***
Принц Эйгон Таргариен Разумеется, Эйгон прилетал к дяде не только и столько ради того, чтобы похвалиться эссосскими приключениями. Конечно, ему хотелось навестить своего учителя и просто так, да и он сам был рад его видеть (хотя и тщательно это скрывал), но принцу от него нужен был совет. После неосторожных, но от того не менее непростительных слов Деймона, при дворе стали говорить, что средний из братьев не только Порочный Принц, но ещё и недостойный наследник; Визерис тоже уже не говорил о невозможности выбора между братом и дочерью, но имя нового принца Драконьего Камня пока не объявлял. Эйгон вполне его понимал: деймоновы слова сильно оскорбили Визериса и, потенциально, могли вообще привезти к разрыву – сам принц надеялся, что у братьев в головах есть что-то ещё помимо горьких слёз и драконьего навоза – но прямо назначить Рейниру наследницей королю мешали установления Великого Совета и их живое воплощение в лице кузины Рейнис. Запросто отвергнуть то основание, благодаря которому он вообще взошёл на Железный Трон, он не решался – всё-таки Визерис не был настолько слеп и глуп, чтобы подрывать собственную власть. Малый Совет словно являл собой воплощение того раздрая, что царили в душе Весеннего Короля: права Деймона на Железный Трон никто не оспаривал, но и не защищал открыто. Мастер над кораблями из откровенной мстительности стоял за последовательное исполнение решения Великого Совета; мастер над законами допускал, что назначение Рейниры наследницей вызовет раскол среди лордов из-за противоречия с решением 101 года; мастер над монетой, великий мейстер и лорд-камергер предлагали собрать новый Великий Совет; командующий гвардией хранил нейтралитет; лорд-десница грозил повторением ужасов мейегорова правления. Оставался, конечно, ещё мастер над драконами, но тот не знал, как поступить. Когда Эйгон спросил совета у дяди Вейгона, тот скривил тонкие губы в усмешке и сказал: — Помнишь, как мы ехали в Королевскую Гавань после смерти твоего отца? — Помню, — кивнул принц. — Мне нечего прибавить к тому, что я сказал тебе тогда. Кого бы не выбрали – вокруг проигравшего начнут собираться обиженные и недовольные. Ничего не изменилось, только лица. В этом вся суть династического конфликта: действующие лица остаются теми же, меняются лишь их маски. В конечном итоге, Эйгон вернулся в Королевскую Гавань в 27 день шестого месяца 107 года, спустя три месяца после смерти Эйммы и Бейлона, не имея никакого решения. С одной стороны, можно было не торопиться, поскольку король отказался что-либо решать прежде, чем окончится официальный семимесячный траур. С другой, любое промедление играло на руку не самой королевской семье, а тем, кто пытался воспользоваться трагедией и возвысится на волне чужого горя. Некоторые дома уже поговаривали о том, что король ещё молод и вполне может жениться второй раз: авось, новая жена принесёт ему если не семейное счастье, то хотя бы здорового сына. Красный Замок, снова облачившийся в траур, был угрюм, сер и тих. Никто не смел нарушить скорбь государя, почти не выходящего из своих покоев – пару раз Малому Совету пришлось собираться на заседания в одной из комнат короля, а не в собственной палате. Встречи советников были рутинны и скучны; основной вопрос – вопрос престолонаследия – никто больше не осмеливался поднимать, но его присутствие чувствовали все, он сидел за тем же столом, что и король с его восьмью советниками, и терпеливо ждал своего часа. Как-то раз после очередной встречи, Корлис Веларион против обыкновения задержался, не торопясь уходить. — Мой государь, я хотел бы обсудить ещё один вопрос, — объявил он. — Тогда почему вы не вынесли его на общее обсуждение? — с подозрением спросил лорд Отто, тут же замерший за плечом короля. — Потому что это семейный вопрос, милорд десница. Могу я поговорить с кузенами своей жены? — Разумеется, — равнодушно согласился Визерис и кивком отпустил Хайтауэра. — Можешь идти, Отто. Эйгон чувствовал, как в нахмурившемся деснице клокотали возражения, подозрения и предубеждения, но ослушаться прямого приказа он не посмел. Едва за ним закрылась дверь, лорд Приливов сказал: — Я бы хотел обсудить положение моей семьи, государь. — Вашей семьи? — сонно переспросил король. — И её законных наследственных прав. — Я уже сказал, что не приму решения, пока не оплачу своих жену и сына. — Я имел ввиду не Железный Трон, государь, а драконов. Ну, разумеется, драконы, поморщился Эйгон. Он, конечно, успел семикратно обругать себя последними словами за то неосторожное и поспешное обещание, брошенное у Драконьего Логова перед тем, как разразилась трагедия. Мало ему было простого посула, так он ещё и поклялся пламенем и кровью: такими клятвами он не разбрасывался и раньше, а теперь нарушить их было совершенно невозможно – не после мантарисских откровений. Справедливости ради, Корлис проявил благородство и не стал требовать немедленного исполнения обещания, но вполне вероятно им двигал трезвый расчёт; глупо было рассчитывать на щедрость короля после похорон. И всё же, теперь лорд Дрифтмарка решил поднять старый вопрос. — И что не так с драконами? — поинтересовался Визерис. — Мелеис нездорова? Или она снесла яйца от Морского Дыма? — Принц Эйгон, мой государь, перед… прошедшим турниром пообещал мне, что леди Лейна получит своего дракона. Он поклялся мне в этом пламенем и кровью. — Это правда, Эйгон? — Да, брат мой, — виновато кивнул принц, осознанно отбрасывая титулы. — Моей дочери исполнилось пятнадцать на прошлой неделе, государь, — продолжил Корлис. — И на протяжении всех пятнадцати лет её жизни корона, сначала в лице вашего деда, а потом в вашем собственном, последовательно отказывала ей в праве оседлать дракона. Тот факт, что вы позволили Лейнору получить Морского Дыма кажется несправедливым ущемлением законных прав Лейны. В ней столько же крови Таргариенов, как и в Лейноре, она кровь от крови своей матери, а Рейнис – всадница Мелеис. Право оседлать дракона – наследное право Лейны, а отказ короны признать и реализовать его – несправедлив. А вот сейчас, подумалось Эйгону, Морской Змей подошёл к опасно тонкой грани; нет ничего более уязвляющего для самолюбия любого монарха, называющего себя источником милостей, чем указание, что его решение несправедливо. Несомненно, это осознанная провокация, но поведётся ли на неё Визерис? — Оставьте нас с братом, лорд Корлис, — попросил король после небольшой паузы. — Мы объявим вам решение чуть позже. — Сегодня? — на всякий случай уточнил адмирал. — Если вам будет так угодно. Мастер над кораблями и муж их кузины поднялся, коротко поклонился и вышел прочь. — Будешь ругать? — сходу спросил Эйгон. — Нет, — устало проговорил Визерис, роняя голову на руки. — Я не хочу, чтобы ссоры с братьями входили в привычку. Они замолчали. Эйгон смотрел на узкую полоску Черноводного залива, зажатого между крепостной стеной Красного Замка и по-летнему ярко-голубым небом; предаваться унынию в такую погоду – грех, но старший брат его упорно грешил. Всё также не поднимая головы, король спросил: — Зачем ты ему это пообещал? — Веларионы не стали бы терпеть это вечно. Корлис прав, когда говорит о наследственном праве Лейны на дракона. Об этом же говорила бабушка, когда я был таким же бездраконным. Мы не можем запретить дочери драконьей всадницы оседлать собственного дракона. Я, как мастер над драконами, не могу этого запретить, иначе я буду лицемером. К тому же, судя по тому, что я слышал о леди Лейне – с неё станется потребовать себе Вхагар. С некоторых пор я испытываю недоверие к девицам, стремящимся оседлать старых драконов. — Ну и что мешает леди Лейне затребовать Вхагар сейчас? — поинтересовался Визерис, поднимая лицо. Раньше король брился, но после смерти Эйммы зарос белёсой щетиной, заметно его старившей. Возможно, это было к лучшему. — Я, — просто ответил Эйгон. — Встанешь между драконом Завоевания и буйной девицей? — Почти. Доверься мне. В конце концов, на Драконьей Горе живёт не только Вхагар. — Тогда поступай по своему усмотрению, — подумав, ответил король и добавил уже заметно строже. — Но впредь никому ничего не обещай без моего ведома. Может быть я уже и не летаю на драконе, но я был всадником Балериона, и я всё ещё стою во главе этой семьи и этой державы. Я не хочу, чтобы с меня что-то требовали. Ты меня понял? — Да, мой государь, — покладисто кивнул Эйгон. Что ещё он мог сказать?***
