо отца, когда он бы об этом узнал, и не смогла удержаться. Ещё одна месть, маленькая, но очень сладкая. — И как вам живётся с такой ответственностью? — спросил принц у кузенов. — Соответствовать сразу двум выдающимся личностям, причём таким разным, непросто. — Проще некуда! — со смехом ответил Джейегор. — Матушка, конечно, рассказывала про них, но… — Сложно относиться серьёзно к тем, о ком знаешь по наслышке, — добавил Мейерис. — Нас, к тому же, никто не спрашивал. — Ещё бы я вас спросила, как вас стоит назвать, — проворчала Сейера. — Что ж, уверена, Эйгон сможет объяснить вам всю иронию, которую я заложила в ваши имена. Заодно можете поспрашивать его про то, какой козлиной был ваш дед. — Бросаешь его нам на растерзание? — ухмыльнулся старший из кузенов. — Я бы ещё поспорила кто кого растерзает… — И на кого поставишь? — полюбопытствовала Визерра. — Точно не на Джейегора. Развлекайтесь, детишки, а меня ждут триархи. Сказав это, Сейера одёрнула криво сидящую на Мейерисе накидку и, махнув на прощанье рукой, растворилась в толпе; едва она скрылась из виду, тот моментально вернул одежде её прежний облик. За время семейного разговора приятели молодых хозяев дома успели дипломатично разойтись кто куда, и теперь Эйгон остался с кузенами наедине. С кузенами и с Визеррой, к которой принц волей-неволей вновь возвращался взглядом. — Как тебе удалось уломать триархию пустить тебя в Чёрные Стены? Матери потребовалось пара лет и куча золота, чтобы мы могли жить здесь, – без обиняков спросил Джейегор, не давая молчанию стать слишком неловким. — С драконом не спорят, — пожал плечами Эйгон, умалчивая и о поразившем ящера недуге, и о том, что Бронзовый Гнев в сравнении с Чёрными Стенами – всё равно что годовалый дракончик в сравнении с Вхагар. — Мы видели, как вы пролетали над городом, — сказала Визерра. — Это самое величественное зрелище, которое я когда-либо видела. — Вы льстите нам с Вермитором, гела. — К чему эти церемонии? Мы же родня, — с тенью недовольства спросила девушка. — Или все рассказы матушки об этих чопорных андалах-ханжах правда? Эйгон, не желая лишиться её расположения и внимания, поспешил выкрутиться: — Об андалах, может быть, и правда, но Таргариены не андалы. — Тогда без титулов, дорогой кузен, — погрозила ему пальчиком Визерра. — Как пожелаешь, дорогая кузина. Она всё-таки соизволила ему улыбнуться, и Эйгон решил, что, во-первых, что это самая прекрасная улыбка на свете, и, во-вторых, он готов хоть в Валирию пешком пойти, чтобы снова её увидеть.