В день прибытия Веларионов на Драконий Камень погода решает удивить: вместо ожидаемых дождей и серости низкого неба, день начинается с яркого, тёплого солнца и бесконечно-голубого неба. Эйгон стоял на маленьком балконе Ветрогона, куда он перенёс свои покои (поближе к тайной молельне), и грелся в ласковых лучах, запрокинув голову. Он знал-чувствовал, что на Драконьей Горе у своей пещеры также вытянулся на солнце, расправив крылья, Вермитор, а рядом с ним развалилась Среброкрылая. Пламя драконьего сердца распаляло кровь принца изнутри, а солнечное тепло снаружи, и Эйгон качался на этих волнах размеренного блаженства, пленённый им, не в силах заставить себя вернуться в комнаты. Едва ли он чувствовал что-то подобное до откровений. Словно нехотя открыв глаза, принц обвёл взглядом расстилавшуюся под замком Драконью Гавань и морской простор за ней. Накануне из Дрифтмарка прилетел ворон, предупреждая о скором прибытии принцессы Рейнис и леди Лейны; словно в подтверждение мыслей Эйгона, в небесной сини блеснула красная искра – Мелеис, именуемая Красной Королевой за свою мощь, ярость и суровую красоту. Принц вздохнул и нехотя покинул облюбованный балкон; его неровного шага как раз хватило, чтобы выйти к воротам замка, когда перед ними, взметнув маленький пылевой вихрь, села драконица. — Дорогая кузина, — приветливо улыбнулся он Рейнис, стоило ей спуститься на землю. — Чудесная погода для полётов, не так ли? — Несомненно, — кивнула Почти Королева и улыбнулась в ответ, хотя и достаточно сухо; всё-таки хорошая погода немало помогает расположить людей к себе. В этот момент из седла выбралась виновница родственной встречи – леди Лейна Веларион. Эйгон уже видел её после возвращения, и весь двор сходился во мнении, что Жемчужина Дрифтмарка обладает редкой красотой даже для особы валирийских кровей: в пятнадцать лет она была стройной, как мать, высокой, как отец, с кипенно-белой кожей, правильным овалом лица, лиловыми глазами и гривой длинных серебряно-золотых волос, сворачивавшихся в мелкие кудряшки. — Леди Лейна, — Эйгон отвесил лёгкий поклон. — Принц Эйгон, — дочь Морского Змея присела в тщательно выверенном реверансе, сопоставимом с приветствием принца. — От имени Его Милости я рад приветствовать вас на Драконьем Камне. Государь просил выразить признательность вам и дому Веларион в целом за ту сердечную поддержку, что вы оказали нашей семье в эти тяжёлые и трагичные дни. Мой брат высоко ценит те дружеские отношения, что связывали вас с покойной королевой, и благодарит за те слова утешения, что были сказаны принцессе Рейнире. — Ваша семья бы поступила так же, — кивнула Рейнис, и копна её чёрно-белых волос, собранных в высокую причёску, качнулась в такт. И её фраза, и словеса, что развёл перед этим Эйгон были политикой чистой воды и все прекрасно это понимали, как понимали и то, что эти вещи должны были быть сказаны. — Полагаю, вам не терпится начать, — полуутвердительно произнёс Эйгон. — Да, — ответила Лейна, не слишком стараясь скрыть своё нетерпение. — Можно начать прямо сейчас. Мать её цокнула языком, и бойкая леди осеклась – вспомнила, видимо, что на этом острове она не хозяйка, а перед ней стоит сам мастер над драконами. Принц усмехнулся наивности, присущей не девице на выданье, а ребёнку, но подал знак драконоблюстителям и Деннису следовать за ними. Как хорошо, что обе женщины были одеты по-простому, в лётные кожаные костюмы; штаны, хоть их и прикрывала длиннополая куртка, оставались штанами, и вполне могли шокировать каких-нибудь просторских леди. — Раз так, то не будем задерживаться. Едва ли мы за день успеем обойти все гнездовья и лежбища, так что за время нашей прогулки вам успеют приготовить покои в замке, — объяснил он. — Я думал отвести вас, леди Лейна, в наш инкубатор, где мы держим яйца, чтобы вы могли выбрать – а выбирать там есть из чего, поверьте. Однако ваш лорд-отец оказался весьма убедителен и сумел выторговать вам уже вылупившегося дракона. — Взрослого дракона, — напомнила Рейнис, идя следом за кузеном вверх по петлявшей вверх по склону горы тропе. — Да, конечно, — покладисто согласился Эйгон. — Это, однако, сильно ограничивает выбор – взрослых драконов мало, всё больше молоди. К тому же, вы можете им… не понравиться. — Не понравится? — нахмурилась Лейна; мать и брат, несоменнено, рассказывали ей про особую связь между драконом и его всадником, но едва ли Жемчужина Дрифтмарка допускала мысль, что она может кому-то не понравиться. — Точнее было бы выразиться «пришлись бы не по вкусу», но это дрянной каламбур. Дракона нельзя принудить летать под чьим-то седлом; эти отношения – отношения добровольные и равные. — Как брак? — Едва ли, — усмехнулась Рейнис. Ей-то, положим, не на что было жаловаться, с мужем ей повезло – это признавал ещё их дед – но вот многие браки едва ли могли похвастаться таким внутренним согласием, и тут не было разделения на лордов и чернь, богатых и бедных — Установить связь с драконом – нетривиальная задача, — продолжил самым мейстерским своим тоном Эйгон, отпинывая тростью подвернувшийся камень. — Ещё Гейемон Великолепный писал в наставлении своим детям, чтобы они не торопились бежать к старым драконам. У тех есть свои привычки, строго говоря, они сформировавшиеся личности, и легко могут отвергнуть излишне амбициозных искателей. Поэтому мы начнём с молодого поколения драконов, они гнездятся достаточно компактно… — Я бы хотела увидеть Вхагар. Принц замер на месте; он рассчитывал, что всё обернётся таким образом, но одно дело предполагать, а другое – столкнуться с этим в реальности. Он повернулся нарочито-медленно и, пользуясь преимуществом в росте (всего-то дюйм) и тем, что он стоял выше по склону, поинтересовался: — Вы меня слушали сейчас? — А вы меня слышали? — дерзко вздёрнула подбородок Лейна, и Эйгон тут же узнал в этом движении Корлиса на заседаниях Малого Совета. Однако если Морской Змей выражал этим жестом свою уверенность, подкреплённую обширным и весьма разнообразным опытом, то в исполнении его дочери слишком заметное подражание выглядело наигранно; даже не слишком искушённые в великосветском общении стражники сира Бейлора наверняка поняли, что дерзость девчонки рождена её неуверенностью в себе, неверием в королевскую милость и страхом перед драконом Завоевания. — Я хочу оседлать Вхагар. Вы не можете мне отказать, это больше не дракон вашего отца. — Верно, — кивнул Эйгон. — Но Вхагар никто не седлал последние семь лет… — Пока принц Бейлон не пришёл за ней, Вхагар тридцать лет провела без всадника. Семь лет для неё ничто. Эйгон первёл взгляд на Рейнис; Почти Королева стояла неподвижно, а лицо её выражало разве что лёгкую обеспокоенность матери за буйную дочь – несомненно, кузина успела сорвать голос, объясняя ей насколько дерьмовой может быть эта идея; в лиловых глазах принц заметил усталость от успевшего надоесть спора, соседствующую со сдержанным любопытством, как, мол, ты выкрутишься из этой ситуации. Эйгон на всякий случай напомнил: — Вы же понимаете, что Вхагар может вас отвергнуть? — Не отвергнет, я это чувствую, — отрезала Лейна. — Деннис, пошли кого-нибудь за лошадьми, — распорядился Эйгон. — Мы пойдём дальше, а вы потом нагоните. Вхагар предпочитает дальние восточные склоны Драконьей Горы, а до них несколько часов пути. Присяжный щит послушно кивнул и отправил пару драконоблюстителей обратно в замок; такой вариант развития событий они предусмотрели, оседлать лошадей недолго. Они же, между тем, двинулись дальше. Эйгон старался идти не слишком медленно и не слишком быстро, чтобы не перетрудиться раньше времени и чтобы у гостей не создалось впечатления, что он тянет время или, избави боги, жалеет их; женщины шли с ним наравне, хотя дорожка для этого была, пожалуй, тесновато, и кому-то периодически приходилось отступать на полшага назад. В один из таких моментов, когда Рейнис пропустила кузена и дочь вперёд, Лейна сказала виноватым тоном: — Мне следует извиниться, принц Эйгон. Моё поведение было недостойным, а слова чересчур резкими. — Вы повели себя точно так же, как вёл себя я несколько лет назад, — примирительно сказал принц. — Старый Король долго не позволял мне оседлать дракона, так что я, наверное, как никто иной понимаю ваши чувства. Быть Таргариеном без дракона ужасно. Леди что-то согласно промычала, даже не оспорив, что по отцу она Веларион; немного погодя она снова поинтересовалась: — Скажите, принц, какой из Вольных Городов вам понравился больше всего? — Хороший вопрос, — задумался Эйгон, в таких категориях он своё путешествие ещё не оценивал. — Пожалуй, все они так или иначе похожи между собой. — Потому что все они осколки Валирии? — В том числе. В каждом из них, даже в Браавосе, ещё отражается свет Старого Фригольда, но это разве что последний отблеск заходящего солнца, не дающий тепла и почти не дающий света. Последний вздох старого мира, если простите мне такую сентиментальность. — Прощаю, — кивнула Лейна. — И всё же: какой из заморских краёв вы бы хотели посетить снова? Снова? Вопрос интересный. Браавос, где его с Вермитором купили и где покупал он? Волантис, снова увидеть Визерру? Зачем, чего ради делать себе больно? Мантарис, город откровения и теперь навеки город Мейериса? Нет, это всё слишком лично, слишком свежо, и всё это принц не хотел бы переживать снова. — Пожалуй, Пентос, — после некоторого раздумья сказал Эйгон. — В нём нет зазнайства Волантиса, в нём больше сдержанности, чем в Лисе, и больше единообразия, чем в Браавосе. Конечно, понятия о красоте и роскоши у них своеобразные, но после пары кубков местного вина это можно простить. — Значит, Пентос. — Прошу прощения? — Я хотела бы отправиться в путешествие за Узкое море, когда оседлаю Вхагар. Вы недавно вернулись из Эссоса и мне было любопытно узнать ваше мнение. Отцу, например, Пентос не понравился. — Почему же? — Он говорит, что глупо останавливаться у самого порога. Пентос – ближайший к нам из Вольных Городов, и в нём нет ничего такого, что потрясало бы воображение. Ни Чёрных Стен, ни собственного Титана… — Зато есть знаменитое пентошийское гостеприимство, — припомнил тамошние застолья Эйгон. — Ну, вот и проверю. — Сперва нужно оседлать дракона, — проворчала нагнавшая их Рейнис. — К тому же я не помню, чтобы мы разрешали тебе отправляться в путешествие. — Вернёмся к этому вопросу, когда я оседлаю Вхагар, — задорно улыбнулась Лейна и показала матери язык. Эйгон не удержался от усмешки и уже готовился съязвить что-то про необходимость учесть мнение самой Вхагар, как в этот момент послышался конский топот: стражники вернулись с четвёркой осёдланных лошадей. Женщины ловко забрались в сёдла, ничуть не смущаясь тем, что ехать им придётся по-мужски – в конце концов, женских сёдел на драконов не бывает. Сам принц проделал это чуть медленнее и не так изящно; краем глаза Эйгон заметил, как замешкалась Лейна, словно не зная, куда отвести взгляд, чтобы не видеть его немощи. Раньше Эйгон бы предпочёл побыстрее двинуться дальше, чтобы не заострять на этом внимания; раньше, но не теперь, не после Андалоса, не после Мантариса; теперь это – его броня, даже лучше, чем тот доспех, что он подарил Деймону. — Не любите калек, леди Лейна? — ехидно уточнил Эйгон. — Ну и зря. И дал шпор своей кобыле; его, разумеется, вскоре догнали, но остаток пути они проделали молча. Они поднялись на самую границу зелёных земель, где каменистые пастбища превращаются в не на что не пригодные чёрные земли. Маленькие долины и ущелья, где подрастал молодняк, как и пещера Вермитора и Среброкрылой остались ниже, дикие драконы вроде Каннибала и осторожного Серого Призрака предпочитали северную оконечность острова; после смерти Балериона Вхагар выбирала уединённые склоны на востоке острова, где её грело бы не только внутреннее пламя, но и жар горы, и солнечные лучи. По знаку одного из драконоблюстителей они сперва замедлились, а затем и вовсе спешились – ни к чему раздражать крупнейшего из выживших драконов понапрасну. Сопение Вхагар было слышно даже из-за разделявшего их гребня; теперь, когда встреча казалась неизбежной, решимости и самоуверенности у Лейны поубавилось, и Эйгон её за это не осуждал. Тем ни менее, дочь Морского Змея достаточно быстро справилась с волнением и, тряхнув белой копной волос, сделала несколько шагов вперёд. И вот, настал самый ответственный момент, ради которого и затевалась вся комбинация. Эйгон прикрыл глаза, словно от скуки, а сам попробовал внутренне потянуться к Вхагар, как сделал это с Вермитором в день похорон деда. Вышло гораздо труднее – очевидно, сейчас мешала связь между принцем и его драконом; где-то на перефирии сознания, Эйгон почувствовал, как недовольно завозился и заворчал Бронзовый Гнев, разбудив Среброкрылую. Казалось, их с Вхагар разделяла не низенькая кучка вулканической щебёнки, а сама Стена; принц почувствовал, что правая нога от напряжения начинает приплясывать, но лишь крепче стиснул в руках трость. Наконец, ему удалось докричаться до сознания драконицы и та, несколько удивлённая вниманием к своей особе, завозилась, поднялась со своего лежбища и в пару-тройку шагов оказалась на гребне, прямо перед ними. Вхагар была велика. Вермитора она превосходила в размерах почти в половину, а все остальные драконы казались лишь пташками на её фоне. Стоило признать, что годы её не украсили: зелёно-бронзовая чешуя поблёкла и потускнела, это отмечал ещё отец, помнивший Вхагар ещё в зените могущества; кромка крыльев была рваной, а сами перепонки кое-где испещряли мелкие дыры – памятные отметки о Дорне и Огненном поле не мешали летать, но в целом оставляли впечатление неаккуратности и запущенности; более всего в глаза бросался отвисший зоб, придававший могучей драконице королевы Висеньи и принца Бейлона Храброго сходство не то с черепахой, не то со старухой. Однако первые признаки не должны были обмануть даже наблюдателя-андала – Вхагар всё ещё оставалась самым большим, самым сильным драконом из всех ныне живущих и определённо самым смертоносным. В умелых руках это может стать решающим козырем, свидетельством того, что дом дракона силён, как и во времена Завоевания. Но у дома дракона сейчас не было возможности взять этот козырь на руки, так что оставалось лишь перетасовать колоду и замешать его поглубже. — Vagus! ! — позвала её Лейна. В тот же самый момент, Эйгон открыл глаза и, поймав ещё сонный взгляд драконицы, мысленно обратился к ней: «Hen brōziot Vagro, ābrāzmo Ozdārlino drējȳr, nyke ivestran – sōvēs!» Честно говоря, принц был не уверен, что это сработает. Последние пару дней он провёл в бдениях в своей потайной капелле, которая всё меньше ассоциировался у него с Мантарисом, и всё больше вписывался в самую суть Драконьего Камня. Горели стеклянные свечи, редкими каплями сбегала по ним на обсидиановые блюда тёмная в неестественном свете кровь, а Эйгон просил у богов совета и помощи. Нового откровения не случилось, не пришёл к нему в ночи и один из тех самых снов, но, когда накануне вечером мастер над драконами поднялся с колен и запер тайную молельню, у него было решение. И теперь оно сработало. Вхагар зевнула, показав зубастую пасть, в которую свободно мог проехать всадник на лошади, игнорируя призыв леди Лейны. Встряхнувшись, она низко пригнулась к земле, чтобы толкнуться и взлететь, забирая воздух широкими крыльями. Все непроизвольно пригнулись, когда их накрыла гигантская тень, осыпавшая их градом мелких камней, налипших на шкуру драконицы; следом их настиг ветер, поднятый ею при взлёте, а сразу за ним – острый запах дракона. Сделав несколько взмахов, Вхагар коротко взревела и направилась в сторону моря. Оглянувшись на своих спутников, Эйгон сполна насладился выражениями их лиц. Драконоблюстители вместе с Деннисом, как и положено, пребывали в чём-то очень напоминающем священный трепет; кузина Рейнис выглядела слегка ошарашенной – видимо, она только сейчас до конца осознала, какого зверя пыталась оседлать её дочь; на лице самой леди Лейны отразились растерянность и искреннее непонимание происходящего. — Что?.. Что случилось? — выдавила из себя она. — Вхагар захотела полетать, — с готовностью пояснил очевидное Эйгон. — День и правда чудо как хорош для полётов. Возможно, какому-то киту не повезёт попастаться ей на обед. — Она меня даже не заметила! — Вхагар… отвергла Лейну? — настороженно уточнила Рейнис. — Знакомство с будущим драконом определённо не должно прерываться, — сказал Эйгон, отряхивая свой кожаный камзол от песка и камней, нападавших сверху. — Уж мы-то с тобой знаем, кузина, как седлают взрослых драконов. — Либо сразу, либо никогда. — Именно. — Я хочу попробовать снова! — Лейна от обиды была готова расплакаться. — Когда она вернётся? — Боюсь, у меня нет ответа на этот вопрос, — покачал головой принц. — К тому же, повторные попытки никогда не приводили ни к чему хорошему. — А они вообще были? — Да. Мейегон Таргариен, внук Гейемона Великолепного и четвёртый лорд Драконьего Камня, пытался оседлать Балериона, но тот его прогонял дважды. На второй раз Мейегона обожгло пламенем, он провёл в агонии три дня, а на четвёртый выпил слишком много макового молока и умер. Мейстер Тибальд в весьма осторожных выражениях намекает, что лорда убил его младший брат Эйрис, получивший и титул, и земли, и Балериона, и руку их сестры, которую хотели выдать за Мейгона. — Я никогда о таком не слышала, — недоверчиво протянула Рейнис. — Хроника мейстера Тибальда существует в единственном экземпляре в замковой библиотеке, — пояснил принц. — Ни в Цитадели, ни в Королевской Гавани нет списков, и о ней по большей части все забыли. Завоеватели, очевидно, не хотели выставлять на показ грязное бельё семьи. — То есть… в следующий раз она меня прогонит? — совершенно убитым голосом спросила Лейна. На секунду Эйгону стало совестно от того, что он разбил мечты девушки и разрушил её воздушные замки, но принц внутри него напомнил, что это делается ради блага королевства и дома Таргариенов, а циник поддакнул: пусть привыкает, что даже дочь Морского Змея может не получить всё, чего пожелает. — Почти наверняка. В любом случае, ждать здесь не имеет смысла. Предлагаю вернуться в замок, а остальное обсудим после ужина. — Вы с Визерисом поклялись… — начала было Рейнис. — И корона выполнит взятое на себя обязательство, — отрезал Эйгон. — Но не полетишь же ты за Вхагар с просьбой подумать получше на счёт твоей дочери? Вернёмся в замок и обсудим, что корона может вам предложить. Чтобы пресечь возможные возражения, принц взобрался в седло и двинулся вниз по тропе; стоило дать Лейне время смириться с крушением собственных надежд. Оставалось надеяться, что причина этой маленькой личной трагедии останется тайной. Успокаивая себя, Эйгон напомнил себе, что все подробности мантарисских событий знают лишь двое – Деннис и дядя Вейгон; первый будет молчать и под пыткой, другому на это по большому счёту плевать, к тому же дядя слишком умный, для того чтобы сплетничать да трепаться. Оставались Джейегор и Визерис с Деймоном; кузен, хотя и мог что-то подозревать, вряд ли отдавал себе отчёт в том, что он видел и что делал – гибель Мейериса вытеснила всё остальное; братьям Эйгон сообщил лишь необходимый минимум – на них напали, они отбились, а после нашли в руинах старого города клад. Им обоим он обещал, что Лейна не оседлает Вхагар; что ж, он выполнил своё обещание, не всё ли равно как? Спустя несколько минут, когда принц уже скрылся за поворотом, его нагнали Рейнис с дочерью. Обе были не в духе, поэтому Эйгон счёл за лучшее помолчать. В молчании они вернулись в Драконий Камень, в молчании прошёл ужин в одной из малых залов. Вопреки собственным словам, мастер над драконами не стал заводить речей о новых попытках, оставив их на следующий день. В конце ужина Рейнис сдержанно поблагодарила за приём и женщины Корлиса Морского Змея откланялись, сославшись на усталость. Едва за ними закрылась дверь, Эйгон с тяжким вздохом сполз по стулу, вытянув длинные ноги под столом. — Чего ради весь этот цирк? — Ради блага королевства? — предположил Деннис, впрочем, не очень смело. Наскоро запихав в себя остатки остывающего ужина, Эйгон залил его вином и поплёлся в Ветрогон. От утренней лёгкости и неги не осталось и следа. У барельефа он остановился и нерешительно провел рукой по ребристой груди взлетающего дракона. — Деннис, мне нужно… — Помолиться, — мягко подсказал присяжный щит. — Это называется «помолиться». — И не страшно тебе служить вероотступнику и язычнику? — усмехнулся Эйгон. — Кто из септонов видел Семерых? Хотя бы одного из них? — вопросом на вопрос ответил тот. — Я не знаю ни одного. Зато я был с вами в Мантарисе. К тому же, я ваш присяжный щит – прикрою и в этот раз. Принц благодарно кивнул, и стал нажимать на каменные чешуйки. Привычно зашуршал старый скрытый в стенах механизм, и Эйгон вошёл в тёмную молельню. Света не было: солнце давно зашло, луны и звёзд не было видно из-за горгульи, а факелов и лампад здесь не было. Когда дверь закрылась, темнота стала почти абсолютной; Эйгон постоял какое-то время, привыкая к ней, а затем двинулся вперёд; трость скользила по краю стены, а потом наткнулась на деревянную скамью. Эйгон преклонил колени на подушки и нащупал руками каменную полку алтаря; пальцы привычно кольнули острые грани стеклянного фитиля, и комнату заполнил ни на что не похожий свет. Перед обсидиановым диском горела обсидиановая свеча, а за ними на полочке повыше стояли статуэтки богов – браавосийские находки. Скалилась воительница-сфинкс с драконьими крыльями, держал в руке аллегорию смерти мужчина с короной из пламенных волос, благословляла всех женщина в полумаске. Вхагар, Госпожа Справедливого Воздаяния; Балерион, Покровитель Боя, Повелитель Смерти; Мераксес, Госпожа Милосердия, Хранящая Мир. Лицо Вхагар кривилось в яростной гримасе, когти её терзали гарпию, простёртую в ногах, сверкали оскаленные зубы из валирийской стали, ярко блестели бусины глаз с вертикальными отметинами зрачков. В свете валирийской свечи фигурка выглядела почти живой – Эйгону уже несколько раз казалось, что вот-вот до него долетит гневный рык, но в комнате было тихо. — Gaomin tolvȳn hae dārio sȳrkto, — тихо проговорил он. — Vagus, drēje iksan? Drēje issa? Skorio syt nārijoso botan? Несправедливо было лишать кровь от крови Таргариенов дракона – волею богов они единственные оставшиеся драконьи владыки; с точки зрения крови – единственной точки зрения, которая имела значение – Таргариены и Веларионы за двести лет с момента Рока успели так сродниться, что их впору было считать не двумя разными домами, а двумя ветвями одной династии. Лишать Лейну законного наследственного права сесть в драконье седло значило лишить такого же права Рейниру или самого Эйгона, а уж кто как не он успел узнать, каково терпеть вечные отказы. Но ведь он не отказал Лейне в общем праве, это лишь его избирательное применение. Интересы Семи Королевств потребовали его вмешательства, это должно было помочь избежать разделения и войны между потомками Эймона и Бейлона, а значит гибели драконов. С формальной точки зрения принц не мог себя упрекнуть, но на душе всё равно было гаденько, а следовательно поступок его был не так уж и справедлив. По крайней мере, не полностью. Это нужно было исправить. Решение пришло само собой и показалось удивительно простым и элегантным. Собственник внутри злился и готов был плеваться ядом, но Эйгон напомнил себе, что за всё приходится платить и эта цена не самая страшная из всех. По крайней мере она не требовала пролития крови. Успокоенный и умиротворённый, принц предался созерцанию света от свечи, игравшего на обсидиане дисков и стали статуэток. Эйгон с удивлением обнаружил, что уже некоторое время улыбается. Как правы были септоны, твердившие, что лишь истинные боги могли принести утешение и дать правильный совет. Какая ирония, что они ошиблись лишь в том, кого считать истинными богами. Принц дождался, пока прогорит кровь на свече, а после, когда глаза снова привыкли к темноте, вышел из комнаты и, со спокойной совестью человека, уверенного в своём решении, отправился спать.***
Вероятно, не стоило удивляться тому, но после Мантариса Эйгону уже не хотелось призывать семь преисподен излить своё пламя на весь белый свет. Острые боли давно его не посещали, а без них окружающий мир стал чуть более премлемым; пара чашек чая – и принц был готов искренне пожелать случайному встречному доброго утра. На следующее утро после неудавшейся попытки леди Лейны оседлать Вхагар, принц призвал к себе сира Бейлора, командующего Драконьей Стражей. На время своего путешествия Эйгон оставил его исполнять обязанности мастера над драконами, но лорд Отто успешно саботировал пожелание принца, остальные члены Малого Совета не слишком этому противились, а сам Бейлор не особо стремился заседать среди лордов, чувствуя себя не на своём месте. Никак не отреагировав на действия десницы, Эйгон их не забыл и не простил, но отложил на воображаемую полку, где хранилось то, что может в любой момент пригодиться. Стоит сказать, что сир Бейлор и его драконоблюстители справились со своими задачами достойно. Логово на Дрифтмарке, высеченное в одной из прибрежных скал у старого оплота Веларионов, успели достроить, и Мелеис с Морским Дымом теперь чувствовали себя почти как на Драконьей Горе. Драконий молодняк – тех, кто размерами не превосходил лошадь – постепенно отловили и переселили на ближние к замку склоны вулкана, так вероятность для них быть сожранными Каннибалом уменьшилась. Проблему кровожадного ящера это не решило: за полтора года он успел сожрать ещё трёх подростков, судя по описанию, родных братьев Серого Призрака, выросшего настолько пугливым и осторожным, что его впору было бы считать ланью, а не драконом. Первый доклад командующего драконоблюстителями вышел основательным, честным и правдивым, так что Эйгону не захотелось быть неблагодарной сволочью – Бейлор получил щедрое вознаграждение, разом выведшее его немаленькое семейство в число самых богатых на Драконьем Камне; за исключеним Таргариенов, разумеется. — Сир Бейлор, насколько быстро вы можете переделать уже готовое седло под нового всадника? — Зависит от дракона и всадника, dārilaros ñuhys, — степенно ответствовал тот. — Дракон тот же, только всадник другой, но тоже женщина. — Полдня, dārilaros. Это если с nūmītsoti. — Давай с nūmītsoti. — Морскими? Для леди Веларион? — Да. Пусть луку седла сделают под морского конька, раковины там… Сами решите. Ничего дорогого, только сталь. — Боюсь, dārilaros, korzio мало, да и не успеем к тому же. Да и жалко… — А кто говорил про korzio? — искренне удивился Эйгон, даже отставив в сторону чашку с травяным чаем. — Обычную. Пусть с чеканкой, но обычную. Пусть отец ей покупает korzio, на всех не напасёшься. — Это верно, dārilaros, — усмехнулся Бейлор. Получив указания, он отправился их выполнять, а принц послал служанок к гостьям с предложением присоединиться к его утренней прогулке. — Вы уверены, что это хорошая идея, мой принц? — уточнил Деннис, когда они уже спустились во двор. — Я уверен, что это наименее дерьмовая идея из всех возможных, — бросил тот. — Хорошие идеи кончились, когда дед отдал руку Рейнис Морскому Змею. Леди Дрифтмарка тем временем уже ждали их. Кузина выглядела как обычно собранной и готовой тут же оседлать Мелеис, но вот дочь её явно переживала последствия вчерашней встречи с Вхагар – судя по лицу, Лейна едва ли спала этой ночью и даже не пыталась это скрыть. — Вы готовы, миледи? — вместо приветствия спросил у неё Эйгон. — К чему? — мрачно переспросила она. — Как к чему? Оседлать дракона, разумеется. Разве не за этим вы прибыли сюда? — Я прибыла сюда, чтобы оседлать Вхагар. Если вы забыли, принц, она меня отвергла. — Вхагар стара и ленива, большую часть времени она спит и греется на солнце. Драконья Стража говорит, что зимой она могла неделями не подниматься в воздух. Ей приводили отару овец и дюжину быков – чего ради летать, когда тебя кормят? — Я говорила тебе о том же, милая, — примирительным тоном заметила Рейнис. — Этот зверь не для тебя. — Может быть я сама знаю, какой зверь для меня?! — дерзко вскинула голову Лейна. Рейнис и Эйгон обменялись понимающими взглядами двух взрослых людей, вынужденных терпеть чужое ребячество. Лейну, разумеется, можно было понять, но бесконечные обиды и самоуничижения уже начинали надоедать. — Я предлагаю для начала немного пройтись, осмотрим ближние лежбища, — объявил принц и, не дожидаясь ответа, пошёл прочь. Через несколько мгновений его догнала кузина, и Эйгон краем глаза посмотрел на неё. Корлис не прогадал с выбором жены, ни в плане политики, ни в плане красоты – Почти Королева помогла ему сделать Веларионов вторым домом во всех Семи Королевствах после Таргариенов, но, помимо этого, она была обворожительно красива. Рейнис вобрала в себя самые лучшие черты от Эймона Бледного Принца и Джоселин Тёмной Девы: белая кожа и фиолетовые глаза от отца, рост и точёный стан от матери; но более всего смешение кровей в ней выдавали волосы – в основном чёрные, как вороново крыло, но на висках с ними резко контрастировало таргариеновское серебро. — Часто вы с бабушкой гуляли здесь? — от нечего делать спросила Рейнис. — Здесь – почти нет. Мы ходили в основном по Саду Завоевателя, — с готовностью поддержал разговор Эйгон. — Мы, знаешь ли, оба были не великие ходоки, так что скамьи и беседки были весьма кстати. — Это точно. Ты всегда был её любимцем. — Только из-за увечья. — Неправда, — усмехнулась кузина. — Младшеньких всегда любят больше. Она постоянно беспокоилась о тебе, и в письмах она посвящала тебе не меньше абзаца – твоим братьям доставалось столько же, но на двоих. — Ты ревновала? — Нет. Внуков и внучек любят немного по-разному, а внучка у Доброй Королевы была всего одна. Не одна, поправил её про себя Эйгон, но предпочёл промолчать. При дворе знали, что у Сейеры были и другие дети помимо новоявленного сира Джейегора, но он сам, а следом за ним и Эйгон предпочитали не вспоминать об оставшейся в Волантисе родне – обоим это было слишком больно. Вспомнив о кузене, принц полюбопытствовал: — Какого мнения ты о Джейегоре? — Бедный родственник, — пожала плечами Рейнис. — Но Визерис поступил благоразумно, не дав ему прав принца. По крайней мере сразу. Его происхождение… — Туманно даже для его матери. — Тем более. Бастард королевской крови, конечно, отличается от других бастардов, но делать его Таргариеном? Пусть мы бы, семья, и приняли это, но вот большая часть Вестероса была бы против. Рыцарство, герб с драконом и нормальная фамилия – самое то для него. — А валирийский меч? — Не напоминай про это, — поморщилась кузина. — Корлис потом весь вечер не мог прийти в себя – у какого-то безземельного рыцаря есть валирийский клинок, а у лорда Приливов и владетеля Дрифтмарка – нет. — Надо полагать, нам неплохо досталось? – ухмыльнулся Эйгон. — Морские словечки да проклятия? — Всем досталось. И вам, и Люцерису Неудачнику, и всем прочим предкам. Когда-то и у Веларионов был свой клинок из валирийской стали, Гребень Волны, главная гордость беженцев из Валирии. Лорд Люцерис Веларион, правивший в самом начале Века Крови, оказался в числе многих самонадеянных глупцов, пытавшихся миновать проклятие павшей родины и отыскать если не выживших, то хотя бы богатство. Самодура отговаривала семья, отговаривал его и сосед, старый Эйнар Таргариен, но переубедить его не удалось: Люцерис отправился к Аквос Даэну на каракке «Удача», но удача ему изменила – неподалёку от Тироша на корабль напали пираты и во время ожесточённой схватки искателю приключений отрубили руку вместе с мечом. Обрубок с бесценным оружием упал за борт и сгинул в волнах; даже Ланнистеры потеряли свой Светлый Рёв не так позорно. Двести лет Веларионы искали утерянный клинок, пытались раздобыть ему замену, но безуспешно. Больше всего на этой ниве потрудился Корлис Морской Змей – во всех своих великих путешествиях, составивших ему славу и принёсших богатство, он искал свободные валирийские мечи, но не находил ни их, ни тех, кто готов был с ними расстаться. Так что теперь у лорда Приливов определённо должно было свербеть в заднице от злости на несправедливое мироздание, принёсшее двум безземельным бастардам практически даром то, за что он был готов отдать все сокровища своего дома. Между тем, они подошли к одному из ближних отрогов Драконьей Горы, в котором природе и богам было угодно сделать пещеру, а Вермитору и Среброкрылой было угодно сделать её своим любовным гнёздышком. Они застали Бронзового Гнева нежащимся в солнечных лучах на огромном валуне; такой, с распластанными во все стороны крыльями, он походил на одну из засушенных бабочек в коллекции одного из мейстеров Цитадели. Едва заметив Эйгона, он сощурил янтарный глаз и подозрительно осмотрел его спутников, но всё-таки соизволил сползти вниз и поздороваться. Эйгон обхватил ткнувшийся в него громадный нос: — Rytsas, raqiros. Lykāpsys issa? Вермитор довольно заурчал: да, мол, ленюсь, но и ты ведь не делом занят. — Дед не катал тебя на нём до того, как ты оседлала Мелеис? — спросил принц у кузины. — Нет, только показывал. Когда я была маленькой, отец сажал меня перед собой в седло Караксеса, да бабушка ещё пару раз катала на Среброкрылой. — Кстати о ней. Skoriot ābrazȳrys jeva? Дракон повёл мордой в сторону пещеры и коротко рыкнул. Послышался скрежет когтей о камень, и на свет выползла Среброкрылая. Драконица Доброй Королевы Алисанны в лучах солнца как никогда оправдывала своё имя; каждый член её тела казался отлитым из разных сортов серебра: рога и шипы – старое серебро в патине, туловище – почти белое, едва не блестящее, крылья – серебристые, как лунный свет на волнах, гребни – кружево с сербряными нитями. Зверь с ясными голубыми глазами зевнул, показав полный набор устрашающих клыков-кинжалов, и недоумённо уставился на пришедших. С Эйгоном она, разумеется, была знакома и смирилась с его существованием (поначалу драконица ревновала Вермитора к нему); вспомнила она и Рейнис, хотя Эйгон и уловил её удивление от изменившейся внешности принцессы – Среброкрылая помнила её совсем маленькой. — Ну, миледи? — с улыбкой спросил принц у Лейны, до того шагавшей сзади. — Что думаете? — Она очень красива, — зачарованно выдохнула леди, и Эйгон отметил, что такой похвалы Вхагар вчера не удостоилась. Бывшая драконица отца и королевы Висеньи не была уродливой – Таргариен, если он и правда Таргариен, не мог назвать дракона уродливым – но в ней не было ничего красивого, только опасность, сила и воплощённое жестокое пламя. В Среброкрылой же было куда больше изящества, в конце концов, она была моложе Вхагар почти на целый век, а таящаяся в ней мощь притягивала взгляд и не могла не восхищать. Словно расслышав комплимент (хотя андальских слов она, естественно, не понимала), Среброкрылая приосанилась и пару раз взмахнула крыльями, разгоняя пыль перед гнездом. Лейна сделала несколько несмелых шагов вперёд, и тут принц понял, что правильно понял вчерашний намёк богов: леди и драконица до странного походили друг на друга удивительным сочетанием внутренней силы и скрывающей её красоты. — Лейна… — Рейнис попыталась что-то сказать, но Эйгон поднял перед ней трость, призывая не вмешиваться. Среброкрылая нагнулась вперёд прямо к подступившей к ней девушке и придирчиво обнюхала. Тут Вермитор что-то недовольно буркнул, и драконица резко зашипела на него; Лейну это ничуть не напугало, и она воспользовалась моментом, чтобы коснуться драконьей шеи. Среброкрылая с некоторым удивлением посмотрела на неё, скосив сапфировый глаз, но тут же успокоилась. Леди что-то бормотала на валирийском, а драконица довольно щурилась, растягивая чешуйчатые губы в устрашающем подобии улыбки. — Поздравляю, кузина, — сказал Эйгон. — Оба ребёнка при драконах. Чего ещё может желать мать? Рейнис странно посмотрела на него, но принц предпочёл сделать вид, что этого не заметил. — Это она, леди Лейна? — для проформы осведомился он, хотя ответ был очевиден. — Issa… да! — Седло королевы Алисанны сейчас переделывают под вас, так что после обеда вы сможете подняться в воздух. Лейна не ответила, продолжив гладить осчастливленную Среброкрылую, и Эйгон не смог не похвалить себя. В отличие от Вхагар Среброкрылая ни разу не была в бою и в целом была известна спокойным нравом; они отпускали на Дрифтмарк взрослого, но не слишком воинственного дракона – он выполнил сразу два, казалось бы, противоположных обещания, данных братьям и Корлису, и этим предотвратил войну. Для чего же ещё нужен мастер над драконами? *** В Королевскую Гавань они вернулись в разных настроениях: Эйгон тешил себя тем, что старый узел наконец-то развязан; Деннис выглядел не в меру задумчивым; Вермитор был растроен вынужденным расставанием со Среброкрылой. До Дрифтмарка три дракона летели вместе, и над самим островом принцу стоило больших усилий, чтобы удержать Бронзового Гнева на старом курсе – так сильно тот не хотел бросать подругу. Едва прибыв в Красный Замок, Эйгон поспешил предстать перед королём, чтобы дать отчёт. Визерис в свободное от государственных дел время вытачивал в своих покоях макет Града Валирийского из известняка; стол, на котором стояли башенки, дворцы, арены и их заготовки, покрывал толстый слой белой пыли, отходы производства; здесь брат не доверял уборку ни одной живой душе, и по вечерам можно было наблюдать чудную картину: король Семи Королевств вооружившись тряпочкой лично смахивал пыль со своих домушек, а вооружённые метёлками слуги подбирали её с пола. В этот раз Эйгон обнаружил брата там же; Визерис сидел без короны, простоволосый и завёрнутый в шёлковый халат перед своим творением, вперив в него взгляд, но едва ли что-либо замечая. В руках он крутил кольцо Эйммы, которое налезало ему разве что на мизинец. — Визерис, — окликнул его принц. Тот вздрогнул и едва не выронил свою маленькую драгоценность. — А, Эйгон. Вернулся? — Как видишь. Я выполнил обязательство короны перед Веларионами. — Вот как? И кого же ты отдал им? — с безразличием спросил король. — Среброкрылую. — Бабушкину драконицу. — Да. Она меньше Вхагар, гораздо менее опасна и миролюбива настолько, насколько может быть миролюбивым дракон. Это хороший выход из нашей ситуации. — Хорошо, молодец, — кивнул Визерис, снова отворачиваясь к столу. Эйгон постоял за ним, поджав губы какое-то время, думая, можно ли считать это за разрешение удалиться. Не будь король ему братом, всё было бы очевидно; к счастью, всё было наоборот, и принц спросил в лоб: — Если ты оплакиваешь Эймму и Бейлона, я уйду. — Нет, постой, — казалось, тот ждал этих слов. — Останься, мне нужен совет. Совет умного брата, а не умного советника. Эйгон прошёл вглубь комнаты и забрался с ногами на подвернувшуюся тахту; поправив подушки, он постарался всем своим видом продемонстрировать готовность внимать. Визерис начал не сразу. — Почему никто не сказал мне, что это так тяжело? — Что именно? Быть королём? — Принимать решения. Выбирать. Выбирать между державой и семьёй. Выбирать между братом и дочерью. — Потому что в принятии верных решений и состоит твой долг, — ответил Эйгон, немного помолчав. — В этом заключается вся суть власти – в принятии решений. — Я отправил Деймона в Долину. Это верное решение? — Не думаю, что он был этому рад. — О нет. — Но это было неизбежно. Многие слышали слухи о… его словах. И кто теперь командует Золотыми плащами? — Формально он же. Фактически сир Гаррольд. — Белый плащ с золотым подбоем? — усмехнулся принц. — Красивое сочетание. — Все ждут, что через три месяца, как кончится траур, я назову имя наследника. Возвеличу одного родственника и обделю другого, — Визерис невесело улыбнулся. — Теперь я понимаю, почему дед собрал Великий Совет. — Он хотел избежать ответственности, — кивнул Эйгон. — Ты же понимаешь, что если соберёшь его снова, то в глазах лордов мы будем выглядеть слабыми? Второй король подряд созывает своих вассалов, чтобы они сами решили, кто будет наследником Железного Трона. Для дракона нет большей глупости, чем спрашивать мнение овец. Ты же не собираешься этого делать. — Нет. Слышать это Эйгону было отрадно: они уже не в первый раз говорили об этом, не в первый раз обсуждали Великий Совет в Харренхолле – уже не с точки зрения претендента и его партии, а с точки зрения короля и его советника, с точки зрения действующего порядка правления. Значит, беседы и письма дяди Вейгона, что он послал старшему племяннику, сделали своё дело. — Но это не значит, что я знаю, кого выбрать, — раздражённо бросил Визерис, роняя на стол одну из башенок. — Что бы ты сделал, окажись ты на моём месте? Эйгон едва не сказал ему, что не стал бы изводить жену родами, но вовремя прикусил язык. — По счастью, я не на твоём месте, — сказал вместо этого он. — Это не тот ответ, что я хочу услышать. — Потому что у меня его нет, — пожал плечами Эйгон. — Деймон – мужчина, воин, всадник Караксеса Красного Змея, участвовавшего в битвах, когда мы ещё в пелёнки гадили. Он популярен в столице – что бы там не говорил твой Отто, чернь любит тех, благодаря кому им живётся спокойнее, а Деймон неплохо проредил бандитов. Мы с тобой знаем его как никто другой: Деймон умён, хотя он не умнее меня, и гневлив, хотя он далеко не Мейегор, что бы там не пел тебе на ухо Отто. Он своеволен, амбициозен, самовлюблён и хочет места, которое было бы достойно его. — Высоко метит, — сухо сказал Визерис. — Не без этого. Но вспомни себя шесть лет назад. Высоко ли метил ты в Харренхолле? — А Рейнира? — Рейнира – девочка. Против неё играет Харренхолльская присяга, возраст и обязанность жены подчиняться мужу. За неё играет её же возраст и то, что она девочка. Ей проще обворожить лордов, ей всего двенадцать – её ещё можно научить править. С Деймоном это бесполезно, ты знаешь. Он не станет никого слушать, если сам не захочет. — Хочешь сказать, она не настолько безнадёжна? — с сомнением протянул Визерис. — Почти. Лордов смутит её пол, мол, не гоже дракону прясть. Деймон, несмотря на все его недостатки, фигура куда более понятная. Пусть не самая удобная, но вспомни, с каким отрывом ты победил в Харренхолле. — Двадцать к одному. Скажи, как законник скажи мне: у кого больше прав? Эйгон коротко рассмеялся и расправил полы камзола: — Я не законник, брат мой. В моей незамкнутой цепи больше медных звеньев, чем стальных. — И всё же звено за законы ты получил. Принц тяжело вздохнул. Лишь боги знали, как сильно он не хотел отвечать на этот вопрос и как сильно он старался его избежать. — Строго говоря, я не считаю решение Харренхолльского совета обязывающим тебя что-то выбрать. Дед заранее пообещал признать выбор лордов, но он мог этого и не делать, потому что назначение наследника – это прерогатива короля. Лорды не могут решать за него, иначе бы это было узурпацией королевских прав, но могут посоветовать. Совет сказал своё слово, и Джейехерис его учёл. Мог бы и не учитывать: королевская воля, выраженная в должном виде, суть закон для всех его верных подданных. Ты меня понимаешь? — Я не тупой, Эйгон, — обиделся Визерис. — Ну а вдруг? Что же касается пола наследника, то тут дед следовал сложившейся традиции. Эйнис назвал своим наследником Эйгона Некоронованного, а не его сестру-жену Рейну, хотя она была старше. С точки зрения закона, Эйгону Второму наследовали его братья, а не его дочери. Джейехерис сам не признавал своей наследницей ни принцессу Эйерею, ни собственную дочь Дейенерис, а после смерти дяди Эймона без всякого Великого Совета назвал наследником отца. — Тогда что ему мешало поступить также со мной? — Старость, — пожал плечами Эйгон. — Старость и нерешительность. — То есть, ты считаешь, что мне стоит назвать наследником Деймона? — угрюмо переспросил король. — Я считаю, что ты не можешь так походя лишить Деймона его наследственных прав, только из-за того, что ему вздумалось по пьяни брякнуть что-то не то. Братья замолчали. Визерис всё крутил в руке кольцо своей покойной королевы, а Эйгон в голове прикидывал, как сгладить нарождавшийся конфликт между братьями. Изначально вопрос выбора наследника не стоял: Визерис был готов вновь назвать принцем Драконьего Камня Деймона, но эти глупые, пьяные, неосторожные слова про наследника на день всё испортили. Если подумать, то в этом заключалась вся натура среднего из братьев: не заботиться о том, какое мнение о нём составят, не заботиться о чужих словах, равно как и о своих собственных. Стоило принцу подумать о чужих словах, как ему пришла в голову мысль, теперь показавшаяся ему очевидной: — Напомни, а кто сказал о наследнике на день? — Деймон, — мрачно бросил Визерис. — Ты же сам слышал. — В том-то и дело, что нет. Мы с тобой этого не слышали. Брат перевёл на него тяжёлый взгляд: — Он сказал это перед десятком капитанов и сержантов Городской стражи. — А кто нам донёс? — Думаешь я помню? — Так давай спросим. Никогда не поздно провести собственное дознание. Вызови Джейегора, скажем, Харвина Стронга и ещё кого-нибудь, для верности. Спроси, что они слышали и в каких обстоятельствах. Впервые братья смотрели друг другу в глаза столь серьёзно. Переубедить Визериса в чём-то, во что он искренне верил было тяжело, но чем дальше Эйгон размышлял, тем больше вся эта история казалась ему перевранной и выдуманной. Наконец король хмуро кивнул, вызвал сира Гаррольда и поручил ему привести трёх Золотых плащей. Пока братья сидели в ожидании, никто из них не проронил ни слова. Визерис, наконец, обратил внимание на лежащие перед ним инструменты и вернулся к вырезанию игрушечных валирийских домиков. Эйгон же, откинувшись на подушки, думал. Если слова Деймона переврали, значит у Визериса не будет самого главного повода для ссоры – оскорбления маленького принца Бейлона. Возможно, тогда он сумеет отделить личную трагедию от насущного вопроса престолонаследия, и примет решение так, как и подобает королю: на трезвую голову, отрешившись от всех эмоций, исходя из наилучшего блага для государства. Если же Деймон действительно сказал те самые слова, то и это, в конечном итоге, поспособствует разрешению кризиса – Визерис окончательно уверится в том, что Порочный принц и правда порочен, а лорд Отто и присные правы, называя его новым Мейегором. Почему-то от мысли о том, что лорд Отто окажется прав, Эйгона передёрнуло. Время пролетело быстро, и в дверь королевских покоев постучали. — Мой государь, они прибыли, — доложил сир Гаррольд. — Пусть входят по одному, — распорядился Визерис, откладывая зубило. — И пусть выходят через разные двери, — поспешил добавить Эйгон. Лорд-командующий гвардии кивнул, вышел и снова вошёл вместе с Джейегором. Кузен, в доспехах и с золотым плащом через плечо (видимо, его остановили при выходе в дозор), предстал перед ними с видом крайне настороженным и недоверчивым. Бывший волантийский эйкс без сомнения заметил суровое королевское выражение на лице Визериса и, вовремя соорентировавшись, отвесил поклон: — Ваша Милость. Мой принц. — Здравствуй, кузен, — стоило признать, что строгий государь из Визериса выходил ничуть не хуже, чем государь милостивый. — Мы хотим задать тебе вопрос и рассчитываем услышать предельно честный и подробный ответ. Обещаю, твои ответы никак не отразятся на твоей судьбе и месте при нашем дворе. — Я к услугам государя, — кивнул сир. — Скажи тогда, где ты был в ночь после победы принца Деймона на турнире? — Вместе с ним. На Шёлковой улице, в каком-то борделе. Названия я не вспомню, но найти смогу. Его держит молодая лиссенийка. Миса, кажется. — Миссария, — поправил Эйгон, слышавший от брата о наследнице дела Нерры. — Да, Миссария. — И долго вы там были? — До обеда, Ваша Милость. — Как ты узнал о смерти моего сына? — Под утро нас нашёл стражник из Красного Замка. Он сказал кузену… принцу Деймону, что королева Эймма скончалась, как и принц Бейлон. — И что тогда сделал наш брат? — уточнил Эйгон самым спокойным тоном. — Он собрал нас всех в одной комнате и велел поднять кубки за его племянника. — Это точные его слова? Ты уверен? — подался вперёд Визерис. — П-почти, мой государь. «Выпьем в память о наследнике, которым боги одарили нашего короля, пусть и на один день». Как-то так. — Каким тоном он это говорил? — спросил принц. — Радостным, саркастичным, злорадным? — Нет, милорд. Принц Деймон был хмур лицом. И, если позволите… — Говори всё как есть. — Я знаю его не слишком долго, но… Я ни разу не слышал, чтобы он отзывался плохо о ком-либо из родни, разве что кроме бронзовой суки. Простите, я хотел сказать… — Мы тоже считаем её сукой, не переживай, — усмехнулся Эйгон. — Так, стало быть, наш брат скорбел по племяннику? — Да, мы все пили помин. Визерис отпустил его молчаливым кивком и, едва сир Гаррольд закрыл за ним вторую дверь, поинтересовался: — Ты правда ему веришь? — Верю, — честно признался Эйгон. — Ты не поверишь, насколько Джейегор щепетилен в вопросах братских отношений. К тому же, ему нет смысла выгораживать Деймона – место он, конечно, получил по его протекции, но, будем честны, место-то ему при дворе обеспечил я. Если не веришь ему, давай спросим сира Харвина. Но и Костолом, не слишком смущаясь королевским вниманием, повторил версию Джейегора, разве что в других словах. Сир Лютор Ларджент, хотя и плохо помнил тот день – вино было крепким, а шлюха дивно умелой – уверенно заявлял, что даже пьяным вдрызг сумел бы распознать злую шутку командующего: — Уж сколько я их наслушался, Ваша Милость! В Пекле услышишь, да всё равно посмеёшься. Вырвите мне язык, если я вру, но принц не злорадствовал. Выслушав всех трёх свидетелей, Визерис задумался. — Ты ещё сомневаешься? — уточнил Эйгон. — Они все были пьяны. — А разве не пьян был тот, кто тебе об этом рассказал? Кстати, кто это был? — Отто. Никому другому не хватило смелости рассказать мне об этом, — невесело сказал Визерис. — И ты правда ему поверил? — искренне удивлся принц. — Он же терпеть не может Деймона. К тому же, он знает это с чужих слов. — Он говорил, что это надёжный человек. — Ну, значит, не очень-то надёжный. Либо соврали ему, либо соврал он сам, и я, честно говоря, не знаю, что из этого хуже. Первое выдаёт некомпетентность, второе попахивает изменой. — Отто Хайтауэр наш верный слуга, — отчеканил Визерис. — Ему преподнесли неверную информацию. Кто-то, вероятно, прослышал про его вражду с Деймоном и решил навариться на этом. Все ошибаются, Эйгон. Это не показатель. — Да, брат мой, все ошибаются. Даже короли. Государь раздражённо засопел; мало кто умеет признавать свою неправоту, ещё труднее это делать королям. Эйгон знал, что внутренне Визерис рад тому, что это оказалось лишь клеветой – Деймона брат любил, и разлад между ним и доверенным советником, почти другом, был ему неприятен. — И что ты предлагаешь мне сделать? — недовольно пробормотал брат. — Послать ему ворона? «Прости, я понял, что тебя оболгали»? — Если не хочешь писать – не надо, — примирительно сказал Эйгон. — Вам обоим не мешает остыть и обдумать всё с холодной головой. Но не забудь послать ему ворона, когда решишь назвать наследника. Особенно, если наследником будет он.